Рейнджеры Роджерса 1 page

Трудно передать достоверно тот благоговейный ужас, с которым образованная Европа взирала на племена индейцев Северной Америки. Шотландский писатель Тобиас Смоллетт, поглощенный работой над своей историей Британских островов, нашел время, чтобы создать краткую историю Канады. Его работа печаталась в журнале «Бритиш мэгэзин» частями, начиная с января 1760 г. Естественно, самым сенсационным оказался номер, в котором была опубликована часть, посвященная ирокезам, племенам микмаков, оттава, чиппева и кри. Когда Смоллетт спустя десять лет приступил к работе над романом «Хемфри Клинкер», он очень эффективно использовал свои вновь приобретенные знания в уничтожающей сатире на герцога Ньюкасла, который всегда был его «черным зверем». Ошибочно принимая на приеме мистера Мелфорда за того, кого он называл «сэр Фрэнсис», Ньюкасл разразился следующей речью: «Мой дорогой сэр Фрэнсис… Умоляю, скажите, когда же ваша светлость отправится в плавание? Ради Господа, позаботьтесь о своем здоровье, во время похода питайтесь компотом из чернослива. Умоляю, дорогой мой, после вашего драгоценного здоровья позаботьтесь о пяти народах — о наших добрых друзьях из пяти народов: о тори-рори, макколмаках, аут-оф-вейс, крикети и кикшоу. Позаботьтесь, чтобы у них было много одеял, вонючего камня, денег из ракушек. И, ваша светлость, не забудьте найти котел, вскипятить цепь, закопать дерево и посадить томагавк… Ха, ха, ха!» (Естественно, в отрывке использованы созвучия, вполне понятные англичанину XVIII века: начиная от «оттава» — «сбившихся с пути» до наименования клана Макколмаков. Все это, по замыслу автора, должно было говорить о своеобразии «остроумия» Ньюкасла. — Прим. ред.)

Но то, что было шуткой для Смоллетта, казалось крайне серьезным для большинства обитателей лондонских салонов. Даже Сэмюэль Джонсон, всегда стремившийся найти способ переработать сырой материал в афоризм или мудрое изречение, ничего не смог сделать с ужасающими рассказами, поступающими из Северной Америки.

«Боевой клич индейцев, — писал он, — представляют нам как нечто настолько ужасное, что его невозможно выдержать. Его называют звуком, который заставит даже самого отважного ветерана опустить свое оружие и покинуть шеренгу. Он оглушит его слух, от него застынет душа. Этот боевой клич не позволит ему услышать приказ и почувствовать стыд, да и вообще сохранить какие-либо ощущения, кроме ужаса смерти».

Но пугал не столько сам боевой клич, от которого стыла кровь в жилах, сколько то, что он предвещал. Европейцы, сражавшиеся в Северной Америке, искренне чувствовали: попасть живыми в руки чудовищных раскрашенных дикарей означает судьбу пострашнее смерти. Это вело к пыткам, человеческим жертвоприношениям, каннибализму и снятию скальпов (и все имело ритуальное значение в культуре индейцев). Это особенно способствовало возбуждению их воображения.

Самым ужасным было, вероятно, зажаривание заживо. Одного из британцев, выживших в Мононгахела в 1755 г., привязали к дереву и сжигали заживо между двумя кострами. Индейцы в это время танцевали вокруг. Когда стоны агонизирующего человека стали слишком настойчивыми, один из воинов пробежал между двумя кострами и отсек несчастному гениталии, оставляя его истекать кровью до смерти. Тогда завывания индейцев прекратились.

Руфус Путмен, рядовой из провинциальных войск Массачусетса, 4 июля 1757 г. записал в своем дневнике следующее. Солдата, схваченного индейцами, «нашли зажаренным самым печальным образом: ногти на пальцах были вырваны, губы отрезаны до самого подбородка снизу и до самого носа сверху, его челюсть обнажилась. С него сняли скальп, грудь рассекли, сердце вырвали, вместо него положили его патронную сумку. Левая рука оказалась прижатой к ране, томагавк оставили у него в кишках, дротик пронзил его насквозь и остался на месте, был отрезан мизинец на левой руке и маленький палец на левой ноге».

