Приказ: Варшава – 15 июля 1942 года

Длительность комендантского часа сокращается на один час, теперь он действует с 21.00 до 10.00. Рабочие смены в ремесленных мастерских и на заводах продлеваются до 21.00.

К июлю практически всем евреям в гетто стало ясно, что депортация – это просто вопрос времени и состоится она в любом случае. Отчаявшиеся мужчины выстраивались в огромные очереди в попытках получить драгоценный Ausweis, разрешение на работу, автоматически исключающее их и членов их семей из списков и позволяющее войти в состав трудовых бригад, работавших на фабриках по пошиву немецкой формы и изготовлению проволочных щеток.

Смотритель здания суда Йозеф добыл ключи от новых замков, установленных на двери подвальных помещений, и суд на улице Лешно снова стал дорогой жизни для детей гетто. Ирена рассчитала, что сил и средств ее организации хватит на спасение от силы десятка детей в неделю. Но депортация, опасалась она, радикально поменяет всю эту математику. Смогут ли они забирать по 15 детей? А по 20? Да и будет ли это иметь какое‑то значение?

В середине июля Ирене позвонила Ева… надо было срочно переговорить. Через час Ева безрадостно поприветствовала Ирену у себя в кабинете, а потом плотно закрыла дверь.

– Шмуэль сказал, что появился новый штурмбанфюрер[76]. Он подслушал разговор офицеров еврейской полиции… они обсуждали депортацию… они ее называют «перемещением» или «сокращением населения гетто». Он сказал, чтобы я обязательно сообщила об этом тебе. Видишь, он за нас… он хороший.

Ирена тут же отправилась на блокпост, где дежурил Шмуэль. Он был заметно обеспокоен, но поздоровался с Иреной вроде бы приветливо. Хотя, возможно, он просто притворялся…

– Я слышала, что вы с Евой собираетесь пожениться? – начала она немного издалека.

Он расплылся в своей щербатой улыбке.

– Ну… жизнь‑то не стоит на месте!..

– А как же тогда быть с «сокращением населения гетто»?

– Я подслушал разговор офицеров в дежурке на Огродовой, 15… Немцы говорили о трудовых лагерях на Востоке. Вот и все. Если Ева выйдет за меня, что‑нибудь придумаем…

– А когда, Шмуэль? Когда?

– Я… Я не знаю, – замялся Шмуэль. – Но очень скоро.

– Ева будет рада слышать, как сильно ты мне помог, – улыбнулась ему Ирена.

Вернувшись к себе, Ирена сообщила Ирене Шульц тревожную новость.

– Я точно знаю, что нам нужно делать, – сказала Ирена. – Наша результативность повысится вдвое, если сократить срок пребывания детей во временных убежищах с 5–6 дней до 2–3. Кроме того, мы можем привозить туда сразу по несколько детей. Сестра Геттер готова принимать больше, связные в гетто у нас есть, работает канал спасения через здание суда. Мы можем выводить из гетто в два или в три раза больше детей… а то и в десять раз больше.

– А тебе не страшно? – спросила Ирена Шульц. – Одно дело вытаскивать оттуда по несколько сирот в неделю… но в десять раз больше… да еще и не сирот… это совсем другое. Такое в тайне держать будет очень трудно. Тебя кто‑нибудь сдаст. А это расстрел…

Ирена была изумлена. Конечно, ей было страшно, а кому в Варшаве не страшно? Раз так, надо просто делать свое дело, и будь что будет. Ирена не сомневалась, что ее организация способна и на большее. Им только не хватало денег, но она была уверена, что их можно выбить из Армии Крайовой, правительства в изгнании и «Джойнта».

– Ты мой самый верный и надежный союзник, – сказала она Ирене Шульц. – Депортации начнутся очень скоро. Надо просто засучить рукава.

Ирена Шульц просто пожала плечами:

– С богом, Ирена! Только дай сигнал.

Женщины обнялись.

– Я поговорю с Ягой и Добрачинским, – сказала Ирена. – Времени терять нельзя.

* * *

Ирена постучала еще, на этот раз громче. Темный коридор пропах мочой и отбросами.

– Что вам угодно? – послышался приглушенный дверью голос.

– Меня зовут Иоланта, – сказала Ирена.

Дверь не открылась, пока Ирена не добавила:

– Подруга Евы Рехтман.

Дверь открыл Исраэль Коппель. По его покрасневшим глазам было видно, что он только что плакал. В квартире стояла удушающая жара и царила тишина, нарушаемая только жужжанием жирных мух. Тишина стала еще заметнее, когда Ирена увидела, каким количеством изможденных, бледных людей была набита трехкомнатная квартирка – три семьи, в общей сложности 23 человека. До предела изношенная одежда, как и у всех остальных варшавских евреев, купленная еще в старые добрые времена, висела мешком на скелетоподобном теле пана Коппеля. На руках у него агукал завернутый в грязные пеленки младенец.

