ГЛАВА 4. Гален, разминая затекшую спину, поерзал в поисках более удобного места среди высоких папоротников и густого кустарника под сенью векового дуба

Гален, разминая затекшую спину, поерзал в поисках более удобного места среди высоких папоротников и густого кустарника под сенью векового дуба. Может быть, девушка что‑то присочинила, чтобы пустить пыль в глаза тем, кого приняла за разбойников? Он все более склонялся к такому выводу, просидев в засаде, по очереди со своими соратниками, двое суток кряду, но не обнаружив ничего подозрительного.

Где‑то в гуще ветвей раздавался голос малиновки. Ее пение прервал скрип тележных колес. Наверно, в скромную обитель опять ехал какой‑нибудь бедный крестьянин, чтобы поделиться последним со святыми братьями. А может, кто‑то из деревенских жителей попал в беду и направлялся в монастырь за советом и утешением. Гален раздвинул нагретую солнцем зелень и, присмотревшись повнимательнее, весь подался вперед. Тощий мул тянул по дороге убогую крестьянскую двуколку; зато ездок, устроившийся на козлах, отличался изрядной упитанностью, что было особенно странно видеть в этих краях, где все повстречавшиеся Галену местные жители являли собой самое жалкое зрелище. Одежда ездока, хотя и грубо скроенная, была сшита из тонкого привозного сукна. Все это не могло обмануть Галена, который прекрасно знал, к каким уловкам прибегают богачи, чтобы сбить с толку алчных грабителей: перед ним был не кто иной, как посланный бароном сборщик податей.

Гален замер, наблюдая, как двуколка с ездоком скрылась за каменной стеной аббатства. Дождавшись, пока скрип колес утих и малиновка опять завела свою песню, он поднялся из засады и несколько раз негромко свистнул. В тот же миг из чащи появился Карл; Гален знаками указал ему на дорогу, а потом на монастырские ворота. Карл кивнул и снова исчез в лесном полумраке.

Заняв прежнее место в укрытии, Гален про себя отметил, что напрасно усомнился в словах нежданной гостьи, и решил при следующей встрече принести ей свои извинения. О нет! Он даже покачал головой, гоня прочь неуместные мысли. Эта девушка, нежная, как летний день, потянулась к нему со всей пылкостью юной души; он так и не смог воззвать к ее разуму, зато сам попал в плен ее манящей прелести. Похоже, у нее хватило осмотрительности не появляться больше в лесу, но Галену оказалось не под силу стереть из памяти ее образ, преследующий его во сне, а теперь и наяву.

Мучительные воспоминания Галена о ее доверчивых прикосновениях были прерваны стуком деревянных колес по дорожным камням. Выглянув из‑за зеленого кружева папоротников, он увидел, что дородный ездок пустился в обратный путь; судя по всему, ему было не впервой выполнять хозяйское поручение: другой бы на его месте опасливо озирался по сторонам, а этот как ни в чем не бывало въехал на лесную дорогу и во все горло затянул непристойные куплеты, безбожно перевирая мотив. Скоро он углубился в чащу; ему позволили отъехать ровно настолько, чтобы добродетельная монастырская братия не могла услышать крики о помощи.

Над лесной дорогой нависали и переплетались кроны могучих деревьев, почти не пропускавшие солнечных лучей. Ездоку послышался какой‑то шорох; он смолк на полуслове, и тут на дороге откуда ни возьмись появился незнакомец с обнаженным мечом в руке.

– Смилуйся, господин грабитель, я всего лишь бедный крестьянин, – залепетал ездок, покрываясь потом.

– Может, ты и крестьянин, – насмешливо протянул Карл, – но отнюдь не бедный.

– Видно барон платит тебе щегольскими тканями и обильной снедью, – подхватил Гален; он приблизился сзади и одним взмахом кинжала перерезал тонкий кожаный шнурок, которым к поясу ездока была приторочена объемистая дорожная сума.

– Нет, только не это! – вскричал толстяк, хватаясь за пояс, но было уже слишком поздно; к тому же грабитель ловким движением выхватил у него из сапога кинжал, который казался надежно запрятанным в голенище.

Беспомощно озираясь, путник разразился злобной бранью, а в довершение угрожающе прорычал:

– Барон вас из‑под земли достанет. Пожалеете, что на свет родились!

– Мы трепещем от ужаса, – насмешливо отозвался Гален, засовывая отнятый кинжал себе за голенище.

– Кажется, я нашел для себя доходное ремесло. – В глазах Карла заплясали чертенята: он легко впрыгнул в двуколку и, стоя на паре мешков с зерном, для виду брошенных на дно, заломил пленнику руки за спину. – Наконец‑то смогу поправить свои дела.

