Нищие и сироты

Варшава, январь‑февраль 1942 г.

Голодали в Варшаве все – и «арийцы»‑поляки, и евреи. Умирающие с голоду дети выпрашивали на улицах еду по обе стороны стены.

Однажды в контору с целой свитой помощников и адъютантов ввалился подполковник СС доктор Людвиг Хан и потребовал к себе Яна Добрачинского. Несколько минут из кабинета Добрачинского доносилась брань и яростный топот ногами. Потом дверь приоткрылась, выглянул бледный Добрачинский и поманил Ирену. Он представил ее руководителем районного отдела по делам детей. Подполковник Хан в ответ пробурчал нечто неразборчивое. Он уже сидел в кресле, но был по‑прежнему возбужден, ерзал на стуле и курил одну сигарету за другой.

– Нищие – это позорное явление, – сказал он через своего переводчика, – они бросают тень на весь Великий Рейх. Мне плевать на еврейские кварталы, но и на арийской стороне развелось слишком много этих малолетних попрошаек. Это настоящие паразиты, они несут угрозу здоровью населения, нарушают общественный порядок. Их необходимо немедленно убрать с улиц.

– И что нам с ними делать? – спросил Добрачинский.

– Вы что, дураки? – выпучил глаза Хан. – Помойте их, проведите дезинсекцию и сделайте так, чтобы они пропали с улиц.

– Но как же мы уберем их с улиц?

– Герр Добрачинский, кто здесь занимается социальной работой: вы или я? Если вы не в силах сделать это своими методами, я сделаю это своими. В любом случае нищие с улиц исчезнут.

На следующий день несколько грузовиков службы соцзащиты начали колесить по улицам арийской Варшавы и собирать беспризорников. Ирена убедила Добрачинского позволить им с Иреной Шульц руководить процессом дезинсекции, и они приехали в городские бани, как раз когда к ним подошел первый фургон с 25 нищими. Это были в основном мальчишки в возрасте от пяти до пятнадцати. Они тряслись от холода, лица были похожи на обтянутые кожей черепа, у некоторых не было сил даже встать на ноги.

Дверь распахнулась, наполнив помещение холодным воздухом улицы, и в дезинсекционное отделение твердым шагом вошел подполковник Хан.

– Попрошаек уже помыли? – вопросил он.

– Как раз начинаем, господин подполковник! – вытянулся перед ним ответственный за операцию поляк‑«синемундирник».

– Снять с них одежду. Сейчас же!

– Но мы же еще только их оформляем, господин подполковник.

– Сейчас же, идиот!

Детям приказали раздеться. Ирена знала, что немцы часто заставляют людей снимать брюки, чтобы выявить обрезанных, и подозревала, что по крайней мере несколько из этих детей сбежали из гетто. В лучшем случае их отправят в Генсиувку, а в худшем подполковник Хан прикажет расстрелять их на месте или сделает это собственноручно. На девочек, если, конечно, они не обладали «неудачной» семитской внешностью, все‑таки распространялась презумпция невиновности.

Ирена шагнула вперед и показала ему свое удостоверение работника санитарно‑эпидемиологической службы.

– Господин подполковник, эти дети завшивлены до предела. Их надо подвергнуть дезинсекции ради нашей же с вами безопасности. Чтобы их помыть и побрызгать санитарным раствором, понадобится совсем немного времени.

Хан прикурил еще одну сигарету:

– Тогда поторопитесь! Я не могу торчать тут весь день.

Дети разделись в общей душевой и побросали в кучу свои кишащие паразитами лохмотья. Ирена опасалась не зря. Чуть особняком от других держались два обрезанных мальчика, судя по всему, родные братья. Они быстро помылись в душе хозяйственным мылом и перешли в дезинсекционную комнату.

Ирена вынесла из душевой их ботинки, а потом взяла мальчиков за руки.

– Пойдем со мной, – прошептала она сначала на польском, а потом на идише.

Пока Ирена Шульц флиртовала с «синемундирником», отвлекая его внимание, Ирена с мальчиками выскользнули через дверь.

– Прикройтесь руками, – сказала Ирена и показала, как это сделать.

Ирена показала дежурившему в холле «синему мундиру» пропуск, и он пропустил их дальше. Она одела мальчиков, взяв из подготовленных стопок хлопчатобумажные штаны и рубахи.

Ирена знала, что в полутемном заднем коридоре есть еще одна дверь, через которую можно выйти во двор, а оттуда в лабиринт варшавских переулков. Ее охранял еще один «синий мундир». Она протянула ему 200 злотых, слишком щедрую взятку, от которой он гарантированно не сможет отказаться. Он взял деньги и выпустил Ирену с мальчишками на улицу.

Через двор она вывела мальчиков на Огродову улицу, а там поймала извозчика и назвала адрес Яги: Лекарская, 9. Она просто не знала, куда еще податься. До этого она никогда еще не бывала в гостях у Яги, и поэтому по прибытии на место ее ждал не очень приятный сюрприз. Прямо против дома № 9 располагались казармы войск СС, узкая улица была забита бронемашинами и штабными автомобилями. По улице расхаживали немецкие солдаты, перед входом в казармы стояли два часовых с автоматами. Ирена заплатила извозчику, поднялась с мальчиками по бетонным ступенькам крыльца, позвонила и стала молиться, чтобы кто‑нибудь оказался дома.

