Политические идеи утопического социализма и марксизма

Об избавлении от оков частной собственности человечество начало мечтать с момента ее появления. Желанный «золотой век» оно видело в прошлом. Первые утопические идеи связаны с именами Евгемера, Платона и др. Концептуальное оформление произошло уже в XVI веке в работах Т. Мора («Утопия») и Т. Кампанеллы («Город Солнца»). И хотя авторы не знали о существовании друг друга (первый был лорд-канцлером Англии, а второй - итальянским монахом, который почти 30 лет провел в темнице), картина будущего, нарисованная в их работах, во многом совпадает.

Прежде всего - это республиканский строй и общественная собственность. В "Утопии", например, все произведенное (производство, по сути, шло в рамках семьи) сдавали на общественные склады, а уже оттуда выдавали всем одинаковое одеяние сроком на два года. Трапезы проходили в общих столовых. Люди попеременно занимались ремеслом и сельским хозяйством, рабочий день не превышал 4 часов.

Можно сказать, что утопический социализм был ложен в экономическом смысле, ибо это было равенство в бедности, но истинен во всемирно-историческом, так как выражал вековую мечту человечества. И по этой причине он неизбежно «обречен», на возрождение.

Утопический социализм - это «синяя птица человечества»? И да, и нет. Достичь полного социального равенства невозможно, это вне всякого сомнения. Но только стремясь к нему, можно смягчить социальное неравенство. К. Ясперс говорил, что абсолютно правильного миропорядка не существует. Это задача, которая не имеет своего завершения. Но, как заметил, М. Вебер, только стремясь к недостижимому, люди достигают чего-либо реального.

Ламартин в свое время заметил, что бывают утопии абсолютные и относительные. Абсолютные — недостижимы в принципе. А относительные утопии - это зачастую реальность завтрашнего дня.

Прежде, чем рассматривать политическую доктрину марксизма, нужно, наверное, дать ответ на вопрос - а есть ли у марксизма своя «экологическая ниша»?

Наше маятниковое, манихейское сознание признает только: да - нет, черное - белое; то молимся на идолов, то свергаем их. Такое неоднозначное восприятие марксизма идет еще и оттого, что противоречия заложены в самом учении. И в этом историческая драма марксизма. В работах Маркса одновременно присутствует и ученый, и революционер, и научность и классовость. И часто одно противоречит другому. А мы вырываем из контекста отдельные положения для доказательства совершенно разных вещей.

На Западе давно уже относятся к Марксу без предвзятости как к ученому, у которого есть сильные и слабые стороны, принимают те разработки, которые выдержали испытание временем, и отвергают несостоявшиеся прогнозы. Там давно уже различают «раннего» Маркса, автора гуманистической теории отчуждения («Свободное развитие каждого - условие свободного развития всех», что вполне в духе Декларации прав человека, принятой ООН в 1948 г.) и «позднего» Маркса, автора теории классовой борьбы и диктатуры пролетариата. Ценят первого и отвергают второго.

Чтобы показать эту неоднозначность политической доктрины марксизма, обратимся к некоторым примерам.

Считается, что один из главных постулатов марксизма - неизбежность перехода от капитализма к социализму через социалистическую революцию, причем связанной с насилием («Насилие - повивальная бабка истории»). Но, с другой стороны, в марксизме есть четкое утверждение: переход к социализму возможен только при наличии материальных предпосылок (иначе это казарменный коммунизм) и необязательно революционным путем. А в Англии в силу длительных парламентских традиций он вообще возможен в результате выборов.

Один из краеугольных камней марксизма - учение о диктатуре пролетариата. Но все рассуждения Маркса о диктатуре пролетариата - это всего лишь замечания на полях Готской программы немецких социал - демократов, т.е. nota bene. Это уже затем большевики сделали положение о диктатуре пролетариата сердцевиной всего учения. Вообще следует заметить, что в безграмотной стране из Маркса брали самое доступное и понятное: экспроприаторов экспроприируют, что в переводе на общедоступный язык - грабь награбленное, на это и была направлена революция в России.

Для доказательства противоречивости в самом учении возьмем положение об исторической миссии пролетариата. По Марксу, именно пролетариату предопределено быть не только разрушителем старого строя, но и создать новое коммунистическое общество. Возможно ли такое? Ведь во времена Маркса пролетариат был самой темной, невежественной, пауперизированной частью населения. Разрушить «до основания» такая социальная сила, безусловно, может, а вот как могут такие социальные слои созидать интеллектуальное высокоорганизованное общество?! Нонсенс.

Эта противоречивость оказалась миной замедленного действия. Теперь Марксу порой инкриминируют то, за что он критиковал, например, утопический казарменный коммунизм. А видя к концу жизни, как положение об определяющей роли базиса догматизируется и абсолютизируется, Маркс в сердцах восклицал: «В таком случае я не марксист».

Уже в наше время известный испанский социолог и философ Ортега-и-Гассет заметил, что Маркс не был марксистом, также как Иисус из Назарета не был католиком. В том смысле, что то, что часто выдается за марксизм, далеко не всегда соответствует подлинным взглядам Маркса.

В СССР вообще воспринимали Маркса через интерпретацию сталинского «Краткого курса». А по словам М.Волошина «из вечных истин стали строить казематы», превратив вековую мечту человечества о социальной справедливости и социальном равенстве в уродливую казарму. Следует заметить, что марксизм в теории руководствовался благороднейшим из устремлений человечества – идеалом построения совершенного и справедливого общественного строя. С этой точки зрения можно сказать, что перед советскими людьми была поставлена возвышенная гуманистическая цель, составляющая вековую мечту человечества. Но в действительности для реализации поставленной цели на вооружение были взяты безжалостные, антигуманные, даже преступные средства. Наверное, можно сказать, что смертный грех большевиков – это дискредитация величайшего идеала человечества. Анализ марксистского вклада в историю политической мысли можно было бы закончить словами Г. Гейне «Я сеял драконов, а сбор жатвы дал мне блох».