Крутая расправа в церкви Жизора

Когда в марте начинается охота, и ветры носятся в погоне друг за дружкой над пустующими под паром пашнями, любовь тоже чего‑то ищет: пробуждаются желания, мужчина ищет женщину, женщина старается быть на виду. Если мужчина или женщина уже любили друг друга, тогда бывает хуже: мы слышим стоны любви, но не можем сказать где она или не знаем как лучше подойти к ней.

Все эти дни, без пропуска, то лежа в постели и прижимая к груди свои письма, то стоя у окна своей башни и затуманенными глазками следя за птицами, подбирающими себе парочку, Жанна выказывала на челе своем гордое страдание, а в сердце у нее неудержимо звучало страстное пение. Не из таких она была, чтоб заливаться слезами или легко изливать свои чувства: она могла только затихать еще больше и удивляться, отчего это чем больше ей приходится страдать, тем больше она ликует? Она должна была бы стыдиться, что любит человека, который убил ее брата, она могла бы чувствовать отчаяние: но не было ни того, ни другого. Сидела ли Жанна, или стояла, или была в постели, она все прижимала к сердцу обеими руками строчки, которые ей говорили: «Никогда не сомневайся во мне, Жанна!» или «Милая моя! Я приеду к тебе».

Когда он приедет (а это уж будет непременно!), он найдет, что она – жена другого… Ах, все равно! Пусть он только приедет, приедет когда ему удобно, лишь бы она могла еще хоть разочек взглянуть на него!

Март прошел весь в пыльных вихрях. Вот пришел и апрель под звуки юного блеянья ягнят. Вербы в изгородях уже золотились, когда войска короля английского наводнили Нормандию, и Жиль Герден, оправившись от ран, двинулся по направлению к Руану во главе своего отряда. Но он уехал не иначе, как после соглашения с графом Сен‑Полем, что тот выдаст за него сестру свою в Вербное Воскресенье в церкви Жизора. Они не могли венчаться в Сен‑Поль‑ля‑Марше. Жиль был на службе и мог не дойти к этому сроку. А до похода нельзя было обвенчаться потому, что Жиль очень уж пострадал от руки Беарнца. Сам Жиль отнесся весьма легко к этому.

– Он получил сдачи больше, чем мне досталось от него, – говорил он Сен‑Полю. – Я замертво оставил его там в лесу.

– Хотелось бы тебе повидать Жанну, Герден? – спросил его молодой граф прежде, чем тот ушел. – Она сидит себе в своей башне смирнехонько, как мышка.

– Еще успеется, – спокойно возразил тот. – Она ведь не любит меня… А я люблю ее, Евстахий. Люблю так, что не ручаюсь за себя. Думаю, мне лучше из видеться с ней.

– Ну, как хочешь. Прощай! – проговорил Сен‑Поль.

В те времена Жизор был город, окруженный крепкими стенами. Как трепетная пленница, робко ютилась у подножия громадного замка длинная серая церковь, построенная во имя святителя Сульпиция. Она стояла в небольшом квадратном промежутке между Южными Воротами и крепостью на узкой продолговатой площади, где по вторникам бывала ярмарка. Вокруг были посажены ровно подстриженные липы, а мостовая выложена гранитными плитами. Западные двери церкви святого Сульпиция опирались на фундамент со ступеньками и весьма внушительно заканчивали собой это скромное убежище, а ее остроконечная крыша с башенками по бокам, казалось, угрожала теснившимся около лавчонкам ремесленников.

В то утро, в Вербное Воскресенье, стриженные верхушки лип были облиты золотым и румяным оттенком, а небо над Жизором отливало морской лазурью и было усеяно курчавыми облачками, взбитыми, как пена. На лужайках виднелись тополи, одетые первой весенней зеленью, да и живые изгороди окутались как бы зелеными покрывалами. Рано утром город был уже на ногах: туда должен был прибыть свадебный поезд Гердена, а Герден служил архиепископу, архиепископ же, в свою очередь, – герцогу. Ходили также слухи, что невеста шла неохотно под венец: это еще более растравляло жадность к зрелищам у людей, которые знали ее за прославленную красоту. Некоторые уверяли, будто Жанна брошена своим любовником, весьма высокопоставленным лицом, и что ее насильно суют в объятия Гердена, чтоб заглушить позор, а ее пристроить.

