Сколько стоит десантная операция?

В августе 1941 года, помимо летчиков, решено было материально поощрять воздушных десантников. 29 августа 1941 года Сталин подписал приказ № 0329 «Об улучшении руководства воздушно‑десантными войсками Красной Армии». Согласно приказу, «за каждое участие в боевой десантной операции весь состав, принимающий непосредственное участие в таковой, получает: начальствующий состав – месячный оклад; рядовой и младший начальствующий состав – по 500 рублей»[29].

Таким образом, получается, что участие в боевой воздушно‑десантной операции рядового или сержанта оценивалось как четвертая часть бомбардировки Берлина (2000 рублей).

Знаменитый советский кинорежиссер Григорий Наумович Чухрай, в годы войны офицер ВДВ, описал, что такое «участие в боевой десантной операции».

Будущий режиссер «Баллады о солдате» попал в воздушно‑десантные войска довольно необычным путем – он опасался трибунала. Дело было в том, что ему, младшему сержанту, приказали… командовать взводом. Можно было бы только радоваться такому крутому карьерному взлету, если бы взвод поголовно не состоял из только что призванных торговых работников. При первом же появлении немцев уважаемые завмаги дружно попрятались на дне окопа, один из них даже напялил противогаз трубкой кверху. Ругань и пинки молодого командира не помогли поднять взвод… После того как немцы отошли, а пришедшие в себя солдаты от прилавка принялись возмущаться полученными пинками и прозвучавшими выражениями, Григорий Чухрай понял, что следующий бой для него может закончиться трибуналом, когда взвод торгашей разбежится. Тут очень кстати появился майор, объявивший о наборе добровольцев в ВДВ. Торговые работники ужасно удивились тому, что их взводный согласен прыгать немцам в тыл. Чухрай объяснил, что готов прыгать к черту на рога, только без них.

Ему довелось участвовать в неудачной высадке за Днепром осенью 1943 года:

«Команда «пошел!» – и солдаты стали покидать самолет, стараясь прыгать как можно более кучно. Передо мной должен был прыгнуть солдат Титов. На нем была тяжелая, мощная рация. Да и сам он был мощный парень, спортсмен по поднятию тяжестей. Он глянул вниз и уперся руками в края люка.

– Не пойду! Днепр!

Медлить было нельзя. Я уперся ногой в спину Титова и вытолкнул его из самолета, а сам устремился за ним. Оказавшись в воздухе, я сначала ничего не понял: внизу пылал огонь. Горели крестьянские хаты. В свете пожаров белые купола парашютов были отчетливо видны на фоне темного неба. Немцы открыли по десанту огонь чудовищной силы. Трассирующие пули роем вились вокруг каждого из нас. Многие наши товарищи погибали, еще не долетев до земли. Я натянул стропы, купол парашюта перекосился и я камнем полетел к земле. Но не рассчитал: слишком поздно отпустил стропы. Купол парашюта снова наполнился воздухом, но не смог погасить скорость. Удар о землю был очень сильный. Потеряв сознание, я покатился вниз по крутой круче. Очнувшись, я хотел освободиться от парашюта, но не смог. Я был, как в кокон, замотан в купол, ничего не видел и был совершенно беспомощен. Стал искать финку (мы все прыгали с финками), но амуниция на мне перекрутилась, руки запутались в стропы, и финку я никак не мог достать. Я слышал собачий лай и картавые крики немцев и представил себе, как немцы обнаружат меня, беспомощного, запутавшегося в стропах, и будут смеяться… И я заплакал… Заплакал от обиды. Я готов был умереть, но не мог допустить, чтобы враг смеялся. Собрав все свои силы, я сделал еще одно отчаянное усилие и, исцарапав в кровь руки, каким‑то странным способом добрался до финки. Распоров «кокон», я выскочил наружу и спрятался за ближайшую копну сена. В это время на круче показались два немца. Я видел их на фоне неба. Один из них дал длинную автоматную очередь по моему парашюту. Он, очевидно, предполагал, что парашютист еще там. И только затем оба осторожно стали подходить к оставленной мной куче из строп, купола и вещмешка. Как только они оказались ко мне боком, я открыл огонь и уложил их обоих. А сам бросился наутек»[30].