Гален рассмеялся, а разъяренному сборщику податей было не до шуток. Карл стянул ему запястья обрывком кожаного шнура, болтавшегося на поясе. Глаза друзей встретились – серебристо‑зеленые и серые как сталь. Под негодующим взглядом мытаря Гален развязал дорожную суму и высыпал на ладонь пригоршню медных монет.

– Нечего сказать, бедный крестьянин. Сейчас ты и вправду обеднеешь, а потом еще получишь изрядную порку. Барон тебя не похвалит, когда ты явишься с пустыми руками.

Приспешнику барона был хорошо знаком крутой хозяйский нрав. В бессильной ярости он побледнел, а потом налился кровью.

– Барон вам руки поотрубает, а может, и еще кое‑что, – прошипел он сквозь стиснутые зубы, прежде чем Карл успел заткнуть ему рот и завязать глаза лоскутьями мешковины.

Гален и Карл рассчитали, что кромешная тьма и тягостное молчание нагонят на злоумышленника еще больше страху. Не испытывая ни малейшей жалости к алчному пройдохе, который ради наживы отнимал последнее у своих собратьев, нападавшие не произнесли более ни слова. Они бросили связанного толстяка, словно куль, на мешки с зерном, а Карл, следуя заранее продуманному плану, привязал своего коня к задку двуколки, уселся на козлы и, натянув поводья, направил мула в сторону моря. Несомненно, прилив уже скрыл узкую косу, но когда барон хватится своего подручного, он отправит на его поиски стражников в лодках.

Когда двуколка скрылась из виду, Гален удалился в заросли, чтобы дождаться ночной темноты. Он благословил судьбу, найдя среди деревьев кочку, поросшую мягкой травой, и опустился на эту лесную подушку. Чтобы скоротать время, он принялся рассматривать маленький лоскуток неба, видневшийся сквозь листву. У него на глазах бледная голубизна вспыхнула румянцем заката.

Розовая дымка сгустилась до багрянца, а потом окутала горизонт густо‑лиловой пеленой. Амисия всегда поражалась игре красок в природе. Она привстала на цыпочки, чтобы полюбоваться красотой заката сквозь просвет между зубцами башни. Это зрелище немного успокоило ее душу – впервые за двое суток, прошедших с того дня, как Гилфрей запретил ей отлучаться из замка. Сидя в четырех стенах, она едва не лишилась рассудка – этого, наверно, и добивался отчим.

Тряхнув тяжелыми кудрями, Амисия углубилась в созерцание заката, лишь бы отогнать прочь мысли о семейном деспоте. Здесь, в башне, она находила убежище, когда Темный Лорд держал ее под домашним арестом или когда шли проливные дожди. Связанный обязательствами по отношению к сюзерену, барон отправил большинство своих воинов сражаться в армии короля, так что замок почти обезлюдел. Только одинокий стражник стоял на куртине крепости, да больше и не требовалось. Вражескому отряду пришлось бы дожидаться отлива и передвигаться цепочкой по узкой косе среди открытого моря.

– Вот ты где! Мы тебя повсюду ищем.

Амисия удивилась, заслышав голос Келды, которая торопливо приближалась к ней в сопровождении Фаррольда – тот не отходил от нее ни на шаг, словно преданный щенок, если только отец не донимал его своими приказаниями.

– Твои разбойники ограбили аббатство! – возвестила Келда с видом праведного негодования; в ее тоне сквозили нотки самодовольства, ибо она предупреждала подругу, что сомнительные знакомства до добра не доведут.

У Амисии упало сердце:

– Мои разбойники? Напали на аббатство?

Она не могла поверить, что Гален воспользовался услышанным от нее рассказом о пожертвованиях, чтобы опередить сборщика податей и захватить наживу. Ее охватил озноб.

Чтобы не переступить опасную грань, Келда сочла за лучшее не заметить, с каким нажимом Амисия уточнила первое слово.

– Они ограбили Денби прямо за монастырскими воротами – отняли у него котомку с деньгами!

Амисия испытала несказанное облегчение; ее губы тронула мягкая улыбка. Быстро оглянувшись в ту сторону, где стоял начальник стражи, только‑только заступивший на пост, она убедилась, что их не подслушивают, и поспешила опровергнуть несправедливые обвинения:

– Выходит, они не нападали на обитель, а отняли у Денби то, что он награбил у святых отцов. Вот увидите, разбойники вернут эти деньги.