– Вот тебе и прелестница! – посмеивалась язвительно та или другая старушонка, которой сообщали об этом. – Не очень‑то ей будет мягко на коленках у Гердена!

– Де Герден, – болтали другие, – служит теперь герцогу и в один прекрасный день будет служить его сыну. Что поделает тогда Жиль Герден со своей строптивой женкой? Не вечно удержать вам сокола в клетке, не всегда быть ей в чепце. И так далее, и так далее. Все это указывает на некоторое волнение в народе. Городские ворота ранешенько открылись. Лари торговали бойко. Без четверти семь вступил в город Жиль де Герден: по правую руку ехал его отец, по левую – настоятель руанского собора и еще шесть человек красивых здоровых мужчин. Они были вооружены легко, одеты в мягкую кожаную одежду, без щитов или каких бы то ни было тяжелых военных доспехов. Старик Герден был плотного сложения, красный, как и его сын, но с целым кустарником белых волос и с бровями, точно ком‑снега. Настоятель (племянник старика Гердена) отличался большим, длинным, нависшим носом. Был там еще брат жениха, Варфоломей, и другие, перечислять которых было бы слишком скучно. Для предстоящего дела сам Жиль казался выкроенным как нарочно: все старухи решили, что из него выйдет властный супруг. Всадники поставили своих коней на конюшню в гостинице, а сами вошли под своды церкви поджидать поезда невесты.

Трубный звук у ворот возвестил о ее приближении. Жанна ехала на маленьком иноходце рядом с братом своим, графом Евстахием де Сен‑Поль. С ними же было и это чудовище – госножа Гудула, затем Гильом де Бар, статный французский рыцарь, Николай д'Э и юноша, почти мальчик, по имени Элуа де Мон‑Люк, двоюродный брат Жанны, чтоб нести хвост ее платья. Болтуны и болтушки у ворот прозвали ее Деревянной Невестой: кто говорил, что она – большая кукла; кто уверял, что в глазах ее прочел презрение к смерти. Она же не обращала внимания ни на кого, но смотрела прямо перед собой, направляясь, куда ее вели. А вел ее в церковь ее брат, держа ее за руку и, по‑видимому, чрезвычайно спеша. Обряд бракосочетания должен был совершиться в часовне Богородицы за главным алтарем.

Минут двадцать спустя, а, пожалуй, и меньше, у ворот появился еще отряд из четырех рыцарей, которые влетели, как на курьерских, забрызганные грязью, потом и пеной своих лошадей. Все они были люди совершенно незнакомые для обитателей Жизора, но, по‑видимому, очень важные особы. Да они и были таковы. Первым из них въехал Ричард Анжуйский, молодой человек такого роста, который мог показаться обитателям Жизора совсем невероятным. "Лицо у него было красное, как у короля бриттов Артура [32], рассказывал один из них, а борода темно‑рыжая, глаза, как драгоценные камни". Позади него, все в ряд, ехали трое: Русильон – угрюмый смуглый человек с нахмуренным взглядом, с бородой как у турка; Безьер – горячий, живой, с гибкими членами и острым язычком; Гастон Беарнец – великий охотник до выспренних речей, имевший в ту минуту вид сказочного принца с блуждающим взором, ищущим приключений. Часовые у ворот сделали им на караул: не зная кто это такие, они все‑таки были уверены, что это люди высокого сана.

По заранее обдуманному плану, у ворот они разделились. Русильон и Безьер уселись неподвижно, как статуи, у изгороди на мосту, по обе стороны дороги, на удивление лавочникам. Гастон, как настоящий охотник‑зачинщик в этой погоне за ланью, прошел вместе с Ричардом до конца свода, то есть до самых ступеней паперти, и там остановился, держа под уздцы коня своего господина. Все, что оставалось теперь сделать, было сделано с чрезвычайной быстротой. Ричард один, нагнув голову вперед, сам немного подавшись и помахивая своим мечом в ножнах, вошел в церковь своими длинными мягкими шагами.

