Часть 6 3 page

С усилием отведя глаза, Дункан забормотал молитву об укреплении духа.

— Идут, идут!

Когда над шеренгой прокатился крик, заглушая рев рогов, Дункан устремил взгляд вперед, вниз по склону, откуда уже приближался первый ряд английских конников.

Поначалу они двигались шагом, тесным строем, так что лошади шли вплотную друг к другу. Разноцветные попоны тяжко покачивались в такт поступи боевых коней, выдавая наличие кольчуг под ними. Шаг постепенно сменился легкой рысью, и лошади увеличивались в размерах у скоттов на глазах. Вот они поскакали еще быстрее, и стук копыт, поначалу напоминавший слитный рокот, перешел в бешеный грохот. Земля задрожала у Дункана под ногами, он ощущал ее вибрацию всем телом. Дальше по склону другие рыцари устремились к остальным трем шилтронам, но он не обратил на них внимания. В животе у него поселился ледяной страх. Руки его крепче обхватили древко копья, и он напрягся, с содроганием ожидая удара. Господи Всемогущий, спаси и сохрани!

Слева в воздух взвилась туча стрел, выпущенных лучниками Уоллеса. Достигнув в полете самой высокой точки, они перевернулись и градом посыпались вниз, на приближающихся рыцарей. Большая часть стрел с лязгом отскочила от их доспехов, не причинив никакого вреда. Одна лошадь в бело-голубой полосатой попоне испугалась и выбилась из строя, направляясь к соседнему шитлтрону, но всадник умело укротил ее и вернул на место. С ним поравнялись остальные, переходя с рыси на галоп, и рыцарь принялся яростно понукать ее, спеша догнать товарищей. Кажется, весь мир содрогнулся при виде надвигающейся массы закованных в броню всадников. Железные подковы взметывали комья грязи, и лошади, вытянув шеи, неслись вперед столь же бесстрашно, как и всадники, сидевшие в седлах. И вот, в самый последний момент, рыцари опустили копья или выхватили из ножен мечи, надвигаясь на скоттов железной волной, внушающей панический страх. Дункан скорее ощутил, нежели услышал, как взревели мужчины вокруг него, и звук волной прокатился по ощетинившимся копьями рядам. Он почувствовал, как сжали его с боков Керальд и другие, и в их стиснутых зубах и безумных глазах читались непоколебимая решимость и отчаяние. Дункан испустил громкий крик, когда английские всадники подскакали вплотную, намереваясь стоптать их конями и поднять на копья.

Удар оказался сокрушительным.

Кто-то из шотландцев, стоявших рядом с Дунканом, буквально отлетел назад, пронзенный в грудь вражеским копьем, которое отбросило его на воинов в следующем ряду. Он нелепо взмахнул руками и еще успел что-то крикнуть. Скотты поспешили сомкнуть ряды, закрывая брешь. В первом ряду шилтрона упали еще несколько человек. Это рыцари, подскакав вплотную, швыряли в них свои мечи и топоры, а потом разворачивали коней, чтобы унестись прочь. Большинство шотландцев были одеты лишь в кожаные или шерстяные туники, которые это оружие пробивало насквозь, нанося смертельные раны.

Но Дункан не слышал криков умирающих. Он орал во всю силу легких, вцепившись обеими руками в древко копья, острие которого вонзилось в шею лошади. Животное заржало от боли и встало на дыбы, а всадник безуспешно пытался подобрать поводья, чтобы развернуть его. Конь неловко попятился и задел боком частокол, а Дункану показалось, что руки у него вывернулись из плечевых суставов. Внезапно жеребец упал на передние ноги, и копье переломилось, но железный наконечник остался в ране. От неожиданного рывка Дункан едва устоял на ногах. Рыцарь же полетел с седла через голову коня, с такой силой грянувшись грудью о деревянные колья частокола, что один из них пробил его кольчугу. Он забился в конвульсиях, выкашливая кровь сквозь забрало шлема. Вокруг шилтрона корчились в агонии и другие рыцари, сброшенные с коней прямо на острия шотландских копий. Остальные же, лишившись копий и метнув оружие в ряды скоттов, развернули коней и галопом помчались прочь, оставив противников умирать в грязи.

