Глава четырнадцатая. Когда я покидаю кабинет Уортона, меня начинает трясти, причем с такой силой, что я боюсь упасть, когда начну спускаться по лестнице

Когда я покидаю кабинет Уортона, меня начинает трясти, причем с такой силой, что я боюсь упасть, когда начну спускаться по лестнице. Моя кожа покрыта пятнами крови Сэма, а штаны так и пропитались ею. Заставляю себя пройти через двор, при этом сутулюсь, чтобы куртка скрывала самое худшее. Большинство учеников разъехались на выходные, и я стараюсь выбирать дорогу и сворачивать в сторону, если кого‑то вижу. Держусь в тени деревьев и в полумраке.

Добравшись до общежития, сразу бросаюсь в ванную. Смотрю на свое отражение в зеркале. Подбородок измазан красным; стараюсь стереть пятно, но получается только хуже. Мне кажется, будто я вижу какого‑то незнакомца, куда старше меня, со впалыми щеками и злорадной ухмылкой на губах. Маньяк, только что совершивший убийство. Псих. Киллер.

Похоже, я не слишком ему нравлюсь.

Несмотря на ухмылку, глаза незнакомца темны и влажны, будто он вот‑вот расплачется.

Мне он тоже не симпатичен.

Желудок сжимается. Едва успеваю забежать в кабинку, как меня начинает выворачивать наизнанку. Я ничего не ел, и потому выходит почти одна горькая желчь. Стою на коленях на холодном кафельном полу, задыхаюсь и чувствую такую ненависть к себе, такую ярость, что мне кажется, будто эта волна сейчас подхватит меня и унесет. Мне кажется, будто все перегорело. У меня не осталось сил бороться.

Нужно сосредоточиться. Часа через два приедет Юликова, и мне еще много чего нужно сделать, прежде чем ехать вместе с нею. Подготовится. Выдать последние указания.

Но меня объял леденящий ужас перед всем случившимся и тем, что еще предстоит. Все, о чем я способен думать – о крови и о гортанных, хриплых стонах Сэма, корчащегося от боли.

Нужно скорее свыкнуться с этим.

Принимаю душ, настолько горячий, что, когда я выхожу, мне кажется, будто я обгорел на солнце. Потом наряжаюсь на свидание с федералами – ветхая футболка, пожеванная сушкой, кожаная куртка и новые перчатки. Окровавленную одежду держу под струей воды, пока она не становится менее противной, потом засовываю ее в полиэтиленовый пакет. Конечно, это рискованно, но я все равно беру мобильник – выключаю звук и засовываю телефон в носок.

По карманам куртки распихиваю кучу других вещей – их я собираюсь переложить в оставшуюся в машине сумку. Карточки для заметок и ручку. Гель для укладки и расческу. Несколько фотографий Паттона, которые я распечатал на дерьмовом сэмовом принтере, а потом сложил. Потрепанный детектив в бумажной обложке.

Потом иду к магазину на углу и выбрасываю пакет с окровавленной одеждой в мусорный контейнер. Мистер Газонас как всегда улыбается мне.

Как поживает твоя белокурая подружка? – Спрашивает он. – Надеюсь, в субботу вечером отвезешь ее в какое‑нибудь уютное местечко.

Усмехаюсь и заказываю чашку кофе и сэндвич с ветчиной и сыром. – Скажу ей, что это вы посоветовали.

Обязательно скажи,

мистер Газонас выдает мне сдачу.

Надеюсь, что однажды субботним вечером мне удастся пригласить куда‑нибудь Лилу. Надеюсь, мы с нею еще свидимся.

Стараясь не думать об этом, возвращаюсь на парковку, сажусь в машину и впихиваю в себя еду. У нее вкус пыли и пепла.

Включаю радио, переключаю каналы. Не могу сосредоточиться на том, что слушаю, а через некоторое время и глаза держать открытыми не получается.

Просыпаюсь от того, что кто‑то стучит в окно. Возле машины стоит агент Юликова. С нею агент Джонс и какая‑то незнакомая женщина.

Тут мне в голову приходит мысль: а что, если я не выйду? Наверно, в конце концов им придется уйти. Или они схватят «челюсти жизни» (товарный знак пневматического устройства, которое раздвигает искореженные части автомобиля и обеспечивает спасателям доступ к пострадавшим в автокатастрофе – прим. перев.) и откупорят мой «Бенц», словно консервную банку.

