Марта, вторник, день

Машин было совсем немного, как будто рабочий день и не наступал. Пару раз через приоткрытое окно я слышал отдалённую стрельбу. Один раз стреляли очередями, второй раз явно бухали дробовики. Немногие прохожие, быстро идущие по тротуарам, при звуках стрельбы вжимали головы в плечи и ускоряли шаг. До Ленинградки мне удалось добраться от проспекта Мира минут за десять, максимум пятнадцать, что для часу дня в Москве, в будний день, просто невероятно. Возле стадиона «Динамо» стояло множество милицейских машин, пара омоновских автобусов. Здесь тоже что‑то происходило.

Я проехал дальше. После стадиона было вообще пусто на улице, а уже подъезжая к огромному зданию автодорожного института, я увидел двух бредущих вдоль по улице зомби. И что делать? Пустить их гулять дальше или рискнуть проблемами с милицией, но спасти их будущих жертв? Вот вопрос вопросов, когда законы расходятся с разумом. По логике, один гражданин должен спасать других, если имеет оружие и умение его применить. А по правилам я буду крутом злодеем и положительным персонажем стану лишь в том случае, если наплюю на всё. Плевать не хочется.

Я сбросил скорость, прижался к тротуару. Мимо меня проносились редкие машины, милиции не было видно. Милиция, пожалуй, не успевает по бесконечным вызовам носиться, вряд ли им будет дело до какого‑то мужика в военной форме, который застрелил бродячих мертвяков. Я протянул руку, взял «помпу». В конце концов, это легальное оружие, купленное для самообороны. Я выйду из машины, на меня нападут, хоть и без оружия, и получится эта самая самооборона. Маразм, конечно, но оправдывает поведение. Наверное.

Заглушил двигатель, выбрался, оглядываясь. Обошел машину с противоположной стороны так, чтобы ружьё не было заметно с проезжей части. Откинул приклад, передёрнул цевьё, патрон улёгся в патроннике. На этот раз я уже вёз его заряженным.

Мертвяки меня заметили. Как будто поколебавшись, оба повернули ко мне. Впереди шла молодая женщина с иссиня‑бледным лицом и следом единственного укуса на правой руке. Она была одета в халат продавца из продуктового магазина, на груди даже уцелела табличка с именем. Следом за ней, отставая метра на четыре, шёл такой же бледный мужичок в дешёвом сером костюме, классический тип «инженера на зарплате». Коротко завязанный галстук свисал до середины груди, ни пальто, ни куртки на нём не было. Этому в своё время досталось больше. Вся рубашка на груди была изорвана, пропитана уже запёкшейся кровью. Изорваны рукава пиджака, видимо, он пытался защититься, подставляя руки. И опять у обоих выделялись глаза. Бешеные? Безумные? Никакие? Не могу подобрать я этому определение, но с ними что‑то было не так, даже для мертвеца.

Я подождал, пока до женщины останется метров десять, затем вскинул ружьё, нажал указательным пальцем левой руки на кнопку фонаря, закреплённую на цевье. Сейчас пасмурно, чуть ли не сумерки, луч тактического фонаря яркий и контрастный. Пятно повышенной яркости в середине луча было прекрасно заметно, и я навёл его прямо на середину лба бывшей продавщицы. Потянул спусковой крючок. Грохнуло, толкнуло в плечо, струя дроби разнесла верх черепа мёртвой женщины вдребезги. Её отшвырнуло назад, на второго мертвяка, который тоже свалился. Кегли просто…

Я огляделся вокруг. Машины также проносились мимо, никто не бежал на выстрелы. Тогда снова перевёл взгляд на второго зомби. Он уже поднялся, сильно наклонился вперёд и очень быстро пошёл ко мне, почти побежал, открывая на ходу рот с перемазанными кровью зубами. Резвый какой! Я поймал его голову в прицел и снова потянул за спуск. Снова гулкий грохот, тяжёлый толчок в плечо и брызги мозгов с осколками кости вперемешку из его головы. И его тоже как ударом тарана швырнуло назад. Всё. С картечью не поспоришь, не хухры‑мухры. Надо бы разрядить ружьё, да чёрт с ним. Я уже стреляю на улицах, не до того, чтобы законы соблюдать. К тому же у меня в кобуре, скрытой полой анорака, нелегальный пистолет, так что…

Огляделся вокруг – машины всё так же торопились, пешеходов в этом месте не было вообще, к валяющимся на тротуаре трупам никто не торопился. Кажется, всё, Катастрофа началась, всем на всё плевать.