При входе он стал на одно колено и посмотрел вокруг исподлобья. Три или четыре церковные службы шли зараз. В полусвете церкви сияли мерцавшие огоньки, слабо освещая коленопреклоненных людей, священническое облачение, серебряную чашу. Но нигде – ни следа венчания, ни Жанны. Ричард встал и неспешными шагами пошел по середине церкви, преклоняя колени перед каждым алтарем.

Не один из молящихся провожал его глазами по мере того, как он подвигался вперед и проходил мимо завесы, отделявшей прихожан. Люди подозревали, что он идет на свадьбу, и, Бог свидетель, они угадали. Под сенью большого высокого столба Ричард остановился и опять стал на одно колено: отсюда он мог видеть все, что происходило перед ним.

Он видел, что Жанна, в зеленом с белым, стояла на коленях на своем молитвенном стуле, как на картине «Дама у надгробного памятника». Ему как раз были видны изгибы ее чистого профиля да волны ее волос, которые, казалось, так и горели огнем. Весь мир и все его владыки были у ног Ричарда, но не для него было это сокровище, которое он держал в руках и сам отстранил от себя. Он сам поступил так, что судьба отказала ему. Он сказал Да, когда сердце и голова, честь, любовь и разум вопияли Нет! И вот теперь, стоя тут подле нее, он знал, что ему предстояло запретить то, что он сам разрешил.

Да, он это знал, но не понимал ясно, покуда не увидел ее там. Я буду продолжать рассказ: покажу всю глубину добра и зла в человеке. В Ричарде бушевали не похоти плотские, но страсть к первенству над другими. Эта женщина, эта Жанна Сен‑Поль, эта огневолосая стройненькая девушка принадлежала ему. Леопард опустил ей на плечо свою лапу, и след от нее еще не стерся; ему было не стерпеть, чтобы какой‑либо другой лесной зверь прикоснулся к добыче, которую он отметил своим клеймом, для себя.

Двоякообразен леопард: двуприродный был Ричард Анжуйский – и собака и кошка. Теперь это была кошка: не жадность волка руководила им, а ревнивая ярость льва. Он мог бы смотреть на это прекрасное создание плоти и не чувствовать желания лизнуть или растерзать его. Он мог бы видеть равнодушно, если бы ее полураскрывшаяся нежная душа погрузилась снова в мрак небытия и исчезла с глаз. Он мог бы или убить Жанну, или относиться к ней, как к своей матери. Но он не мог видеть равнодушно, что его собственностью завладел другой. Ведь она, черт возьми, принадлежала же ему! Когда Герден приосанился, раздувая щеки, и встал на ноги; когда Сен‑Поль дотронулся до плеча сестры, а она, дрожа, встала, оторвала свой неподвижный взор от пространства и, пошатываясь, протянула свою гонкую ручку; когда священник положил кольцо на свою священную книгу, и обе руки, красная и белая, с трепетом соединились, Ричард встал с колен и подкрался своей тихой, мягкой, лукавой походкой.

Он ступал так тихо, так легко, что только старенький подслеповатый священник первый его заметил. Другие же ничего не видели, не слышали. Удерживая руку Жанны в своей руке, старик остановился и заморгал глазами. Кто мог быть этот бродяга, дерзающий стоять, когда все остальные преклонили колени? Челюсть старика опустилась, обнажились его беззубые десны. Неясные звуки хрипло вылетали из его пересохшего горла. Ричард тоже остановился, напряженно выжидая удобной минуты для прыжка. Священник страшно засопел и снова обратился к своей божественной книге. Но он опять вскинул глаза: подкравшийся тать был еще здесь, но уже принял угрожающий вид.

– С нами крестная сила! – воскликнул старик и уронил руку Жанны.