Открываю дверцу и подхватываю сумку.

Как, выспался? – Спрашивает Юликова. Она мило улыбается – прямо вожатая команды бойскаутов, а не женщина, которая жаждет упечь меня в тюрягу. Вид у нее куда лучше, чем был в больнице. Щеки порозовели – должно быть, от холода.

Деланно зеваю. – Вы же меня знаете,

говорю. – Ленивый как зараза.

Ну ладно, идем. Поспишь в нашей машине, если хочешь.

Конечно,

запираю «Бенц».

Естественно, у них черная машина – один из тех огромных «Линкольнов», в котором можно растянуться во весь рост. Так я и делаю. Устраиваюсь поудобнее, кладу ключи в сумку и потихоньку достаю мобильник. Потом откидываюсь на спинку сиденья и засовываю телефон в кармашек на двери машины.

Никому даже в голову не придет искать контрабанду в собственной машине.

Кажется, ты хотел что‑то вернуть? – Спрашивает Юликова. Она сидит на заднем сиденье рядом со мной. Двое других агентов расположились впереди.

Пистолет. О нет, пистолет! Я оставил его в кабинете Уортона, под столом.

Должно быть, Юликова заметила, как на моем лице промелькнул ужас.

Что‑то случилось? – Интересуется она.

Я его забыл,

отвечаю. – Простите. Если выпустите, я за ним схожу.

Нет,

говорит Юликова, переглянувшись с женщиной‑агентом. – Нет, ничего страшного, Кассель. Заберем его, когда привезем тебя назад. Может, скажешь, где он спрятан?

Если хотите, я могу его достать…,

говорю я.

Юликова вздыхает. – Да нет, не надо.

Вы объясните мне, что происходит? – Спрашиваю я. – Если б я был посвящен в ваш план, мне было бы куда спокойнее.

Мы тебе все объясним. Честно,

отвечает Юликова. – Все очень просто и понятно. Губернатор Паттон устраивает пресс‑конференцию, а по ее окончании ты должен при помощи своего дара превратить его… ну, в нечто живое, что можно держать в клетке.

Предпочтения есть?

Юликова смотрит на меня так, будто пытается понять, проверяю я ее или нет. – Выбор за тобой, как тебе проще, единственное условие: он не должен от нас ускользнуть.

Если вам все равно, превращу его в большую собаку. Может, в такую большую, охотничью – салюки (персидская борзая, прим. перев.), кажется? Нет, в борзую. У одного маминого знакомого были такие. – Его звали Клайд Остин. Он ударил меня по голове бутылкой. Но эти подробности я опускаю. – Или в большого жука. Его можно держать в банке. Только про дырочки для воздуха не забудьте.

Вижу в глазах Юликовой быстрый промельк страха.

Ты расстроен, я понимаю,

говорит она, прикасаясь своей рукой в перчатке к моей. Это интимный, материнский жест, и мне приходится сделать над собой усилие, чтобы не отдернуть руку. – Всегда начинаешь язвить, когда нервничаешь. Знаю, для тебя нелегко не знать подробностей, но ты должен довериться нам. Быть оперативным работником на службе правительства означает вечное пребывание в легком неведении. Так мы заботимся о безопасности друг друга.

Она смотрит на меня с такой добротой. И ее слова вполне разумны. Похоже, ей можно доверять – по крайней мере, нет никаких признаков того, что стоит быть осторожным. Мне приходит в голову мысль, что Баррон мог придумать все, что рассказал мне о содержимом тех файлов. Это было бы совершенно ужасно и полностью правдоподобно.

Киваю:

Наверно, я просто привык полагаться во всем на себя.

Когда ты впервые пришел к нам, я поняла, что ты – нечто особенное. Вовсе не из‑за твоего дара, не потому, откуда ты. Нам редко удается тесно общаться с такими ребятами, как ты и Баррон. В основном мы принимаем детей, живущих на улице, либо потому что ушли из дома, либо потому что их выгнали. Иногда к нам обращаются родители, которые подозревают, что их ребенок – мастер, и таких детей мы тоже включаем в программу.

Вы говорите о семьях не‑мастеров? – Спрашиваю я. – Они что, боятся? Родители?

Обычно да,

отвечает Юликова. – Иногда ситуация до такой степени потенциально опасна, что нам приходится забрать ребенка. У нас есть две загородных школы для детей‑мастеров в возрасте до десяти лет.