Я врубил первую и отъехал от тротуара. Надо валить, валить за пределы города, который скоро превратится в гигантскую ловушку для всех его обитателей. Снова донеслась отдалённая стрельба, трижды я видел милицейские машины и машины военной комендатуры, несущиеся куда‑то с включенными маячками. Было много «микрашек» «скорой помощи».

С часу на час в город должны ввести войска, никуда от этого не денутся. Скрыть и замолчать уже ничего не получится, бедствие с каждым часом становится всё страшнее и страшнее. Если бы чрезвычайные меры были приняты ещё ночью, то, возможно, удалось бы как‑нибудь стабилизировать ситуацию. Теперь же…

Зараза разошлась по городу. Ведь необязательно быть укушенным, чтобы стать носителем вируса «Шестёрка». Достаточно просто постоять рядом с другим носителем. И никто никогда не заподозрит, что заразился, ведь никакой болезни от этого не случится! Совсем никакой! Может быть, даже человек излечится от других инфекций, вирус «Шестёрка» по первым экспериментам на обезьянах подавлял ВИЧ‑инфекцию – настолько он боролся за здоровье своего носителя. И лишь когда носитель умрёт, вирус частично оживит его, не желая смиряться с гибелью носителя и своей собственной.

И что всё это значит? Это значит, что теперь для этого вируса нет границ. Он разойдётся по всему миру в ближайшие дни. Разойдётся с уезжающими иностранцами, которые будут срочно покидать терпящую бедствие страну. А там, на родине, они заразят остальных и вскоре, очень‑очень вскоре, может быть, через считаные часы, в их странах начнут подниматься мертвецы. Догадается мир принять срочные меры в виде немедленного обезглавливания всех покойников или чего‑нибудь в этом роде? Сейчас – сомнительно, лишь потом, когда станет поздно. Люди склонны покойных уважать, а вот покойные становятся склонны людьми питаться.

Насчёт себя я был уверен, что уже инфицирован. Я гарантированно заразился, когда спустился в подвал за пенопластовыми блоками и шёл мимо разбитого лабораторного оборудования. Инфицированы от меня и Лёха с Викой, и семейство Дегтярёвых. Но это не страшно, скорее даже наоборот. Тот же грипп нам уже не грозит, например, а если бы мы были наркоманами, то могли бы смело ширяться одним шприцем, и никакой гепатит нас бы не брал. Но помирать теперь нужно с предосторожностями, чтобы твои скорбные останки не проявили неуместной резвости и не повадились питаться окружающими гражданами.

В общем, как ни крути, а на дворе не только конец марта, а ещё и конец света. Остаётся бороться за то, чтобы не попасть под новую волну «естественного отбора», а постараться оказаться в числе тех, кто унаследует Землю, какой бы она ни стала после того, что грядет сейчас. А в том, что будут выжившие, что будут те, кто на развалинах старой цивилизации построят цивилизацию новую, сомневаться не приходится. Всегда и везде есть такие люди, которые выживут при любой катастрофе. Вот в списки таких людей и намерен я себя включить. Погибать категорически не согласен.

А если не погибать, то надо питать своё бренное тело. И мысль, совершив петлю, вернулась к продуктам, которыми следовало запастись. Я подумал, что самым подходящим местом для того, чтобы закупить продукты, может быть один весьма средних размеров супермаркет под названием «Проспект» на Ленинградском шоссе, в котором никогда не было много народу. Там и цены были чуть повыше, чем в других местах, и парковка похуже, просто вдоль тротуара, и зал в нём узкий и длинный, люди с тележками сталкиваются, но стандартный для любого магазина набор продуктов там был, а именно это и требуется. Затем мы сделаем ещё один, общий выезд за припасами, наверное, но нужно набрать еды на всю толпу на ближайшие несколько дней. Кто знает, как будут развиваться события?

Я подъехал к «Проспекту», размещавшемуся на первом этаже обычного кирпичного дома, припарковался, но выскакивать не спешил – уже начала появляться полезная привычка осматривать территорию вокруг. Судя по тому, что в этом месте были припаркованы всего две машины, в супермаркете должно быть пусто. Впрочем, особенно людно там никогда и не было, в основном там закупались продуктами жители близлежащих домов. Я даже забеспокоился, не закрыт ли он, но увидел открытую дверь. Тогда я снова тронулся с места и, вывернув руль, направил машину малым ходом прямо на газон, наплевав на все приличия. Раз никто не мешает, то подъеду к самому входу, и пусть кто попробует что сказать. Не хочу я машину с ружьём в салоне далеко от себя оставлять.

