Технический фактор

Итак, мы выяснили в общих чертах кто стрелял, теперь надо разобраться из чего стрелял. Было бы бессмысленным сравнивать здесь тактико‑технические характеристики советских и немецких танков, их конструкцию и боевые качества в полном объеме. На это не хватит целой книги. Темой данного исследования являются немецкие танковые асы, а мерилом оценки их действий – количество подбитых вражеских танков. А значит нужно рассматривать танки с точки зрения их способности уничтожать себе подобных – то есть бороться с танками противника. Все остальные варианты использования танков в данном случае нас не интересуют.

Как известно боевая эффективность танка определяется с помощью трех основных оценочных параметров – огневой мощи, защищенности и подвижности. В нашем случае важнейшим является огневая мощь, два остальных параметра являются несколько второстепенными, хотя в какой‑то степени затронуть их все равно придеться. Говоря об огневой мощи, как о решающем факторе при уничтожении бронетехники противника, следует рассмотреть всю цепочку действий экипажа, направленных на достижение результата, и разобраться в какой степени конструкция того или иного танка позволяла производить их максимально быстро и эффективно. При этом придеться сознательно ограничить количество сравниваемых боевых машин, чтобы эта глава не приобрела чудовищные размеры. Попробуем ограничиться танками Pz.IV и «Пантера» с немецкой стороны, Т‑34 и Т‑34–85 – с советской, и «Шерманом» со стороны союзников. Выбор не случаен, именно эти танки составляли большинство в танковых парках своих стран, а, следовательно, вероятность встречи их на поле боя была наибольшей. Вместе с тем, эти машины несут в себе все черты танкостроения в этих странах, а значит, выводы сделанные при их сравнении применимы и для других танков.

С чего же начинается процесс уничтожения танка противника? Наверное, с его обнаружения. А обнаружение – это результат наблюдения за местностью. Рассмотрим, как этот процесс обеспечивался конструкцией вышеупомянутых танков. Начнем с немцев.

Сразу следует подчеркнуть, что немецкие боевые машины были рекордсменами по количеству и качеству приборов наблюдения. На Pz.IVE, например, их было 14, включая смотровые приборы в командирской башенке. Правда, со временем их число уменьшилось, главным образом из‑за размещения на бортах корпуса и на башне противокумулятивных экранов. У Pz.IVH их число сократилось до 7. «Пантера» располагала 10, а позже 11 приборами наблюдения. У обоих танков все приборы наблюдения, включая смотровые щели, имели стеклоблоки триплекс и обеспечивали экипажу достаточный обзор в передней полусфере, а командирская башенка – круговой обзор. Кроме того, как уже упоминалось выше, в Панцерваффе широко практиковалось наблюдение через открытый люк командирской башенки. Весьма важно также, что в экипажах немецких танков был человек, в обязанности которого входили наблюдение за местностью и поиск целей – командир.

Ну а как обстояло дело с приборами наблюдения у «тридцатьчетверки»? На первый взгляд неплохо, во всяком случае, с точки зрения количества. Машины довоенного выпуска располагали 7 приборами наблюдения (включая 3 смотровых прибора механика‑водителя и перископический панорамный прицел ПТ‑6). Танки выпуска 1942 года с башней «пирожком» имели 5 таких приборов (у Т‑34 выпуска СТЗ – 6). Т‑34 с башней «гайкой» без командирской башенки оснащались 5 приборами наблюдения (включая перископический прицел ПТ‑4–7), с командирской башенкой – 12 (включая панораму ПТК, и пять смотровых приборов в командирской башенке). У Т‑34–85 в зависимости от времени выпуска количество приборов наблюдения колебалось от 12 до 11 (у танков послевоенного выпуска – 10, но нас эти машины не интересуют).

Как видим, своего рода кризис с приборами наблюдения у Т‑34 пришелся на 1942–1943 годы. По‑видимому, не случайно, что на этот период пришлись и наибольшие потери танков этого типа. Усугублялась ситуация еще и неудачным расположением приборов наблюдения и плохим их качеством.

^{Наводчик тяжелого танка «Тигр» осуществляет визуальный контроль канала ствола 88‑мм пушки}

Последнее обстоятельство было отмечено еще в 1940 году во время испытаний первых серийных «тридцатьчетверок». Так, например, смотровой прибор «кругового обзора» устанавливался справа сзади от командира танка в крышке башенного люка. Доступ к прибору был крайне затруднен, а наблюдение возможно в ограниченном секторе: обзор по горизонту вправо до 120°; мертвое пространство 15 м. Ограниченный сектор обзора, полная невозможность наблюдения в остальном секторе, а также неудобное положение головы при наблюдении делали смотровой прибор совершенно непригодным к работе. По этой причине уже осенью 1941 года этот прибор был изъят. В итоге для кругового наблюдения можно было использовать только перископический прицел ПТ‑4–7, но он позволял вести наблюдения в очень узком секторе – 26°

Неудобно располагались и приборы наблюдения в бортах башни. Для того, чтобы воспользоваться ими в тесной башне необходимо было суметь извернуться. Кроме того, вплоть до 1942 года, эти приборы (и у механика‑водителя тоже) были зеркальными, с зеркальцами из полированной стали. Качество изображения было еще то. В 1942 году их заменили на призматические, а в «улучшенной» башне были уже смотровые щели со стеклоблоками триплекс. Правда, танкисты жаловались, что через эти смотровые приборы не было видно линию горизонта, а потому ориентировка с их помощью была затруднена.

В лобовом листе корпуса по обеим сторонам от люка механика‑водителя под углом 60о к продольной оси танка располагались два зеркальных смотровых прибора. В верхней части крышки люка устанавливался центральный зеркальный перископический смотровой прибор. С начала 1942 года появился люк механика‑водителя более простой формы с двумя призменными смотровыми приборами. Для защиты от пуль и осколков снарядов призмы закрывались снаружи откидными броневыми крышками, так называемыми «ресничками».

Качество призм, сделанных из оргстекла желтоватого или зеленоватого оттенков, в приборах наблюдения было безобразным. Рассмотреть через них что‑либо, да еще в движущемся, раскачивающемся танке, было практически невозможно. Поэтому механики‑водители, например, часто приоткрывали свой люк на ладонь, что позволяло им хоть как‑то ориентироваться. Смотровые приборы механика‑водителя, кроме того, очень быстро забивались грязью. Появление люка с «ресничками» позволяло хоть как‑то замедлить этот процесс. В движении одна «ресничка» закрывалась, а водитель вел наблюдение через другую. Когда она загрязнялась, открывалась закрытая.