Григорию Наумовичу Чухраю, как офицеру, полагался за участие в десантной операции месячный оклад. К сожалению, он не упомянул о том, получил ли его. Но надо отметить, что массовые воздушно‑десантные операции в годы Великой Отечественной проводились редко. Воздушных десантников чаще использовали как отборную пехоту. И платить им за десантные операции приходилось нечасто.

Почем сегодня горелые «Тигры»

Наземные войска премировались скромнее, чем военно‑воздушные силы. Для наземных войск денежная премия полагалась за уничтожение неприятельских танков. Не случайно именно за их уничтожение платили танкистам, артиллеристам и пехотинцам. Понятно, что не были предусмотрены премиальные выплаты за уничтожение живой силы противника. Во‑первых, как‑то неудобно было бы платить за убитых солдат противника. Во‑вторых, можно представить себе, во что вылились бы попытки подсчитать уничтоженных солдат противника и определение того, кто именно их уничтожил. И как раненых солдат противника – оплачивать или нет?

И артиллерийские орудия, уничтоженные во время артиллерийских дуэлей, как сосчитать? Учитывать подбитые танки противника было все‑таки проще.

«Танки мы хорошо учитывали – за них деньги платят», – подчеркнул в своих мемуарах танкист Василий Павлович Брюхов[31]. Сначала появились приказы о денежном премировании за ремонт и эвакуацию собственных танков, а лишь затем – за уничтожение танков вражеских.

25 февраля 1942 года Сталин подписал приказ № 0140 «О премировании личного состава автобронетанковых ремонтных частей за быстрый и качественный ремонт танков» [32]. Согласно приказу, с 1 марта 1942 года за быстрый и качественный текущий ремонт тяжелого танка КВ надлежало платить 350 рублей, а за средний ремонт – 800 рублей. За ремонт среднего танка Т‑34 – 250 и 500 рублей, за ремонт легких БТ, Т‑26, Т‑40, Т‑60 – 100 и 200 рублей. В приказе было оговорено, что командиру и комиссару с каждой выплаты полагалось по 5 % каждому. Не менее 70 % общей суммы предназначались для награждения рабочего состава части.

Остальная сумма премии распределялась начальником и военным комиссаром среди начальствующего и обслуживающего состава ремонтно‑восстановительной части.

Затем настал черед премирования за эвакуацию своих поврежденных танков. Согласно «Приказу о введении денежных наград за эвакуацию танков во фронтовых условиях и установлению премирования за ремонт боевых и вспомогательных машин на хозрасчетных автобронетанковых рембазах» № 035733, подписанному заместителем народного комиссара обороны СССР генерал‑лейтенантом танковых войск Федоренко, 7 мая 1942 года была установлена денежная награда: за каждый эвакуированный танк с территории, занятой противником, или из нейтральной зоны, в размере: за танк КВ – 5000 рублей, Т‑34 – 2000 рублей, Т‑60, Т‑70 – 500 рублей. За эвакуацию танков других марок размер премий устанавливается соответственно: за тяжелый танк – 5000 рублей, за средний танк – 2000 рублей, за легкий танк – 500 рублей. Эти премии полагались экипажам танков и эвакуационным группам.

Далее мы увидим, что за подбитые танки противника платили значительно меньше, чем за эвакуацию своих танков. Эвакуация одного своего тяжелого танка оценивалась как десять подбитых вражеских (5000 и 500 рублей).

Правда, надо учесть, что поврежденный танк сложно эвакуировать из вражеского тыла силами одного только экипажа. Денежная награда предназначалась всей группе участников эвакуации бронетехники. Понятно, что громадину КВ оценили в 10 раз дороже, чем легкий танк Т‑60. Но поражает разница в оценке эвакуации Т‑34 и того же КВ. Неужели КВ расценивался настолько дороже «тридцатьчетверки»?

Впоследствии были установлены расценки за ремонт артиллерийского и стрелкового оружия. Согласно приказу № 98 от 31 марта 1942 года «О премировании личного состава ремонтных органов ГАУ Красной Армии за быстрый и качественный ремонт артиллерийского и стрелкового вооружения»[33]надлежало платить:

Расценки на ремонт стрелкового оружия можно сравнить с их официальной стоимостью. Цена плановой закупки автоматической винтовки Симонова в 1937 году была 1393 рубля. Цена СВТ массовой серии была 880 рублей. Цена плановой закупки ППД‑34 в 1936 году составляла 1350 рублей. 7,62‑мм винтовка обр. 1891/1930 годов, в том же году заказывалась армией по цене 90 рублей, револьвер Нагана – 50 рублей, а ручной пулемет Дегтярева ДП‑27 – 787 рублей.[34]

Любопытно, что ремонт дорогостоящих автоматических и самозарядных винтовок Симонова и Токарева приравнивался к ремонту достаточно дешевых «мосинок» 1891/1930 годов.

