Глава девятая. Пока ребята спали, северный острый ветер выжал из облаков последнюю влагу, и она легла на леса и передовую легкой блестящей пудрой

Пока ребята спали, северный острый ветер выжал из облаков последнюю влагу, и она легла на леса и передовую легкой блестящей пудрой. К утру облака растеклись, мороз заматерел и в небе засветились пронзительно чистые звезды.

Пулеметные очереди над окопами пролетали уже не со свистом, а со стоном.

Снайперы тщательно накрыли капюшонами маскхалатов каски, проверили оружие и отстегнули третьи сверху крючки на полушубках — за пазухой можно будет погреть правую, рабочую руку.

В траншеи шли молча. Малков нес двойную поясную мишень. Между передними и задними ее стенками — пространство сантиметров десять — двенадцать. Если пуля попадет в мишень, она пробьет обе стенки щита. И если совместить обе пробоины, то можно определить направление полета этой пули, а оно выведет на место, где засел стрелявший. Словом, все было продумано и сделано на высшем уровне, но особой веры в эту теоретическую науку не отмечалось.

Молчаливые, хмурые, зашли в дзот, дождались, когда пулеметчики ушли на отдых, и закурили. Из амбразуры тянуло холодом, по телу забегали мурашки. Рассвет креп, и Жилин сказал:

— Пора. — Он строго посмотрел на Малкова к Засядько. — Напоминаю еще раз: понизу идите торопко, но не слишком, а как начнется подъемчик к восьмой роте, шаг прибавьте и высовывайте свою бандуру почаще, но аккуратно. Тут главное — аккуратность, правдоподобность. Задача тут какая? Показать ему, что по траншее идет молоденький парнишка и не слишком верит в опасность. Опасается, конечно, но верит, обратно же, не слишком. Если он сразу не выстрелит, подождите полчасика, а потом обратно, но высовывайте бандуру посмелее. Дескать, мальчишечка тот…

— Какой мальчишечка? — сердито спросил Малков.

Жилин удивленно посмотрел на него и рассердился:

— Ты что? Слушаешь или гав ловишь? Я ж тебе толкую: твоя мишень должна играть молоденького бойца. Понял?

— Понял…

— Ну, раз понял… А, черт! Сбил… Словом, обратно, действуйте посмелее. В случае чего пробоины ориентируйте на месте и направление наносите на стрелковую карточку тоже сразу. По всем правилам. Как учили. И — немедленно ко мне. Все. Выполняйте.

Жалсанову Жилин отдал другой приказ:

— Ты, Джунус, карточки не жди: заметишь — стреляй сразу. Но только если заметишь. И на меня не оглядывайся. Понял? — Жалсанов хмуро кивнул, и Костя буркнул:

— Иди…

Пока расходились по местам, небо на востоке из лимонно-желтого стало розовым. И снег стал розовым, и дымы над немецкими невидимыми землянками тоже зарозовели, и даже пролетевшая над передовой сорока показалась черно-розовой.

Костя пристроился к амбразуре дзота и положил винтовку так, чтобы ее дульный срез. лежал как раз на внешней кромке амбразуры: в таком положении вспышка выстрела станет почти незаметной. И траншеи противника, и кустарник на взлобке, где, как считал Костя, таился вражеский снайпер, и все, что лежало перед ним, вчера было обезображено оспинами разрывов и росчерками очередей и потому воспринималось как нечто тревожное, желтовато-серое на грязно-белом. Сегодня же вся эта тревожность оказалась необыкновенно красивой, торжественной, розовато-белой, ровно ухоженной, все время вспыхивающей бесчисленными блестками — изумрудно-синими и ало-розовыми. И эти крохотные быстрые вспышки мельтешили в глазах, мешали сосредоточиться, как бы размывали предметы и приметы. Костя загрустил. "Черта лысого его здесь выследишь.

Рай, а не маскировка".

И все-таки, щурясь и приникая правым глазом к оптическому прицелу, через который, как через бинокль, все виделось увеличение резким, Жилин постепенно начинал замечать детали, разбираться в них.

В посеченном, перепутанном кустарнике, ровно и красиво припорошенном молодым снегом, найти замаскировавшегося снайпера, конечно же, было невозможно. Вот почему Костя, даже заметив в кустарниковом массиве как бы просеку — прямую и темную, — поначалу не обратил на нее внимания. Но, неторопливо, обследуя бугор, он опять и опять натыкался взглядом на эту темную полосу-просеку, пока не понял: по ней прополз на огневую снайпер. Он затронул ветви, и снег — сухой, острый — осыпался.

Еще не веря своему выводу, Жилин внимательно проследил просеку до того места, где она обрывалась, и сразу же увидел белое и в то же время чуть желтоватое пятно: голова снайпера. Он тоже был в маскхалате и тоже натянул капюшон на каску. И винтовка у него тоже была обмотана бинтами. Но выкатывающееся солнце вовсю играло блестками на кустарнике, буграх и снежных наметах, а на капюшоне вражеского снайпера, на его винтовке не было ни единой блестки. Белые, отдающие в желтизну, они были чуждыми, неживыми в этой игре и переливах красок раннего, веселого и морозного утра.

Помимо своей воли Костя сразу же стал прицеливаться, чтобы снять снайпера, но тот опередил Костю и выстрелил. Внизу и вправо, там, где и договаривались, раздался истошный, рыдающий крик Засядько. Орал он на совесть, с переливами. Костя не стал ждать, когда кончится эта комедия, опять выцелил снайпера, но тот дернулся и сник: слева донесся звук выстрела. Стрелял, видимо, Джунус. Костя только добавил. Для верности.