Совершенно очевидно, что в бою недостаточное количество, неудачное расположение и низкое качество приборов наблюдения приводили к потере зрительной связи между машинами и несвоевременному обнаружению противника. Осенью 1942 года в отчете НИИ‑48 сделанном на основании анализа поражений броневой защиты отмечалось: «Значительный процент опасных поражений танков Т‑34 на бортовых деталях, а не на лобовых, может быть объяснен или слабым знанием команд танков с тактическими характеристиками их бронезащиты, или плохим обзором из них, благодаря чему экипаж не может своевременно обнаружить огневую точку и сделать разворот танка в положение, наименее опасное для пробития его брони».

О том, что ситуация мало изменилась и в дальнейшем можно судить по отчету НИИ‑48, датированном августом 1943 года:

«Триплекс механика‑водителя после двух‑трех выстрелов своей пушки загрязняется пороховой гарью и видимость через него резко ухудшается. Были случаи, когда механик водитель в атаке приоткрывал люк и так продолжал движение.

Наблюдательный прибор командира танка – НТК – также имеет крупный недостаток. Для того, чтобы определить, куда направлен объектив НТК, командир танка должен оторваться от окуляра, посмотреть на шкалу ПТК, сообразить и подсчитать в какую сторону и на сколько повернут прибор, а если в ПТК обнаружена пушка противника, то секунды, которые командир танка затратит прежде чем будет поворачивать на нее башню, могут оказаться решающими для судьбы танка, иногда командир танка, наблюдая через ПТК, теряет ориентировку и вынужден открывать люк башни и ориентироваться через него. Необходимо или сделать на объективе ПТК подвижную шкалу, или же переделать поворотное устройство ПТК так, чтобы командир танка рукой чувствовал, куда смотрит объектив. Кроме того, желательно иметь указатель положения башни по отношению к линии движения танка».

Ситуация с обзорностью у танка Т‑34 начала улучшаться только к концу 1943 года после установки командирской башенки. Она имела смотровые щели по периметру и прибор наблюдения МК‑4 в створке вращающейся крышки. Впрочем, вести через него наблюдение в бою командир танка практически не мог, так как, являясь одновременно наводчиком, был «прикован» к прицелу. Так, например, в замечаниях по танкам Т‑34 отдела эксплуатации управления командующего бронетанковых и механизированных войск 3‑го Украинского фронта в декабре 1943 года сообщалось, что командирская башенка не обеспечивает кругового обзора командиру машины «ввиду того, что смотровые щели расположены слишком высоко и при закрытом люке совершенно лишают возможности вести наблюдение из башни (зрачки глаз оказываются много ниже щелей)». Последнее обстоятельство неудивительно, ведь зрачки глаз командира танка находились на уровне телескопического прицела. К тому же многие танкисты предпочитали держать люк открытым, чтобы успеть выскочить из танка в случае попадания вражеского снаряда. Значительно больше толку было от прибора МК‑4, который получил заряжающий. Благодаря этому обзор с правой части борта танка действительно улучшился.

Только на Т‑34–85 командир танка, избавившись от функций наводчика, мог полностью сосредоточиться на наблюдении за полем боя, поиске целей и оценке обстановки. В результате действенность упреждающего и ответного огня танка по танкоопасным целям и эффективность его противоартиллерийского маневра существенно возросли. В полной мере способствовали этому и оснащение Т‑34–85 качественными приборами наблюдения. Механик‑водитель танка, правда, остался при своем: в его распоряжении по‑прежнему были два призматических смотровых прибора, закрывавшихся броневыми заслонками‑«ресничками».

Настоящим прорывом стало оснащение Т‑34–85 тремя перископическими вращающимися приборами наблюдения МК‑4. Приборы наводчика и заряжающего размещались в крыше башни, а прибор командира в крышке люка командирской башенки. Прибор МК‑4 обеспечивал распознавание предметов на местности на удалении 1000–1200 м!

Что касается «Шермана», то поначалу у него было 5 приборов наблюдения, и в этом плане он не сильно отличался от Т‑34. Правда у американской машины было все в порядке и с их качеством и с расположением. «Шерманы» поздних выпусков с 76‑мм пушкой и командирской башенкой имели уже 13 смотровых приборов. Однако, даже ранние «Шерманы» имели очевидное преимущество перед Т‑34, поскольку имели экипаж из пяти человек и перископические приборы наблюдения Мб кругового обзора.

Мало оснастить танк большим количеством приборов наблюдения, надо, чтобы кто‑то вел с их помощью это самое наблюдение. Кто же из членов экипажей перечисленных танков реально и эффективно мог участвовать в этом процессе?

До установки на танк экранов, наблюдение за местностью могли вести все члены экипажа Pz.IV. При этом, конечно, основная роль принадлежала командиру. На танках с экранами число наблюдателей сократилось до трех: командир (круговое), наводчик и механик‑водитель (только вперед). На «Пантере» модификации D наблюдение могли вести четыре человека – у заряжающего не было смотрового прибора. После его появления на танках вариантов А и G в наблюдении и поиске целей участвовал весь экипаж «Пантеры».

Из экипажа танка Т‑34 вплоть до середины 1943 года более или менее эффективно в наблюдении за местностью могли участвовать только двое – командир и механик‑водитель. В распоряжении заряжающего формально имелся смотровой прибор в борту башни, но в силу указанных выше причин, вести из него наблюдение было практически невозможно. Только на части танков выпуска СТЗ в 1942 году устанавливался перископический смотровой прибор заряжающего, заимствованный у танка Т‑60. В Т‑34 с командирской башенкой число наблюдателей увеличилось до трех – окончательно присоединился заряжающий, получивший прибор МК‑4, а в Т‑34–85 – до четырех. Причем в последнем, три человека размещенные в башне, могли вести наблюдение особенно эффективно.

^{Командир «Пантеры» ведет наблюдение через смотровые приборы командирской башенки}

Что касается «Шермана», то вне зависимости от времени выпуска, в этом танке участвовал в наблюдении за местностью весь экипаж. При этом заряжающий, механик‑водитель и его помощник могли вести наблюдение в широких секторах, благодаря поворотным приборам наблюдения.

