Как трещит терновник под котлами

Как два котла никогда не кипят одинаково, так и люди кипятятся всегда различно. Один внутренне переносит свое горе: таков был Ричард. Французский король был как в лихорадке. Маркиз вспыхивал. Принц Джон английский весь превратился в зрение и тревогу. Средством Ричарда против горя и забот была кипучая деятельность, средством маркиза – скопление ненависти, а средством Джона – козни.

Последствием всего этого было то, что при таком тяжком положении дел Ричард сбросил с себя поутру, вместе с простыней, свое неудовольствие и тотчас же стал во главе всех: дело‑то было неотложное. Он открыто объявил войну своему отцу‑королю и в тот же день, отправив с этим извещением гонцов, он дал понять королю Филиппу, что французское правительство может быть за или против него, как ему заблагорассудится, но что никакие силы на небе или на земле не заставят его жениться на мадам Элоизе. Король Филипп, который все еще льнул к своему другу Ричарду, заключил с ним союз против короля Генриха английского. Покончив со всеми этими делами, все припечатав и отправив по принадлежности, Ричард послал за своим братом Джоном.

– Брат! – сказал он. – Я объявил войну своему отцу, и король Филипп – мой союзник. От его имени и от моего собственного я должен сказать, что тебе предстоит одно из двух. Ты можешь оставаться в наших владениях или выехать из них, но если предпочтешь остаться, ты должен подписать наш договор.

Для Джона все это было чересчур определенно. Он попросил, чтобы ему дали время подумать: Ричард согласился ждать до вечера его ответа. Дождавшись сумерек, он попросил его опять к себе. Джон выбрал первое, то есть остался в Париже. Тогда Ричард рассудил, что он сам поедет домой, в свое Пуату.

Не успел он уехать, как в ту же минуту начались всевозможные таинственные свидания вельмож, которых он оставил в Париже, но описанием этих свиданий я намерен как можно меньше утруждать читателя. Впрочем, расскажу про одно из таких тайных дел.

Однажды, в пасмурный февральский день, стремглав прикатил в Париж юный граф Ефстахий, ныне, по случаю смерти брата своего, – граф де Сен‑Поль. Говорят, несчастье делает из человека или святого, или мужчину: графа Евстахия горе сделало мужчиной. После глубокого поклона королю, этот юноша, все еще стоя на коленях и не отнимая рук, которые король держал в своих руках, проговорил, пристально глядя в лицо его величеству:

– Окажите милость, государь! Окажите милость своему новому вассалу!

– Чего тебе, Сен‑Поль? – спросил король Филипп.

– Государь! От вас зависит брак моей сестры. Прошу вас, отдайте ее за Жиля де Гердена, доблестного нормандского рыцаря.

– Для нее это слишком ничтожная партия, Сен‑Поль, – заметил король, обдумывая. – Ничтожная так же и для моих выгод. К чему мне обогащать короля английского, с которым я веду войну? Скажи мне, что за причина?

– Сейчас я назову вам эту причину, – заметил юноша Сен‑Поль. – Ее хочет взять за себя тот черт, что убил моего брата.

– Но, – возразил Филипп, – ведь я должен отдать ее за того, кто верней удержит ее за собой. А ваш Герден – нормандец, говоришь ты? Но в скором времени граф Ричард будет держать в руках этого рыцаря. Какая же тебе тогда будет выгода?

– Я в этом сомневаюсь, государь, – ответил Сен‑Поль. – Да есть на то и еще причина. Когда граф Пуату отрекся от моей сестры, он сам отдал ее Жилю Гердену. Вот я и боюсь, как бы он снова не вздумал ею овладеть, когда увидит, что она принадлежит другому.

– Как так, приятель? – спросил Филипп.

– Государь! Ричард пишет сестре в письмах, что он, – человек свободный, а она держит их при себе и частенько перечитывает украдкой. Так например, недавно наша тетушка застала ее за чтением такого письма: она читала в постели.