Но на место каждого павшего скотта встал новый, и шеренги быстро сомкнулись, закрывая бреши в обороне. Раненых оттащили в центр шилтрона, где товарищи перевязывали их или же наспех читали отходные молитвы. Англичанам в очередной раз не удалось прорвать шеренги шотландцев, а сами они лишились драгоценных коней и людей, походя на льва, который атакует дикобраза, раз за разом теряя кровь и силы, отступая и разъяряясь все сильнее.

Дункан продолжал сжимать в руках сломанное копье. Казалось, пальцы его приросли к древку, не в силах разжаться и выпустить его. Рыцарь, коня которого он поразил своим оружием, все еще корчился на зубьях частокола, кашляя и давясь собственной кровью. Дункан видел, как на спине у него вырастает горб в том месте, где деревянное острие пробило кольчугу насквозь. Он подавил подкатившую к горлу тошноту и крепко зажмурился, хватая обжигающий воздух широко открытым ртом. Рядом с ним Керальд опустил копье и выскользнул из строя. Наклонившись над рыцарем, он сорвал у того с головы шлем, обнажая залитое потом лицо совсем еще молодого человека. Глаза его превратились в щелочки, в них плескалась дикая боль. Воин умирал, у него уже началась агония, но он еще нашел в себе силы оскалить окровавленные зубы и что-то прошипеть Керальду. Старый шотландец здоровой рукой выхватил из-за пояса кинжал. Загородив рыцаря спиной, так что Дункан более не видел его лица, он вдруг резко качнулся вперед. Рыцарь захрипел и выгнулся дугой, так что кровь из раны ударила тугим фонтаном, а потом безжизненно обмяк на частоколе. Керальд сорвал у него с пояса мех с вином, после чего, сунув окровавленный кинжал за пояс, вернулся на свое место в строю. Вынув затычку из меха, он осторожно принюхался. Удовлетворенный, он сделал несколько жадных глотков, и глаза его восторженно расширились. Он протянул мех Дункану, и тот с благодарностью принял его. Вино оказалось сладким и крепким. Дункан с трудом оторвал бурдюк от пересохших губ и передал его дальше. Широко улыбаясь, Керальд поднял с земли свое копье. В бороде его поблескивали красные капли.

Над шилтронами раскатился громовой рев Уоллеса, призывающего своих людей стоять до последнего.

«Я привел вас в круг, — прокричал их лидер сегодня утром, когда они строились в боевые порядки. — А теперь посмотрим, умеете ли вы танцевать!» [62]

И они станцевали от души. После многих месяцев под пятой англичан, когда они гнули спину перед чиновниками и прятались по углам от солдатни, долгих месяцев, проведенных в скитаниях по лесам родной страны, объявленные вне закона, им представился шанс вернуть себе свободу. Уоллес привел их к победе на лугах под стенами Стирлинга, несмотря на подавляющее численное превосходство противника. И вот теперь новый хранитель Шотландии вознамерился одержать очередную победу.

Придя в себя от одобрительного рева Уоллеса, Дункан отшвырнул в сторону сломанное копье и поднял с земли целое. В стане англичан надрывались горны, но, вместо того чтобы перестраиваться для очередной атаки, рыцари потянулись назад, к основным силам своей армии, туда, где развевался штандарт короля Эдуарда.

— Мы их сделали, — хмыкнул Керальд. — Они не могут продолжать так дальше до бесконечности. Англичане потеряли слишком много рыцарей.

Дункан не проронил ни слова, вместе с остальными товарищами глядя вниз. Там вместо рыцарей разворачивалась шеренга пеших воинов. Глаза его сузились, когда он разглядел у них в руках изогнутые луки.

— Лучники, — пробормотал кто-то.

Улыбка на лице Керальда увяла.

