Беседа с курсом

— Вот что значит показать зрителю недозревшую постановку, — обратился Товстоногов к режиссеру «Дороги, ведущей в рай». — Играли сегодня не на нашу аудиторию, а на тот огромный зал, где недавно выступали. Между тем здесь зрителей набилось много, а от количества людей улучшается акустика, слышимость. Вы это не учли, всю сцену прокричали, и исчезли и юмор, и драматизм. «Встречу» сыграли хорошо, выше, чем раньше. «Белые ночи». Надеялся, что после правильной наметки высечется та природа чувств, о которой мы так долго говорили на курсе. Думал, сегодня будет лучше. Нет — хуже. Погасили пародийность, что правильно, а иронии, доброй, благородной иронии не высекли. Получилось сентиментально-фальшиво, к сожалению. «Живи и помни» — сколько ни бились, сохранилась тенденция плаксивости исполнения. Так и не смогли почувствовать, что Распутин тоньше, глубже, объемней, с особым качеством юмора сквозь весь драматизм. Жаль. «Ноль-ноль целых» — при таком попадании на Синельникова была возможность выстроить общую непрерывность процесса жизни, но режиссерски этот потенциал остался неиспользованным. «Жилец». К сожалению, актеры управляют режиссером, а не вы ими. У Головко были на последнем прогоне удачные живые места, а сегодня он от многого отказался. Все еще нет истории оскорбления мужа половым, нет финального выхода к примирению, а это главное. Дрейден вновь выдал каскад находок, множество новых, рожденных сегодня приспособлений, но он играет не по вами выстроенной линии действия, а исходя из своей богатой интуиции, помноженной на импровизационное самочувствие. Артист, как говорится, в школе, его надо лишь точно направить, выстроить ему ступеньки, которые он обязательно должен пройти. Но он вчера играл одно, сегодня другое, а выстроенной вами борьбы нет. Нет линии событийного ряда, которая позволяет Берковичу и Халявкину выйти вдвоем на финал. На обсуждении все хвалили Сережу Дрейдена, но я считаю, что ваша заслуга лишь в том, что не помешали органично существовать артисту. Это тоже хорошо, так как свидетельствует о наличии у вас слуха на правду, но этим себя профессия не исчерпывает. «Верую». Были живые куски, но сегодня от зажима обозначились провалы. Часто не видел партнера, не проверял на нем свою логику, а это сразу привело к иллюстративности. Так что впечатление не из лучших. Я не виню курс во всех грехах. Главная беда — невозможная чересполосица в исполнителях. Либо прекрасный актер, либо играет сам режиссер, который, не будучи артистом, не может достигнуть высокого уровня исполнения. Тут, конечно, законов нет. Может и студент оказаться хорошим артистом, а театральный актер сыграть хуже студента. Все бывает, но сегодня единого критерия в оценке исполнителей нет.

—Но в то же время часть вины на курсе, — добавил пришедший на зачет после болезни Аркадий Иосифович Кацман. — Вбиваем, вбиваем в ваши головы, и все же вы не верите, что ничего на театре не бывает вдруг. В жизни для рождения ребенка необходимо его вынашивать! Девять месяцев! Так и здесь: актеры должны сыграть не наспех сделанный, пусть и отличный рисунок, а отстоявшуюся, пропущенную через себя, обжитую работу... Дрейден мог бы шикарно сыграть! Возможности огромные, а рассказ недоработан. Искрометная импровизация, а линии вашего построения нет. На будущее вы должны твердо усвоить: Первое. Тенденция — самостоятельно довести работу до конца и поразить нас результатом — вредная. Надо показывать этапы и консультироваться по ним. Второе. Приглашая актеров, вы обязаны отвечать за их посещения учебного процесса. Представьте, Георгий Александрович, идет одно занятие, второе, третье, прошу показать этап работы, — а актеры не могут в это время прийти в институт! А есть отрывки, где до сих пор еще не найдены исполнители. А «Хористку», например, я, сегодня увидел впервые.

— Поддерживаю Аркадия Иосифовича в организационном вопросе. Аврал в творческом процессе ни к чему хорошему не приводит. Учитесь работать планомерно и ритмично.