Июльское солнце насквозь прожаривало дом, и Ирена подумала, как жаль, что через маленькие окошки в квартиру не проникает солнечный свет… Одетая в форму сестры милосердия, Ирена взмокла за считаные секунды.

Пан Коппель отступил от двери, пропуская Ирену в комнату.

– Ева сказала, вы можете спасти нашу девочку, – он показал на крохотный сверток в своих руках. – Ее имя Эльжбета Коппель… мы зовем ее Бета. Она родилась полгода назад во время страшной снежной бури. Станислава Буссольдова… акушерка… пришла к нам, несмотря на снег и холод, и не взяла с нас ни гроша.

Исраэль Коппель раздвинул складки одеяла, чтобы Ирена смогла получше рассмотреть его дочку.

– И вы скажете мне, что это не самый прекрасный ребенок на свете? – произнес он. – Она, конечно, очень худенькая, но кушает и растет хорошо, поэтому карточная система ей нипочем. Страдает в основном ее мама.

Сзади к Коппелю подошла его жена Хеня. На ее исхудалом лице сверкали изумрудно‑зеленые глаза, светлые волосы потускнели от недоедания. Ей 31 год, то есть она всего на год моложе Ирены, и какой же она некогда была красавицей!..

– Ваш ребенок будет жить в любящей приемной семье… пока не закончится война. Первые дни она побудет у знакомой вам Станиславы Буссольдовой. А потом мы отвезем ее в Отвоцк, в семью Румковских.

Бета завозилась в руках отца, и Коппель стал качать ее… После паузы он спросил:

– А какие гарантии?

Какие тут гарантии!.. На вопрос о гарантиях Ирена давала один и тот же ответ, и каждый раз, как впервые, чувствовала жестокость своих слов:

– Если Бету заберут в Треблинку, она точно погибнет. Если останется в гетто, то скорее всего умрет от голода или инфекционных болезней. Такова горькая правда…

Каждый раз, уговаривая родителей расстаться с детьми, Ирена сомневалась, права ли она? Как, не имея собственных детей, вообразить, что чувствует Хеня, отдавая ей ребенка? Как ощутить абсолютную беспомощность Исраэля Коппеля?

У родителей возникли и другие вопросы:

– Ее будут крестить? Ее будут воспитывать в католической вере? Будем мы знать ее новое имя? Увидим мы ее снова? Сможем ли забрать ее обратно после войны?

– Я все записываю, – сказала Ирена и показала им списки за текущую неделю. В самом конце длинного списка на тонком листе бумаги стояло имя Беты.

18 июля 1942 – Эльжбета Коппель → Стефя Румковска – Отвоцк – Радосна, 5

– Вы должны принять решение прямо сейчас, – сказала она Коппелям, – ведь нам нужно все подготовить, сделать документы…

Казалось, пан Коппель уже готов дать согласие, но Хеня схватила его за руку и посмотрела на Ирену своими сверкающими зелеными глазами.

– Завтра, – сказала она, – мне нужно побыть с ней еще одну ночь. Пожалуйста, всего одну ночь.

Ирена очень надеялась, что завтра еще не будет поздно. Провела она эту ночь беспокойно, то и дело просыпаясь и думая о Коппелях. Наутро она сразу отправилась к ним. Подойдя к двери и еще не успев постучать, она услышала рыдания Хени… Дверь открыл Исраэль с Бетой на руках. Он хотел что‑то сказать, но не смог выдавить из себя ни слова. Вышел дедушка Беты Арон Рохман – жилистый старик в очках с погнутой металлической оправой.

– Мы вас не знаем, – глухо произнес он, глядя Ирене прямо в глаза, – но Ева сказала, что вы человек надежный… Берите нашу Бету. Забирайте прямо сейчас, пока мы не передумали.

– Я вернусь через два часа, – сказала Ирена. – Подготовьте ее к десяти.