До Дункана доходили слухи о валлийских стрелках и их смертоносных длинных луках. Он инстинктивно напрягся, прижимая руки к груди. У него не было щита, как и у всех остальных, — им нужны были обе руки, чтобы управиться с копьем. Кроме того, шилтроны были щитами сами по себе, защищая тех, кто стоял в строю. Подобно большинству своих товарищей, Дункан не носил доспехов, если не считать криво сидящих наголенников, снятых с трупа английского солдата после битвы при Стирлинге. Теперь он пожалел, что не взял тогда кольчугу.

Лучники выстроились в ряд. Несмотря на изрядное расстояние, Дункан разглядел, что кое-кто из них был вооружен не так, как остальные: они держали в руках короткие и толстые приклады с короткой дугой на конце.

— Арбалеты, — пробормотал Керальд. — У этих ублюдков есть арбалеты.

Английские солдаты снаряжали болты и накладывали стрелы на луки. Проревел рог, и они отвели руки назад, так что луки изогнулись дугой. Когда они спустили тетивы, небо перед скоттами потемнело и со страшной быстротой устремилось на них. Дункан крепко зажмурился и сжался в комочек, держа перед собой бесполезное копье. Он ощутил дуновение воздуха, когда вокруг него засвистели стрелы, и раздались крики. Что-то сильно ударило его в бок, и он полетел на землю. На мгновение он решил, что ранен, и стиснул зубы, готовясь к взрыву боли, которая, как он знал, должна непременно последовать. Но, не ощутив ничего, он открыл глаза и понял, что его зацепил Керальд. В лицо старому шотландцу ударил арбалетный болт. Он пробил ему щеку чуть пониже глаза. Дункан закричал, когда Керальд забился в агонии, навалившись на него всем телом. А вокруг снова свистели стрелы, и мужчины, как подкошенные, валились в грязь. Не выдержав обстрела, соседний шилтрон распался на части. Дункан заворочался, пытаясь сбросить с себя тело Керальда, но тут кто-то придавил ему ногу, не давая подняться. Он не мог пошевелиться и лежал, уткнувшись лицом в холодную грязь, чувствуя, как она забивает ему рот и нос. В ужасе приоткрыв глаза, он увидел, как английские рыцари выстраиваются для новой атаки, увидел, как они тронулись с места, и ощутил, как дрогнула под копытами тяжелых коней земля.

Сидя верхом на сером в яблоках жеребце в центре линии шотландской кавалерии, Джеймс Стюарт с растущим страхом смотрел, как валлийские лучники в очередной раз берут прицел. Первый залп разметал передовую линию шилтронов, и стрелы пронзали воинов с такой силой, что те буквально отлетали назад, сбивая с ног своих товарищей. В оборонительных порядках моментально возникли бреши, одни мужчины были ранены, другие убиты, третьи попросту бросали копья и падали на землю в надежде укрыться от смертельного ливня стрел.

— Господи, спаси нас, — выдохнул кто-то рядом.

Но Джеймс ничего не слышал. Он привстал на стременах, видя, как шотландские лучники под командой его брата пытаются отвечать на смертельные залпы противника стрельбой из собственных луков. Но уже после первых выстрелов стало ясно, что они не смогут нанести существенного урона противнику, который со своими мощными луками оставался вне досягаемости их стрел. Проревел рог, заглушая далекие крики. Джеймс узнал глубокий и мощный звук. Это был рог Уоллеса — сигнал для кавалерии вступать в битву. Остальные всадники вокруг тоже услышали его и принялись опускать забрала шлемов, укорачивая поводья.

— Подождите! — закричал Джон Комин, указывая мечом вниз по склону, туда, где под знаменами графов Линкольна, Норфолка и Суррея выстраивалась английская конница. Один штандарт превосходил остальные размерами. На выцветшем красном поле дышал огнем золотой дракон. Лучники прекратили обстрел шотландских шилтронов, опустив свои длинные луки. И теперь в атаку на оборонительные порядки скоттов, которые больше не напоминали ощетинившихся иглами дикобразов, а превратились в беспорядочную толпу перепуганных воинов, устремились рыцари, ведомые своими графами.

