Совокупляющаяся русалка из Венеции, штат Калифорния

Бар уже закрылся, им еще до меблирашек тащиться, а тут на тебе катафалк прямо на улице, где Желудочная Больница стоит.

‑ Мне кажется, сегодня ‑ ТА САМАЯ ночь, ‑ сказал Тони. ‑ Я уже в крови это чую, вот те крест!

‑ Та самая ночь для чего? ‑ переспросил Билл.

‑ Смотри, ‑ сказал Тони. ‑ Мы уже хорошо знаем расписание. Давай отметем одного! Какого хуя? Или кишка тонка?

‑ Ты чё, с дуба рухнул? Думаешь, я зассал, потому что этот морячок мне по сраке надавал?

‑ Я этого не говорил, Билл.

‑ Да ты сам ссыкло! Да я тебе вломлю как не фиг делать...

‑ Ага. Я знаю. Я не про это. Я в смысле, давай жмурика отметем прикола ради.

‑ Ёбть! Да хоть ДЕСЯТЬ жмуриков!

‑ Постой. Ты сейчас назюзюкался. Давай подождем. Мы знаем расписание. Мы знаем, как они работают. Мы ж каждую ночь следили.

‑ А ты, значит, не назюзюкался, а? Да у тебя иначе бы ОЧКО взыграло!

‑ Тихо ты! Смотри! Вот идут. И жмурик с ними. Бедолага какой‑нибудь. Смотри, простыню ему на голову натянули. Печально.

‑ Да смотрю я, смотрю. В самом деле печально...

‑ Ладно, мы знаем расписание: если жмурик только один, они его закидывают, перекуривают и уезжают. А если двое, то дверцы в катафалке они оба раза не станут запирать. Настоящие четкие мальчонки. Им все это обрыдло. Если жмурика два, одного парня они просто оставляют на каталке за машиной, заходят внутрь и вывозят второго, а потом обоих закидывают. Мы сколько ночей за ними наблюдали?

‑ Фиг знает, ‑ ответил Билл. ‑ Шестьдесят уж точно.

‑ Ладно, вот у них один жмурик уже есть. Если сейчас вернутся за вторым, этот ‑ наш. Не обосрешься, если они сейчас за вторым пойдут?

‑ Обосрусь? Да у меня кишка потолще твоей!

‑ Ладно, тогда смотри. Сейчас узнаем... Оп‑ля, поехали! За вторым пошли! ‑ сказал Тони. ‑ Хватаем?

‑ Хватаем, ‑ ответил Билл.

Они рванули через дорогу и схватили труп за голову и ноги. Тони досталась голова ‑ прискорбный отросток, туго обмотанный простыней, ‑ а Билл держал пятки.

Потом они неслись по улице, и чистая белая простыня развевалась на трупе по ветру: иногда проглядывала лодыжка, иногда ‑ локоть, иногда полная ляжка, а затем они взбежали по парадным ступенькам меблированных комнат, допыхтели до двери, и Билл сказал:

‑ Господи ты бож мой, у кого ключ? Меня трясет чего‑то!

‑ У нас мало времени. Эти уроды скоро второго жмурика вынесут! Кидай его в гамак! Быстро! Надо этот чертов ключ найти!

Они швырнули труп в гамак. И тот раскачивался в лунном свете взад‑вперед, взад‑вперед.

‑ А может, тело назад отнесем? ‑ спросил Билл. ‑ Господи боженька, царица небесная, назад его что, нельзя?

‑ Времени нет! Слишком поздно! Нас засекут. ЭЙ! ПОГОДИ! ‑ вдруг завопил Тони.

‑ Я ключ нашел!

‑ СЛАВА ТЕ ГОСПОДИ!

Они отперли дверь, сгребли эту штуку с гамака и помчались с нею вверх по лестнице. Комната Тони находилась ближе. Второй этаж. Труп довольно гулко стукался о стену и перила.