Фаррольд был так поражен этим разговором о разбойниках – словно о старых знакомых, а то и друзьях, – что остался стоять с раскрытым ртом.

– Да что ты говоришь? – скептически переспросила Келда, не веря в благородство грабителей. – Впрочем, может, и вернут, если успеют: Темный Лорд приказал своим людям прочесать весь лес и поймать тех, кто нарушил мир и покой Райборна.

– Мир и покой! – насмешливо передразнила Амисия. – Мир, где властвует угнетение, голод и нищета, немногого стоит.

Только сейчас девушки вспомнили, что они не одни. Две пары глаз в отчаянии обратились на невольного свидетеля этого спора.

Фаррольд покраснел до корней волос. Девушки напрасно боялись обидеть его нелестными отзывами об отце. Пожав плечами, он смущенно произнес:

– Хоть он мне отец и наставник, мы с ним, почитай, чужие. Я ведь его почти не знаю. Пока меня не призвали в замок, мы и виделись‑то всего один раз.

– Всего один раз? – хором переспросили девушки, не веря своим ушам.

– Всего один раз, – кивнул Фаррольд, – когда он приехал, чтобы забрать меня у приемных родителей и отвезти на обучение в замок Солсбери‑Тауэр – там вместе с высокородными сыновьями королевских вассалов я постигал рыцарскую науку.

С этими словами юноша вдруг почувствовал страшную горечь самоуничижения: здесь, в чужом доме, в обществе двух живых душ, чье расположение стало для него несказанно важным, его захлестнули неизгладимые воспоминания о нескончаемых мучениях, которым он подвергался из‑за своего низкого происхождения. Оскорбительные выпады ровесников не давали ему распрямить плечи; он так и остался переростком‑пажом, а впоследствии – недотепой‑оруженосцем, которого не брал на службу ни один барон. Да и посвящения в рыцари он добился не в награду за успехи в постижении воинской науки, а по милости короля. Он сознавал, что это закрывает все двери перед человеком, который должен зарабатывать себе на жизнь военным ремеслом. От этих мрачных мыслей лицо Фаррольда превратилось в застывшую маску, а глаза потухли.

Хоть Келда не могла догадаться об истинной причине такой перемены, от нее не укрылось страдание во взгляде Фаррольда. Ей сразу захотелось броситься на его защиту. Забыв о своей обычной осторожности, она шагнула к краю башни, поближе к юноше.

– Как же твои приемные родители позволили ему тебя забрать?

– Они обращались со мной, как с родным сыном, но не имели законного права решать мою судьбу. – Фаррольд встал на защиту тех, кого любил. – В жилах барона Гилфрея течет голубая кровь, а мои приемные родители были простыми крестьянами.

В янтарных глазах Амисии вспыхнуло осуждение – неужто Келда не знала, как воспитываются сыновья баронов?

Келда поймала на себе неодобрительный взгляд подруги и поняла свою оплошность. В самом деле, ее родные братья, много старше ее по возрасту, ныне отцы семейств, живущие в собственных поместьях, тоже воспитывались в чужих домах. Хотя она была тогда совсем маленькой, у нее до сих пор сохранились воспоминания о том, как братья жаждали отправиться на обучение; Фаррольда же забрали из дому против его воли. Она упрямо вздернула подбородок, но не решилась перебивать юношу, который продолжал свой рассказ:

– Они убеждали меня, что нужно быть благодарным отцу, ведь он заботился о моем будущем, какого приемные родители нипочем не смогли бы уготовить ни мне, ни своим родным детям – их ждала участь земледельцев, гнущих спину на господ. Однако я не раз мечтал о том, чтобы меня оставили в деревне, где я жил в покое и счастье. – Фаррольд сам содрогнулся от своих слов и, чтобы не показаться неблагодарным, поспешил объяснить. – Я в долгу перед отцом: он действительно хотел для меня лучшей жизни. Мне нужно приложить все силы, чтобы отблагодарить его за заботу о моем будущем – немногие господа так опекают своих незаконнорожденных отпрысков.

– Ты и вправду предпочел бы остаться в деревне? – переспросила Келда, которую так поразило это признание, что больше она уже ничего не слышала.

Смущенный собственной исповедью, Фаррольд снова залился краской и возблагодарил небо за сгустившиеся сумерки. Напрасно он откровенничал перед этими высокородными девами. Теперь ему оставалось только оправдываться. Натужно распрямляя спину, он заявил:

– Я по натуре не убийца и не хотел учиться убивать. – За этим гордым заявлением последовала робкая оговорка. – Мне даже на охоту ездить противно.

– А чем бы ты занимался в деревне все эти годы? – Амисии было любопытно узнать то, что лежало за пределами ее собственного опыта.