В том же году иезуит отец Рубо встретил группу индейцев племени оттава, которые вели через лес несколько пленных англичан с веревками вокруг шеи. Вскоре после этого Рубо догнал боевой отряд и поставил свою палатку рядом с их палатками. Он увидел большую группу индейцев, которые сидели вокруг костра и ели жареное мясо на палочках, словно это был барашек на небольшом вертеле. Когда он спросил, что это за мясо, индейцы оттава ответили: это зажаренный англичанин. Они указали на котел, в котором варились остальные части разрубленного тела.

Рядом сидели восемь военнопленных, перепуганных до смерти, которых заставили наблюдать за этим медвежьим пиром. Люди были охвачены неописуемым ужасом, подобным тому, который испытывал Одиссей в поэме Гомера, когда чудовище Сцилла уволокло с борта корабля его товарищей и бросило их перед своей пещерой, чтобы сожрать на досуге. Рубо, пришедший в ужас, пытался протестовать. Но индейцы оттава не захотели его даже выслушать. Один молодой воин грубо сказал ему:

— У тебя французский вкус, у меня — индейский. Для меня это хорошее мясо.

Затем он пригласил Рубо присоединиться к их трапезе. Похоже, индеец обиделся, когда священник отказался.

Особую жестокость индейцы проявляли к тем, кто сражался с ними их же методами или почти усвоил их охотничье искусство. Поэтому нерегулярные лесные караульные патрули подвергались особому риску. В январе 1757 г. рядовой Томас Браун из подразделения капитана Томаса Спайкмена рейнджеров Роджерса, одетых в зеленую военную форму, получил ранение в бою на заснеженном поле с индейцами племени абенаков. Он ползком выбрался с поля боя и встретился с двумя другими ранеными солдатами, одного из них звали Бейкер, вторым был сам капитан Спайкмен.

Мучаясь от боли и ужаса из-за всего происходящего, они подумали (и это была большая глупость), что могут безопасно развести костер. Почти мгновенно появились индейцы-абенаки. Брауну удалось уползти от костра подальше и спрятаться в кустарнике, из которого он наблюдал за развернувшейся трагедией. Абенаки начали с того, что раздели Спайкмена и сняли с него скальп, пока тот был еще жив. Затем они ушли, прихватив с собой Бейкера.

Браун говорил следующее: «Видя эту ужасную трагедию, я решил уползти по возможности дальше в лес и умереть там от полученных ран. Но так как я был близко к капитану Спайкмену, он меня увидел и умолял, ради всего святого, дать ему томагавк, чтобы он мог покончить с собой! Я отказал ему и уговаривал его молиться о милосердии, так как он мог прожить всего еще несколько минут в этом ужасающем состоянии на замерзшей земле, покрытой снегом. Он просил меня передать его жене, если я доживу до того времени, когда вернусь домой, о его страшной гибели».

Вскоре после этого Брауна схватили индейцы-абенаки, вернувшиеся на место, где они сняли скальп. Они намеревались насадить голову Спайкмена на шест. Брауну удалось выжить в плену, Бейкеру — нет.

«Индейские женщины раскололи сосну на мелкие щепки, подобные небольшим вертелам, и вонзили их в его плоть. Затем сложили костер. После этого приступили к совершению своего ритуального обряда с заклинаниями и танцами вокруг него, мне приказали делать то же самое. По закону сохранения жизни пришлось согласиться… С тяжелым сердцем я изображал веселье. Они перерезали на нем путы и заставили бегать вперед и назад. Я слышал, как несчастный молил о милосердии. Из-за непереносимой боли и мучений он бросился в огонь и исчез».

Но из всех индейских практик самое большое внимание ужасающихся европейцев привлекало снятие скальпов, которое продолжалось еще и в девятнадцатом столетии. Несмотря на ряд нелепых попыток некоторых благодушных ревизионистов утверждать, будто снятие скальпов зародилось в Европе (возможно, среди вестготов, франков или скифов), совершенно понятно: оно практиковалось в Северной Америке задолго до того, как там появились европейцы. Скальпы играли серьезную роль в североамериканской культуре, так как они использовались в трех различных целях (а возможно, служили всем трем): для «замещения» мертвых людей племени (вспомним, как индейцы всегда беспокоились о тяжелых потерях, понесенных на войне, следовательно, об уменьшении численности народа), чтобы умилостивить духов погибших, а также для смягчения скорби вдов и других родичей.