Военные школы,

говорю я.

Она кивает. – Есть вещи и похуже, Кассель. Ты знаешь, сколько детей‑мастеров убиты собственными родителями? Статистика – это одно, но я видела кости, слышала ужасающие оправдания. Нам сообщают о ребенке, возможно, мастере, но когда мы приезжаем за ним, девочка уже живет у «родственников», адреса которых никто не знает, и у которых нет телефона, а мальчик переведен в другую школу, вот только нигде не указано, в какую именно. Как правило, они мертвы.

На это мне нечего ответить.

И есть еще дети, которыми пренебрегают, дети, с которыми жестоко обращаются, дети, которые растут с мыслью, что у них всего один выбор – стать преступниками,

Юликова вздыхает. – Наверное, удивляешься, зачем я тебе все это говорю.

Потому что именно к такому вы привыкли – к парням вроде меня, с матерями вроде моей и братьями, похожими на моих.

Юликова кивает, бросая взгляд на переднее сиденье, где расположился агент Джонс. – Я не привыкла, что меня считают врагом.

Недоуменно гляжу на нее:

Я вовсе так не считаю.

Она смеется: – Хотела бы я иметь под рукой детектор лжи, Кассель! А самое худшее – я понимаю, что это хотя бы отчасти наша вина. Мы узнали о тебе лишь потому, что у тебя не было иного выбора – а теперь, когда твоей матери грозят различные неприятности… ну, скажем так, наши интересы не совсем совпадают. Но нам с тобой придется заключить сделку – честно говоря, я бы хотела, чтобы все было иначе. Хотела, чтобы мы были единомышленниками – особенно отправляясь на столь важное задание.

Она дает мне время, чтобы все это переварить. Наконец машина останавливается возле отеля «Мариотт»

одной из тех безликих, похожих на огромную коробку, гостиниц, за постояльцами которых так просто следить, ведь выход с каждого из этажей один: через главный холл. Нужно только забраться достаточно высоко, поставить кого‑нибудь охранять дверь, быть может, еще двух человек на лестнице и лифта. Выходит трое – именно столько сопровождающих приехало вместе со мной.

Ладно,

говорю я, когда агент Джонс заглушил двигатель. – В конце концов, я полностью в ваших руках.

Юликова улыбается:

А мы в твоих.

Подхватываю сумку, остальные достают из багажника темно‑синие сумки и портфели, и мы идем к главному входу. Такое ощущение, будто мне предстоит ужасно скучная вечеринка с ночевкой.

Подожди здесь,

оставив меня в холле вместе с безымянной агентшей, Юликова и Джонс регистрируют нас в отеле.

Сажусь на поручень бежевого кресла и протягиваю свободную руку:

Кассель Шарп.

Агентша смотрит на меня совсем как агент Джонс: с крайним подозрением. Короткие рыжие волосы забраны в хвост, а синий костюм отлично сочетается по цвету с сумкой. На ногах мягкие бежевые лодочки. Господи, и колготки! Крошечные золотые колечки в ушах довершают образ человека скрытного, не имеющего внутренней жизни. Невозможно даже определить, сколько ей лет: может быть сколько угодно, от двадцати девяти до сорока.

Кассандра Бреннан.

Несколько раз моргаю, но когда она протягивает руку, я пожимаю ее.

Теперь понятно, почему выбрали вас,

в конце концов говорю я. – Семья Бреннанов, да? Юликова упоминала, что ей не часто доводилось работать с людьми из семей мастеров. Но что вообще ни с кем, она не говорила.

Фамилия вполне распространенная,

говорит Кассандра.

Тут возвращается Юликова, и мы идем к лифту.

Моя комната – часть номера‑люкс, к ней примыкают комнаты Юликовой, Джонса и Бреннан. Разумеется, ключ мне не выдали. И, конечно же, дверь моей комнаты выходит не в коридор, а в общую гостиную, где стоит паршивая кушетка, телевизор и мини‑холодильник.

Забросив сумку в комнату, возвращаюсь в гостиную. Агент Джонс смотрит на меня так, будто я сейчас выкину какой‑то фортель в духе ниндзя и скроюсь через вентиляционный люк.

Если захочешь что‑нибудь купить в торговом автомате, попроси кого‑нибудь из нас тебя проводить. В противном случае не сможешь вернуться в комнату – дверь запирается автоматически,

говорит он так, будто я в первый раз в отеле. Да уж, деликатности у Джонса, как у танка.