Щелкнул один засов, затем другой, и дверь приоткрылась. В щелочку выглянула девочка лет 10–12 с длинными каштановыми волосами, разбросанными по плечам в богемном беспорядке. Она высунула голову и повертела ею из стороны в сторону, осматривая улицу. Ирена втолкнула мальчиков внутрь.

– Я – Ирена Сендлер, подруга твоей мамы. Может, она обо мне рассказывала. Ты, наверно, Ханна?

Ханна за спиной Ирены закрыла дверь на оба засова.

– Да. Она о вас очень много рассказывает.

– Эти мальчики должны остаться у вас, пока мама не вернется с работы. И их надо спрятать… на чердаке или в подвале, в общем, там, где ты считаешь будет лучше. Где тут телефон?

Крутя диск, Ирена чувствовала, что дрожит всем телом. Она сделала несколько глубоких вдохов, но отдышаться просто не могла. Ей нужно как можно скорее вернуться в бани на Лешно, 109, но и Ягу о мальчиках предупредить было необходимо. Яга ответила как раз в тот момент, когда Ирена была уже готова положить трубку.

– Яга, – с гигантским облегчением произнесла Ирена, – с днем рождения, дорогая! Я у тебя дома. Я тут принесла тебе два подарочка. Старайся не вынимать их из коробочек, чтобы не испортились. Потом объясню все подробнее.

К моменту возвращения Ирены в бани привезли еще 25 малолетних попрошаек, и к концу дня в общей массе нищих удалось найти 32 евреев.

Ни в эту, ни в следующую ночь две Ирены не спали. Они обзванивали связных, искали для всех этих детей временные убежища. Когда одна из них засыпала, другая будила ее, и они продолжали работу. Часть детей на несколько дней согласилась приютить у себя в монастыре сестра Матильда Геттер.

На следующий день Добрачинский вызвал Ирену в свой кабинет и молча показал ей на стул. Она поняла, что что‑то случились.

– Сегодня ко мне заходил человек из немецкой полиции. Он сказал, что среди отловленных беспризорников недосчитались 32 человек. Он сказал, что, если я заплачу ему 2000 злотых и докажу, что всех этих детей вернули в гетто, вопрос будет закрыт. Иначе…

– Я знаю, что мы сможем найти для них убежище на арийской стороне. Если б только…

– Ирена! Слушай меня… и не перебивай. Детей необходимо вернуть в гетто… немедленно. Я бы очень хотел, чтобы у нас был другой выход.

Ирена прикусила язык. Альтернативы и впрямь не было… немцы знали о пропавших еврейских детях и шантажом требовали от Добрачинского отчитаться о том, где они находятся.

Но как разместить 32 ребенка в и без того переполненных квартирах жителей гетто? Свободного места там просто не было, а уж еды и подавно. Повинуясь моментальному импульсу, она позвонила в гетто доктору Корчаку, в знаменитый Дом сирот на пересечении Слиской и Сенной улиц. Она сказала ему, что им необходимо встретиться. Он, судя по всему, знал, кто она и чем занимается (во время одной из своих вылазок в гетто она ненадолго забегала в его приют), и сразу дал согласие на встречу.

В Польше Януша Корчака знали буквально все. Ребенком Ирена читала «Короля Матиуша Первого» и другие его детские книжки. В 1930‑е Ирена с матерью слушали его радиопрограмму «Старый доктор», сочетающую в себе юмор и философию. Им становилось хорошо на душе, когда они просто слышали его голос. В университете Ирена изучала его теорию морального воспитания детей и прочитала его книги «Как любить ребенка» и «Право ребенка на уважение». Корчак пропагандировал новую концепцию воспитания детей в сиротских домах, основанную на равноправии и взаимном уважении. По этому же принципу он организовал деятельность своего Дома сирот в гетто, в котором жили две сотни детей.

Ранним утром следующего дня Ирена встретилась со «Старым доктором» в Доме сирот на Сенной, 16, в котором кипела бурная деятельность и царило аномальное для гетто веселье. Корчак, худой, пожилой человек с седой козлиной бородкой, после ареста за отказ носить повязку и жестоких избиений в гестапо ходил с палочкой. Он внимательно рассматривал Ирену своими светло‑голубыми глазами, и Ирена чувствовала его силу, несмотря на не очень‑то внушительную внешность. Она выразила свое восхищение его деятельностью, а потом рассказала о стоящей перед ней дилемме.

Выслушав ее, он даже засмеялся:

– Что вы хотите сделать?

Ирена рассказала о начатой немцами очистке арийской части города от нищих и о том, как она обнаружила среди них детей еврейского происхождения.

– Знаю, это звучит дико, – сказала Ирена, – но мне нужно переправить этих детей обратно в гетто.