Итак, цель обнаружена. Что дальше? Каковы дальнейшие действия? Вариантов тут много. Если цель обнаружил наводчик типа Курта Книспеля, имевший карт‑бланш от своего командира, то он мог сразу стрелять. Аналогично мог поступать и командир‑наводчик Т‑34. Правда, стрелять было можно только в том случае, если цель находилась в поле зрения прицела. Ну а если нет, если ее обнаружил даже не командир, а другой член экипажа? Значит, сначала нужно о ней сообщить, а нам – рассмотреть систему внутренней связи в танках.

В немецких танках переговорное устройство охватывало всех членов экипажа и проблем с передачей информации внутри танка не было. Такая же картина имела место и в «Шермане». Ситуация с Т‑34 была гораздо хуже. Внутренняя связь оставляла желать лучшего, особенно на танках выпуска 1941–1942 годов, оснащенных ТПУ‑2 и ТПУ‑3 довоенного образца. Поэтому основным средством передачи команд механику‑водителю были ноги командира поставленные на его плечи. Если командир давил на левое плечо, механик поворачивал налево и наоборот. Если заряжающему показывался кулак – значит нужно заряжать бронебойным, если растопыренная ладонь – осколочным. Положение несколько улучшилось только в 1943 году, когда на танки стали устанавливать переговорные устройства ТПУ‑Збис.

После передачи информации могла возникнуть необходимость развернуть башню на цель.

Башня Pz.IV приводилась во вращение электромеханическим поворотным механизмом с максимальной скоростью 14 град/с. Полный оборот башни осуществлялся за 26 с. Маховики ручного привода башни располагались у рабочих мест наводчика и заряжающего. Башня «Пантеры» приводилась во вращение гидравлическим поворотным механизмом мощностью 4 кВт. Скорость поворота зависела от частоты вращения коленчатого вала двигателя. При 2500 об/мин полный оборот башни осуществлялся за 17 с вправо и 18 с влево. При выключенном двигателе башня поворачивалась вручную. При этом из‑за неуравновешенности башни ее поворот вручную при крене свыше 5° был невозможен.

Башня «Шермана» приводилась во вращение гидроэлектрическим поворотным механизмом или вручную. С помощью гидроэлектрического механизма башню можно было повернуть на ЗбОо за время от 16 до 840 св зависимости от угла поворота рукоятки управления. Механизм имел дополнительный привод к командиру танка, при включении которого отключался привод наводчика.

Башня танка Т‑34 вращалась с помощью механизма поворота, расположенного с левой стороны от орудия. Механизм поворота башни представлял собой понижающий червячный редуктор. Для быстрого переноса огня с одной цели на другую использовался электромеханический привод, а для точного наведения орудия в цель – ручной. Электропривод механизма поворота башни имел три скорости вращения. Управление электродвигателем производилось посредством поворота смонтированного на нем маховичка реостата (контроллера). Для поворота башни вправо маховичок поворачивался вправо, для поворота влево – влево. Маховичок реостата при поворачивании имел три положения в каждую сторону, соответствовавших трем скоростям вращения башни, имевшим следующие значения: 1‑я скорость – 2,1 об/мин., 2‑я – 3,61 об/мин., 3‑я – 4,2 об/мин. Таким образом, время полного оборота башни на максимальной скорости составляло рекордные 12 с!

^{Радист танка Pz.IV на своем рабочем месте}

В нейтральном положении (ручной привод) маховичок стопорился с помощью кнопки. Вроде бы все нормально. Но дело в том, что механизм поворота башни танка Т‑34 имел крайне неудачную конструкцию с разнесенными приводами управления.

Представим себе наводчика танка в бою. Его лицо прижато к налобнику прицела, то есть по сторонам он не смотрит и органами наведения пушки манипулирует вслепую. Правая рука лежит на маховике вертикального наведения, левая – на маховике ручного привода поворота башни. По воспоминаниям некоторых танкистов они скрещивали руки, вращая правой маховик механизма поворота башни. Возможно, так было удобнее. Для перехода на электропривод наводчику нужно было протянуть руку (левую, правой это сделать было затруднительно) и нашарить им небольшой маховичок контроллера, расположенный на механизме поворота сверху. При этом необходимо было не забыть переключиться с ручного привода на электромеханический, нажав маленькую кнопку рядом с маховичком. Как говорится «суду все ясно» – ни один нормальный человек в горячке боя делать всего этого не будет. Поэтому наводчики «тридцатьчетверок» в основном пользовались только ручным приводом поворота башни. В значительной степени выбор им облегчал и тот факт, что на танках выпущенных зимой 1941–1942 годов, например, электропривод поворота башни вообще отсутствовал – на заводы не поступали электромоторы.

По сравнению с Т‑34 у Т‑34–85 маневр огнем существенно улучшился. Механизм поворота башни имел объединенное управление ручным и электрическим приводами, что существенно облегчало пользование им. Полный оборот с использованием электропривода башня совершала за 12–15 с.

Что же, башню мы развернули, пора целиться. Несколько слов о прицелах.

Танки Pz.IV первоначально оборудовали монокулярным телескопическим шарнирным прицелом TZF 5Ь, а начиная с Ausf.E – TZF 5f или TZF 5f/l. Эти прицелы имели 2,5‑кратное увеличение и поле зрения 25°. Во время вертикальной наводки окуляр в них оставался неподвижным, что обеспечивало работу с вооружением на всем диапазоне вертикального угла наведения без изменения положения стреляющего. Прицел имел ручной привод к щеткам очистки наружной поверхности защитного стекла от пыли, грязи и снега.

Танки «Пантера» Ausf.D оснащались бинокулярным телескопическим шарнирным прицелом TZF12, a Ausf.A и G – монокулярным TZF12a. Бинокулярный прицел состоял из двух труб, левая из которых отличалась от правой отсутствием сетки со шкалами прицеливания. Он имел 2,5‑кратное увеличение и поле зрения ЗОо. Основным недостатком бинокулярного прицела TZF12 было малое увеличение, обеспечивавшее ведение прицельного огня на дистанциях не свыше 2000 м, что не позволяло в полной мере использовать великолепные баллистические характеристики пушки KwK 42.

Монокулярный прицел TZF12a по устройству представлял собой правую трубу бинокулярного прицела, но в отличие от последнего имел переменное увеличение – 2,5‑ и 5‑кратное. Поле зрения соответственно составляло 30° и 15° Прицел TZF12a обеспечивал ведение прицельного огня на дистанциях до 4000 м.