— Мы должны поспешить им на помощь! — прокричал Джеймс.

— Мы не сможем победить, — рявкнул лорд Баденох, не сводя глаз с отряда англичан, понукавших своих коней вверх по склону. Два шилтрона распались на части при первой же атаке рыцарей, и скотты бросились врассыпную. Рог Уоллеса ревел, не переставая. Возвысив голос, Комин обратился к воинам вокруг. — Битва проиграна. У нас не осталось надежды, кроме как отступить.

— Мы не можем бросить их умирать! — запротестовал Джеймс. Его подержали другие голоса, но кое-кто уже разворачивал коней в направлении леса, подальше от приближающихся англичан.

— Вы, трусливые шлюхины дети! — взревел один из людей Уоллеса.

Выехав из строя, он бесстрашно пустил своего жеребца вниз по склону. За ним последовала горстка командиров Уоллеса. Они испустили отчаянный боевой клич. От группы англичан отделились несколько всадников и устремились им наперерез, тогда как остальные продолжили надвигаться на рассыпающийся на глазах шилтрон. Многие шотландцы уже спасались бегством, надеясь укрыться в лесу. Валлийская пехота рассредоточились по болотистому берегу ручья, преследуя отступающих.

Видя, что английские рыцари уверенно пришпоривают своих коней вверх по склону в направлении шотландской конницы, Джон Комин развернул свою лошадь, и его сын последовал за ним. Их отступление стало сигналом к массовому бегству из рядов шотландской конницы, ведь многие всадники приходились родственниками или сторонниками лорду Баденоху.

Малкольм, симпатичный молодой граф Леннокс, встретился взглядом с Джеймсом.

— Какую пользу вы принесете своему королю, сэр Джеймс, — прокричал он, — если будете сидеть в соседней с ним тюремной камере?

Леннокс и его рыцари дали шпоры коням, торопясь укрыться за деревьями леса Календар-вуд, а Джеймс застыл в нерешительности, тщетно выискивая взглядом брата в царящей внизу неразберихе.

— Сэр? — обратился к нему один из его людей, переводя взгляд с сенешаля на английских рыцарей, которые приближались с каждой секундой.

Взвыв от отчаяния, Джеймс грубо развернул своего серого в яблоках скакуна и направил его к лесу.

Уоллес утратил последнее подобие командования над своими войсками, в ужасе разбегающимися перед наступающим противником. Стрелы и копья усеивали склон холма, на котором лежали мертвые скотты. Крики раненых сливались в жалобный и протяжный вой. Те, кому удалось выжить под градом стрел, которые разорвали шилтроны на части, ползли среди тел погибших товарищей, надеясь спастись от приближающихся рыцарей. Одни бежали к лесу, другие безрассудно стремились к болотистым берегам речушки. Здесь грязь была густой, вязкой и липкой, как клей, а местами — еще и предательски глубокой. Поле брани, выбранное Уоллесом из-за того, что оно обеспечивало естественную защиту со стороны реки, теперь сыграло против шотландцев. Те, кто сумел добраться до воды, беспомощно брели по грязи, стремясь достичь другого берега. Но сделать этого не удалось никому — беглецы застревали в болоте, превращаясь в легкую добычу для валлийских лучников.

И в этот хаос врезались Рыцари Дракона, и огнедышащий монстр на их щитах тускло сверкал золотом в пепельном свете заката. Они скакали рядом со своими отцами, рыцарями Круглого стола. Они пришли сражаться за своего короля.

Эймер де Валанс вел за собой людей Пемброка, многие из которых десятилетиями служили его отцу. Под бело-голубым полосатым штандартом, трепетавшим высоко над головой, он возглавил жестокую атаку на лучников Уоллеса, пройдя сквозь их ряды, как нож сквозь масло. Именно копье Эймера пронзило грудь Джона Стюарта, оторвав того от земли и отшвырнув на несколько ярдов. Он упал, несколько раз перевернувшись, и копыто боевого коня Эймера превратило голову шотландца в кровавое месиво. Оставив позади бездыханное тело брата сенешаля, Эймер понесся дальше, на ходу выхватив из ножен меч, чтобы рубить спины и головы спасающихся бегством лучников. Размахивая клинком, он ревел, как раненый зверь.