Чело короля вдруг сильно омрачилось. Хоть он и знал, что Ричард никогда не женится на принцессе Элоизе, ему не хотелось, да и оскорбительно было, чтобы кто‑либо другой знал об этом. В эту минуту Монферрат вошел и стал подле своего родственника.

– О, государь! – начал он своим кровожадным голосом. – Дай нам разрешение поступать в этом деле не стесняясь.

– Что хочешь сделать ты, маркиз? – спросил король тревожно.

– Господи, да убить его, конечно! – ответил маркиз, а Сен‑Поль прибавил:

– Отдай нам его жизнь, о государь, наш повелитель!

Король Филипп призадумался.

Он только что заключил договор с графом Ричардом. Но тот договор был действителен лишь на время этой карательной войны: он кончался, как только будет выжата последняя капля крови из старого короля. Ну, а что будет после войны? Филипп уже успел тем временем поостыть к Ричарду, когда услышал все, сейчас сказанное про него. Он не мог удержаться от мысли, что брак с Элоизой был бы самым подходящим ответом на позорную молву. Будет ли у него, Филиппа, возможность принудить Ричарда по окончании войны жениться или отдать ему соответственное количество земли? Он не мог этого сказать наверно, даже сильно сомневался. С другой стороны, если он и Ричард смогут одолеть старика Генриха, а Сен‑Поль потом сможет побороть Ричарда, разве это не была бы чистая выгода для него, Филиппа?

Покусывая бахрому своей мантии, раздумывал король, прикидывая в уме и то и се. Наконец он неуверенно спросил:

– А что сделает ваш Герден, если я отдам за него мадам Жанну?

Сен‑Поль назвал сумму, и даже значительную.

– А на чью сторону он станет в распре? – спросил король.

– Он станет на мою сторону, государь: это – его долг.

– Черт возьми! – воскликнул король. – Да разберем же, наконец, в чем именно заключается ваша сторона, ваши выгоды?

– Мои выгоды заключаются в праве человека, претерпевшего кровную обиду, о мой повелитель! – ответил юный граф Сен‑Поль,

– И мои тоже, – прибавил маркиз.

– Пусть будет по вашему желанию, господа! Дарую вам этот брак, – промолвил король Филипп. – Но кончайте с ним как можно скорее: лишь бы вести об этом не дошли до Ричарда раньше, чем брак совершится. Верно вам говорю! В этом великане таится огонь кипучий, и ты, Сен‑Поль, запомни это. Ты не должен воевать на английской стороне: не то будешь против Ричарда и против меня. Твоя личная месть пусть обождет, а в настоящую минуту мне надо свести счеты, в которых граф Пуату – на моей стороне. Маркиз! Ты тоже у меня в долгу: смотри, не допускай, чтобы перевес был на стороне моих врагов!

Маркиз и граф, его кузен, поклялись, держа перед лицом своим крестообразные рукояти своих мечей.

Между тем, в своем главном городе Пуатье, Ричард уже приводил в исполнение свои планы. Первое, за что он принялся, было – послать Гарстона Беарнца с письмами в Сен‑Поль‑ля‑Марш: он ведь считал себя теперь совершенно свободным человеком. Во‑вторых, не видя причины, почему ему необходимо ждать короля Филиппа или кого‑либо другого из своих союзников, он с войском перешел границы Турени и брал один за другим укрепленные замки в этой богатой стране, очищая себе дорогу к завладейте Туренью, к этой его главной и высокой цели,

Оставим его за этим занятием и последуем на север за Гастоном Беарнцем. Этот молодой человек отправился в путь в начале марта, в ветреную, пыльную погоду. Но его, как истого трубадура, согревала самая цель возложенного на него поручения. Он сложил в дороге целый букет благоуханнейших песен в честь Ричарда и дамы ля‑Марша, обладательницы волос шафранного цвета, опоясанной широким поясом. Проезжая по владениям короля французского, через Шатоден, Шатр и Понтуаз, он чуть не встретился с Евстахием Сен‑Полем, который скакал во всю прыть к противоположной цели. Конечно, Гастон сразился бы с ним и был бы убит:

Сен‑Поль, как и подобало его сану, ехал со свитой, а певец – один. Впрочем, судьба избавила его от такой неудачи; в самом выспреннем настроении духа, с готовой «альбой» [29], он доехал до окна, которое он считал окном Жанны. И до чего верен был у него глаз насчет женских покоев! Он тотчас почти что угадал. Из окна и вправду выглянула дама, но только не Жанна, а матрона внушительных размеров со скуластым, скалообразным лицом, с седыми волосами, словно приклеенными к щекам.

– Взгляни, зарделся небосклон! Взгляни, мое сердечко! – залился Гастон.

– Прочь, петушок! – отозвалась старая дама, Тщетно продолжал вздыхать Гастон. Оказалось, что это была тетка, служившая верой и правдой графу, а Жанна сидела у нее в башне под замком. Гастон удалился в лес, чтобы предаться размышлениям. Там‑то написал он пять одинаковых, слово в слово, записок пленнице. Первую из них он дал мальчишке, которого накрыл за опустошением птичьих гнезд.

– Милый мальчик! – сказал он. – Снеси гнездо горлицы к госпоже Жанне и скажи ей, что это – первые плоды новой весны. Ты заработаешь серебряную монетку. Но смотри, не попадись старухе с челюстями как клещи.

Вторую записку он вручил лесному сторожу, который делал вязанки дров для замковых печей, третью горничная опустила себе в карман, а четвертую он помог ей выучить наизусть, собственным способом, который пришелся ей весьма по вкусу, С пятой запиской Беарнец поступил чрезвычайно ловко. Он попросил себе аудиенции у дуэньи, которую звали мадам Гудулой, и получил ее. Он стал на колени и поцеловал ее большую бархатную туфлю. Почтенная мадам была тронута – буквально тронута: наклоняясь, он прикрепил записку к шнурку ее необъятной юбки. Единственная достигшая своего назначения записка была доставлена мальчишкой в гнезде горлицы. Таким образом, у Жанны явилась бумажка, которую она могла беречь и лелеять. Прежде всего, конечно, ей предстояло на нее ответить. Вот ее содержание:

«Vera copia (точный список). – Милая моя! Я уже начал нести бремя, возложенное тобой на меня, но оно чуть не сломало мне спины, Я уже наказал некоторых из числа виновных, но мне осталось покарать еще нескольких человек. Когда я с этим покончу, тотчас же приеду к тебе. Жди меня. Очень сожалею, что лишил жизни твоего брата, но он заслужил смерть. Наш бой был честный бой. Обо мне узнаешь от Гастона. Ричард Анжуйский».

Ее ответ трепетал у нее в сердце. Она подвела мальчика к окну.

– Мальчик, посмотри вниз и скажи, что ты там видишь?

– Мадам! Вижу ров с водой и на нем уток, – был ответ.

– Смотри еще, мой милый, и скажи, что видишь?

– Вижу старую рыбу, сонную рыбу, брюхом кверху. Жанна тихонько засмеялась.

– Эта рыба лежит там уж много дней… Скажи рыцарю, пославшему тебя, чтобы он стал на этом месте да смотрел бы вверх. Но скажи еще, чтобы он приходил туда только во время всенощной или обедни. Ты скажешь ему все, да, милый мальчик?

– Будьте покойны! – ответил он.

Жанна дала ему денежку с поцелуем впридачу, а сама словно приросла к окну.