А 1 июля 1942 года появляется приказ № 0528 «О переименовании противотанковых артиллерийских частей и подразделений в истребительно‑противотанковые артиллерийские части и установлении преимуществ начальствующему и рядовому составу этих частей»[35], в котором сказано: «Установить премию за каждый подбитый танк в сумме: командиру орудия и наводчику – по 500 рублей, остальному составу орудийного расчета – по 200 рублей». Кроме того, было приказано установить начальствующему составу этих частей и подразделений полуторный, а младшему начальствующему и рядовому составу – двойной оклад содержания. Суммы премий определил лично Сталин, проставив вместо предлагавшихся в проекте приказа соответственно 1000 и 300 рублей.

Опять экономия? Летом 1942 года, когда немецкие танки успешно наступали на юге страны, 1000 рублей командиру орудия и наводчику за подбитый танк – это показалось много?

24 июня 1943 года появился новый приказ с «танковыми» расценками, № 0387. Показательно, что один он был подписан накануне «битвы моторов» – сражения на Курской дуге. В «Приказе о поощрении бойцов и командиров за боевую работу по уничтожению танков противника» от 24 июня 1943 года сказано:

«Установить премию за каждый подбитый или подожженный танк противника расчетом противотанковых ружей: а) наводчику противотанкового ружья – 500 руб., б) номеру противотанкового ружья – 250 руб. Установить премию за каждый уничтоженный (подбитый) танк противника экипажем нашего танка: командиру, механику‑водителю танка и командиру орудия (башни) – по 500 руб. каждому, остальным членам экипажа – по 200 руб. каждому. Установить премию за каждый подбитый танк всеми видами артиллерии: командиру орудия и наводчику – по 500 руб., остальному составу штатного орудийного расчета – по 200 руб. Установить премию в размере 1000 руб. каждому бойцу и командиру за лично подбитый или подожженный танк противника при помощи индивидуальных средств борьбы. Если в уничтожении вражеского танка участвовала группа бойцов‑истребителей танков, то сумму премии поднять до 1500 руб. и выплачивать всем участникам группы равными долями»[36].

Индивидуальные средства борьбы – это гранаты и бутылки с горючей смесью. Поразительная скрупулезность в подсчетах. Дороже всего должны были платить пехотинцам, уничтожавшим вражеские танки гранатами или бутылками с горючей смесью. Получается, что танк, уничтоженный ими, обходился казне дороже, чем уничтоженный танкистами или артиллеристами. Но группа бойцов, уничтожившая вражеский танк, закидав его гранатами, должна была получить 1500 рублей, а группа, эвакуировавшая КВ, – 5000 рублей.

На примере «Приказа об установлении для водителей танков классов вождения» № 372 от 18 ноября 1942 года можно попытаться представить себе механизм принятия Сталиным решения об использовании фактора материальной заинтересованности.

В приказе сказано:

«Опыт боев показал, что успешные действия танков зависят, в первую очередь, от мастерства их водителей. Искусное управление танком, содержание его в постоянной готовности требует больших навыков и знаний. С целью повышения подготовки механиков‑водителей танков и поощрения лучших из них, особенно имеющих большой опыт боевых действий, установить следующие квалификационные категории: мастер вождения танков; водитель танка 1‑го класса; водитель танка 2‑го класса; водитель танка 3‑го класса… Водителям танков выплачивать ежемесячно дополнительное вознаграждение: мастеру вождения – 150 руб.; водителю 1‑го класса – 80 руб.; водителю 2‑го класса – 50 руб.»[37].

Что же такое произошло 18 ноября 1942 года, что Сталин решил обратить внимание на подготовку механиков‑водителей танков и решил поощрить мастеров вождения 150 рублями? На следующий день должна была начаться операция «Уран» – контрнаступление советских войск под Сталинградом. Решающая роль в наступлении отводилась танковым и механизированным корпусам. Казалось бы, логично было дождаться результатов операции и по ее ходу и результатам оценить уровень подготовки механиков‑водителей танков. Но Сталин подписал приказ именно 18 ноября. Что же произошло?

