Залив Киброн 1 page

«Меня ужасно огорчило бы, если противник смог бы бежать от Вас безнаказанным… Позвольте мне добавить, что в Англии нет ни одного человека, который был бы доволен Вашими успехами больше меня, радовался больше, чем я, тому, как Вы пожинаете плоды, заслуженные Вашими подвигами».

Письмо адмирала Хоука своему сотоварищу-адмиралу, датированное 14 сентября 1759 г., где он поздравляет его с победой при заливе Лагуш, вероятно, было написано со стиснутыми зубами. Дело в том, что Хоук считал, что он сам лучше, чем Боскавен. Этот человек тайно возмущался тем, что сначала его «собрату»-офицеру отказали в назначении на пост военно-морского командующего экспедицией, сопровождавшей Вульфа на реку Св. Лаврентия, а затем выдвинули на пост командующего флотом в Средиземном море.

В начале сентября Хоук беспокоился о том, каким образом он сможет обеспечить плотную блокаду портов Франции на побережье Атлантического океана. В то время он и Адмиралтейство были поглощены борьбой с судами снабжения, поставляющими продовольствие для военно-морских кораблей.

Вероятно, Хоука и Боскавена обуревали мечты о славе. Но поставщики продовольствия относились к таким предпринимателям, которыми руководили более реальные задачи. Новая система снабжения военных кораблей в море стала опасной, процент потерь и разрушений был высок. Это неблагоприятно отражалось на доле прибылей предпринимателей.

Хотя Хоук негодовал на поставщиков продовольствия, полагая, что у них полностью отсутствовал патриотизм, он понимал: в войне с людьми, не подчиняющимися военно-морской дисциплине, он не сможет победить. Поэтому пришлось выпустить два приказа, которые, в сущности, означали капитуляцию перед требованиями бизнесменов. Адмирал предписывал, что любой торговый корабль, который получит повреждения в процессе погрузки, должен подать сертификат о полученных повреждениях владельцу судна. Это будет являться документальным доказательством, по которому выплачивается компенсация. Хоук отдал строгие распоряжения своим капитанам, запрещающие им насильственно вербовать матросов, служащих на борту подобных кораблей снабжения и имеющих сертификат о «защищенном» статусе.

Поэтому в сентябре Хоук был поглощен в основном разработкой технических деталей для развития своего нововведения — плотной блокады. Французы, напротив, должны были взвесить все последствия битвы при Лагуше, одновременно продолжая изучать последствия внутреннего служебного соперничества. Его фатальные недостатки привели к тому, что пришлось собирать армию вторжения в одном порту, а сопровождающую ее эскадру боевых кораблей — в другом. Они потратили большую часть года на то, чтобы подготовить армию вторжения и поддерживающую ее флотилию, испытывая трудности, вызванные недостатком финансовых средств, коррумпированными администраторами и агентами, адмиралами и генералами-«примадоннами».

Этот процесс настолько затянулся, что у противника появилось время для организации блокады атлантических портов и даже для разработки нового метода обеспечения продовольственным снабжением в море. Командор Бойс патрулировал перед Дюнкерком, Родни — вдоль побережья Нормандии, Дафф вел тщательное наблюдение за Морбианом, а Хоук и Харди курсировали перед Брестом. И всем им виделись письмена на стене: «Лагуш!»

Исходя из рациональных соображений, Франция должна была теперь отказаться от своего проекта вторжения. Но находился под угрозой серьезный вопрос о доверии. Отступать оказалось слишком поздно.

Расформирование армии д'Огюльона означало бы публичное признание военно-морской импотенции. В дополнение к этому предполагалось, что вторжение в Британию должно стать главным ударом, который поможет восполнить катастрофические поражения в Индии, Вест-Индии и Канаде. Если отказаться от этого проекта, то каким должен стать план отступления или сценарий на самый плохой случай? Ужасающая правда заключалась в том, что такового не было.

Следовательно, нет ничего удивительного в том, что после Лагуша Шуазель, Бель-Иль и Беррьер направили всю свою энергию на обдумывание новой военной хитрости.