– Но почему бы им не остаться там, где они сейчас? Не лучше ли продолжать прятать их на арийской стороне?

Она объяснила, что на Добрачинского начали сильно давить и что ему необходимо доказать, что детей вернули в гетто.

– Сейчас они все во временных убежищах… и смогут пробыть там неделю – две от силы. Я просто надеялась, что…

– Все мы надеемся. И только благодаря этой надежде и продолжаем жить, – он вынул из‑за уха карандаш, лизнул грифель и начал записывать на бумажке какие‑то цифры.

Потом он посмотрел на нее так странно, что Ирене стало как‑то не по себе. Создавалось впечатление, что он готов не только отказать ей в ее просьбе, но еще и вынеси какое‑нибудь серьезное порицание.

– Почему вы все это делаете, пани Сендлер? Вас же могут расстрелять.

– Я социальный работник. Это мой профессиональный долг.

Корчак снова засмеялся:

– Нет, пани Сендлер. Я уверен, что дело совсем не в этом. Я спрашиваю вас не о профессиональном долге, а об эмоциях. Некоторые люди видят в такой деятельности способ борьбы с немцами… или, если угодно, возможность им мстить. А что видите во всем этом вы?

Она рассказала ему о своих родителях, о том, каким примером служил ей отец.

– Я не могу терпеть чужих страданий, а никто теперь не страдает больше еврейских детей. Я просто делаю то, что должен делать любой порядочный человек.

Корчак снял очки и протер линзы несвежим носовым платком. Он посмотрел на Ирену до невозможности усталыми голубыми глазами.

– Талмуд и Каббала [70]говорят, что в мире есть 36 праведников, ради которых Бог поддерживает жизнь этого мира даже в самые варварские времена. Ни один из этих 36 не знает о том, что он таковым является. На самом деле, когда кто‑то объявляет себя праведником, можно быть совершенно уверенным, что им не является, потому что демонстрирует свою нескромность. И это блаженное неведение заставляет всех нас стремиться жить так, как должен жить праведник. Может, вы и есть одна из этих 36?

– Я могла бы сказать то же самое и про вас, доктор Корчак. Я так понимаю, что у вас была возможность покинуть Польшу, но вы предпочли остаться ради детей.

– Немцы терпеть не могут, когда люди отказываются их бояться. – Он опустил глаза на бумажку с вычислениями. – Тридцать два ребенка? Это очень большие затраты. А как вы предполагаете переправить их в гетто? Подозреваю, это будет почти так же опасно, как пытаться вывезти их отсюда.

– Я найду способ, – с вызовом ответила Ирена.

Она знала, сколько у него есть причин отказать ей в помощи… это поставит под удар весь Дом сирот, у него и так не хватает сил и средств, ему будет нечем их кормить.

Он закрыл глаза и кивнул:

– Мне надо навести справки. Позвоните мне сегодня немного попозже.

К изумлению Ирены, он согласился принять детей уже на следующую ночь. Мальчишка по кличке Хирш, совсем юный, но уже многоопытный контрабандист, рассказал Корчаку о том, что в стене, окружающей расположенную на арийской стороне церковь Благовещения, на улице Лешно есть пролом. Луна в эту ночь будет совсем молоденькая, и начать операцию можно будет сразу после наступления комендантского часа.

Ирена поручила десяти связникам до комендантского часа забрать по три‑четыре ребенка из временных убежищ на арийской стороне и привести к церкви. Ночному сторожу щедро заплатили за то, что он закроет глаза на происходящее. Стена каменным аппендиксом врезалась в квартал гетто, чтобы исключить из него церковь с маленьким двориком и несколькими другими зданиями. Прибыв на место,

Ирена познакомилась с Хиршем – «очень важным соратником доктора Корчака», как он себя рекомендовал. «Очень важному соратнику» было от силы 10 лет…

Когда дети собрались в церкви, Ирена отправила связных по домам. В стылой алтарной части остались только они с Хиршем и дрожащие от холода дети…

Точно в ту минуту, когда начался комендантский час, Ирена подала Хиршу знак, и тот, собрав детей, повел их гуськом на задний двор церкви, а потом, через лабиринт двориков и переулков, до того места, где в стене был заложенный кирпичами пролом.

Хирш перекинул через стену камушек, и через мгновение оттуда прилетел ответный. В абсолютной тишине послышались звуки скользящих друг по другу кирпичей, и в стене, словно со стороны гетто работали бестелесные призраки, появилось отверстие. Хирш с Иреной тоже взялись вытаскивать кирпичи, и вскоре дырка увеличилась до размеров, позволяющих пробраться через нее ребенку. Потом они переправили на ту сторону детей. Когда последний из них скрылся в проломе, со стороны гетто донесся взволнованный шепот.

– Пани Сендлер!

Из отверстия показалась худая рука доктора Корчака. Ирена подала свою, и он крепко пожал ее:

– Надеюсь, мы еще встретимся – в более благоприятной ситуации!..

Date: 2015-09-22; view: 341; Нарушение авторских прав