Французские ветераны Семилетней войны в Северной Америке оставили много письменных воспоминаний об этой страшной форме увечья. Приведем отрывок из записей Пушо: «Сразу после того, как солдат падал, они подбегали к нему, коленями вставали ему на плечи, в одной руке зажав прядь волос, а в другой — нож. Они начинали отделять кожу от головы и отрывать ее одним куском. Это они делали очень быстро, а затем, демонстрируя скальп, издавали крик, который называли „кличем смерти“».

Приведем и ценный рассказ очевидца-француза, который известен только по своим инициалам — Ж.К.Б.: «Дикарь немедленно схватил свой нож и быстро сделал надрезы вокруг волос, начиная с верхней части лба и заканчивая затылком на уровне шеи. Затем он встал ногой на плечо своей жертвы, лежащей лицом вниз, и двумя руками стащил скальп за волосы, начиная с затылка и перемещаясь вперед… После того как дикарь снимал скальп, если он не боялся, что его начнут преследовать, он вставал и начинал соскребать с него кровь и плоть, оставшиеся там. Затем он делал обруч из зеленых ветвей, натягивал на него скальп, словно на тамбурин, и какое-то время ждал, чтобы он подсох на солнце. Кожу красили в красный цвет, волосы собирали в узел. Затем скальп прикрепляли к длинному шесту и триумфально несли на плече в деревню или в то место, которое выбиралось для него. Но при приближении к каждому месту на своем пути он издавал столько криков, сколько у него было скальпов, извещая о своем прибытии и демонстрируя свою отвагу. Иногда на одном шесте могло оказаться до пятнадцати скальпов. Если их было слишком много для одного шеста, то индейцы украшали скальпами несколько шестов».

Невозможно ничем приуменьшить значение жестокости и варварства североамериканских индейцев. Но их действия следует рассматривать и в рамках контекста их воинственных культур и анимистических религий, и в рамках более крупной картины общей жестокости жизни в восемнадцатом столетии.

Жители городов и интеллектуалы, которые испытывали благоговейный ужас от каннибализма, пыток, человеческих жертвоприношений и снятия скальпов, с удовольствием посещали публичные казни. А при них (до введения гильотины) приговоренные к казни мужчины и женщины умирали мучительной смертью в течение получаса. Европейцы не возражали, когда «предателей» подвергали варварскому ритуалу казней через повешение, утопление или четвертование, как в 1745 г. казнили повстанцев-якобитов после восстания. Они особенно не протестовали, когда головы казненных насаживали на колы перед городами в качестве зловещего предупреждения. Они терпимо переносили повешение на цепях, протаскивание матросов под килем (обычно это наказание завершалось фатальным исходом), а также телесные наказания в армии — настолько жестокие и суровые, что многие солдаты умирали под плетью.

Европейских солдат в восемнадцатом столетии заставляли повиноваться военной дисциплине плетью. Американские туземные воины вели борьбу за престиж, славу или за общее благо клана или племени. Более того, массовые грабежи, мародерство и общее насилие, следовавшие за большинством успешных осад в европейских войнах, превосходили все, на что оказывались способны ирокезы или абенаки. Перед холокостами террора, подобного разграблению Магдебурга в Тридцатилетней войне, бледнеют зверства в форте Уильям-Генри. В том же 1759 г. в Квебеке Вульф был полностью удовлетворен обстрелом города зажигательными ядрами, не беспокоясь о том, какие страдания пришлось переносить невинным мирным жителям города.

Он же оставлял после себя опустошенные районы, применяя тактику выжженной земли. Война в Северной Америке была кровавым, жестоким и ужасающим делом. И наивно рассматривать ее как борьбу цивилизации с варварством.

Помимо сказанного, специфический вопрос снятия скальпов содержит в себе и ответ. Прежде всего, европейцы (особенно — группы нерегулярных войск, подобные рейнджерам Роджерса) отвечали на снятие скальпов и причинение увечий по-своему. Тому, что они смогли опуститься до варварства, содействовало щедрое вознаграждение — 5 фунтов стерлингов за один скальп. Это была ощутимая добавка к денежному жалованию рейнджера.

Спираль зверств и встречных зверств головокружительно вознеслась ввысь после 1757 г. С момента падения Луисбурга солдаты победоносного Хайлендерского полка отрубали головы всем индейцам, попавшемся им на пути. Один из очевидцев сообщает: «Мы убили огромное количество индейцев. Рейнджеры и солдаты Хайлендерского полка никому не давали пощады. Мы снимали скальпы повсюду. Но нельзя отличить скальп, снятый французами, от скальпа, снятого индейцами».