Гастон отличался своим искусством в разговоре телодвижениями. Ежедневно, в течение целой недели, видел он Жанну у окна и давал ей странные представления. Он показывал ей, как старый король бушует у себя в шатре; как не знает покоя бледная, тощая Элоиза; как Бертран де Борн вспылил в Отафоре и как болтался у него язык; как сошлись противники на поединок в Туре; как они бились и как умер ее брат. Но верхом искусства было изображение страсти Ричарда: тут уж нельзя было усомниться!

Заразившись его подвигами на этом поприще, Жанна преодолела свою природную сдержанность и все члены свои превратила в кукол. Она надула щечки, опустила голову, грозно и хмуро посмотрела кверху – и получился живой портрет Жиля Гердена. Она соединила как бы в петлю первый и второй палец правой руки и протиснула в них четвертый палец: увы, это – ее собственная судьба! В ответ на это Гастон вынул шпагу из ножен и насквозь проткнул ею кипарисовое дерево. Жанна покачала головой с глубокой грустью, но он устранил все ее отказы таким выразительным движением руки, что Жанна разбила окно и всем станом высунулась вперед. У Га‑стона вырвалось радостное восклицание:

– Не бойся ничего, милая пленница! Если таково его намерение, то все равно, что уж прикончен. Я его убью. Это решено.

– Мой брат Евстахий теперь в Париже, чтоб добиться от короля разрешения на мой брак, – тихим, но отчетливым голосом проговорила она.

– Говорю тебе еще раз: не бойся ничего! – крикнул Гастон.

Жанна высунулась из окна насколько можно было больше и сказала:

– Скорей уезжайте отсюда! Теперь окно разбито, и меня накроют. Свезите от меня такую весточку моему господину: если он, действительно, свободен, он знает, что я принадлежу ему на жизнь и на смерть. Мое дело оказать ему услугу. Венчаная, нет ли, что мне до того? Я – все его Жанна.

– Нет, ты – Алое Сердце, Золотая Роза, Верная Подруга! Прости, Звезда Севера! – кричал Гастон, стоя перед ней на коленях. – Еду разыскивать твоего Жиля Гердена.

Несколько дней спустя, после опасных переходов по нормандским болотам, он, наконец, отыскал его.

От своего герцога Жиль получил вызов явиться в Руан «Vi et armis» [30]. Выезжай он попозже, он мог бы повстречаться с ним на просторе поля битвы, но опаздывать было не в его нраве. И он сошелся с ним на лесной полянке Жизора, по счастью, с глазу на глаз, с мечом при бедре.

– Говядина! Смерть тебе! – проговорил Беарнец, пощипывая себе бородку.

Жиль не отвечал, по крайней мере не отвечал ничего такого, что было бы возможно передать словами: какие буквы могут изобразить нормандское рычанье? Может быть, единственное подходящее восклицание было бы: «Воуч!»

Противники бились с полудня до заката, оба верхом, с мечами в руках, и до того порубили друг друга, что потеряли всякое человеческое подобие. Им не оставалось больше ничего, как только упасть в обморок бок о бок на сухие листья. Наутро, с трудом продирая глаза, Гастон заметил, что его враг дал тягу.

– Не беда! Обожду, покуда он вернется: тогда опять накинусь на него.

Он ждал его невообразимо долго – право, целый месяц. В течение этого месяца он наслаждался, наблюдая, как робко подходила северная весна, резко отличаясь от внезапного прилива тепла на юге. Он собирал ягоды, измерял стебли густого кустарника, следил, как постепенно гиацинты устилали своим голубым ковром лесные полянки. Все это совершенно поглощало, пленяло его до тех пор, пока он не узнал случайно, что благородный рыцарь де Герден венчается с Жанной де Сен‑Поль в Вербное Воскресенье в церкви святого Сульпиция в Жизоре.

– Прости Господи! – подумал он, и его словно кольнуло в сердце. – Дай Бог поспеть!

И помчался Беарнец на юг быстрее ветра.

Date: 2015-09-24; view: 315; Нарушение авторских прав