КАЖДЫЙ РЕБЕНОК—ХУДОЖНИК

Уже через неделю после начала занятий в «Школе ра­дости» я сказал малышам: «Принесите завтра альбомы и карандаши, будем рисовать». На следующий день мы рас­положились на лужайке школьной усадьбы. Я предложил детям: «Посмотрите вокруг себя. Что вы видите красивое, что вам больше всего нравится, то и рисуйте».

Перед нами был школьный сад и опытный участок, осве­щенные осенним солнцем. Дети защебетали: одному нра­вились красные и желтые тыквы, другому — склонившиеся к земле головки подсолнечника, третьему — голубятня, чет­вертому — виноградные гроздья. Шура любовался легкими пушистыми облаками, плывущими по небу. Сереже нрави­лись гуси на зеркальной поверхности пруда. Даньку захо­телось нарисовать рыбок — он с воодушевлением расска­зывал о том, как однажды с дядей ходил на рыбалку: ничего не поймали, но зато увидели, как «играют» рыбки.

— А я хочу рисовать солнышко, — сказала Тина.

Наступила тишина. Дети рисовали с увлечением, Я много читал о методике уроков рисования, а теперь пере­до мной были живые дети. Я увидел, что детский рисунок, процесс рисования — это частица духовной жизни ребен­ка. Дети не просто переносят на бумагу что-то из окружаю­щего мира, а живут в этом мире, входят в него, как творцы красоты, наслаждаются этой красотой. Вот Ваня, весь по­глощенный своей работой, рисует улей, рядом — дерево, на котором огромные цветы, над цветком — пчела, почти такая же большая, как и улей. У мальчика раскраснелись щечки, в глазах огонек вдохновения, который приносит большую радость учителю.

Творчество детей — это глубоко своеобразная сфера их Духовной жизни, самовыражение и самоутверждение, в ко­тором ярко раскрывается индивидуальная самобытность каждого ребенка. Эту самобытность невозможно охватить какими-то правилами, единственными и обязательными для всех.

Коля не сказал, что ему понравилось, и меня очень вол­нует, что же он нарисует. В альбоме мальчика я увидел ветвистое дерево с большими круглыми плодами, — значит, это яблоня; дерево окружено роем маленьких звездочек в ореоле лучей, высоко над деревом — серп луны. Как хочется мне прочитать в этом интересном рисунке сокровен­ные мысли и чувства ребенка — ведь я вижу у него в гла­зах такой же огонек вдохновения, как в те минуты, когда мы наблюдали мир.

— Что же это за звездочки над яблоней? — спрашиваю у Коли.

— Это не звездочки, — говорит мальчик. — Это серебря­ные искорки, которые надают на сад с луны. Ведь у луны тоже есть Кузнецы-великаны, правда?

— Конечно, есть, — отвечаю я, изумленный мыслями, которые волновали ребенка в тихие вечерние часы. Зна­чит, он смотрел на ночное небо, любовался лунным сияни­ем, заметил этот трепещущий ореол бледного сияния над яблонями.

— Но какие же нити куют эти Кузнецы-великаны ночью? — в раздумье говорит мальчик, и мне показалось, что он не столько обращается к учителю, сколько к своим воспоминаниям о ночном небе, о бледном сиянии луны, о хороводе звезд. Я боялся потревожить творческое вдохно­вение мальчика. Сердце забилось от радостного открытия: творчество открывает в детской душе те сокровенные угол­ки, в которых дремлют источники добрых чувств. Помогая ребенку чувствовать красоту окружающего мира, учитель незаметно прикасается к этим уголкам.

По примеру Ларисы я стал рисовать Кузнецов-велика­нов. Мне казалось, что я рисую неплохо. Кузнецы полу­чились похожими на настоящих молотобойцев, наковаль­ня — такая же, как в колхозной кузнице. Забыв, что я взрослый человек, переживал радостное чувство: мои Куз­нецы, конечно, будут лучше, чем у Ларисы. Но на моем рисунке детские взгляды не задерживались, зато вокруг Ларисы образовалась целая толкучка. «Что же она нари­совала?» — думал я. Посмотрел через головы ребят: как будто бы ничего особенного нет в детском рисунке, но по­чему все восхищаются, а на мой не обращают внимания? Чем больше я всматривался в рисунок девочки, тем яснее становилось, что у малышей свое видение мира, свой язык художественных изобразительных средств, под этот язык не подделаешься, сколько бы ни пытался. У меня Кузнецы-великаны в обычных шапках, в фартуках, с длинными бо­родами, в сапогах. А у нее — вокруг пышных волос на го­ловах могучих Кузнецов пылает ореол из искр. И бороды — не просто бороды, а огненные вихри. Громадные молоты почти в два раза больше голов... Для ребенка это не отступ­ление от правды, а яркая правда — правда фантастической силы, ловкости, сказочной общности могучего человека и огненной стихии. Нельзя подгонять этот чудесный язык детской фантазии под наш язык, язык взрослых. Пусть дети говорят друг с другом на своем языке. Учителям началь­ных классов я советовал: учите детей законам пропорции, перспективы, соразмерности — все это хорошо, но в то же время дайте простор и для детской фантазии, не ломайте детский язык сказочного видения мира...

Каждому ребенку хотелось рассказать о том, что он на­рисовал. И в этих рассказах, как самоцветы, сверкали яр­кие образы, сравнения. Рисование развивало речь детей.

В поле, в лес мы теперь почти всегда шли с альбомами и карандашами. Старшие школьники сделали для малы­шей маленькие альбомы, которые можно было положить в карман. Весной, через несколько месяцев после того как начала жить наша школа, я сделал большой альбом, в ко­тором каждый ребенок рисовал по желанию любимый уго­лок окружающего мира. Я записывал в этот альбом коро­тенькие рассказы. Это целая страница жизни и духовного развития нашего коллектива.