Тут они дотащили его до двери Тони и разложили на полу, пока Тони нашаривал в карманах второй ключ. Потом дверь открылась, они плюхнули труп на кровать, сходили к холодильнику, зацепили тонин галлон дешевого мускателя, хлопнули по полстакана, возобновили, вернулись в спальню, уселись и посмотрели на труп.

‑ Как ты думаешь, нас кто‑нибудь видел? ‑ спросил Билл.

‑ Если кто и видел, то здесь, наверное, уже легавых бы полно было.

‑ А как ты думаешь, они район обыскивать будут?

‑ Каким образом? Ломиться в двери в такое время и спрашивать: "Нет ли у вас мертвого тела"?

‑ Блин, наверное, ты прав.

‑ Конечно, прав, ‑ ответил Тони, ‑ но все равно интересно, каково парням было: приходят, а тела нет. Весело, наверное.

‑ Ага, ‑ подтвердил Билл, ‑ наверное.

‑ Ладно, весело или нет, но жмурик у нас. Во какой, на кровати валяется.

Они посмотрели на штуку под простыней, выпили еще.

‑ Интересно, он сколько уже покойник?

‑ Недолго, наверное, ‑ я так думаю.

‑ А интересно, когда они застывать начинают? Интересно, когда они начинают вонять?

‑ Этот ригор мортис не сразу начинается, я думаю, ‑ сказал Тони. ‑ А вонять начнет довольно скоро. Как мусор в раковине. Мне кажется, кровь им только в морге спускают.

И вот эти два алкаша продолжали себе глотать мускатель; временами они даже забывали о трупе и разговаривали о других вещах, смутных и важных, даже не умея толком выразить свои мысли. Затем беседа снова возвращалась к покойнику.

Тело по‑прежнему лежало на месте.

‑ Чего с ним будем делать? ‑ спросил Билл.

‑ Поставим в чулан, когда застынет. Когда несли, у него все еще болталось.

Вероятно, полчаса назад умер или около того.

‑ Так, ладно, ставим его в чулан. А что дальше будем делать, когда вонять начнет?

‑ Я об этом еще не подумал, ‑ ответил Тони.

‑ Так подумай, ‑ сказал Билл, начисляя себе щедрой рукой.

Тони попытался подумать.

‑ А ведь знаешь, мы же в тюрьму сесть за это можем. Если нас поймают.

‑ Ну дак. И?

‑ Н‑ну, мне кажется, мы сделали ошибку, только уже слишком поздно.

‑ Слишком поздно, ‑ отозвался Билл.

‑ Поэтому, ‑ подытожил Тони, начисляя щедрой рукой себе, ‑ раз уж мы с этим жмуриком тут застряли, можно хоть поглядеть на него.

‑ Поглядеть?

‑ Ну, поглядеть.

‑ А очко не взыграет? ‑ осведомился Билл.

‑ Фиг знает.

‑ Ссышь?

‑ Ну. Меня к такому не готовили, ‑ сказал Тони.

‑ Хорошо. Ты тянешь простыню, ‑ решил Билл, ‑ только сперва мне налей.

Наливай, а потом тяни.

‑ Ладно, ‑ согласился Тони.

Наполнил стакан Билла. Подошел к кровати.

‑ Ну, всё, ‑ сказал Тони, ‑ по‑ЕХАЛИ!

И содрал с тела простыню через голову. Глаз он не открывал.

‑ Боже ПРАВЕДНЫЙ! ‑ произнес Билл. ‑ Это же баба! Молодая!

Тони открыл глаза.

‑ Ага. Была молодой. Господи, ты посмотри на эти волосы, светлые, аж задницу прикрывают. Но УМЕРЛА! Кошмарно и окончательно умерла, навсегда. Вот невезуха! Я такого не понимаю.

‑ Как ты думаешь, ей сколько было?

‑ Да не похожа она на мертвую, ‑ сказал Билл.

‑ Тем не менее.

‑ Посмотри только, какие сиськи! Какие ляжки! Какая пизда! Во пизда:

по‑прежнему как живая!

‑ Ага, ‑ сказал Тони. ‑ Про пизду знаешь, как говорят: первой появляется, последней уходит.