Прицелы изготавливались фирмой Karl Zeiss в Йене.

Для ведения стрельбы из пушки Л‑11 танка Т‑34 применялись телескопический прицел ТОД‑6 и перископический панорамный прицел ПТ‑6; для стрельбы из пушки Ф‑34 – телескопический прицел ТОД‑7 и перископический панорамный прицел ПТ‑7, впоследствии замененные на телескопический прицел ТМФД‑7 и перископический панорамный прицел ПТ‑4–7. На части танков помимо штатного перископического прицела устанавливалась командирская панорама ПТК.

Телескопический прицел ТМФД‑7 имел 2,5‑кратное увеличение и поле зрения 15°. Он обеспечивал большую точность наведения, но работа с ним была неудобна, так как окулярная часть перемещалась вместе с орудием, а значит, наводчику приходилось либо сползать со своего сиденья, придавая стволу орудия угол возвышения, либо привставать с него, придавая угол склонения. Перископический прицел, в отличие от телескопического крепился не на орудии, а в крыше башни. Он обеспечивал круговой обзор при неподвижном окуляре. Головная призма прицела была связана с пушкой параллелограмным приводом. Прицел ПТ‑4 имел более низкую точность наведения вследствие ошибок, вводимых паралеллограмным тяговым устройством и дифференциальным механизмом.

Для стрельбы прямой наводкой из 85‑мм пушки Д‑5Т танка Т‑34–85 использовались телескопический прицел ТШ‑15 и перископический ПТК‑5, из пушек С‑53 и ЗИС‑С‑53 – телескопический прицел ТШ‑16. Телескопические прицелы ТШ‑15 и ТШ‑16 имели 4‑кратное увеличение и поле зрения 16°. Оба они имели оптический шарнир, состоявший из четырех зеркал. Головная часть прицела жестко крепилась на качающейся части пушки, а окулярная часть была неподвижной, что существенно улучшило условия работы наводчика.

^{Интерьер башни танка Pz.IV Ausf.E. Хорошо видны ограждение пушки, налобник и окуляр телескопического прицела и маховик подъемного механизма.}

Для ведения стрельбы из 75‑мм пушки М3 танка «Шерман» использовались телескопический прицел М55 и перископический прибор М4 со встроенным телескопическим прицелом М38; из 76‑мм пушки М1А1(М1А2) – телескопический прицел M71D с 5‑кратным увеличением и полем зрения 13° и перископический прибор М4А1 со встроенным телескопическим прицелом М47А2 с 1,44? – кратным увеличением и полем зрения 9°– Пушки были стабилизированы в вертикальной плоскости наведения. Стабилизатор «Вестингауз» относился к типу гироскопических стабилизаторов с индикаторными маятниковыми гироскопами и силовой гидравлической следящей системой. Нет никакого сомнения, что лучшими из перечисленных, да и вообще лучшими танковыми прицелами Второй мировой войны, были немецкие. Все попытки некоторых современных исследователей поставить отечественный прицел ТМФД‑7 на один с ними уровень не выдерживают критики. Привлечение в качестве «экспертов» специалистов Абердинского полигона в США ничего кроме улыбки вызвать не может. В этом случае обычно ссылаются на отчет этого полигона об испытаниях танка Т‑34, в котором американцы дали высокую оценку советскому прицелу, назвав его «лучшим из им известных». Напомним читателю, что танки Т‑34 и КВ‑1 прибыли на Абердинский полигон в ноябре 1942 года и проходили испытания в течение года. Когда точно составлялся отчет полигона автору не известно, но точно известно, что США в годы Второй мировой войны не являлись лидером мирового танкостроения. Кроме того, какие, собственно, прицелы были известны амерканцам в тот период? Свои, английские, да японские. Первые трофейные немецкие танки прибыли в Абердин только в апреле 1943 года. Интересно, что американцы записали, ознакомившись с немецкими прицелами?

Не могут не удивить и личные впечатления, которыми делятся некоторые исследователи после знакомства, например, с прицелом ТМФД‑7 выпуска 1943 года – мол, спустя 60 лет, «видимость была вполне удовлетворительной». Ничего не скажешь, серьезная оценка качества танкового прицела! Хотелось бы напомнить, что через дырку в заборе видимость тоже вполне удовлетворительная.

Самое печальное, что подобными откровениями, не имеющими ничего общего с патриотизмом, делятся люди, которые накануне (образно выражаясь, разумеется), выбирая в магазине фотоаппарат, отдавали предпочтение именно цейсовской оптике. Значит, сегодня она лучшая, а 60 лет назад – нет? Но «Цейс» есть «Цейс», и не случайно марка этой фирмы во многих случаях используется уже как имя нарицательное, являясь мерилом качества оптики. Нравится это кому‑то или нет, но цейсовская оптика считается лучшей последние 100 лет. Все это, впрочем, вовсе не означает, что прицел ТМФД‑7 был из рук вон плох – нет, конечно. Как уже говорилось выше, он соответсвовал предъявляемым к нему требованиям и, скорее всего, был лучшим отечественным прицелом первой половины Великой Отечественной войны и, по‑видимому, не самым худшим в мире. Но, увы, немецкие прицелы были лучше, как и приборы наблюдения, бинокли, стереотрубы и т. д. А тем, кто считает, что не лучше, автор советует сравнить прицел TZF‑12a и отечественные ТШ‑15 и ТШ‑16. Как говорится, найдите 10 отличий? Да что там 10, найдите хотя бы одно! Скопировали, и правильно сделали! Кстати сказать, эти прицелы легли в основу целой гаммы отечественных шарнирных танковых прицелов, которыми оснащались послевоенные советские танки вплоть до Т‑62.

^{Вид на место механика‑водителя танка «Тигр». Управление танком осуществлялось с помощью штурвала. Характерной формы вентиль рядом с прибором наблюдения предназначен для подъема и опускания броневой заслонки}

Столь пристальное внимание к «прицельной» теме не случайно. О том, какое значение имеет качество прицелов, говорит тот факт, что хорошая их конструкция и прекрасная оптика, позволяли немцам в сумерках вести прицельный огонь по нашим танкам на полчаса дольше!

От прицелов мы абсолютно логично переходим к пушкам.