Генри Перси, распаленный возможностью отомстить за унижение, которому подвергся его дед при Стирлинге, ринулся в бой вместе с рыцарями из своих поместий в Йоркшире. Им навстречу развернулись несколько шотландцев, решивших стоять насмерть. Одному из них удалось вонзить копье в бок лошади, отчего та рухнула на землю, придавив собой седока. Мгновением позже скотта поразил копьем в горло один из людей Перси, а остальных попросту безжалостно изрубили на куски. Шотландская знать бежала с поля боя, оставив армию крестьян умирать. Единственная надежда для этих людей заключалась или в том, чтобы спастись бегством, или умереть быстрой и легкой смертью. Король Эдуард распорядился захватить Уильяма Уоллеса и остальных руководителей восстания живьем, но в такой толчее судьбу одного конкретного человека гарантировать было невозможно.

Хэмфри де Боэн, лицо которого заливал пот, скакал вместе со свитой отца вниз по склону холма, вслед за скоттами, которые бежали к ручью, надеясь спастись. Он уже понимал, что сражение выиграно. И теперь их задачей было добить противника, истребив всех, вплоть до последнего человека. Хэмфри уже лишился копья и теперь сжимал в руке меч. Он с яростью взмахнул им, нанося удар по шее бегущего впереди человека. Клинок наткнулся на преграду, и боль отдалась в руке. Шотландец же, лишившись головы, бесформенным кулем свалился под копыта его коня. Отец Хэмфри виднелся впереди, преследуя группу копейщиков, которые уже добежали до берега ручья и теперь с трудом пробирались по грязи к чистой воде. Граф упрямо и бесстрашно преследовал их, опустив копье. И вдруг лошадь под ним споткнулась и упала.

Хэмфри закричал, увидев, как отец рухнул на землю. Его конь, крупный сам по себе, в кольчужной попоне и под седлом, в котором в полном вооружении сидел Херефорд, всей тяжестью ухнул в болото. Криком призывая своих людей следовать за собой, Хэмфри дал шпоры своему коню и направил его к отцу, который отбросил копье и, натягивая поводья, пытался заставить своего жеребца выбраться из трясины. Животное ржало и мотало головой, лишь глубже погружаясь в топкую грязь от беспорядочных метаний. Трое же шотландских копейщиков, которых отец преследовал до того, остановились и развернулись к нему. Будучи более легкими и подвижными, лишенные доспехов, которые тянули бы их на дно, они лишь по колено погрузились в жидкую топь. Хэмфри предостерегающе крикнул, едва не оглохнув от звука собственного голоса, гулким эхом раскатившегося внутри тесного шлема, когда увидел, что двое скоттов направляются к отцу.

Граф сумел отбить одно копье щитом, но второй шотландец воспользовался моментом и вонзил свое оружие ему в бок, под ребра. Удар был нанесен с такой силой, что кольца кольчуги не выдержали и разорвались, так что острие копья вдавило их в рану. Впрочем, она была не смертельной, потому что кольчуга все-таки приняла на себя основной удар, так что в теле отца застрял лишь самый кончик копья, но лошадь при этом погрузилась еще глубже, почти по самую шею, и граф потерял равновесие. Херефорд опрокинулся с седла и по инерции всей тяжестью навалился на копье, которое глубоко вошло ему в бок и пробило легкое.