Шансы Франции против счастливого исхода были огромны, но военно-морская победа где-либо не исключалась. Но даже один такой триумф с последующей высадкой войск в Британии мог привести к почетному миру. Поэтому Людовик XV и его министры решили сделать ставку на адмирала Конфлана. Для подобного риска имелись определенные гарантии. Конфлан успешно участвовал в Войне за австрийское наследство, его послужной список в течение периода с 1740 по 1748 гг. был хорошим: он взял два линейных корабля, один из них — престижное судно «Северн» (октябрь 1747 г.) Под конец «Северн» отвоевал обратно Хоук.

Министр военно-морского флота взял Конфлана на заметку как возможную «звезду», повысив в звании от генерал-лейтенанта (в результате, остались обойденными восемь пэров) до всего лишь одного из двух вице-адмиралов в 1756 г., а в 1758 г. — и до звания полного адмирала, единственного на вершине французской военно-морской пирамиды. В том же году были признаны заслуги адмирала за пятьдесят лет доблестной службы на море: Конфлан получил жезл маршала Франции. Это первый военно-морской командующий, награжденный таким образом после 1692 г. (тогда жезл был вручен адмиралу Турвилю).

Такое повышение по службе, как предполагалось, стало наградой за уже совершенные великие подвиги. Но этой теории явно противоречило то, что Конфлан ничего еще не совершил.

Однако присвоение звания маршала, как полагали, должно было сделаться стимулом, повышающим боевой дух военно-морского флота, а также явным намеком Конфлану: от него ждут великих свершений.

Конфлан 26 августа получил формальные инструкции от Людовика XV, в которых ему сообщалось: он должен вывести свой флот из Бреста в открытое море, и по возможности быстрее.

Еще один комплект инструкций, о которых, вероятно, адмирал знал, в тот же день вручили Биго де Морогю. Ему приказывали приступить к командованию конвоем в составе шести кораблей, собранному в Морбиане. Они должны действовать в качестве эскорта для соединения вторжения под командованием д'Огюльона.

Между тем Шуазель продолжал свое несчастливое сотрудничество с принцем Чарльзом Эдуардом Стюартом и его представителями. Министр призвал 2 августа Мюррея из Элибэнка для полномасштабной экипировки якобитов и их «красавчика-принца», не забывая упомянуть о целом ряде неблагоразумных поступков, совершенных и отдельными сторонниками принца Стюарта, и самим принцем.

Некоторые из жалоб были бессмысленными тирадами по вопросам, которые в любом случае не подлежали контролю Мюррея. Например, голословно заявлялось о глупом и грубом поведении солдат ирландской бригады во французских портах. Шуазель объяснял: на проект вторжения уже потрачено двадцать четыре миллиона франков, что связано с непредвиденными трудностями в снабжении баржами и транспортными судами. В результате экспедиция отстает от графика.

Но министр сообщил Мюррею, что д'Огюльон вскоре покинет свой штаб в Бретани, и высказал предположение: принц Стюарт прибудет в Париж на совещание с командующим перед тем, как тот отплывет из Франции.

Нечего и говорить, что Чарльз Эдуард проигнорировал советы и продолжал оставаться в мрачном настроении в своих палатах. Единственное значительное действие, которое он совершил, заключалось в том, что принц написал письмо Бель-Илю, жалуясь на то, что ему ничего не известно о французских планах, а нетерпение «друзей в Англии» продолжает нарастать.

Как Франция, так и якобиты преувеличивали прочность своего положения. Версаль уже тайно решил не учитывать принца в своих планах вторжения, хотя у него и было большее влияние в Шотландии, чем полагали французские министры. В этом отношении принц пользовался мантрой «мои друзья в Англии», о существовании которых не имелось никаких документированных данных. Принц не предоставил их министрам своевременно.

После того как поступило известие о Лагуше, Макензи Дуглас, всегда оставаясь более внимательным читателем сообщений о ходе дел, чем Мюррей, сразу же увидел возможные последствия. Французы должны перейти в наступление, высадившись в Шотландии. Но они, без сомнения, откажутся от высадки на английском побережье.

Как всегда, Чарльз Эдуард продолжал настаивать на том, что он не интересуется никакими планами, которые не включают высадку французов в Англии. Когда это сообщение передали Шуазелю, то он незамедлительно понял: шотландская экспедиция не представляет совершенно никакого интереса. Поэтому министр просил Мюррея, понимая, что принц не желает отправляться в Шотландию, заставить своего хозяина выпустить манифест, призывающий к восстанию преданные кланы. Мюррей ответил, что не уполномочен делать подобные заявления. Ему необходимо проконсультироваться с Чарльзом Эдуардом.