В назначенное время Ирена вернулась в квартиру Коппелей с пустым ящиком для плотницкого инструмента. Похожие на призраков беженцы молча наблюдали, как Хеня в последний раз кормит дочь. Насытившись, Бета сонно улыбнулась. Хеня глубоко вздохнула… Последние объятия, последний поцелуй – самые страшные для Ирены мгновения – а потом… Хеня осторожно положила дочь в ящик, на чистое одеяльце. Как только Бета успокоилась, Ирена капнула ей в рот люминала и хотела было уже закрыть ящик, но Хеня отвела ее руку и наклонилась поцеловать свою дочь… и еще раз, в самый последний… погладить по щеке. Она что‑то вытащила из кармана… Присмотревшись к блеснувшей рядом с головкой Беты вещице, Ирена увидела, что это серебряная ложечка с гравировкой:

Эльжбета. 5 января 1942

Хеня отвернулась. У Беты начали слипаться глазки. Исраэль Коппель прокашлялся и сказал:

– Пани Сендлер, пообещайте нам, что новые родители будут хранить эту ложку. – На глаза его набежали слезы, и он вытер их рукавом. – Она должна знать, что это был подарок… от мамы с папой.

Хеня прижалась к его груди и зарыдала.

Ирена закусила губу… Она знала, что в течение месяца‑двух они будут депортированы в Треблинку… Она проверила, не перекрыты ли вентиляционные отверстия ящика, и вышла из квартиры. Ящик оказался тяжелее, чем она думала, но останавливаться и отдыхать было нельзя. Младенцы реагировали на люминал по‑разному, а поэтому не было никакой гарантии, что Бета проспит достаточно долго.

В самом темном углу заднего двора ее дожидался каменщик Хенрик. Поляки часто приезжали в гетто набрать кирпичей на развалинах. Грузовик Хенрика ждал их на выходе из двора. Ирена вышла на улицу первой, чтобы посмотреть, нет ли там патрулей, а потом Хенрик бережно уложил плотницкий ящик в нишу, сделанную в кирпичном штабеле, и завалил ведущую в нее дырку.

Они хотели выехать через блокпост на улице Налевки, откуда можно было попасть к парку Красинских, но там оказалась длинная очередь. Ирена поискала глазами Шмуэля, но в этот день там не было ни одного еврейского полицая. Внезапно где‑то рядом прогремели три пистолетных выстрела. Ирена испуганно вскрикнула. Хенрик взял ее за руку.

Поворачивать было поздно. Встречи с польскими «синими мундирами» и немецкими солдатами было не избежать. Один из них уже увидел грузовик и взмахом руки приказал подъехать на досмотр. Ирене показалось или из горы кирпичей действительно послышался слабый плач? Может, она дала девочке слишком мало люминала? Ирена почувствовала, что обливается холодным потом. Немецкий часовой приказал Хенрику с Иреной вылезти из кабины и взялся тщательно изучать их документы, пока один из польских «синих мундиров» проверял груз. Подошедший украинец обыскал Хенрика, проверяя, нет ли у него оружия. От испуга Хенрик говорил громче, чем обычно, и продолжал что‑то болтать даже после того, как «синий мундир» получил ответы на все свои вопросы.

Это разозлило немецкого часового, и он, бросив документы Хенрика на землю, заставил его подбирать их, встав на колени. Потом он схватил Хенрика за ворот рабочей куртки и толкнул к грузовику. Несколько мгновений немцы о чем‑то совещались, но тут к воротам, у которых и без того образовалась пробка, подошла очередная еврейская бригада, и им пришлось идти делать перекличку и обыски. Стальные решетки ворот наконец поднялись, и грузовик Хенрика выехал на большую землю. Ирена боялась, что ее вот‑вот стошнит от страха.

Хенрик остановил грузовик с другой стороны парка, выскочил из кабины, достал из кузова ящик и со стуком поставил его на мостовую, явно желая побыстрее покончить со всем этим делом. Ирена дала ему пачку злотых, и он даже не стал их пересчитывать – прыгнул в кабину и помчался прочь…

Ирена подхватила коробку и торопливо вошла в парк. Выбрав безлюдную дорожку, она осторожно поставила ящик на лавочку и открыла. Увидев свет, Бета перестала плакать. По дороге она как‑то высвободила руки из пеленок и схватила сверкающую под солнечными лучами серебряную ложечку.

Ирена оставила ящик под лавочкой, взяла Бету на руки и отправилась через Вислу в Прагу, на Калушинскую, 5, к дому ее временной приемной мамы Станиславы Буссольдовой, той самой акушерки, которая помогала ей появиться на свет. Квартира Станиславы была одним из временных убежищ, и на этой неделе к ней уже приводили нескольких сирот. Одного она передала постоянным приемным родителям, двоих отдала матери‑настоятельнице Матильде Геттер, а еще двоих – монашкам‑кармелиткам.

По новой Kennkarte девочку звали Стефя, но Ирена сказала Станиславе:

– Ее имя Бета. Когда будешь ухаживать за ней и держать ее на руках, зови ее Бетой.

Date: 2015-09-22; view: 368; Нарушение авторских прав