Ответ на этот вопрос мы можем найти в мемуарах маршала Василевского:

«В первые дни операции ведущую роль играл Юго‑Западный фронт, штаб которого находился в городе Серафимовиче. Там для меня Генштабом был подготовлен пункт руководства Юго‑Западным, Донским и Сталинградским фронтами, предназначенными к участию в наступательной операции, куда я и собрался перебраться 17 ноября. Однако И.В. Сталин по телефону предложил мне прибыть 18 ноября в Москву для обсуждения одного из вопросов, касающихся предстоящей операции. Ничего более конкретного он мне не сообщил. В 18 часов в кремлевском кабинете Сталина проходило заседание Государственного Комитета Обороны. Сталин немедленно принял меня и предложил, пока шло обсуждение ряда крупных хозяйственных вопросов, ознакомиться с поступившим на его имя письмом командира 4‑го механизированного корпуса В.Т. Вольского, предназначенного для выполнения решающей роли в предстоящей операции на участке Сталинградского фронта. Комкор писал в ГКО, что запланированное наступление под Сталинградом при том соотношении сил и средств, которое сложилось к началу наступления, не только не позволяет рассчитывать на успех, но, по его мнению, безусловно обречено на провал со всеми вытекающими отсюда последствиями и что он как честный член партии, зная мнение и других ответственных участников наступления, просит ГКО немедленно и тщательно проверить реальность принятых по операции решений, отложить ее, а быть может, и отказаться от нее совсем.

ГКО, естественно, потребовал от меня дать оценку письму. Я выразил удивление по поводу письма: в течение последних недель его автор активно участвовал в подготовке операции и ни разу не высказывал ни малейшего сомнения как по операции в целом, так и по задачам, поставленным перед войсками вверенного ему корпуса. Более того, 10 ноября на заключительном совещании он заверил представителей Ставки и военный совет фронта, что его корпус готов к выполнению задачи, а затем доложил о полной боеспособности и об отличном, боевом настроении личного состава этого соединения. В заключение я заявил, что никаких оснований не только для отмены подготовленной операции, но и для пересмотра сроков ее начала, на мой взгляд, не существует.

Сталин приказал тут же соединить его по телефону с Вольским и после короткого и отнюдь не резкого разговора с ним порекомендовал мне не обращать внимания на это письмо, а автора письма оставить в корпусе, так как он только что дал ему слово во что бы то ни стало выполнить поставленную корпусу задачу. Окончательно вопрос о нем как о командире корпуса должны были решить по результатам действий корпуса, о которых в первые дни операции Сталин приказал мне доложить ему особо»[38].

Вообще‑то у генерала Вольского были все основания для беспокойства. Прежде всего вызывал у него тревогу слабый уровень подготовки танкистов. Характерно это было не только для 4‑го механизированного корпуса.

В отчете о боевых действиях танковых войск 57‑й армии за период с 1 ноября по 27 декабря 1942 года, приведенном военным историком Алексеем Исаевым в книге «Сталинград. За Волгой для нас земли нет», например, сказано:

«Подготовленность танковых частей к ведению боя, за исключением 90 и 235 ТБр, была низкая. Механики‑водители танков имели малую практику вождения, а большинство из них в боевых условиях танков не водили и в боях не участвовали. Артиллеристы мало практически стреляли. Мотопехота была плохо подготовлена для ведения наступательных операций, и подразделения за неимением времени в тактическом отношении были плохо сколочены (особенно 13 МК)»[39].

У Вольского были все основания для беспокойства, и он счел необходимым доложить об этом в Ставку.

Алексей Исаев по этому поводу пишет:

«В таком изложении событий В.Т. Вольский выглядит в лучшем случае паникером, который элементарно не выдержал напряжения подготовительного периода крупной операции. Если же мы знаем, что танкисты корпуса Вольского пороху не нюхали и имели малый опыт вождения, письмо командира корпуса Верховному выглядит совсем по‑другому. Архивные документы позволяют усомниться в столь тщательно нарисованной картине удивления A.M. Василевского после прочтения письма В.Т. Вольского. Сомнительно, чтобы он не имел ни малейшего представления о принципах комплектования участвовавших в операции „Уран“ соединений. Соответственно, вышеприведенный разговор с И.В. Сталиным представляется выдуманным от начала и до конца. Скорее всего, просто было принято решение, что против румын и так сойдет. Как показали дальнейшие события – сошло»[40].