Шуазель, устав от поведения Чарльза Эдуарда, которое можно назвать лишь отношением собаки на сене (он не поплывет в Шотландию, как в 1745 г., но не хочет, чтобы французы отправились туда без него), решил переиграть принца в его двойной игре.

7 сентября он написал принцу, сообщив: все предшествующие договоренности остаются без изменений (министр даже повторил старую избитую формулу «предусмотрено всё только для принца и вместе с ним, ничего без него»). Но спустя три дня д'Огюльон получил от Людовика XV формулировку истинного отношения Версаля к якобитам. Командующему жестко напоминали, что он не должен вообще вступать ни в какие соглашения с домом Стюартов. В дополнительном анонимном меморандуме содержалось объяснение: «У этого принца недостаточно уравновешенная голова, чтобы руководить столь важным мероприятием. Любой, кто будет действовать по советам принца, не сможет управлять им… В его окружении весьма сомнительные персоны обоего пола, которые, вполне вероятно, могут предать его в любой момент».

13 сентября, кода Вульф одержал славную победу на равнинах Авраама, Бель-Иль написал д'Огюльону, сообщая ему дальнейшие и более подробные инструкции. После высадки в Глазго командующий должен перейти в наступление на Эдинбург и превратить этот город в главную базу операций. После успешного захвата Шотландии прибудет вторая армия под командованием Субиза (возможно, и это следует отметить, Бель-Иль не имел представления о том, что армия Субиза оставалась предназначенной для Англии или уже перебросили бы в Шотландию в качестве второй волны). В послании имелись даже намеки на то, что Бель-Иль не проявлял полного восторга относительно того, что победоносному генералу Россбаха предназначалась такая важная роль. Но и министр, и д'Огюльон знали, что Субиз был марионеткой, которой руководила Помпадур.

Спустя два дня Биго де Морогю, который был капитаном на борту корабля «Магнифик», доставили личное послание от Людовика XV, подписанное также Беррьером. Ему приказывали доставить вооруженные силы д'Огюльона на запад Шотландии, огибая во время морского похода Ирландию, сделав стоянку в Ирвине на реке Клайд. После совещания с местными лоцманами и рыбаками Биго де Морогю решил уточнить место высадки войск. Безусловно, как всегда, он проконсультировался с д'Огюльоном.

Если по каким-либо причинам высадка станет практически нецелесообразной, ему приказывали обогнуть северное побережье Шотландии, чтобы остановиться на восточном побережье. Тогда армия должна высадиться там.

В случае крупного препятствия он должен сжечь корабли и отправиться на сушу, поступая под командование д'Огюльона.

Оба меморандума содержали пространные сведения относительно смелого стратегического предвидения, но слишком мало практических детальных данных. Было бы цинично считать, что оба они представляли собой туманные примеры, взятые из учебников. Но и на самом деле ничего не было продумано тщательно, весь расчет строился только на случайности. «Лукавство в военном планировании» — таковым было бы достойное название для двух этих документов.

Тщеславный и уважающий себя Конфлан взорвался, услышав о меморандумах. Если такое независимое командование поручал Биго де Морогю, то это означает, что адмиральский флот потеряет шесть боевых кораблей. По мнению адмирала-маршала, французская эскадра даже в полном составе не могла сравниться с Королевским Флотом. Более того, без этих шести кораблей баланс сил коварно смещался в пользу армии. А значит, при любом совместном предприятии старшим партнером становился д'Огюльон, но не маршал-адмирал.

Конфлан бомбардировал Шуазеля, Бель-Иля и Беррьера письмами протеста, проявив себя настоящей «примадонной» и главным игроком во внутреннем соперничестве между различными службами.

Перед Шуазелем и Бель-Илем встала дилемма. Они, так сказать, должны были положить все яйца в одну корзину: либо предоставить все полномочия Конфлану, либо отказать ему, ибо то, что он совершенно очевидно хотел, могло поставить под угрозу все предприятие.

И Конфлана утвердили в качестве верховного командующего экспедицией, а Биго де Морогю совершенно твердо поступал под его командование. Теперь должна была создаваться объединенная флотилия, из-за которой д'Огюльон лишался какой-либо военно-морской поддержки.