Основное вооружение танков Pz.IV модификаций А – F1 – пушка 7,5 cm KwK 37 калибра 75 мм с длиной ствола 24 калибра. Танки Pz.IV Ausf.F2 и часть танков Ausf.G вооружались пушкой 7,5 cm KwK 40 с длиной ствола 43 калибра. Часть танков Ausf.G и машины Ausf.H и J оснащались пушкой 7,5 cm KwK 40 с длиной ствола 48 калибров.

Не хотелось бы перегружать читателя обилием данных, как по самим пушкам, так и по их бронебойным снарядам. Имеет смысл сразу сконцентрироваться на оценке их возможностей по поражению сравниваемых танков.

У короткоствольной 75‑мм пушки возможности по поражению танков Т‑34 (с Т‑34–85 и «Шерманом» «четверки» с такой пушкой практически не сталкивались) были более чем скромными. Пробить броню Т‑34 бронебойным снарядом эта пушка могла разве что в упор – с дистанции порядка 100 м, да и то только в борт или в корму. Тем не менее, случаев поражения «тридцатьчетверок» этими пушками и в 1941 и 1942 году было немало. Во‑первых, судя по воспоминаниям немецких танкистов, они стреляли в стык корпуса и башни, что приводило к заклиниванию последней. После этого экипаж Т‑34 вынужден был либо покинуть танк, либо на танке покинуть поле боя. Кроме того, немцы активно использовали кумулятивные (по тогдашней советской терминологии – бронепрожигающие) снаряды. И, надо сказать, весьма эффективно. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на данные отчета о повреждениях советских подбитых танков, поступивших на ремонтные предприятия в ходе битвы за Москву в период с 9 октября 1941 года по 15 марта 1942 года. Из 83 подбитых танков Т‑34 и КВ, 36 получили сквозные или опасные поражения бронепрожигающими снарядами.

Что касается 75‑мм длинноствольной пушки, то она была значительно более грозным противником. Ее снаряды пробивали лобовые детали башни танка Т‑34 на дальности до 1000 м, а лоб корпуса на дальности до 500 м. Последнее обстоятельство вполне понятно: неоднократные испытания обстрелом корпусов танков Т‑34 на НИБТПолигоне показали, что верхний лобовой лист, имевший толщину 45 мм и угол наклона 60о, по снаряд остойкости был равноценен вертикально расположенному бронелисту толщиной 75–80 мм. А ведь речь здесь идет об обычных бронебойных снарядах, с под‑калиберными дело обстояло еще хуже. При их использовании дистанция поражения башни Т‑34 составляла 1500 м, а корпуса – 1000 м!

Основное вооружение «Пантеры» – пушка 7,5 cm KwK 42 калибра 75 мм. Ствол орудия имел длину 70 калибров. Эта пушка обладала поистине чудовищными противотанковыми возможностями. По образному выражению ветерана 3‑й гвардейской танковой армии М. Мишина, наши танкисты «вдруг стали чувствовать себя совершенно голыми…» Как отмечалось в отчетах о боевых действиях советских танков на Курской дуге, бронебойно‑подкалиберный снаряд 75‑мм пушки танка «Пантера», имевший начальную скорость 1120 м/с, пробивал лобовую броню танка Т‑34 на дистанции до 2000 м. Само собой разумеется, что и «Шермана» тоже.

Ну а Т‑34, чем мог ответить он?

На танках Т‑34 ранних выпусков устанавливалась 76‑мм пушка обр. 1938/39 г. Л‑11 с длиной ствола 30,5 калибра и начальной скоростью бронебойного снаряда 612 м/с.

Поскольку Л‑11 не стала массовой танковой пушкой Великой Отечественной войны, а танки Т‑34, на которых она была установлена, были в большинстве своем потеряны в первый ее месяц, то подробно останавливаться на анализе ее боевых возможностей нет никакого смысла. Так что сразу перейдем к самой массовой (выпущено около 37 тыс. орудий) отечественной танковой пушке Ф‑34.

76‑мм пушка обр. 1940 г. Ф‑34 с длиной ствола 41,5 калибра устанавливалась на Т‑34 с марта 1941 года. В ее боекомплект входили бронебойные снаряды БР‑350А, БР‑350Б и БР‑35 °CП, а с апреля – мая 1943 года – бронебойно‑подкалиберный снаряд БР‑350П. Пушка Ф‑34 на дальности до 1500 м гарантированно поражала броню всех без исключения немецких танков 1941–1942 года, включая Pz.III и Pz.IV. Что касается танков «Пантера», то по результатам боев на Курской дуге был сделан вывод, что они поражаются 76‑мм бронебойным снарядом за исключением лобовой части. После окончания боев одна «Пантера» подверглась пробному обстрелу из 76‑мм пушки танка Т‑34. Всего было сделано 30 выстрелов бронебойными снарядами с дистанции 100 м, из них 20 выстрелов по верхнему и 10 по нижнему лобовым листам корпуса. Верхний лист пробоин не имел – все снаряды срикошетировали, в нижнем листе была только одна пробоина.

Таким образом, можно констатировать, что в1943 году с ростом толщины брони немецких танков дальность эффективной стрельбы по ним резко сократилась и не превышала 500 м даже для подкалиберного снаряда.

^{Наводчик (справа) и командир (слева) штурмового орудия StuG III на своих рабочих местах}

На танках Т‑34–85 ранних выпусков устанавливалась 85‑мм пушка Д‑5Т (или Д‑5‑Т85) с длиной ствола 51,6 калибра. С марта 1944 года на танк Т‑34–85 устанавливалась 85‑мм пушка С‑53 (а затем ЗИС‑С‑53) обр.1944 года с длиной ствола 54,6 калибра.

Огневые возможности Т‑34–85 часто сравнивают с «Тигром», хотя это не совсем корректно. Т‑34–85, будучи массовым средним танком Красной Армии, имел дело в основном с Pz.IV и «Пантерой». Первый поражался 85‑мм бронебойным снарядом практически на всех дистанциях огневого боя, а со вторым дело обстояло существенно хуже. Лобовой лист корпуса «Пантеры» имел толщину 85 мм и наклон к горизонту 35о, пробить его пушка танка Т‑34–85 могла только с дистанции, не превышавшей 500 м.

На танке «Шерман» первоначально устанавливалась

75‑мм пушка М3 с длиной ствола 37,5 калибра. С 1944 года ее заменила 76‑мм пушка Ml с длиной ствола 52 калибра. Основные показатели 75‑мм пушки М3 примерно соответствовали нашей Ф‑34. Аналогичной была и их бронепробиваемость, обеспечивавшая поражение всех типов немецких танков этого периода на дистанции до 1500 м. Вместе с тем обе пушки уступали немецкой KwK 40 и тем более KwK 42, способной поражать и советский и американский танк на дистанции 2000 м.