– Там никого не нужно убивать. Там можно наблюдать, как зарождается и растет все сущее. Лучше трудиться во имя обновления жизни, чем видеть, как создания природы в одночасье уничтожаются огнем и мечом. – В речах Фаррольда зазвучала искренняя убежденность.

– Почему же ты не сказал об этом Гилфрею? – Амисии казалось, что это было бы просто и естественно.

Лицо Фаррольда исказилось ужасом.

– Разве мыслимо сказать ему, что его выродок ко всему еще и неблагодарный пес? Разве можно отказываться от родительского благодеяния? Ну нет, я должен всю жизнь помнить о том, сколь многим я ему обязан – начиная от своего появления на свет и кончая тем, что он позволил мне жить, как живут благородные господа, вместо того чтобы копаться в земле, как скотина. – Он хотел скрыть свои растоптанные мечты под маской убежденности.

Амисия поняла, что не вправе судить Фаррольда за его образ мыслей. Теперь до нее дошло, что судьба незаконнорожденного сына целиком и полностью находится в отцовских руках. Келда от души сочувствовала его незавидной доле. Амисия тоже решила сгладить неловкость, вызванную их бездумными расспросами, и перевела разговор на другое. Она повернулась к Келде и возобновила прерванную беседу:

– Так ты говоришь, барон объявил охоту на моего героя?

– Именно так. – Келда и сама была рада дать Фаррольду желанную передышку. – Стражники отправляются на рассвете.

Брови Амисии удивленно поползли вверх. Каменистая коса появлялась из‑под воды лишь некоторое время спустя после восхода солнца.

– Значит, они возьмут лодки?

Мало кто в гарнизоне по доброй воле пользовался водной переправой – ведь в конюшне, которая стояла на дальней оконечности острова, на всех хватало лошадей. С другой стороны, до рассвета Гилфрей нипочем не решился бы отправиться на такое дело – совесть его была нечиста, и кто‑либо из недругов всегда мог нанести ему ответный удар под покровом ночной темноты.

Келда слышала, как бахвалился барон перед своими людьми, собрав их в зале.

– Лорд Гилфрей намеревается прибыть на место спозаранку, чтобы застичь разбойников врасплох при выходе из аббатства.

Амисия усмехнулась:

– Выходит, он и сам понимает, что мои разбойники завладели деньгами не ради корысти, а ради помощи аббатству?

– Ой, и впрямь! – Келде такое и в голову не приходило; она даже вытаращила глаза от неожиданности. Ее безмятежное чело наморщилось: как же барон до этого додумался?

– Если отряд отправится из Дунгельда рано поутру, значит, мне нужно бежать прямо сейчас, пока вода еще стоит не слишком высоко, тогда я смогу предупредить Галена, – вслух размышляла Амисия, решительно глядя перед собой.

– Что? – в ужасе выдохнула Келда. – Ты хочешь в одиночку пробраться по отмели в кромешной тьме, чтобы пойти к человеку сомнительных достоинств? – За столь короткое время на нее обрушилось так много переживаний, что она совсем запуталась.

Амисия тихонько рассмеялась:

– Неужели же я буду просить вас меня сопровождать? Вы и так натерпелись от злобы Темного Лорда.

– Но ты‑то как пойдешь? – Келда чуть не плакала. – Гнев барона – это не самое страшное: ведь есть еще темный лес, дикие звери, а главное – Волчья Голова. Вот где настоящая опасность!

Опасность? Мучительные воспоминания о серебристом блеске зеленых глаз, об огненном поцелуе, о странно волнующих объятиях сильных рук – да, это опасность, но ради нее стоило идти на любой риск.

От Келды не укрылась мечтательная улыбка подруги. Ее тревожные предчувствия только усилились, но за прошедшие два дня Амисия прожужжала ей все уши, вздыхая о прекрасных глазах и мужественных чертах Галена, поэтому Келда догадывалась, что никакие увещевания не помогут.

– Если ты не боишься за себя, подумай хотя бы обо мне. Что я скажу, когда одна спущусь к завтраку? Как оправдаюсь перед мамой, когда она станет меня ругать, что я тебя не удержала и никому не сказала о твоей затее, чтобы тебя могли вовремя остановить?

Какая же я негодяйка, спохватилась Амисия. Она не имела права подставлять под удар Келду и ее мать, но, как всегда, не подумала, какой ценой близкие будут расплачиваться за ее поступки. Впрочем, она быстро взяла себя в руки: если знаешь, откуда ждать беды, значит, можно найти выход. Всегда можно найти выход. Закусив губу, она смотрела на горизонт, где лишь слабое розовое сияние разделяло сине‑лиловые тени наступающей ночи и черную бесконечность.