Но, учитывая, что Конфлану теперь пришлось бы сражаться с блокирующими британцами и обеспечивать эскорт для армии д'Огюльона, министрам предстояло изобрести какой-нибудь хитроумный способ совершить невозможное.

Они выступили с неубедительным доводом. Конфлан, в соответствие с их предложением, должен атаковать блокирующие эскадры, но после этого ему самому придется принимать решение, что делать дальше — оставаться в море или вернуться в Брест, чтобы быть в состоянии боевой готовности к новой атаке, когда будет готова флотилия на Морбиан.

Полагали, что крайне важно поддерживать хорошее настроение Конфлана. Поэтому 14 октября Людовик отправил послание своему маршалу-адмиралу, изменив свои ранние (26 августа) приказы по требованию адмирала. Это уже слишком много для абсолютизма Бурбонов. Тактичный и почти внимательный король подбадривал Конфлана и напоминал ему: самая главная задача заключается в том, чтобы обеспечить безопасность флотилии на Морбиан. Людовик приберег на этот случай даже парфянскую стрелу, заявив: если Конфлан вместо Биго де Морогю будет сопровождать д'Огюльона, то он должен либо пройти вместе с ним весь путь до Шотландии, либо выделить шесть линкоров (а также несколько фрегатов и корветов), чтобы обеспечить безопасность флотилии до стоянки в Шотландии.

Между тем в Дюнкерке собирали вспомогательную экспедицию знаменитого корсара Франсуа Туро. Туро, протеже Бель-Иля, завоевал прекрасную репутацию в качестве бесстрашного капитана капера. На своем флагманском корабле «Маршаль де Бель-Иль», названном так в честь своего покровителя, командуя небольшим соединением фрегатов, он в 1757 г. совершал беспокоящие рейды на британские торговые суда в Северном море, Ирландском море и на Балтике. Туро совершенствовал свою технику долго не задерживаться в одном районе, чтобы его не смог выследить Королевский Флот. Стремительно перемещаясь из Лоу-Суилли в Ирландии в норвежский Берген и на Фарерские острова, этот капитан захватил много трофеев, страшно мешая торговле между Ливерпулем и Северной Америкой.

Успехи Туро в 1758 г., когда Франция перешла в отступление на большинстве театров военных действий в мире, подтвердили решение Бель-Иля использовать капера в крупном проекте вторжения 1759 г. После представления Версалю и приема у Людовика XV с ним носились как со знаменитостью. Туро пользовался огромным успехом у женщин. В 1759 г. он был на самой вершине своих достижений и блеска репутации.

Идея Бель-Иля заключалась в том, чтобы использовать его для ложного удара по Ирландии. Это заставило бы противника теряться в догадках и могло принести капитану и его финансовым кредиторам огромные богатства. Конкистадоры отправились в Новый Свет, чтобы служить Господу и разбогатеть. А Туро, новый конкистадор, поставил перед собой задачу служить Франции — и разбогатеть.

Туро собрал капитал для своего предприятия, выступив с государственной и частной инициативой, являющейся ранним примером подобного сотрудничества. Он получил 500 000 ливров от Беррьера в качестве государственного вклада, привлек огромные объемы капитала частных инвесторов из банков в Париже, Сен-Мало, Булони и Дюнкерка. В дополнение к флагманскому кораблю с сорока четырьмя пушками на борту, его флотилия включала суда «Бегон» (на борту тридцать восемь оружий), «Терпсихора» (двадцать четыре пушки), «Амарант» (восемнадцать пушек), а также небольшой куттер «Фокон». Тем временем для ирландского предприятия предполагали использовать 1 500 солдат под командованием бригадного генерала Флобера.

К сожалению, с самого начала Туро и Флобер не смогли найти общего языка. Генерал презирал великого корсара за его низкое происхождение и был крайне недоволен тем, что приходится служить под командованием такого человека.

Когда Бель-Иль понял, что между ними возникла настоящая вражда, он должен был немедленно заменить Флобера. Вместо этого (по неизвестным причинам) маршал решил, что эти два человека должны обменяться экземплярами инструкций в письменном виде. Из приказов Людовика XV ясно следовало: Туро станет безусловным лидером.

Но Флобер был не единственной проблемой Туро. Длительное ожидание в Дюнкерке поглотило его финансовые резервы. Вскоре кредиторы стали требовать свои деньги. Только после того, как принц де Субиз написал письмо, взяв под залог все счета по долгам капитана-капера, купцы Дюнкерка сняли угрозу конфискации корабля «Маршаль де Бель-Иль» в качестве гарантии за неоплаченные счета.