Вооружив «Шерман» 76‑мм пушкой, американцы добились равенства с Pz.IV, но бороться с «пантерами» на равных он не мог. В отношении 76‑мм пушки «Шермана» подчас можно услышать незаслуженную критику. Особенно часто ее противопоставляют 85‑мм пушке Т‑34–85, сводя все к сравнению калибров. Однако, если калибр больше, то это вовсе не означает, что пушка лучше. Во всяком случае, советская 85‑мм пушка за счет большего калибра превосходила американскую только в части фугасного действия снарядов. В остальном же никаких преимуществ она не имела в чем можно убедиться на следующем примере. Осенью 1944 года на полигоне в Кубинке проводились испытания обстрелом трофейного немецкого тяжелого танка «Королевский тигр». В отчете по испытаниям черным по белому записано: «Американские 76‑мм бронебойные снаряды пробивают бортовые листы танка „Тигр‑Б“ с дистанции в 1,5–2 раза большей, чем отечественные 85‑мм бронебойные снаряды». Тут, как говорится, ничего ни прибавить, ни убавить…

Если подытожить все сказанное о пушках, то получится, что вплоть до осени 1942 года (именно в это время на Восточном фронте в заметных количествах стали появляться «четверки» с длинноствольной 75‑мм пушкой) пушка Ф‑34 доминировала на поле боя и немцы ее откровенно боялись.

^{Вид внутрь башни танка Т‑34 через башенный люк. Слева от казенника пушки Ф‑34 хорошо различима трубка телескопического прицела ТМФД‑7, выше ее – налобник и окуляр перископического прицела ПТ‑4–7 и маховик поворотного механизма башни. Над последним размещен аппарат № 1 ТПУ командира танка. Левее и ниже аппарата ТПУ видна рамка бортового смотрового прибора, пользоваться которым, судя по снимку, командиру танка было весьма затруднительно.}

«Русские танки обычно выстраиваются полукругом, уже с дистанции 1000 м открывают огонь по нашим танкам из своих пушек 7,62 см, которые сочетают невероятную пробивную силу и высокую точность.

Наши танковые пушки 5 см Kw.K могут пробивать только уязвимые точки в весьма специфических благоприятных положениях на очень малых дистанциях до 50 м. Наши танки подбиваются уже на дистанциях более нескольких сотен метров. Много раз броня наших танков была пробита или Pz.Kpfw.III и IV теряли свои командирские башенки уже после первого лобового попадания. Это доказывает, что броневая защита недостаточна, схема установки командирских башенок на наших танках несовершенна, а точность и пробивная сила русских танковых пушек 7,62 см высоки».

Это выдержка из отчета 4‑й немецкой танковой дивизии по итогам боев под Мценском осенью 1941 года.

Картина резко изменилась к 1943 году, после того как существенные изменения претерпели наиболее массовые немецкие танки – Pz.III и Pz.IV. Причем произошло это не в 1943‑м, а еще весной 1942 года. Просто весной и летом 1943‑го с модернизированными танками этих двух типов советским танкистам пришлось столкнуться в большом количестве. В связи с усилением бронезащиты танка Pz.IV отмечалось: «Средний танк Т‑4 подвергся модернизации бронирования за счет утолщения лба подбашенной коробки до 80–85 мм в ряде случаев наложением дополнительного броневого листа толщиною 25–30 мм. Однако встречены также танки, несущие монолитный лист лобовой брони толщиной 82 мм, что позволяет сделать предположение, что в производство германской промышленности принята новая модификация указанного танка… Таким образом, толщина лобовой брони танков Т‑4 и Артштурм‑75(штурмовое орудие StuG III – Прим. авт.) составляет в настоящее время 82–85 мм и фактически неуязвима для наиболее массовых в Красной Армии бронебойных снарядов калибра 45 мм и 76 мм…»

Таким образом в 1943 году танк Т‑34 превратился в «мальчика для битья» не только для «Пантеры», но и для Pz.IV. Чего уж там говорить о «Тигре». Сиутация выровнялась только с появлением Т‑34–85. Правда следует отдавать себе отчет, что 8 5‑мм пушка была ответом на немецкую пушку KwK 40, а не на «пантеровскую» KwK 42! С первой шансы были уравнены, даже приобретено определенное преимущество. Более же мощная броня «Пантеры» позволяла ей поражать Т‑34–85 на тех же дистанциях, что и Т‑34, оставаясь неуязвимой для ответного огня.

Говоря о пушках, необходимо сказать несколько слов о снарядах. Когда мы сравниваем возможности различных орудий по бронепробиваемости, оперируем табличными данными или данными полигонных отстрелов, то надо помнить, что в реальной фронтовой обстановке ситуация могла быть несколько иначе. Дело в том, что все отстрелы и у нас и у немцев производились качественными боеприпасами, которые в войска поступали не всегда. В целом же немецкие снаряды были лучше наших, что позволяло им порой добиваться результатов превосходящих табличные. Так, например, в «Докладе о тактическом применении германских и советских танковых частей на практике», составленном в 1942 году по опыту боевых действий 23‑й танковой дивизии в ходе операции «Блау» отмечалось: «Бронепробиваемость снаряда Panzergranate 39 длинноствольного 7,5‑см орудия KwK 40 L/43 против Т‑34: Т‑34 поражается под любым углом в любую проекцию, если огонь ведется с дистанции не более 1,2 км». Согласно табличным данным эта дистанция не должна была превышать 1 км. Что касается отечественных снарядов, то нередки были случаи их разрушения при ударе о броню, даже при стрельбе с вполне эффективных дистанций. Из чего их изготавливали можно только догадываться.

Повышения бронепробиваемости наши конструкторы добивались за счет увеличения калибра орудия и возрастания дульной энергии, которые находятся в прямой зависимости. Немцы достигали аналогичного результата за счет повышения начальной скорости и лучшей отработки боеприпасов при меньшем калибре, поскольку малые калибры экономически более выгодны при выполнении задач борьбы с броней.