Хэмфри заревел от ярости, видя, как отец соскользнул с седла тонущей лошади. Шотландец выпустил из рук копье и бросился вслед за своими товарищами, уже добравшимися до чистой воды. Резко натянув поводья и останавливая коня, Хэмфри неловко спрыгнул с седла на землю и побрел по грязи, не обращая внимания на встревоженные крики своих людей. Болото с жадностью приняло его в свои объятия, и грязь поднялась почти до самых бедер, облизывая кольчугу. Отец находился чуть дальше, наполовину уйдя в топь. Копье по-прежнему торчало у него в боку, и он уткнулся лицом в грязь. Хэмфри задыхался, с трудом выдирая ноги из жидкого месива. Внезапно земля ушла у него из-под ног, и он провалился по самую грудь. Отец оставался в нескольких ярдах впереди, голова его уже полностью скрылась под поверхностью болота, так что виден был лишь гребень его шлема. Топь жадно засасывала его, Хэмфри почувствовал, что тонет, и страх захлебнуться придал ему сил. Когда чьи-то руки схватили его сзади, он зарычал и принялся вырываться, видя, как шлем отца с головой скрылся под водой. Еще мгновение на поверхности виднелась голубая шелковая лента с косой белой полосой, пока и ее, наконец, не поглотила трясина.

Колеса повозки разбрызгивали грязь, волы мотали рогатыми головами, с неба лило как из ведра, и копыта тонули в красной глине. Роберт смотрел, как они приближаются, и капли теплого дождя стекали по его лицу. Он обвел взглядом вереницу повозок, груженных лесом для нового частокола, возводимого вокруг Эйра.

— Сегодня ждем еще четыре, сэр. А остальные прибудут сюда еще до конца недели.

Роберт мельком взглянул на мужчину, мокнущего под дождем рядом с ним, местного плотника, которого он сделал своим главным строителем.

— Я хочу, чтобы завтра начались работы в казармах, — сказал он, поворачиваясь к деревянным зданиям, стоявшим позади него на берегах реки, которая медленно несла свои воды к морю. Они были построены для людей Генри Перси, но после освобождения города Роберт занял их сам. — Когда закончите с ними, приступайте к строительству городских оборонительных сооружений.

Распорядитель работ согласно кивнул. Подняв руку, чтобы привлечь внимание возчиков, он поспешил к ним по утопающему в грязи внутреннему двору, чтобы указать новое направление.

А Роберт перевел взгляд с пузырящейся от дождя поверхности реки на луга на другом берегу, где паслись овцы. Порыв сырого ветра донес до него резкий запах навоза и мочи с близлежащей дубильни, заглушая привычный и вездесущий соленый запах моря и горящих углей. Над городскими лачугами и хижинами, тростниковые крыши которых виднелись за казармами, вились дымки. Эйр медленно возвращался к жизни после изгнания отсюда людей Перси, и вокруг царила атмосфера робкой надежды на лучшие времена. Против строительства нового частокола не будет возражать никто, поскольку будущее королевства оставалось туманным и они до сих пор не получили никаких известий от Уильяма Уоллеса, который повел свою армию на новую битву с англичанами.

Роберт не находил себе места, и терпение его было на исходе, поскольку, покинув Селкиркский лес, он пребывал в полном неведении относительно происходящего. Вернувшись в Эйр, он долго изводил себя бесплодными размышлениями о том, а не следовало ли ему остаться рядом с новым хранителем Шотландии и не перечеркнула ли его добровольная ссылка тех преимуществ, которые он получил, произведя Уоллеса в рыцари. Он хотел участвовать в войне на стороне скоттов, хотел доказать, что способен руководить людьми, и раз и навсегда подтвердить свою приверженность освобождению своего королевства. Но Джеймс Стюарт сумел переубедить его. Сенешаль предостерег его, что Роберту не стоит слишком глубоко увязать в делах Уоллеса и Коминов, и посоветовал вместо этого заняться созданием собственной базы и вербовкой сторонников, чтобы в подходящий момент во всеуслышание объявить о своих намерениях. Роберт пришел в отчаяние, но не мог отрицать того, что в словах сенешаля есть здравый смысл. Чтобы его план мог осуществиться, он должен продемонстрировать свою честность, чистоту помыслов и зрелость, а это значило, что ему следует держаться подальше от тех, кто стремился вернуть на трон Джона Баллиола.