Эпидемия снятия скальпов европейцами стала настолько безудержной, что в июне 1759 г. Амхёрсту пришлось выпустить чрезвычайный приказ. «Всем разведывательным подразделениям, а также всем остальным подразделениям армии под моим командованием, несмотря на все представившиеся возможности, запрещается снимать скальпы у женщин или детей, принадлежащих противнику. По возможности их следует забирать с собой. Если такой возможности нет, то их следует оставлять на месте, не причиняя им никакого вреда».

Но какая польза могла быть от такой военной директивы, если все знали, что гражданские власти предлагают премию за скальпы?!

В мае 1755 г. губернатор Массачусетса Уильям Шерл и назначил 40 фунтов стерлингов за скальп индейца-мужчины и 20 фунтов — за скальп женщины. Это, казалось, находилось в согласии с «кодексом» дегенеративных воинов. Но губернатор Пенсильвании Роберт Хантер Моррис проявил свою склонность к геноциду, нацелившись на детородный пол. В 1756 г. он назначил вознаграждение, равное 30 фунтам стерлингов, за мужчину, но 50 фунтов — за женщину.

В любом случае, презренная практика назначения вознаграждения за скальпы аукнулась самым отвратительным образом: индейцы пошли на мошенничество. Все началось с очевидного обмана, когда американские туземцы приступили к изготовлению «скальпов» из лошадиных шкур. Затем была введена практика убийства так называемых друзей и союзников только для того, чтобы делать деньги. В достоверно документированном случае, произошедшем в 1757 г., группа индейцев чероки убила людей из дружественного племени чикасави только ради получения вознаграждения. И, наконец, как отмечал почти каждый военный историк, индейцы стали экспертами в «размножении» скальпов. Например, те же чероки, по общему мнению, сделались таким мастерами, что могли изготовить четыре скальпа с каждого убитого ими солдата.

Наступил сентябрь 1759 г. Квебек пал. Но Амхёрст в Краун-Пойнт еще ничего не знал о решительном событии. Сейчас было уже слишком поздно для проведения военной кампании с использованием регулярных войск. Но он еще возлагал большие надежды на нерегулярные войска, призвав своего любимого офицера на совещание. Фаворитом Амхёрста был один из самых противоречивых людей на американской границе. Он уже успел проявить себя в истеблишменте британской армии и приобрести заклятых врагов в лице двух главных «игроков» в Северной Америке — сэра Уильяма Джонсона, «баронета-могавка», и бригадира Томаса Гейджа, заместителя Амхёрста и бывшего командира легкой пехоты.

Двадцативосьмилетний майор Ричард Роджерс к тому времени превратился почти в легенду в глубине страны. Он обладал ростом в шесть футов, невероятной силой, огромным и длинным прямым носом, мясистым лицом и бычьей шеей. Этот человек превратился в непревзойденного авторитета в партизанской войне с англо-американской стороны.

Враждебное отношение со стороны Гейджа и Джонсона, его соперников в деле ведения войны с использованием нерегулярных войск, объясняется профессиональной завистью. Но и многие другие затаили неблагоприятное отношение к Роджерсу, чей моральный облик и репутация были сомнительными, а амбиции — чрезмерными.

Когда Роджерсу было двадцать пять, он уже успел подать прошение о присвоение ему звания полковника и хвастливо заявлял: в будущем он будет возведен в рыцарское достоинство. Одержимый навязчивой идеей относительно победы на северо-западного направлении за один день, которая принесла бы ему состояние, этот командир славился своим легкомысленным и нечестным отношением к деньгам. Он был склонен к азартным играм и алкоголю, вечным долгам и постоянному обдумыванию планов быстрого обогащения.

За его легкомыслием скрывалась очень темная сторона, которая проявлялась в беспощадном наказании солдат под его командованием, не повиновавшимся приказам, а также в преследовавших Роджерса ночных кошмарах о том, что он умрет в тюрьме. Этот человек постоянно говорил, что такой удел хуже смерти, и было бы лучше, если бы индейцы сняли с него скальп.

Вынашивающий ненависть к индейцам, к французам и ко всем, кто им командовал, Роджерс стал известной фигурой в Краун-Пойнт. Его часто видели с глиняной курительной трубкой или пьющим горячий маслянистый ром.