Она оглянулась, вскрикнула – и все вздрогнули, выпрямились и столпились в кучку, когда незнакомец в лагах сделал прыжок вперед.

Все свершилось с быстротой молнии. В один прыжок вышел Ричард из своего выжидательного положения. Тот же прыжок отбросил Гердена назад, в кучу его товарищей, а Жанну заключил, как в клетке, в железных тисках. Так они и остались на мгновение: он – в вызывающей позе, она – пойманная им. Одной рукой в латах он придерживал ее, как дитя, под мышкой, а другой сжимал свой неугомонный меч. Его голова была откинута назад, из глубины его сверкающих глаз, из‑под полуопущенных ресниц он наблюдал за врагами, как бы вопрошая: «Ну, что дальше?» Короткое, гулкое дыхание вылетало у него из ноздрей. Он стоял в положении льва, который вырвал у других свою добычу, льва стремительного, высокомерного и страшно проворного.

Да, это дерзновенный поступок был совершен с быстротой молнии: в этой‑то быстроте была его главная красота. В то время как у всех сперло дыхание от неожиданности удара, он стоял с минуту так один. А Жанна в его жестких объятиях неподвижно стояла на ногах, не опираясь на него, ее спокойное лицо приходилось ему до подбородка. Пусть было постыдно такое грубое завоевание: она не чувствовала стыда. А он и не думал о том, стыдно это или нет.

Впрочем, и времени не было думать вообще о чем бы то ни было. Герден призвал имя Божие и выступил. В гот же миг и Сен‑Поль бросился вперед, а за ним и де Бар. А Ричард, крепко обхватив свою Жанну, пошел назад тем же путем, каким пришел. Его долгая рука и долгий меч держали противников на почтительном расстоянии: он работал ими, как косой. Никто не задевал его дорогой, хотя все следовали за ним, наступая на него, как собаки на травленного вепря в лесной чаще. Но старик‑отец Герден обежал кругом и стал у западных дверей, чтобы не выпустить его оттуда. Дойдя до середины церкви, так сказать, до открытой местности, Ричард проворно прошел ее без малейшего затруднения, неся на одной руке Жанну. У дверей он наткнулся на смелого старика.

– Прочь с дороги, де Герден! – вскричал он громким певучим голосом. – Не то натворю такого, о чем после сам пожалею.

– Вор и горлорез! – заорал старик. – Прибавь еще убийство ко всему остальному!

Ричард твердо протянул вперед руку с мечом и отстранил старика. Тот отшатнулся, его приняла на руки целая толпа священников, певчих, рыцарей и поселян, теснившихся и огрызавшихся, как собаки. Граф Ричард спустился вниз по ступенькам.

– Ура, ура! – пропел Гастон. – Вот так проворное венчание!

Ричард был спокойнее, чем можно было думать, судя по обстоятельствам. Он усадил Жанну в седло, сам взвился позади нее; и в то время как преследователи, толкаясь, еще спускались по ступенькам, он уже несся вперед на улицу по гранитным плитам. Ограждавшие дорогу на мост Безьер и Русильон издали завидели, что он едет к ним.

– Он отнял‑таки свою сабинянку, – проговорил Безьер.

– Гм! Теперь поднимется зверская война! – заметил Русильон.

Ричард проскакал прямо между ними. Гастон несся вслед за ним, не отставая ни на шаг, и, как безумный, подгоняя своего коня. Тогда железные воины повернули обратно, и они все вместе понеслись, куда он указывал им дорогу, – к Темной Башне.

Удивление жителей Жизора обратилось в ужас и смятение, когда узнали, кто такой был этот рослый незнакомец. Так это сам граф Пуагу примчался во владения своего отца и у его вассала похитил жену? Да что ж это такое? Дьяволы, что ли, стали управлять нами здесь в Нормандии?!

Немедленной погони не было. Сен‑Поль знал где найти разбойника.

– Но идти туда без некоторой вооруженной силы было бы совершенно бесполезно, – заметил он Гильому де Бар.

Date: 2015-09-24; view: 304; Нарушение авторских прав