Засядько и Малков ввалились в дзот. и Малков возмущенно зашипел:

— Кто стрелял? Ведь вспугнули!

— Не вспугнули. Джунус его снял. Карточка где?

— Теперь уже не в ней дело…

— Давай-ка ориентируй пробоины, черти карточку. Видишь на кустарнике как бы темную черту? Не видишь? Смотри через пробоины, а потом через прицел. Видишь? Вот там он и кончился. Верно сориентировались.

— Ты смотри… — удивился Малков. — Верно.

— Вот то-то.

— А теперь домой?

— Погодим… Посмотрим, что дальше будет.

А дальше на передовую обрушился огневой налет — били минометы. Ребята сидели на полу дзота, у стен и хоть в душе и мечтали, чтобы шальная мина не врезалась в жиденький накат, все-таки улыбались и даже пересмеивались.

— Все! — решил Малков. — Одного уделали, а фрицы своим налетом расписку выдали: мертвяка приняли.

И в самом деле, когда налет окончился, линия-просека в кустарнике стала гораздо шире.

Видно, санитары вытащили убитого или раненого снайпера.

Когда они возвращались, из землянок выскакивали бойцы и спрашивали:

— Убрали?

Ребята не отвечали, но по спокойному, умиротворенному их виду все понимали — снайпера убрали.

Старшего лейтенанта Басина они встретили возле его землянки — он надраивал сапоги.

Выпрямился, улыбнулся и, протягивая руку, поздравил:

— Как говорят, с полем. Быстро. Думал, дольше будете возиться.

— Повезло, товарищ старший лейтенант. Всей придумки так и не использовали.

— А кричал у вас кто? Засядько?

— Он…

— Хороший голос. Прямо хоть в театр. — Снайперы засмеялись, а Басин посерьезнел. — Слушайте, Жилин, я приказывал подобрать еще людей. Подобрали?

Все время разговора снайперы стояли вольно, а тут мгновенно подобрались и замерли: разговор пошел серьезный.

— Никак нет, товарищ старший лейтенант. Оружия нет. Если б еще хоть пару снайперских винтовок, можно было бы и четырех взять. И уж в крайнем случае нужно хоть пару биноклей. Фриц пошел такой, что простым глазом заметишь не сразу.

Басин задумался и кивнул.

— Командиру полка я о вашей охоте доложил. Сейчас иду в тыл. Поговорю еще, а вы подбирайте кандидатов.

— Есть подбирать кандидатов, товарищ старший лейтенант! Только если вы в тылы… Так простите, товарищ старший лейтенант… Может, я что не так… но только… — Костя вытянулся и выпалил:

— Товарищ старший лейтенант! Зайдите к Колпакову. Я был у них… видел. А? Товарищ старший лейтенант?

Голос у Кости срывался, смуглое лицо потемнело — кровь прилила к щекам. Басин посмотрел на него с интересом и поначалу даже недовольно, потом пожал плечами.

— Не знаю… может быть, и зайду.

— Ой, как бы здорово было! Так я сейчас передачку организую. Можно, товарищ старший лейтенант?

Он был настолько простосердечен, что Басин не мог отказать — сам лежал в госпиталях и понимал Жилина.

— Ну что ж… Давай.

Костя ринулся к командиру хозвзвода, вымолил у него фляжку водки в счет будущих пайков отделения и кусок сала потолще, в середине которого еще теплилась живая розоватость. От себя старшина передал еще и горсть сахара-рафинада. Когда Костя забежал в землянку комбата, тот уже был готов к путешествию в тылы — в шинели, в начищенных сапогах, свежевыбритый, пахнущий одеколоном. Он покачал фляжку на руке и недовольно сказал:

— Разлагаешь своих подчиненных. Ведь не положено…

— Пусть уж лучше тут будет не положено… А там… Там пусть положат. Я видел… Знаю…

Пусть хоть по маленькой.

Басин припомнил свое лежание в госпиталях, глаза у него сузились, лицо посуровело.

— Ладно. Попробую. — Он сердито посмотрел на Жилина. — Балую я тебя, газосварщик.

Ох, балую.

Он развязал свой вещмешок и небрежно бросил туда сверток с гостинцем и фляжку.

Легли спать пораньше. Ребята быстро захрапели, а Костя опять думал о Марии, о том, что не так они простились, как следовало. Он ясно представил ее милое округлое лицо с чуть вздернутым носом, серьезные серые глаза н яркий полный рот. представил ее статную темную фигуру на фоне белых сугробов и стылого и потому сероватого белья и вдруг вспомнил то, что его подспудно волновало каждый раз, когда он вспоминал о Марии.

Белье! Белье, которое она бросила на слабо поблескивающий снег, когда пошла ему навстречу! Это стылое сероватое белье начисто сливалось с сугробами, потому что поблескивало точно так же, как и снег. Вот в чем дело: белье было в льдинках-блестках. А их маскировочные халаты, их каски — гладкие. Они не блестят, на них нет снежинокблесток. Потому и фриц попался — он казался неживым, чуждым на искрящемся, розовосвежем снегу. Костя разбудил Жалсанова и спросил:

— Ты как фрица заметил?

— Хорошо, понимаешь, виден был. Сам удивился — снег молодой, все белое, он тоже белый, а — видно.

— Все правильно. Все… Ладненько. Спи, с утра проведешь опыт.

Джунус заснул сразу, а Костя еще долго ворочался — думал.

Date: 2015-09-24; view: 343; Нарушение авторских прав