Амхёрст был единственным человеком, которого он уважал. Это могло объясняться только тем, что однажды главнокомандующий сказал Роджерсу: он вообще не испытывает уважения к нерегулярным войскам, но бесконечно восхищается лично им.

Роджерс родился в 1731 г. в Массачусетсе в фермерской семье мелкого землевладельца. В конце 1730-х гг. семья перебралась в Нью-Гемпшир. Но война между Британией и Францией в 1744 г. неблагоприятно отразилась на судьбе и благосостоянии Роджерсов.

В августе 1745 г. мародеры-абенаки из поселения Сент-Франсис в провинции Квебек (на юге Канады) совершили налет на ферму Роджерсов. Семье в поисках безопасности пришлось бежать вместе с другими поселенцами в город Рамфорд, где находился гарнизон. Многим не повезло: индейцы из племени абенаков устроили засаду на отряд, состоящий из восьми ополченцев. Они убили пятерых из них, а двух солдат увели с собой для ритуальных пыток.

Роджерс слышал истории о том, что происходило с пленными солдатами: у них снимали скальпы, вынимали внутренности, отсекали все конечности (включая гениталии). Это событие вызвало у него ненависть к индейцам. Важно отметить, что когда командир местного ополчения призвал добровольцев, широкоплечий четырнадцатилетний подросток был среди тех, кто поднял руку.

В дальнейшем ненависть усугубилась в 1748 г., когда подразделение ополченцев прибыло слишком поздно для спасения от разрушения его семейной фермы в Маунталона. Даже позднее Роджерс всегда с глубокой горечью вспоминал обугленные руины, которые увидел на месте некогда процветающего хозяйства. В воздух поднимался густой дым, повсюду под лучами весеннего солнца валялся зарубленный скот, прекрасные плодовые деревья Роджерсов оказались уничтоженными, сохранилось лишь одно из них.

После окончания войны (в конце 1748 г.) юный Роберт Роджерс превратился уже в закаленного ветерана, побывавшего в сотне экспедиций. Он впитал в себя методы ведения партизанской войны. Не имея образования, навыков общения, а следовательно, непригодный для мирной гражданской жизни, этот юноша встает на путь преступного и теневого предпринимательства. Он прошел длительное ученичество у фальшивомонетчиков, затем для разнообразия занялся контрабандой.

Скрывая свою ненависть, Роджерс отправился на север, занимаясь торговлей мехами и другими контрабандными товарами с французами и индейцами племени абенаков в обмен на золото. В этих поездках он приобрел хорошее знание французского языка, получил профессиональные навыки, изучив привычки и обряды абенаков. Эти познания он приберег для будущего применения.

К тому времени, когда вновь начались боевые действия в войне между Британией и Францией (в 1755 г.), он уже приобрел непревзойденные знания о лесах, водных путях сообщения и горных перевалах обширной дикой местности между Нью-Гемпширом и югом Канады.

Война предоставила Роджерсу возможность сочетать свою подготовку в ведении военных кампаний с пристрастием к предпринимательству. Он установил связи с властями Массачусетса и предложил свои услуги по набору новобранцев в подразделения нерегулярных войск. Но поставил условие, что получит полномочия командира.

Роджерс приступил к набору новобранцев для Массачусетса. Но когда Нью-Гемпшир тоже принял решение о создании войск, он доставляет туда своих новобранцев, и губернатор удовлетворил все его требования. В апреле 1755 г. Роджерса назначили капитаном подразделения номер один предполагаемого полка Нью-Гемпшира. Он служил на реке Гудзон и в Олбани.

Губернатор Массачусетса Уильям Шерли в это время уже стал командующим в Северной Америке. Он планировал контратаковать французов под командованием барона Деско, который ранее нанес удар по силам сэра Уильяма Джонсона на озере Джордж. Шерли столкнулся с проблемой отказа своих союзников-индейцев из племени могавков от участия в военной кампании. Роджерса ему рекомендовали как эксперта по проведению операций нерегулярными подразделениями. Он выполнил разведку боем на французской территории с огромнейшим мастерством, используя приемы партизанской войны, усвоенные в 1740-е гг. Репутация агрессивного партизана, подготовленного для боев с противником, резко взлетела вверх.