Надо отдать должное маршалу Василевскому: докладывая Сталину о первых днях операции, Вольского чернить он не стал. Впрочем, действия его мехкорпуса не давали для этого оснований:

«Докладывая Верховному Главнокомандующему об успешном ходе операции, я сообщил об отличных действиях 4‑го мехкорпуса В.Т. Вольского, войска которого проявили в первый же день операции исключительный героизм, мужество, отвагу и продвинулись, ломая сопротивление врага, на 20 км»[41].

Видимо, ознакомившись с письмом Вольского, Сталин, решив не откладывать «Уран», в то же время озаботился уровнем подготовки механиков‑водителей танков. И использовал ставший уже привычным метод материального поощрения.

Изобретатели не могут питаться «святым духом»

Получали премиальные не только фронтовики, но и создатели новой боевой техники. 3 марта 1943 года, например, был подписан «Приказ о награждении изобретателей Горюнова П.М., Воронкова В.Е. и Горюнова М.М.», в котором сказано:

«В 1942 году группа изобретателей разработала новый образец 7,62‑мм станкового пулемета, который по своим эксплуатационным и производственным характеристикам значительно превосходит 7,62‑мм пулемет Максима и не уступает последнему по боевым качествам. За создание хорошего образца станкового пулемета награждаю изобретателей тт. Горюнова Петра Максимовича, Воронкова Василия Ефимовича и Горюнова Михаила Михайловича по 5000 рублей каждого.

Заместитель Народного комиссара обороны маршал артиллерии ВОРОНОВ»[42].

Таким образом, премия, которую получили оружейники, равнялась той сумме, которую получали Герои Советского Союза – летчики, причем по высшей ставке – не три, а пять тысяч рублей.

Любопытный эпизод мы можем найти в воспоминаниях легендарного конструктора‑оружейника Михаила Тимофеевича Калашникова:

«После прибытия из Москвы в Ташкент меня определили на одну из баз Среднеазиатского военного округа в Узбекистане. В помощь распоряжением командующего выделили несколько высококвалифицированных специалистов‑рабочих, обеспечили помещением, инструментами, материалами. К моей работе было проявлено огромное внимание. Такое отношение тем более ценно, что происходило все это в военное время, в пору, когда на счету был каждый человек. О большой поддержке, оказываемой молодому конструктору командованием округа в его работе над образцом, свидетельствует, например, такой факт. 10 ноября 1943 года начальнику отдела изобретений Наркомата обороны СССР В.В. Глухову было отправлено письмо за подписью начальника отдела боевой подготовки САВО. В нем, в частности, говорилось: «Сообщаю, что согласно заданию Артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления Красной Армии конструктор Калашников М.Т. изготовляет на базе… заводской образец ручного пулемета по сделанному им самим образцу. Представленный им первый образец был рассмотрен и признан вполне отвечающим тактико‑техническим требованиям. Срок готовности второго образца – 15 декабря 1943 года. По проведении предварительных испытаний тов. Калашников будет командирован к вам с образцом для окончательного заключения. Прошу санкционировать оплату расхода по изготовлению второго образца приблизительно 2000 рублей и выплату зарплаты конструктору Калашникову из указанного вами расчета».

Разрешение В.В. Глухова последовало незамедлительно – телеграфом: «Оплату образца Калашникова и выплату жалованья полторы тысячи месяц санкционирую три месяца». Хотя я и был в то время старшим сержантом срочной службы, но числился уже профессиональным конструктором. И понятно, что не мог прожить на одном энтузиазме, «святым духом». Требовалось питание, нормальное снабжение продуктами, исходя, естественно, из мерок военного времени. Потому мне и установили временное денежное содержание»[43].

Итак, с точки зрения Калашникова, полторы тысячи рублей обеспечивали ему в 1943 году «нормальное питание»? К сожалению, Михаил Тимофеевич не указал, получал ли карточки или полагающееся старшему сержанту в тыловом округе довольствие.

Date: 2015-09-24; view: 324; Нарушение авторских прав