Дизель рыкнул чуть громче, выпустив клуб тёмного дыма из шноркеля, резина скрипнула по бордюру, и «Форанер» непринуждённо залез на газон. И через пару секунд я уже запирал машину у самого входа в магазин.

Действительно, людей в супермаркете не было. У входа стоял охранник в синей форме, за кассами сидели две женщины, ещё одна находилась в отделе цветов, громко разговаривая с бездельничающими кассиршами. Я схватил тележку и покатил её вдоль полок, методично загружая в неё то, что могло долго храниться, что немного весит и занимает мало места. В корзину я бросал спагетти, супы‑концентраты целыми упаковками, мясные консервы, отдавая предпочтение обычной тушёнке, чай, банальные соль и сахар, всё, чем принято у нас в стране было запасаться в ожидании войны.

Сочетание тушёнки и макарон даёт такое блюдо, как «шланги с мусором», оно же известно ещё и как «макароны по‑флотски», и предоставляет возможность накормить одной пачкой хорошо разваренных макарон и одной банкой тушёнки сразу четырёх человек. Если ты вынужден думать, насколько у тебя хватит запасов, то это – оптимальный вариант.

Когда я в первый раз подтащил тележку с продуктами к кассе, женщина за перегородкой даже пошутила: «К войне готовитесь, молодой человек?» Интересная женщина. Я поинтересовался у неё, слышала ли она стрельбу в городе? Та ответила утвердительно, и тогда я спросил её, почему она не делает то же самое, учитывая, что с каждым часом обстановка ухудшается? В городе стреляют, нападают на людей, вся наша генетическая память должна кричать, требуя запасаться продуктами и прятаться. Она ничего не ответила, но обе кассирши явно задумались.

Я разгрузил пакеты с продуктами в багажник машины и снова направился в магазин, толкая тележку перед собой. В этот момент в кармане завибрировал мобильный телефон. У меня уже новый номер, я сменил «симку», знают его немногие. Я разослал его эсэмэской Лёхе с Викой и Татьяне. Всё. Посмотрел на экран – там мигала надпись «Лёха». Я ответил на звонок. Точно, Лёха.

– Серый, я приволок две здоровые сумки патронов, но надо будет кое‑что отдать из того, что у нас есть, – послышался голос моего друга в телефоне. – Деньги взяли, но просят и товар. Сейчас загружаемся, на минутку забегаем домой и выезжаем следом. Шмелю дозвонился?

– Даже не пытался, – ответил я. – А вы?

– Всё ещё вне зоны, – сказал Лёха. – Уже беспокоюсь. У нас уже второго рядом с магазином завалили, и нескольких мертвяков я в городе видел.

– Думаю, с ним всё нормально будет. Застрял в своей деревне.

– Всё, грузимся и едем за тобой.

Молодец Лёха, реалист и не заморочен идеальным восприятием действительности. Если человек видит звиздец собственными глазами, то он так и говорит себе: «Это звиздец, и он, скорее всего, не лечится. Или его не будут лечить». Большинство же пытается спорить с самим собой, предполагая: «А может, пока не звиздец?», как в том старом анекдоте про ковбоя, убегающего от индейцев, и его ангела‑хранителя. Не помните? Когда уже пойманного в плен ковбоя ангел успокаивает: «Нет, друг, это ещё не звиздец. Теперь пни их вождя по яйцам!» Ковбой пинает, вождь сгибается пополам, а ангел‑хранитель шепчет: «Ну вот, а теперь – точно звиздец».

– Хорошо, будем ждать, – сказал я.

Сказал и покатил тележку дальше. На этом заходе помимо еды я загрузил в тележку ящик хорошей водки, двенадцать бутылок. Даже дети знают, что в нашей стране бывают такие проблемы, которые ни за какие деньги не решаются, а за бутылку – так и нет никаких проблем. Воду я решил не покупать, потому что в нашем дачном поселке если и есть что хорошее, так это вода из артезианских скважин, холодная и вкусная, лучше любой разливной. И пластиковые канистры для воды у меня на даче есть, так что нечего сейчас место в багажнике занимать. Набрал упакованного в полиэтилен хлеба и взял несколько буханок чёрного, исходя из идеи «сушить сухари» из него. Вообще‑то я не любитель бутербродов, даже обедать всегда без хлеба предпочитаю, но есть большая разница между понятиями «есть» и «набивать брюхо». Второе теперь становится важнее, чем первое. А когда надо питаться несколько дней семерым людям, то и хлеб необходим «для весу» в рационе.