В марте 1756 г. к Роджерсу пришло признание, когда Шерли пригласил его в Бостон и назначил командующим совершенно независимым вторым подразделением рейнджеров. Впрочем, его предстояло вначале создать, а далее использовать. Денежное содержание составляло три шиллинга в день, для сержантов — четыре шиллинга, для прапорщиков — пять, для лейтенантов — семь, а для Роджерса (капитана) — десять шиллингов.

Это либеральная сумма по стандартам денежного жалования для регулярной армии.

Роджерс назначил брата Ричарда первым заместителем (лейтенантом), а своего друга Джона Старка — вторым лейтенантом.

Скрытое осложнение заключалось в том, что существование отряда рейнджеров не гарантировалось; им всегда приходилось подтверждать это уровнем своего последнего подвига. Но вскоре Роджерс продемонстрировал, что он — крупный политик. Ему удалось увеличить скромное начинание в организации партизанской войны до уровня фактически десяти подразделений рейнджеров, куда входили два племени индейцев Стокбриджа (с пробританскими настроениями) со своими собственными военными вождями в качестве офицеров.

К июлю 1756 г. Роджерс добился назначения своего брата Ричарда в качестве коммандера третьего подразделения (однако тот вскоре умер, заболев оспой). К 1757 г. партизанский лидер создал еще семь подразделений. Сам Роджерс был повышен до звания майора и командовал всеми рейнджерами.

Роджерс пытался разбить индейцев в их собственной игре и превратить ведение войны нерегулярными войсками в науку особого вида. Его справочники-руководства и устные приказы содержали советы о том, где находить яблони, грушевые, сливовые и вишневые деревья, дикорастущую землянику. Имелись в них и указания по рыболовству (по ловле скумбрии и трески в прибрежных водах, а семги и восемнадцатифунтового окуня — в стремительных реках). Его солдат в зеленой военной форме обучали двигаться на коньках и снегоступах (лыжах), доставлять снабжение на санях и использовать собак для выслеживания индейцев, плавать в каноэ в ночное время и прятаться днем, а также являться на вечернюю перекличку каждый вечер с упакованным ранцем и в полном снаряжении.

Роджерс обучал рейнджеров, как выживать во время холодных дождей или при ослепляющих снегах, не разжигая костров, как избежать обморожений и снежной слепоты, как выживать на «железном пайке», как скрывать свои собственные следы и идти по следу противника, как прятать лодки и переправлять их волоком по стремнинам, как прятаться в деревьях и имитировать звуки, издаваемые животными и птицами, как молча подавать сигналы в лесных чащах.

Кодекс рейнджера состоял из девятнадцати параграфов основных положений («пулевых точек»), изложенных простым и доступным языком.

1. Ничего не забывать.

2. Следить, чтобы мушкет был постоянно начищен до блеска, а томагавк отмыт. Обеспечить запас пороха и пуль на шестьдесят выстрелов и готовность выполнить задание немедленно после получения приказа.

3. Сообщать только правду о том, что видел и что сделал. Целая армия зависит от правильности информации, доложенной вами.

4. Сколько угодно можно рассказывать небылицы о рейнджерах, но рейнджеру или офицеру лгать строго запрещается.

5. Строго запрещается рисковать, если нет ни единого шанса на успех.

6. На марше мы идем колонной по одному на достаточно большом расстоянии друг от друга, чтобы одним выстрелом нельзя было положить двоих.

7. При переходе через болота или по мягкой земле двигаемся на одной линии рядом, чтобы нас было трудно выследить.

8. На марше мы не останавливаем продвижение вперед до самой темноты, чтобы у противника был наименьший шанс напасть на нас.

9. Когда разбиваем лагерь, половина отряда ведет наблюдение, вторая половина в это время спит.

10. Взяв пленных, содержим их отдельно, пока у нас появится время допросить их, чтобы они не смогли придумать общую историю.

11. Запрещается возвращаться на базу тем же самым путем. Возвращайтесь другой дорогой, чтобы не попасть в засаду.

12. Независимо от того, идем ли мы крупным или небольшим отрядом, у каждой группы впереди на расстоянии в двадцать ярдов должен быть разведчик на каждом фланге и в тылу (тоже на расстоянии в двадцать ярдов), чтобы главную колонну не застигли врасплох и не уничтожили.

13. Каждую ночь вам сообщают о месте встрече, если мы окружены численно превосходящими нас силами.

14. Не садитесь есть, не выставив часовых.

15. Не спите после рассвета. Французы и индейцы атакуют на рассвете.