К лету 1759 г. Людовик XV снова передумал. Он решил восстановить Субиза на посту командующего экспедицией в Англию и предоставил Шеверу утешительный приз, назначив его интендантом Дюнкерка. Таким образом, если снова сочтут необходимым нанести решительный удар по Молдону, Шевер окажется под рукой.

Генерал Франсуа Шевер, которому исполнилось уже шестьдесят четыре года, был, подобно Туро, человеком без «родословной» — храбрейшим из храбрых и самым упорным из упорных. Достаточно пожилой, чтобы годиться в отцы Туро (тому было всего тридцать три года в 1759 г.), он сделался хорошим выбором, чтобы наладить добрые отношения с Туро и направить его на путь истинный.

Шеверу поручили сложное задание: гарантировать, что ни один из кредиторов Туро не помешает каперу выйти из Дюнкерка, сохраняя при этом полное уважение к закону. Когда капитана стал слишком беспокоить его кредитор по фамилии Тугге, Шевер возложил всю ответственность на Бель-Иля. А последний так «нажал» на купца, как мог только высокопоставленный вельможа «старого режима», заявив Тугге: тот должен временно отозвать свои претензии, так как «возможны самые неприятные последствия, если отбытие Туро будет задержано по какой-либо другой причине, кроме неблагоприятных ветров».

К сожалению, к тому времени, когда Туро, наконец, был готов выйти в море (6 сентября), британская блокирующая эскадра оказалась перед Дюнкерком. Ею командовал коммодор Бойс, в ее состав входили три линкора, тринадцать фрегатов и семь куттеров, которые находились перед портом.

В результате флот Туро простоял в Дюнкерке, ожидая благоприятных ветров, а солдаты, находившиеся на борту кораблей, томились в ожидании и постоянно болели, оставаясь на своих неудобных койках на борту судна. К концу сентября Шевер сообщил Туро: если флот вскоре не выйдет в море, то войска следует перевести на берег. Но произошло следующее: когда у капитана каперов появилась возможность выйти в море немедленно после получения приказа, ему пришлось оставить на берегу 360 солдат.

Едва ли можно переоценить контраст, существовавший осенью 1759 г. между ссорящимися, нерешительными и отрицательно настроенными французами и самоубийственно импульсивными британцами с их апломбом. В период между 21 августа и 22 октября звонарям в Йорк-Минстере платили четыре раза за празднование победы — начиная с Миндена и заканчивая Квебеком.

Но все же британцы оказались слишком самоуверенными. Питт, оживившийся после Миндена, хотел направить в Европу новые войска численностью в 10 000 солдат. Он упрямо отказывался отречься от своих главных задач в Европе и в Северной Америке, несмотря на угрозу французского вторжения. Герцог Ньюкасл, который всегда суетился и волновался, если на горизонте начинала маячить опасность вторжения со стороны Франции, теперь полагал: опрометчивые решения Питта доходили до полного безрассудства.

Слова, которые Ньюкасл произнес в беседе со своим закадычным другом графом Хардвиком 25 октября, сообщая о триумфе Питта, получившего новость о Квебеке, не могут свидетельствовать о том, что он совершенно счастлив: «Теперь никто не сможет получить большинства против Питта. Ни один человек, в обстановке, сложившейся в настоящее время, открыто не выступит против мистера Питта в Палате общин».

Аргумент Питта, который он неоднократно повторял Ньюкаслу, сводился к тому, что привычка поддаваться на гипотетические угрозы вторжения французов — именно то, что привело в 1756 г. к абсурдной стратегии обороны, а следовательно, к потере Минорки. Обстановка в корне отличалась от ситуации, сложившейся в 1745-46 гг., как со стороны якобитов, так и со стороны Северной Америки. В Войне за австрийское наследство французы ответили вторжением в Голландию и Бельгию. На этот раз не следовало беспокоиться по поводу замыслов Франции относительно Бельгии и Голландии исключительно из-за полной перемены союзников.