В заключение бросил поверх всего два огромных мешка собачьего корма и мешок кошачьего. Какой брать, я заранее спросил у Ани. Не торопясь и придерживая рукой гору товара, я покатил тележку к кассам. Неожиданно от входа в «Проспект» послышался грохот, раздались отчаянные крики кассирш.

Сказать, что я «предположил нехорошее», будет неправильно. Я был «уверен в нехорошем» и даже знал, какого оно рода. Я рванул вперёд, оставив тележку, нащупывая на бегу рукоятку «Грача» в поясной кобуре.

Оказалось, что, пока я бродил между полок и набирал продукты, в магазин забрёл мертвяк, причём такой, какой не вызывал никаких сомнений в своём статусе. Часть плоти с лица была объедена, и сквозь рваные мышцы виднелись белые кости черепа. Скальп с головы частично сорван и сдвинут вбок, как косо нахлобученный парик. Глаз с правой стороны, не удерживаемый веками, вывалился и висел на жгутике нервов. Одежда пропитана уже побуревшей кровью. Один рукав прежде дорогого костюма оторван, и мышцы с левой руки тоже частично обгрызены. И он смердел, тяжело и отвратно.

Мало того, что он прошёл через дверь, но ещё и набросился на охранника, вцепившись ему в одежду и повалив того на кассу так, что не было никакой возможности его оттолкнуть. Охраннику лишь удалось упереться одной рукой в подбородок зомби, не давая себя укусить, а мертвец скулил и тянулся зубами к охраннику, причём было видно, что часть зубов представляют собой отлично изготовленный протез.

Проход между кассами закрывала тучная кассирша, замершая как соляной столп, глядя на схватку и прижав руки ко рту. Я схватил её за руку, и она взвыла от неожиданности, как сирена, но мне удалось затащить её из прохода в зал и проскочить между кассами на помощь охраннику. Охранник уже выбивался из сил, слишком в неудобной позиции он находился. Я выдернул пистолет из кобуры правой рукой, патрон был уже в патроннике. Левой рукой я вцепился в воротник того, что недавно было хорошим костюмом. Положение мертвеца не мешало выстрелу, но его голова находилась прямо над лицом охранника, и я понятия не имел, что будет, если частицы крови зомби попадут охраннику в рот, который у него был открыт и откуда вырывалось тяжёлое дыхание. Однако мертвяк слишком крепко вцепился в живого, и мне не удалось его даже на пару сантиметров сдвинуть с места. Он наваливался на свою жертву совершенно беззвучно, и это было особенно страшно.

Я сдвинулся снова чуть левее и с силой толкнул мертвяка в плечо. Это сработало, он потерял равновесие, завалившись вбок, и в этот момент я навёл ствол пистолета ему в лоб с расстояния в полметра и нажал на спуск. «Грач» слегка подпрыгнул в руке, хоть и не так резво, как ПМ, к моему удивлению, громкий хлопок эхом пронёсся по пустому магазину, а пуля пробила дыру во лбу зомби. Тот отпустил куртку охранника и свалился в проход между кассами, зацепив стенд с лезвиями для бритв с соседней кабины и с грохотом обрушив его на себя. Я взял пистолет в две руки, аккуратно заглянул туда. Всё, с этим покончено. Обернулся к охраннику, который с судорожным вздохом выпрямился, держась одной рукой за поясницу, второй опираясь на бортик кассовой кабины.

Я снял пистолет с боевого взвода, поставил на предохранитель, убрал в кобуру. Повернулся к пытавшемуся дышать охраннику.

– Слушай, ты кем здесь работаешь?

– В охране, – прохрипел тот в ответ, держась за шею.

– А где твоё оружие?

– Мы тут без оружия, только за кражами следим, – покачал он головой.

Я вздохнул. Всё понятно, от такой охраны пользы не будет.

– Краж уже не будет, – сказал я ему. – Если и будет что, то только такие вурдалаки, как этот, или вооружённый грабеж. Ни в том, ни в другом случае ты не котируешься как защита.

– И что делать? – спросил тот.

– Шли бы вы по домам…

– У нас смена только началась, – вмешалась в разговор толстая кассирша.

– Тёть… она ведь может на кладбище сегодня закончиться, – попробовал я их увещевать. – В городе беспорядки. Закрыли бы магазин, а завтра, если вдруг станет потише, открыли бы снова. Убить ведь могут.