16. Не переправляйтесь через реку по обычному броду.

17. Если вас кто-нибудь преследует, сделайте круг, вернитесь на свою тропу и устройте засаду на тех, кто хотел устроить засаду на вас.

18. Не стойте во весь рост, когда на вас наступает противник. Опуститесь на колени, ложитесь, прячьтесь между деревьев.

19. Подпускайте противника по возможности ближе, чтобы можно было почти дотронуться до него. Затем пусть он получит все: прыгайте на него и кончайте томагавком.

Рейнджеры Роджерса добились больших успехов в 1756 г. Он и его солдаты демонстрировали свое презрение к французам, проехав на коньках по озеру Джордж за Тикондерога, затем спрятались в лесу, появляясь, чтобы сжечь амбары, перерезать скот и устроить засады.

Роджерс увенчал эти подвиги в октябре дерзким рейдом на Тикондерога, когда он и два рейнджера подошли прямо к часовому, одурачили его французским произношением с сильным провинциальным акцентом и взяли в плен.

Но, возможно, самым значительным достижением Роджерса был подвиг, совершенный тем летом. Он и его солдаты переправились на вельботах через озеро Джордж, протащили их волоком шесть миль через горное ущелье и спустили на воду на озере Шамплейн. Затем они спрятали вельботы, весь день сами прятались в лесу, пока сотни французских лодок искали их на озере. После захода солнца рейнджеры гребли всю ночь. Они встретили шхуну и два шлюпа, обогнали и потопили корабли, груженые вином, бренди и мукой, взяли восемь пленных.

После этого Роджерс и его подчиненные спрятали свои лодки на западном берегу и пешим ходом, прихватив своих пленников, отравились на базу. Спустя месяц они вернулись к спрятанным вельботам, весь отряд погрузился на борт и выполнил разведку озера.

Затем рейнджеры вновь спрятали вельботы (в этот раз — на восемь миль севернее Краун-Пойнт), взяли еще пленных и доставили их в форт Уильям-Генри. Аберкромби пришел в восторг: рейнджеры доказали, что британцам не придется бездельничать в зимних казармах во время великого «белого безмолвия» с ноября по март. Они могут продолжать сражаться с противником.

Смелость Роджерса привела рейнджеров к первой крупной чрезвычайной ситуации — так называемой первой «битве снегоступов». В январе 1757 г. семьдесят четыре рейнджера вышли с базы (форт Эдуард) и по снегу направились в форт Уильям-Генри. Там они провели два дня, делая снегоступы.

17 января они вышли из этого форта и направились к замерзшему озеру Джордж. 19 января рейнджеры добрались до западного берега, прошли на северо-запад и устроили бивак в горах.

На следующее утро, взяв курс на северо-восток, обогнули Тикондерога, оставаясь необнаруженными, и остановились на ночь на расстоянии пяти миль. Рейнджеры разбили обычный лагерь, очистив снегоступы от снега, сложили их в ряд, подобный снежному наносу. На них положили еловые ветки, устроили постель и в глухой час ночи улеглись спать.

На следующее утро под моросящим дождем они прошли через мокрый лес и выбрались к берегам озера Шамплейн. Здесь рейнджеры захватили несколько саней, семь солдат и шесть лодок на замерзшем озере между Тикондерога и Краун-Пойнт. Но затем выяснилось, что их обнаружили с саней, находившихся в отдалении, которые возвращались в форты противника, чтобы предупредить французов.

Это вызвало у рейнджеров замешательство. Допрашивая пленных, они узнали: в Тикондерога находится очень много французов и индейцев. Роджерс мгновенно понял, что их ожидает ожесточенное сражение. Он вернулся к своей ночной стоянке, приказал развести костры, просушить все промокшие ружья. Затем отряд отправился в южном направлении через лес. Все любимые сотоварищи Роджерса были вместе с ним: Джон Старк, Томас Спайкмен (или Спикмен), а также еще один человек, известный как капитан Кеннеди.

Днем французы, устроившие засаду, заставили рейнджеров отступать довольно беспорядочно, хотя Джон Старк и арьергард отважно прикрывали отход ожесточенным огнем. Затем соединившийся отряд окопался в естественном углублении, упорно обороняясь и отразив атаку французов. При численном превосходстве противника два к одному Роджерс опасался, что его обойдут с фланга.

Date: 2015-09-24; view: 292; Нарушение авторских прав