^{Башня танка Т‑34–85 1944 года выпуска с двухстворчатой крышкой люка командирской башенки, приборами наблюдения МК‑4 без броневых крышек и пушкой С‑53. Вторая машина в этом ряду – выпуска 1945 года}

Что касается брони, то автор не планировал подробно останавливаться на этом вопросе, сосредоточившись в основном на «активных» характеристиках танков, но, судя по всему, несколько слов сказать придеться.

Надо признаться, что легкость, с которой немецкие танки поражают советские (судя по воспоминаниям немецких танкистов) вызывает оторопь. Сразу возникает желание обвинить немцев в преувеличениях и фантазиях. И то и другое в определенной степени имеют место – приврать‑то всегда хочется, особенно когда проверить трудно. Однако, во всем этом есть и доля истины. Практически во всех отечественных изданиях в обязательном порядке сообщается, что с лета 1944 года немцы, ввиду острого недостатка марганца, начали использовать высокоуглеродистую броню, легированную никелем и отличавшуюся повышенной хрупкостью, особенно в местах сварных швов. Это действительно было так и сей факт несколько облегчил нашим танкистам и артиллеристам борьбу с немецкими танками. Но вот о качестве брони наших танков, как правило, ничего не сообщается. А ведь в годы войны с фронта шел поток рекламаций по этому поводу. В связи с потерей многих металлургических заводов и мест добычи руды и легирующих элементов, возник дефицит качественной броневой стали. Имели место отступления от техпроцесса и при изготовлении брони, и при сборке броневых корпусов и башен танков. Рекламации на трещины в броне были обычным явлением вплоть до конца войны.

Есть еще один небезынтересный факт. В первых послевоенных публикациях, посвященных экономике СССР в годы войны, плохо стыкуются данные о производстве брони и производстве танков. Из них можно сделать вывод либо о завышенных данных по выпуску танков, что представляется автору крайне маловероятным (данные заводов‑изготовителей и данные военной приемки как раз стыкуются очень хорошо), либо задаться вопросом из чего вообще у нас в годы войны делали танки. Последнее, кстати, в свою очередь неплохо стыкуется с «охотничьими рассказами» немецких танкистов. Однако вернемся к пушкам и снарядам.

Помимо вопроса «из чего стрелять», весьма важным в борьбе с танками противника, особенно при их численном превосходстве, является вопрос «как быстро стрелять». Этот фактор напрямую зависит от характеристик орудия, но в немалой степени от объема и размещения боекомплекта, удобства обслуживания орудия и т. д.

Боекомплект пушки танка Pz.IV в зависимости от модификации танка колебался от 122 до 80 выстрелов (у танков с длинноствольной пушкой). В башне выстрелы не размещались, все они находились либо в надгусеничных нишах, либо в вертикальных ящиках на полу боевого отделения. При этом к числу выстрелов, так называемого быстрого доступа можно отнести только те, которые размещались в надгусеничных нишах. Используя морскую терминологию можно сказать, что в кранцах первых выстрелов танка Pz.IV находилось 8 унитарных патронов – только те, что находились со стороны заряжающего.

Боекомплект пушки танка «Пантера» состоял из 79 выстрелов у Ausf.D и А и 82 выстрела у Ausf.G. Выстрелы укладывались в нишах подбашенной коробки, в отделении управления и в боевом отделении. В кранцах первых выстрелов «Пантеры», в нише корпуса рядом с местом заряжающего, находилось 24 унитарных патрона!

В танках Т‑34 1940–1942 года выпуска боекомплект состоял из 77 выстрелов, которые укладывались на полу боевого отделения и на его стенках. На полу танка устанавливались 20 высоких (на 3 выстрела) и 4 низких (на 2 выстрела) чемодана – всего 68 снарядов. На стенках боевого отделения размещались 9 выстрелов: на правой стороне – 3, в общей горизонтальной укладке, и на левой – 6, в двух горизонтальных укладках по 3 выстрела.

В танках Т‑34 1942–1944 года выпуска с «улучшенной» башней боекомплект состоял из 100 выстрелов (бронебойных – 21, осколочно‑фугасных – 75, подкалиберных – 4). Для укладки выстрелов на полу боевого отделения было оборудовано 8 ящиков на 86 выстрелов. Остальные 14 выстрелов размещались так: 2 бронебойно‑трассирующих – в кассетах на крышке ящика в правом заднем углу боевого отделения, 8 осколочно‑фугасных – на левом борту боевого отделения и 4 подкалиберных – в кассетах на правом борту.

^{Башня танка Pz.IV Ausf.A с 75‑мм пушкой KwK 37 с длиной ствола 24 калибра}

Таким образом, в «кранцах первых выстрелов» танка Т‑34 ранних выпусков с башней «пирожком» имелось 3 выстрела, а с «улучшенной» башней – 6. За остальными заряжающему приходилось лезть в чемоданы или в ящики. С первыми было труднее, так как их конструкция обеспечивала доступ только к одному верхнему выстрелу. В ящиках выстрелы располагались горизонтально, и при открытой крышке обеспечивался доступ сразу к нескольким выстрелам.

Боекомплект пушки танка Т‑34–85 состоял из 55 артвыстрелов (осколочных – 36, бронебойных – 14, подкалиберных – 5) и размещался в корпусе и башне танка в трех типах укладок: стеллажной, хомутиковых и ящиках.

Стеллажная укладка на 12 выстрелов находилась в нише башни. В нее входили выстрелы с осколочной гранатой.

Хомутиковые укладки располагались: на правом борту башни – на 4 артвыстрела; в отделении управления у правого борта корпуса – на 2 артвыстрела; в правом заднем углу боевого отделения – на 2 артвыстрела. На правом борту башни укладывались выстрелы с бронебойными снарядами, а в отделении управления и боевом – с подкалиберными снарядами. Таким образом, в постоянной готовности к немедленному открытию огня в Т‑34–85 находились 18 артвыстрелов, но только 6 из них были с бронебойными снарядами.

Боекомплект танка «Шерман» с 75‑мм пушкой состоял из 97 артвыстрелов, из которых в кранцах первых выстрелов (на стенках башни и полике боевого отделения) находилось 16 унитарных патронов, а в надгусеничной нише левого борта (в «Шермане» заряжающий находился слева от орудия) еще 20.