Тони подошел к пизде, потрогал. Приподнял одну грудь, поцеловал эту чертову дохлятину.

‑ Так грустно, все так грустно ‑ живем всю жизнь, как идиоты, а в самом конце подыхаем.

‑ Трупы нельзя трогать, ‑ сказал Билл.

‑ Она прекрасна, ‑ ответил Тони, ‑ даже мертвая, она прекрасна.

‑ Ага, только если б она живой была, то на такую шантрапу, как ты, во второй раз бы и не взглянула. Сам же знаешь, разве нет?

‑ Еще бы! В этом‑то все и дело! Теперь она ОТКАЗАТЬ не сможет!

‑ Ты это о чем, к ебеней фене?

‑ О том, ‑ ответил Тони, ‑ что хуй у меня твердый. ОЧЕНЬ ТВЕРДЫЙ!

Тони сходил и налил себе из банки. Выпил.

Потом подошел к кровати, стал целовать ей груди, запускать в ее волосы пальцы и, в конце концов, впился ей губами в мертвый рот. Поцелуй живого и мертвой. А потом взгромоздился на нее.

Это было ХОРОШО. Тони рвал и метал. Ни разу в жизни такой хорошей ебли у него не было! Он кончил. Скатился, вытерся простыней.

Билл наблюдал за всем процессом, то и дело поднося ко рту галлон мускателя под тусклой лампочкой.

‑ Господи, Билл, это было прекрасно, прекрасно!

‑ Да ты совсем рехнулся! Ты только что выебал покойницу!

‑ А ты всю жизнь покойниц ебал ‑ дохлых теток с дохлой душой и дохлой пиздой, ‑ только не знал этого! Прости, Билл, но ебаться с нею было прекрасно. Мне нисколько не стыдно.

‑ Она настолько хороша?

‑ Ты никогда в это не поверишь.

Тони сходил в ванную и поссал.

Когда он вернулся, Билл уже сидел на теле верхом. Продвигался он успешно. Даже постанывал и немного рычал. Затем нагнулся, поцеловал этот мертвый рот и кончил.

Потом скатился, схватил край простыни, вытерся.

‑ Ты прав. Лучше никогда в жизни не ебался!

Потом они оба сидели на стульях и смотрели на нее.

‑ А интересно, как ее звали? ‑ спросил Тони. ‑ Я влюбился.

Билл засмеялся.

‑ Вот теперь я знаю, что ты назюзюкался! И в живую‑то бабу только придурок конченый влюбится, а ты на мертвой залип.

‑ Ну, залип, и что с того? ‑ сказал Тони.

‑ Залип так залип, ‑ сказал Билл. ‑ Теперь‑то что будем делать?

‑ Выкинем ее отсюда к чертовой матери! ‑ ответил Тони.

‑ Как?

‑ Так же, как и затащили: по лестнице.

‑ Потом?

‑ Потом ‑ в твою машину. Отвезем ее на Пляж Венеция и скинем в море.

‑ Вода холодная.

‑ Она ее почувствует не больше, чем твой хуй у себя внутри.

‑ А твой? ‑ спросил Билл.

‑ Его она тоже не почувствовала, ‑ ответил Тони.

Вот она ‑ дважды выебанная, мертво разлатанная на простынях.

‑ Шевели мослами, крошка! ‑ заорал Тони.

Он схватил ее за ноги и помедлил. Билл схватил за голову. Когда они выбежали из комнаты, дверь осталась открытой. Тони пинком захлопнул ее, как только они оказались на площадке; простыня больше не обматывала тело, а, скорее, просто телепалась на нем. Как мокрая вихотка на кухонном кране. И снова много билась она головой, бедрами и обширной задницей о стены и лестничные перила.

Они зашвырнули ее на заднее сиденье к Биллу.

‑ Постой, постой, малыш! ‑ завопил Тони.

‑ Чего еще?

‑ Пузырь забыли, ишак!

‑ О, ну еще бы.

Билл остался сидеть и ждать с мертвой пиздой на заднем сиденье.

Тони был человеком слова. Вскоре он выбежал с банкой муски.