Когда повозки со скрипом остановились и волы протяжно замычали, Роберт услышал, как кто-то окликает его. Обернувшись, он увидел, что к нему спешит Кристофер Сетон.

Намокшие волосы оруженосца прилипли ко лбу, а с кончика длинного носа срывались капли дождя. Лицо его было мрачным.

— Мой кузен хочет срочно увидеться с вами, Роберт. В ваших апартаментах.

Роберт нахмурился:

— Для чего?

Кристофер уставился себе под ноги, не смея поднять на него глаза.

— Он сказал, что это очень важно. Сэр, он просит, чтобы вы пришли к нему. Как можно скорее.

Кристофер перестал величать его «сэром» некоторое время назад. И теперь, услышав формальное обращение, Роберт ощутил неладное.

— Ладно, идем. — Задержавшись на мгновение, чтобы поговорить с распорядителем работ, он покинул берег реки в сопровождении Кристофера. Под подошвами их сапог противно чавкала грязь.

В казармах было шумно. Вся свита Роберта, включая жен и детей рыцарей, поселилась здесь после возвращения из Леса. Грумы трудились в переполненных конюшнях, выметая грязную солому и наливая в поилки свежую воду. Под свесом крыши одного из зданий, с которого водопадом текли струи дождя, приютились рыцари Джона Атолла, играющие в кости. Они кивками приветствовали Роберта, когда он проходил мимо, направляясь в длинное бревенчатое здание, служившее ему временным пристанищем.

Александр стоял снаружи у дверей, отряхивая капли дождя с промокшей насквозь накидки.

— Что случилось, друг мой? — подходя, окликнул его Роберт. Изнутри помещения до него долетели слабые крики его дочери. Рыцарь выглядел настолько подавленным, что, услышав плач Марджори, Роберт первым делом подумал, что с нею что-то случилось. — Александр, ради всего святого, отвечайте! Это Марджори? — И он ринулся внутрь мимо лорда, который схватил его за руку.

— Ваша дочь здесь ни при чем, Роберт, — произнес Александр едва слышным шепотом. — Но вы должны увидеть кое-что своими глазами.

Окончательно сбитый с толку, Роберт позволил рыцарю распахнуть перед собой дверь. Он вошел и быстро окинул взглядом интерьер. В первой комнате располагалась небольшая приемная. Здесь стояли несколько стульев без спинки, но в остальном обстановка выглядела убогой. У него не было ни времени, ни желания заниматься благоустройством, поскольку он не собирался надолго задерживаться в этой глуши. Он приходил сюда, только чтобы забыться сном, потому как заботы об управлении городом и графством отнимали у него все время без остатка.

Первой, кого увидел Роберт, войдя в комнату, была Джудит. Заслышав звук открываемой двери, кормилица испуганно вскочила на ноги. Она прижимала к груди его дочь, крошечное личико которой покраснело от натуги. Увидев отца, Марджори заплакала еще сильнее, протягивая к нему ручонки. Джудит пролепетала нечто нечленораздельное, но, прежде чем Роберт успел сообразить, что же именно она сказала, до его слуха донесся еще один крик. Он раздался из-за двери, ведущей в его спальню. Оттолкнув Джудит, Роберт вошел туда.

Спальня за дверью была самой большой из трех комнат, составлявших его апартаменты. Сейчас она предстала перед ним, залитая светом свечей. Здесь были стол и лавка, за которыми он ужинал, а рядом, в обложенном глиной очаге, шипел огонь. Под его заляпанными грязью сапогами шуршали стебли таволги, покрывавшие пол благоуханным травяным ковром. С деревянного гвоздя, вбитого в стену, свисала одежда, его и Катарины. Между двух деревянных подпорок, утопленных в стене, стояли несколько сундуков с его оружием и амуницией. На столе, рядом с двумя кубками и остатками трапезы, которых не было, когда он уходил сегодня утром, поблескивал глазурованный кувшин. В огарках свечей трепетали робкие огоньки. Роберт одним взглядом окинул знакомую обстановку, а потом вновь расслышал негромкий стон, и глаза его устремились к кровати у дальней стены. Она была задрапирована плотными занавесями, которые ниспадали складками с балки наверху, полностью закрывая кровать. Трава заглушила его шаги, когда он пересек комнату. Подойдя к кровати, Роберт взялся за занавески и одним рывком раздвинул их.