Хоук продолжал непрерывно нести патрульную службу перед Брестом. Усовершенствовав технику снабжения продовольствием в море, теперь он заботился в основном только о том, чтобы поддержать здоровье 14 000 своих матросов — в частности, обеспечивая профилактику цинги. Его корреспонденция с Адмиралтейством наполнена ссылками на пиво, хлеб и свежее мясо. Хотя значение витамина С еще полностью не понимали, улучшенное питание матросов позволяло им не страдать столь ужасным заболеванием. Хотя овощи иногда и мелькали в корабельных меню, зеленные культуры и цитрусовые отсутствовали. Зато яблоки с низким содержанием аскорбиновой кислоты, как ни иронично, поставлялись в огромном количестве. Некоторые утверждают, что мания личной гигиены, характерная для Хоука, помогла не допустить эпидемии тифа. Но весьма сомнительно, что приверженность адмирала гигиене по принципу «чистота — залог здоровья», могла охватить и нижние палубы.

Ясно одно: Хоуку пришлось сражаться в течение всего периода блокады с нечестными поставщиками и чиновниками-казнокрадами. Часто встречаются жалобы на отсутствие сыра, а еще больше — на низкое качество пива. Зачастую оно было настолько отвратительным, что капитаны кораблей просто приказывали выливать пиво за борт.

С хлебом тоже были проблемы: иногда встречались буханки с личинками насекомых и долгоносиков, что угрожало распространением этих насекомых во всем хорошем хлебе. Хотя Адмиралтейство отреагировало на жалобы Хоука по поводу пива тем, что приказало заменить его вином, почти невозможно было бороться с жуликами-подрядчиками, поставляющими гнилую и солоноватую, неприятную на вкус воду. Так как на борту кораблей вино с Гернси обычно смешивали с водой, Хоуку часто приходилось идти на попятную и заказывать для своих матросов хорошее пиво.

К сентябрю усилия Королевского Флота сместились с изоляции боевых кораблей Конфлана на обнаружение и уничтожение транспортных судов. Хоук 26 августа объявил об этом новом направлении политики (явно санкционированном Адмиралтейством), приказав Рейнольдсу совершать рейды между портом Льюиса и Нантом, предпринимая попытки для уничтожения французских плоскодонных судов и другого войскового десантного транспорта. Ему запрещалось отвлекаться на преследование крейсеров противника.

Рейнольдс начал с блокады Нанта, используя линейный корабль и двенадцать крейсеров. Очевидно натиск, с которым действовал этот командир, не соответствовал требованиям, предъявленным Хоуком, так как в середине сентября адмирал предложил подчинить Рейнольдса Даффу.

Но такие изменения еще не вступили в силу, когда Рейнольдс доложил, что преследует войсковой транспорт из Нанта, вышедший из Луары. После выхода в море этот транспорт в сопровождении трех фрегатов направился на север, чтобы соединиться с кораблями для перевозки войск в Ване.

Французы, преследуемые по пятам, нашли убежище в Оре, где Рейнольдс уже не мог их преследовать. Но Оре и Ван стали безопасными гаванями для Морбиана. Просторный вход в северо-восточную часть залива Киброн с большим количеством отмелей и островков вел к Вану и Оре через ряд узких и извилистых каналов. Для прохода сквозь этот лабиринт требовались услуги опытных лоцманов, у британцев таковых не оказалось.

Тем временем Дафф прибыл к входу в Морбиан 22 сентября и провел совещание с Рейнольдсом. Они вместе с другими капитанами высадились на острове Мибан на входе в пролив Морбиан, поднялись на высоту, с которой открывался ясный вид на реку Оре. Дафф, осмотрев лабиринт собственными глазами, пришел к очевидному выводу: Королевский Флот не сможет причинить никакого вреда транспорту противника в том месте, где тот находился. С другой стороны, нельзя было понять, каким образом французы смогут быстро совершать вылазки в открытый океан.

Поэтому Дафф оставил основную часть своей эскадры в заливе Киброн, чтобы вести наблюдение за французской флотилией, и «Рочестер» и несколько фрегатов бросили якорь около острова Груа, откуда можно было изолировать Сен-Луи.

С других театров военных действий поступали хорошие новости. Хотя атаку Родни на плоскодонки в сентябре пришлось прекратить из-за штормов в море, которые угрожали разбить корабли, выбросив их на берег, эта операция подтвердила предположение: плоскодонки могут оперировать только в очень спокойном море. А так как осень будет продолжаться еще долго, такие операции будут постоянно сокращаться.