Они выехали на шоссе, передавая банку друг другу и отпивая из нее хорошими глотками. Стояла теплая и красивая ночь, луна, разумеется, была полной. Только не совсем ночь. Часы уже показывали 4:15 утра. Все равно хорошее время.

Они остановили машину. Еще глотнули доброго мускателя, вытянули тело и поволокли его долгим‑долгим, песчаным‑песчаным пляжем к морю. Потом добрались, наконец, до той его части, где песок то и дело заливало прибоем, где в песке, мокром, пористом, было полно песчаных крабиков и их норок. Там они опустили труп и приложились к банке. Время от времени избыточная волна обдавала всех троих:

Билли, Тони и мертвую Пизду.

Биллу пришлось подняться с песка, чтобы отлить, а поскольку его учили манерам девятнадцатого века, отлить он отошел на несколько шагов по пляжу. Когда друг удалился, Тони стянул простыню и посмотрел на мертвое лицо сплетении и колыхании водорослей, в соленом утреннем воздухе. Тони смотрел на это лицо, а Билл ссал у берега. Милое доброе лицо, носик чуть остренький, но очень хороший рот, и тут, когда тело ее уже начало застывать, он склонился к ней, очень нежно поцеловал ее в губы и сказал:

‑ Я люблю тебя, сука мертвая.

И накрыл тело простыней.

Билл стряхнул последние капли, вернулся.

‑ Мне еще выпить нужно.

‑ Давай. Я тоже глотну.

Тони сказал:

‑ Я ее от берега отбуксирую.

‑ А ты хорошо плаваешь?

‑ Не очень.

‑ А я хорошо. Я и отбуксирую.

‑ НЕТ! НЕТ! ‑ заорал Тони.

‑ Черт побери, хватит орать!

‑ Я сам ее отбуксирую!

‑ Ладно! Ладно!

Тони еще раз хлебнул, стянул простыню вбок, поднял тело и медленно зашагал к волнолому. Мускатель ударил в голову сильнее, чем он предполагал. Несколько раз большие волны сбивали их с ног, вышибали ее у него из рук, и он отчаянно барахтался, бежал, плыл, стараясь отыскать в волнах тело. Потом замечал ее ‑ эти длинные, длинные волосы. Совсем как у русалки. А может, она и была русалкой.

Наконец, Тони вывел ее за волноломы. Стояла тишина. На полпути между луной и рассветом. Он проплыл немного с нею рядом. Очень тихо. Время внутри времени и за пределами времени.

Наконец, он слегка подтолкнул тело. Она отчалила, наполовину погрузившись, и длинные пряди ее клубились вокруг тела. Все равно она оставалась прекрасна, хоть мертвая, хоть какая.

Она отплывала от него, попав в какое‑то течение прилива. Море взяло ее.

Тут он неожиданно отвернулся, заспешил, загрёб к берегу. Казалось, он очень далеко. Последним взмахом оставшихся сил он выкатился на песок, словно волна, перебитая последним волноломом. Приподнялся, упал, встал, пошел, сел рядом с Биллом.

‑ Значит, ее больше нет, ‑ произнес Билл.

‑ Ну. Корм акулий.

‑ А как ты думаешь, нас поймают?

‑ Нет. Дай хлебнуть.

‑ Полегче давай. Там уже на донышке.

‑ Ага.

Они вернулись к машине. Билл сел за руль. По пути домой они спорили, кому достанется последний глоток, потом Тони вспомнил о русалке. Он опустил голову и заплакал.

‑ Ты всегда ссыклом был, ‑ сказал Билл, ‑ всегда ссыклом был.

Они вернулись в меблирашки.

Билл ушел к себе в комнату, Тони ‑ к себе. Вставало солнце. Мир просыпался.

Некоторые просыпались с бодунами. Некоторые ‑ с мыслями о церкви. Большинство же еще спало. Воскресное утро. А русалка, русалка со своим славным мертвым хвостом ‑ она уже в открытом море. А где‑то пеликан нырнул и взмыл с серебристой рыбкой, похожей на гитару.