— Нельзя же год искать исполнителей?! — не успокаивался Кацман. — Сборную Советского Союза все равно не получите!..

— Мы говорим, — поддержал его Товстоногов, — что идеальное распределение ролей необходимо для того, чтобы мысленно знать, к какому результату вести актеров. Надо представить себе это, отпечатать в сознании и забыть. А в дальнейшем исходить из сути литературного материала, из индивидуальности имеющихся у вас исполнителей.

Сборную я могу собрать только в кино, в театре она для меня лишь один из факторов, помогающих представить желаемый результат.

КАЦМАН. Кстати, о театре. Вы знаете, что подлинные открытия случаются тогда, когда между актером и ролью есть известная дистанция. Ушел Смоктуновский из БДТ и, казалось, некому играть Чацкого. Уверен, что никто, кроме Георгия Александровича, не назначил бы Юрского на эту роль. Но Георгий Александрович, видя дистанцию, посчитал ее преодолимой, и свершилось открытие. Тогда всем казалось, что эта роль — на сопротивление, но именно преодоление этого сопротивления дало необычайный результат....

—Да, — согласился Товстоногов, — но в данном случае идея пойти от Кюхельбекера — это уже не сопротивление. Тут, на мой взгляд, все легло на природу артиста. А вот, скажем, Стржельчик в «Цене» у Розы Сироты. До этого он ничего подобного не делал. Импозантный герой-любовник сыграл девяностолетнего еврея-оценщика. Порой не ожидаешь от артиста таких сюрпризов, кажется, уже знаешь его потолок, но вот проба в роли на сопротивление, и, оказывается, артист для этой роли рожден. Если же исходить из принципа, как попасть распределением ролей в лузу — открытий не будет, актеры в таких случаях многие годы играют уже когда-то сыгранное. У режиссера, у зрителей появляется ощущение, что актер достиг потолка, ограничил себя определенным амплуа.

—Вот пример сегодняшнего показа, — не унимался Аркадий Иосифович. — Отличный актер играет Синельникова. Но это прямое попадание. А мне, скажем, было интереснее, если бы эту роль сыграли вы. (Аркадий Иосифович посмотрел на одного из студентов.)

—Ну, что вы? Мне это так не сыграть!

—Дай бог в наших работах сделать распределение в лузу, найти и уговорить сыграть такого актера, как в «Ноль-ноль целых».

—А как могут Чехова сыграть студенты? Мы пробовали сами — не получилось. Брали с курса Агамирзяна — тоже не попали.

—«Жильца» могут сыграть только опытные артисты.

—Вот, — Георгий Александрович обернулся к педагогу Сапегину, — посмотрите на Бориса Николаевича. Он, будучи студентом, блестяще сыграл Скрипача.

—Значит, он талантливый актер.

—Несомненно, — сказал Товстоногов. — Но я не верю, чтобы во всем огромном сегодняшнем ЛГИТМиКе не нашлось пяти-шести талантливых исполнителей на чеховские рассказы и столько же, может быть, чуть менее талантливых — на остальные.

—Я хочу, — настаивал Кацман, — чтобы при вас, Георгий Александрович, мы сейчас принципиально договорились о том, что в отрывках могут играть сами студенты, студенты соседних курсов...

И вдруг Товстоногов будто впервые увидел Аркадия Иосифовича.

—Кстати, Аркадий, а почему вы не даете, кроме Акимовой, своих студентов?

—Рано еще, рано, потом у них свой учебный процесс...

—У всех свой учебный процесс. А для чего мы их тогда набирали? Не понимаю!

Кацман уже не кричал. Наклонившись к Товстоногову, он что-то яростно шептал ему на ухо...

После перерыва Товстоногов сказал, что обязательно должны быть показаны остальные не вынесенные на экзамен работы. Если будет необходимо, Аркадий Иосифович даст своих студентов. После определения срока показа остальных отрывков Г.А. попрощался. И обернувшись в дверях...

— Главное не в том, что вы совершили ошибки — это не страшно, если вы сделали правильные выводы на дальнейшее.