Сначала он увидел обнаженную Катарину. Она запрокинула раскрасневшееся лицо к потолку, закрыв глаза. Под нею лежал какой-то мужчина, сжимая руками ее разведенные в стороны бедра. Шорох раздвигаемых занавесей заставил Катарину распахнуть глаза. Губы ее, разошедшиеся в улыбке наслаждения, округлились от ужаса, и она скатилась с мужчины, который обернулся и выругался, увидев стоящего возле кровати Роберта. Катарина судорожно отползла к изголовью, прикрывая скомканными простынями свою наготу. Мужчина, в котором Роберт узнал местного парнишку, нанятого им для укрепления городских стен, неловко спрыгнул с кровати и нагнулся, поднимая свои штаны, валяющиеся на полу. Ему было лет восемнадцать, не более, и его розовощекое лицо еще не знало бритвы. Его мужское достоинство, гордо вздыбившееся и блестящее, уже опадало у него между ног. Под молчаливым взглядом Роберта он быстро натянул штаны и затянул шнурок на тонкой, юношеской талии. С кровати доносилось быстрое и частое дыхание Катарины. Взгляд ее метнулся мимо Роберта к тому месту, где стоял Александр.

Увидев в ее глазах бессильное бешенство, Роберт обернулся. Он совсем позабыл о том, что за спиной у него стоит лорд. Рядом с кузеном замер Кристофер.

— Вы знали обо всем. — Его голос прозвучал невыразительно, с каким-то странным спокойствием.

— Мне очень жаль, друг мой. — Александр устремил тяжелый взгляд на Катарину, черты лица которой исказились от ненависти. — Но вы должны были сами во всем убедиться.

— Змея! — выплюнула она. — Ты шпионил за мной?

Заметив свисавший с кровати смятый шлейф, Роберт потянул его на себя. Это оказалось одно из платьев Катарины. Оно было обтягивающим и с очень низким вырезом на груди, как и все остальные. Он швырнул ей одежду.

— Прикройся.

— Роберт, пожалуйста, — жалобно пробормотала она.

Он отвернулся, когда она принялась натягивать платье, не слушая ее мольбы.

— Прошу тебя. — Одернув юбки платья, она обежала его кругом и попыталась заглянуть в глаза. — Мне было так одиноко. Тебя никогда нет рядом. Ты все время проводишь со своими людьми. — Она робко прикоснулась к его руке.

— Убирайся.

Она сильнее стиснула его руку.

— Роберт, пожалуйста, я…

— Я сказал — убирайся.

— Я беременна, — внезапно всхлипнула она.

— Беременна? — Голос его был холоден, как лед. — И чей это ублюдок?

Катарина побледнела, но потом лицо ее окаменело и ожесточилось.

— Кто будет присматривать за твоей дочерью? — Она взглянула на Джудит, застывшую в дверях, прижимая к груди Марджори. — Ты же не думаешь, что она справится сама? Эта девчонка не может и шагу ступить без моей помощи!

— О моей дочери можешь более не беспокоиться.

— Но куда я пойду? На что буду жить?

— Уверен, что твое ремесло будет пользоваться в городах большим спросом.

Катарина уставилась на него, словно не верила своим ушам. Проглотив комок в горле, она отвернулась и сняла с крючка свою накидку. Тяжело дыша, она всунула ноги в пару башмаков, затем собрала еще кое-какие вещи, запихнув их в кожаную сумку. Роберт не остановил ее. Юноша по-прежнему стоял, прижавшись к стене у самой кровати. Он уже успел надеть тунику и, похоже, прикидывал, как бы улизнуть отсюда подобру-поздорову.

Date: 2015-09-22; view: 282; Нарушение авторских прав