Да,

говорю я. – А где же ваш напарник? Хант, кажется?

Его повысили,

цедит Джонс.

Улыбаюсь:

Передайте ему мои поздравления.

Джонс смотрит на меня так, будто хочет мне вмазать – впрочем, это почти не отличается от его обычной манеры смотреть на меня, словно я слизняк.

Ты хочешь есть? – Интересуется Юликова, встревая в нашу милую беседу. – Успел поужинать?

Вспоминаю остатки сэндвича, протухающие в моей машине. При мысли о еде меня до сих пор подташнивает, но не хочу, чтобы они что‑то заметили.

Нет,

отвечаю. – Но мне не терпится узнать, что же ждет меня дальше.

Прекрасно,

говорит Юликова. – Тогда умойся, а агент Бреннан выйдет и купит нам что‑нибудь поесть. Неподалеку есть китайский ресторан. Потом и поговорим. Кассель, тебя что‑нибудь не устраивает?

Меня все устраивает,

говорю я, отправляюсь в свою комнату.

Джонс следует за мной:

Могу я взглянуть на сумку?

Милости просим,

сажусь на кровать.

Такова процедура,

тонко улыбается агент.

Похоже, моя сумка наскучила ему после того, как он порылся в белье и поглядел на фотографии и пустые карточки. – Тебя тоже придется обыскать,

говорит Джонс.

Встаю и вспоминаю свой мобильник, оставленный в машине, в кармашке дверцы. С трудом сдерживая улыбку, напоминаю себе, что если начнешь гордиться собственной смекалкой, тебя тут же и заметут.

Джонс выходит, а я убиваю время на чтение детектива. Как ни странно, в конце выясняется, что инспектор и преступник, которого он выслеживал – один и тот же человек. Интересно, сколько времени ему потребовалось, чтобы это сообразить. Я вот лично догадался куда быстрее.

Чуть погодя слышу, как хлопает дверь номера; до меня доносятся обрывки разговора. Потом в мою дверь стучат.

Когда я выхожу, Бреннан раздает одноразовые тарелки. От запаха жира у меня текут слюнки. Мне‑то казалось, что я не голоден, но внезапно появляется зверский аппетит.

А горчица у нас есть? – Спрашиваю я, и Джонс пододвигает ко мне пару пакетиков.

Пока мы едим, Юликова кладет на стол карту. Место на открытом воздухе, парк. – Как я уже сказала в машине, план у нас весьма простой. Постараемся избежать осложнений. Если бы мы не были уверены, Кассель, то не позволили бы тебе участвовать в операции. Мы понимаем, что у тебя недостаточно опыта.

Губернатор Паттон устраивает пресс‑конференцию на месте бывшего концлагеря для мастеров. Он постарается представить вторую поправку так, будто она предназначена для помощи мастерам, но и при этом намекнуть всем собравшимся, что нужно бояться.

Юликова достает из кармана ручку и ставит крестик на поляне. – Ты все время будешь находиться здесь, в автоприцепе. Единственная опасность, которая тебе может угрожать – это скука.

Улыбаюсь и откусываю еще кусочек курицы. Попадается жгучий перец, и я стараюсь не обращать внимания на то, что во рту все горит.

Вот здесь возведут сцену,

Юликова показывает на карте. – А тут будет стоять автоприцеп, в котором Паттон будет переодеваться. Здесь еще несколько трейлеров для его свиты. Мы ухитрились занять один из них – нас заверили, что там нам никто не помешает.

Значит, я останусь совсем один.

Юликова улыбается:

Повсюду кругом будут наши люди, переодетые в местных полицейских. Кроме того, несколько наших работают в службе безопасности Паттона. Ты будешь в надежных руках.

Ну, это как бы ясно. Но ясно также, что если я останусь один, а потом выйду и нападу на Паттона, это будет выглядеть так, будто я действую в одиночку. Федералы окажутся вне подозрения.

А как насчет камер видеонаблюдения? – Интересуюсь я.

Агент Бреннан поднимает брови.

На улице их нет,

говорит Юликова,

но нам стоит опасаться камер прессы. – Она ставит синюю точку перед тем местом, где будет находиться сцена. – Репортеры расположатся вот здесь, но вот здесь будут припаркованы фургоны, да и наши автомобили тоже. Если останешься в трейлере, тебя никто не увидит.

Киваю.