Несмотря на сгустившиеся сумерки, Келда заметила, как нахмурилась Амисия, и мысленно порадовалась, что удержала подругу от очередной глупости.

– А ты им скажи, что я приболела. – Амисия уже все продумала. – Мелли нас выручит. Прикажи ей лечь в мою постель и задерни полог. Если твоя матушка поднимется меня проведать, объясни ей, что после бессонной ночи я только‑только задремала. Она ничего не заподозрит. – Подступив поближе, Амисия прочла в глазах Келды страх и недоверие. – Вот увидишь, она не станет тревожить больную, а я мигом вернусь, как только спадет вода. Клянусь!

Келда терзалась самыми мрачными опасениями, выслушивая рискованный замысел, но понимала, что не сможет помешать этой бунтарке осуществить задуманное. Ей даже показалось, что она так разволновалась исключительно из‑за собственной трусости.

– Мне совсем не хочется навлекать неприятности, а тем более беды, на тебя и твою мать, – искренне заверила Амисия. – Но и своих лесных друзей я никак не могу бросить в минуту опасности.

Келда устыдилась, что хотела, заботясь лишь о собственном покое, помешать подруге совершить благое дело. Если у Амисии достанет мужества осуществить задуманное, то она, Келда, обязана по мере сил ее поддержать.

– Не забудь плащ – перед рассветом будет холодно. Я сейчас разыщу Мелли. А Фаррольд может отвлечь Освальда.

Хотя стражник, несущий вахту на куртине, все равно не смог бы остановить одинокую фигуру, движущуюся вдоль отмели, Амисия поспешила с благодарностью откликнуться:

– Отличная мысль! Так и сделаем.

Надо было торопиться, пока Келда не передумала. По‑видимому, она считала само собой разумеющимся, что подруга будет ночевать в их тайной пещере, и Амисия порадовалась своей предусмотрительности: она утаила, что там расположились разбойники. Признайся она в этом Келде, та нипочем не стала бы ей помогать. Скорее всего, она побежала бы к леди Анне, и все пошло бы прахом.

– Возьму самый теплый плащ, проскользну через черный ход, а оттуда – через конюшню. Все слуги сейчас при деле – кто подметает главную залу, кто прибирает на кухне. – Амисия сверкнула ослепительной улыбкой и убежала прочь, пока ее не стали отговаривать.

– Будь осторожна, – тихо сказала ей вслед Келда, а потом со вздохом добавила: – Вот бы мне быть такой же храброй и решительной.

– А я рад, что ты на нее не похожа, – негромко возразил Фаррольд; девушка даже вздрогнула – она совсем забыла, что он стоит рядом. – Амисия – красавица, да ведь и ты не хуже, только с тобой спокойнее.

Этот комплимент показался Келде сомнительным. Фаррольд, заметив ее неудовольствие, поспешил разъяснить недоразумение:

– Амисия – словно норовистая лошадка: неизвестно, чего от нее ждать.

Такое сравнение еще меньше понравилось Келде – Амисию вряд ли обрадовало бы сходство с лошадью, пусть даже с самой красивой. Фаррольд совсем смутился:

– Мужчины сторонятся сумасбродных девушек, которые без конца мечутся то туда, то сюда, очертя голову. Мне, по крайней мере, такой нрав не по душе. Я бы предпочел связать свою жизнь с женщиной доброй и спокойной, которая разделит мою любовь к домашнему очагу.

Келда смягчилась. Эти слова оказались для нее лучшим подарком: она грезила о таком же будущем в своих потаенных мечтах, она берегла бы свой домашний очаг как зеницу ока.

Фаррольд не знал, каким образом истолковать ее молчание. Он осторожно прочистил горло:

– Не теряй времени, действуй, как обещала, а я займу разговорами сэра Освальда. Не знаю, правда, о чем с ним беседовать. – Вглядевшись в темноту, Фаррольд нашел глазами плотную фигуру на дальнем конце парапета. Трудно было представить, что этот стражник, человек зрелых лет, да к тому же бывалый воин, проявит хоть какой‑то интерес к необстрелянному юнцу.

Келда одарила Фаррольда благодарной улыбкой: он с готовностью собирался сделать то, что она придумала, даже не посоветовавшись с ним.

– Ты расспроси сэра Освальда про его последний поход под знаменами короля Генриха. Его хлебом не корми – дай похвалиться боевыми подвигами. Как заведет свои байки – его не остановишь.