Затем в конце сентября командор Харви выполнил дерзкую атаку на небольшом расстоянии от входа в гавань Бреста. Он провел морской бой с четырьмя кораблями в заливе Камаре и захватил шхуну. Блокада оказалась крайне неблагоприятной для французов, как они заявили позднее. Даже на самом простом уровне команды судов вынужденно бездействовали и оставались пассивными. Между тем команды кораблей Королевского Флота, оставаясь в состоянии постоянной бдительности, находились на высоком уровне готовности.

Одним из тяжких крестов Хоука стали постоянные придирки Адмиралтейства, которое пыталось мелочно управлять его блокадой, вынуждая командующего изводить горы бумаги на составление отчетов, объясняющих и оправдывающих каждое его действие. Лорды Адмиралтейства наложили отрицательную резолюцию на требование Хоука о преимуществе в снабжении его крупными кораблями раньше, чем он предпримет решительные действия против французов.

Ансон и Хоук особенно ссорились по поводу мнимой угрозы эскадры Бомпара из Вест-Индии. Хоука беспокоило, главным образом, то, что она может попытаться усилить Конфлана в Бресте, возможно, оставив Королевский Флот между двумя огнями. Но он чувствовал достаточную уверенность в том, что сможет перехватить Бомпара, если последний пойдет к Рошфору, не совершая попытки разорвать кольцо блокады северо-западного берега Франции.

Ансон, хотя оставался непреклонным относительно того, что Хоук должен иметь локальное превосходство в Бресте, инструктировал его (довольно резко): если Бомпар не займется блокадой, а направится прямо на Рошфор, Хоуку следует проигнорировать его.

Неохотно принимая эти приказы, но надеясь действовать в силу необходимости, Хоук решил вообще забыть о Рошфоре и перевести эскадру Гэри на театр военных действий у Бреста, чтобы усилить свое локальное превосходство.

По мнению Хоука, вся суета Адмиралтейства вокруг Бомпара была бурей в стакане воды, так как, если перейти от абстрактных построений к реальному миру, сезон ураганов в Карибском море (август-сентябрь) предполагал чрезвычайно малую вероятность, что Бомпар вообще вскоре появится около берегов Франции.

В октябре темпы подготовки французов ускорились. Такое усиление произошло после того, как герцог д'Огюльон прибыл в свой штаб командования в иезуитской семинарии в Ване. У Конфлана появилась золотая возможность выйти из Бреста в середине октября, когда ужасающие штормы швыряли суда Королевского Флота, словно щепки.

Рейнольдс, оставаясь бдительным на острове Груа, был вынужден воссоединиться с Даффом в заливе Киброн, когда сильные ветры, непрерывные в период с 11 по 14 октября, заставили его корабли срубить брам-стеньги. Объединенное соединение предполагало атаковать транспортные войсковые суда на реке Оре, чтобы воспользоваться непосредственными преимуществами штормов. Но военный совет на борту «Рочестера», состоявшийся 15 октября, решил: атака на транспортные суда в Морбиане чревата слишком большими опасностями. Это было особенно заметно, если учесть: «Ахиллес» столкнулся со скалой и был на грани почти полного уничтожения. В несчастном случае обвинили лоцманов, которые либо были предателями, либо оказались продажными.

Перед Уэсаном Харви попал в шквальные юго-западные ветры. Ему пришлось вернуться на полуостров Лизард. Но когда погода стала более умеренной, Харви смог вернуться к Уэсану. Он доложил, что в Бресте по-прежнему не происходит ничего необычного.

Хоук, понимая, что его матросы устали после шестимесячного плавания в неблагоприятных водах, снял блокаду с Бреста и вернулся в Плимут. Там он воспользовался возможностью остаться на три месяца для снабжения питьевой водой.

Как правило, наступление зимы предполагало окончание военно-морской кампании. Хоук, возможно, был вполне уверен, что Конфлан не выйдет в море в такую погоду. Но эти времена не были обычными, ничего не следовало принимать как само собой разумеющееся.

К сожалению, когда 15 октября сильные ветры заставили Бойса уйти с базы под в Дюнкерком, Туро воспользовался возможностью бежать из блокады с пятью фрегатами и 1 100 матросами. Возможно, к счастью для Британии, его задержала плохая погода — сначала в Гётеборге, а затем — в Бергене.