Агент Джонс накладывает себе очередную порцию курицы и риса, щедро полив все это соусом.

Губернатор Паттон выступит с краткой речью, а потом ответит на вопросы журналистов,

продолжает Юликова. – Ты проберешься в трейлер и будешь сидеть там до тех пор, пока Паттон не покинет сцену. Мы установили монитор, так что ты сможешь смотреть местные новости. Выступление Паттона будет транслироваться в прямом эфире.

А чему посвящена речь?

Юликова потихоньку кашляет. – Сенатор Рэбёрн напал на Паттона в прессе. Губернатор хочет направить диалог в иное русло – и завоевать доверие остальных жителей страны. Если вторая поправка пройдет в штате Нью‑Джерси, то и другие штаты начнут разрабатывать схожие законы.

Ладно, значит, жду, пока Паттон не сойдет со сцены. А что потом? Досчитать до трех и броситься на него?

Для тебя приготовлена форма. Дадим тебе блокнот и наушник с микрофоном. Будешь выглядеть как сотрудник сцены. А еще у нас есть особые чернила, которыми мы покроем твою руку. Будет казаться, что ты в перчатках, но пальцы останутся обнаженными.

Хитро,

просто не терпится взглянуть на такие чернила. Дед был бы счастлив узнать, что правительство все еще рассчитывает на нас, разрабатывая такие обманные штуковины. Жаль, если не удастся ему рассказать.

Пока Паттон будет произносить речь, ты переместишься в его грим‑уборную и станешь ждать его там. Когда он войдет… ну, там довольно тесно. Тебе не составит труда к нему прикоснуться. Если у тебя возникнут вопросы или ты захочешь узнать, где сейчас губернатор, мы сможем общаться с тобой посредством наушника и обеспечим всю необходимую поддержку.

Снова киваю. План не так уж и ужасен. Куда проще, чем тот, что придумал Филип, собираясь убить Захарова – здесь не придется всю ночь сидеть в засаде в туалете. Но, как ни странно, есть и схожие моменты. Наверное, все покушения мастеров трансформации происходят примерно по одному сценарию.

Ладно, допустим. Губернатор Паттон – борзая. Все в ужасе. И что дальше? Как мне смываться? До начала отдачи у меня в запасе всего пара минут, а, возможно, и меньше. А телохранители Паттона будут ждать прямо за дверью.

Юликова обводит в кружок то место, где будет находиться трейлер. – Предположим, все случится именно здесь.

Агент Бреннан подается вперед, чтобы видеть точку на схеме.

Телохранитель, который работает на нас – он будет стоять слева – скажет всем, что Паттон просил его не беспокоить. Губернатор, несомненно, будет весьма подавлен, но…

Несомненно,

говорю я.

При этом никто не смеется.

Мы считаем, что его непредсказуемое поведение поможет нашему агенту объяснить те звуки, что будут доноситься из трейлера. Когда будешь готов, сообщи нам по рации, и мы заберем вас обоих.

Я не смогу уйти сразу,

говорю я. Агент Джонс пытается что‑то сказать, но я поднимаю руку и качаю головой. – Нет, серьезно, не смогу. Отдача приведет к тому, что я буду менять форму. Может, и удастся меня увести, но недалеко, и это будет очень сложно – ведь помочь‑то я не смогу.

Агенты переглядываются.

Я это уже видел,

сообщает Джонс. – И, как не горько признать, он прав. Мы довольно надолго застрянем.

Юликова и агент Бреннан задумчиво смотрят на меня.

Что, так плохо? – Говорит агент Бреннан. – То есть…

Пожимаю плечами:

Не знаю. Сам не видел. Бывает так, что мне и смотреть‑то нечем – если понимаете, о чем я.

Она бледнеет. Пожалуй, мне впервые удалось напугать агента ФБР.

Круто.

Ладно,

говорит Юликова. – Тогда изменим план. Подождем, пока закончится отдача, а потом вытащим Касселя. Подгоним машину.

Понадобится поводок,

усмехаюсь я.

Агент Джонс окидывает меня оценивающим взглядом.

Для Паттона. И ошейник. Можно достать какой попошлее?

Джонс раздувает ноздри.

Весьма разумная мысль. – Юликова говорит спокойно и искренне, а вот дерганность Джонса действует мне на нервы. Может, он всегда такой перед операцией, но мне от этого по стенам бегать хочется.