Танки с 76‑мм пушкой имели боеукладку так называемого мокрого типа, о чем свидетельствует буква W

в их обозначении (W – wet – мокрый). На этих машинах боекомплект хранился в двух ящиках, расположенных на днище корпуса и вмещающих 75 артвыстрелов, залитых 152 л воды. Еще шесть выстрелов, готовых к быстрому применению и расположенных на полике башни, были залиты 9 л воды. Дабы вода зимой не замерзала, в нее добавляли этиленгликоль. Перенос боекомплекта из надгусеничных ниш на пол боевого отделения повышал живучесть машины, а заливка водой помогала спасти его от детонации.

Таким образом, с точки зрения высокой скорострельности в первые минуты боя первое место несомненно занимает «Пантера». Остальные танки можно расставить следующим образом: 2‑е место – «Шерман» с 75‑мм пушкой, 3‑е – Pz.IV. 4‑е, 5‑е, 6‑е места делили «Шерман» с 76‑мм пушкой, Т‑34–85 и Т‑34 с «гайкой». Наконец, на последнем месте находится Т‑34 с «пирожком».

^{75‑мм пушка KwK 40 с длиной ствола 48 калибров}

Что касается скорострельности, то помимо конструктивных особенностей орудия этот важный параметр в огромной степени зависит от удобства работы заряжающего. И тут немецкие танки имели заметное преимущество перед своими противниками, в первую очередь перед советскими танками, главным образом за счет использования компоновки с носовым расположением трансмиссии. Данная компоновка, благодаря объединению отделений управления и трансмиссионного, позволила отвести под боевое отделение часть корпуса большую, чем при кормовом расположении трансмиссии.

Весьма важным параметром, напрямую влияющим и на точность стрельбы, и на ее скорострельность является ширина в плечах рабочих мест наводчика и заряжающего. К сожалению, по танку Т‑34 точными данными на этот счет автор не располагает. Однако, совершенно очевидно, что эта ширина у нашей машины при объеме боевого отделения заметно меньшем, чем у немецких танков Pz.IV и «Пантера», не может быть больше. Тем более что и диаметр башенного погона в свету или, как его иногда называют, круга обслуживания у Т‑34 составлял 1420 мм, у Pz.IV – 1600 мм, а у «Пантеры» – 1650! Ширина рабочих мест наводчика у Pz.IV составляла 500 мм, у «Пантеры» – 560 мм. У Т‑34 в силу вышесказанного она не могла превышать это значение, а скорее всего находилась где‑то в пределах 460–480 мм. Наводчик волей‑неволей должен был сидеть лицом по ходу танка и его рабочее место, в конце концов, определялось шириной плеч мужчины среднего роста. Хуже было заряжающему. По‑видимому, считалось, что в пределах отведенного ему объема он мог сравнительно вольно располагать свое тело. Исходя из габаритов башни можно посчитать ширину в плечах рабочего места заряжающего, которая находилась где‑то в пределах 480x600 мм (у Pz.IV – 500x750, у «Пантеры» – 500x900 мм). Если учесть, что длина 76‑мм выстрела составляет примерно 600 мм, то вообще становится непонятно, как в башне Т‑34 заряжающий мог выполнять свои обязанности. Появление в 1942 году новой башни так называемой «улучшенной формы» (улучшенной с точки зрения технологии изготовления – Прим. автора) с меньшим наклоном стенок скорее всего позволило несколько расширить рабочие места наводчика и заряжающего. Но не намного – диаметр башенного погона остался прежним.

^{Советские солдаты осматривают подбитую «Пантеру» Ausf.D. Курская дуга, июль 1943 года. Высота линии огня у «Пантеры» составляла 2260 мм – рукой не достать.}

В танке Т‑34–85 условия работы всех членов экипажа значительно улучшились. Так, например, ширина рабочего места наводчика в плечах составляла 500 мм, то есть стала равной таковой у Pz.IV или «Пантеры». Ширина рабочего места заряжающего составляла 500x900 мм и опять‑таки была равной «Пантере». При этом длина унитарных патронов у обоих танков была примерно одинаковой. Рабочее место заряжающего в Pz.IV было меньше, чем в Т‑34–85.

Что касается «Шермана», то у автора имеются данные только по модификации с 75‑мм пушкой. При беспрецедентно большом диаметре башенного погона в свету – 1730 мм – удалось получить и просторные рабочие места наводчика (ширина в плечах – 600 мм) и заряжающего (600x900 мм). При установке новой башни с 76‑мм орудием погон остался неизменным, а значит можно предположить, что и рабочие места членов экипажа меньше не стали.

Еще одним показателем комфортных условий работы экипажа является расстояние от пола боевого отделения до крыши башни. У Pz.IV оно составляло 1440 мм, у «Пантеры» – 1650 мм, у Т‑34 и Т‑34–85 – 1560 мм, у «Шермана» – 1570 мм. На первый взгляд непонятно – какое все это имеет значение? Для «Шермана» и немецких танков, оборудованных вращающимся поликом боевого отделения – почти никакого. Заряжающие в этих танках имели возможность выполнять свою работу сидя или стоя на колене (коленях), так как полик вращался вместе с башней. Заряжающий в «тридцатьчетверке», не имевшей такого полика, был вынужден перемещаться вслед за орудием на полусогнутых ногах по крышкам чемоданов (или ящиков) с боеприпасами, спотыкаясь о стреляные гильзы. Само собой разумеется, что быстроте заряжания это не способствовало.

Более или менее близкие объемы боевых отделений немецких танков, Т‑34–85 и «Шермана» обеспечивали им и примерно аналогичные показатели скорострельности – 6–8 выстр./мин. Резко выделялся в худшую сторону только Т‑34, скорострельность его пушки не превышала 2–3 выстр./мин.

По‑видимому, настало время остановиться, так как технических факторов прямо или косвенно влияющих на точность стрельбы и скорострельность довольно много. Например, в немецких танках было устройство, показывавшее наводчику, в каком положении находится башня относительно корпуса, а в советских – нет. А вентиляция, а плавность хода? И как классифицировать такой технический фактор как шумность? Т‑34 с двигателем без глушителей и гребневым зацеплением гусениц ревел и гремел так, что его было слышно за 3 км. Немцы успевали подготовиться, сами же выскакивали как чертик из табакерки. Наконец, куда отнести такой факт: останавливаясь на отдых вне контакта с противником, немецкие танкисты, прежде чем покинуть свои машины, всегда разворачивали пушки в ту сторону, откуда этот противник мог появиться. Увы, представить себе, что так делали наши просто невозможно. Так что это за фактор – технический или уже тактический? А может быть человеческий?

Date: 2015-09-24; view: 544; Нарушение авторских прав