Ну, вот и все,

Юликова тянется за яичным роллом. – Весь наш план. Вопросы есть, Кассель? Любые вопросы, к любому из нас?

А где будете все вы? – Пододвигаю к ней карту.

Вот тут,

она постукивает пальцем по столу, указывая куда‑то позади сцены. – Здесь будет фургон, который мы задействуем под командный пункт, чтобы Паттон не испугался, завидев нас. Он потребовал собственную охрану, поэтому в глаза бросаться нельзя. Но мы все будем рядом, Кассель. Совсем рядом.

Рядом, но только неизвестно где. Отлично.

А что, если вы мне понадобитесь? – Спрашиваю я. – Вдруг монитор сломается или наушник закоротит?

Позволь дать тебе добрый совет, который когда‑то дали мне самой. Иногда во время задания бывают сбои. Когда такое случается, у тебя есть два варианта: продолжать, потому что сбой незначительный, или прервать операцию. И ты сам должен сделать выбор. Если сломается монитор, оставайся на месте и ничего не предпринимай. Если чувствуешь неладное – замри и жди.

Действительно добрый совет – вряд ли такой станут давать тому, кого хотят подставить. Смотрю на Юликову – она пьет диетический лимонад и жует яичный ролл. Вспоминаю брата. Неужели я и правда пытаюсь решить, кто из них больше достоин доверия?

Ладно,

беру со стола карту. – Можно оставлю себе? Хочу как следует изучить обстановку.

Ведешь себя так, будто тебе уже не впервой,

говорит агент Бреннан.

Во мне кровь многих поколений мошенников,

отвечаю я. – Доводилось пару раз устраивать разное.

Бреннан фыркает и качает головой. Джонс сердито смотрит на нас обоих. Юликова разламывает печенье и вытаскивает бумажку с предсказанием. На узкой ленте печатными буквами написано: «Вас пригласят на памятное событие».

Вскоре после этого иду к себе.

Гляжу на телефон у кровати – так и тянет позвонить Данике и узнать, как там Сэм. Даже зная, что телефон наверняка прослушивается, я все равно не могу справиться с искушением. Но, должно быть, он сейчас отдыхает, и я даже не знаю, захочет ли он со мной разговаривать.

Если федералы пронюхают, что Сэм ранен, наверняка поймут все превратно и начнут задавать кучу вопросов. А этого тоже нельзя допускать.

Лиле тоже не позвонишь, пусть даже вчерашняя ночь похожа скорее на сон, чем на явь. Мне кажется, что здесь, сидя на мерзком гостиничном одеяле, даже думать о ней опасно – о том, как ее кожа касается моей, о том, как она смеялась, об изгибе ее губ. Можно подумать, одни лишь воспоминания о ней федералы смогут использовать против меня.

Теперь она знает, что я на них работаю – интересно, как она распорядится этой информацией. И чего она от меня ожидает.

Забираюсь в постель и пытаюсь уснуть; мысли скачут от Лилы к Сэму. Слышу ее смех, вижу его кровь, чувствую прикосновение ее обнаженных ладоней, слышу его стоны. Снова и снова – пока смех и стоны не смешиваются друг с другом, и я проваливаюсь в сон.

Утром, пошатываясь, выхожу в гостиную. Агент Джонс уже там – сидит на диване и пьет заказанный в номер кофе. Бросает в мою сторону мрачный взгляд – можно подумать, несет многочасовую вахту. Наверняка агенты посменно дежурили всю ночь – чтобы я точно не сбежал.

Нахожу еще одну кружку и наливаю себе кофе. Гадкий до невозможности.

Эй,

мне вдруг вспомнилась мама и другой отель, ничуть не похожий на этот. – А правда, что в гостиничной кофеварке можно заваривать дурь?

Конечно,

отвечает Джонс, задумчиво глядя в свою чашку.

Похоже, мама хоть в чем‑то была права.

Когда я выхожу, приняв душ и одевшись, в гостиной сидят все трое – заказывают завтрак. Нам предстоит долгий день, который практически нечем занять. Джонс хочет посмотреть баскетбол на большом плазменном экране, и потому после обеда коротаю время за игрой в карты с Юликовой и Бреннан. Сначала играем на конфетки из торгового автомата, потом на мелочь, а потом на право выбора, какой фильм смотреть.

Выбираю я.

«Тонкий человек» (фильм 1934 г., режиссер – В.С. Ван Дайк). Мне просто необходимо посмеяться.