– Нет, нет, так мы не можем, – замотала она головой, словно пытаясь отогнать вредные мысли.

Ну и как их убеждать? Я взял её под руку, подтащил к валяющемуся объеденному трупу.

– Вы это видите?

– Кто это? – шарахнулась она назад, пытаясь подавить тошноту.

– Это было человеком, пока его не покусал такой же, – объяснил я, подталкивая её в спину, чтобы дать насладиться зрелищем. – Он превратился в упыря и пытался покусать вас. Если бы меня здесь не было, он бы уже гонялся за вами вместе с вашим охранником, который бы тоже стал таким же. Закрывайте магазин, идите домой.

– Нет, нет! – снова замотала головой тётка. – Нам не положено!

Она цеплялась за свой магазин, как за осколок нормальной жизни, и готова была умереть здесь, но не уходить из него. Я повернулся к охраннику, спросил:

– У вас входные двери крепкие? Стекло небьющееся?

– Крепкие, только танком разбивать, – уверенно сказал он.

– Запри их. Каждого человека пускай внутрь только после того, как он с тобой поговорит. Эти… – я показал на валяющийся на полу труп, – …говорить вообще не умеют. Если заговорил, то, значит, нормальный. Искусанных тоже не пускай, они могут обратиться в любой момент. Усёк? Машина у кого‑то есть?

– У меня «жигуль», – ответил он.

– Женщин домой потом отвези. Пешком ходить в этом районе – смерть, я уже третьего такого за последние полчаса завалил. Понял?

– Понял, – кивнул тот, растирая отбитую углом кассы поясницу.

– Тогда пробивайте товары, и вытащим этого на улицу.

– Не надо денег, – сказала кассирша. – Вы нам жизнь спасли. Сумеем списать. Идите с Богом.

– Спасибо.

От такого предложения грех отказываться, вот я и не стал. Мы с охранником выволокли тело на улицу, бросив его на газоне перед магазином. Я специально не хотел его прятать, чтобы тёткам было постоянное напоминание, что на улице опасно. Затем я перебросил все пакеты в багажник, подкатил тележку к входу и вернулся к машине. За всё это время по улице прошли лишь два человека, почти бежавшие, и не обратили на труп почти никакого внимания. Машин тоже стало ещё меньше, даже на первый взгляд. Снова завибрировал телефон. На экране – «Таня».

– Да, золотая? – ответил я.

– Ты далеко?

Голос тихий и очень напряжённый. Мне это сразу не понравилось. Обычно звучит она вопиюще беспечно.

– В пяти минутах, к тебе направляюсь.

– Быстрее можешь?

– Могу. – Я завёл машину и тронул её с места. – Говори, где ты и что случилось?

– Помнишь комнатку со старым гимнастическим инвентарём?

– Помню, конечно.

Ещё бы не помнить. Там мы придумали и применили новую позицию для занятий сексом, с использованием гимнастического коня и параллельных брусьев, приставленных к нему. Где такое ещё сделаешь, как не на складе гимнастических снарядов? И как забудешь такой хороший и полезный склад?

– Здесь какие‑то… упыри или не знаю кто, за дверью. Я забаррикадировалась, но дверь хлипкая, со стеклом. Если полезут внутрь, не отобьюсь.

В голосе чувствуется страх, а зная Татьяну, можно заключить, что это совсем серьёзно.

– Я понял. Ещё живые люди в здании есть?

– Живые? – Её голос прозвучал удивлённо.

Ну да, она же ещё не в курсе…

– Ну, нормальные, обычные.

– Нет. Никого нет, кажется, только эти. Я пыталась милицию вызвать, но не могу дозвониться, там всё время «занято».

– Я близко от тебя, очень близко, буду очень скоро. Милиция не знает, что с такими делать, зато я знаю. В общем, держись.

– Осторожней.

– Всё нормально, я действительно знаю, что делать. Отключаюсь.

– Я жду.

Я очень, очень хорошо помнил, где этот спортзал. И был он действительно совсем рядом, буквально на противоположной стороне улицы, за высоким забором. Машин на дороге было немного, милиции в прямой видимости тоже, да и не до правил дорожного движения им уже, так что я решил развернуться на красный свет и под запрещающий знак, что и сделал. Затем придавил педаль газа. Вездеход рыкнул дизелем и набрал скорость, не быстро, но как сумел. Не приспособлен он для гонок.

Я оказался у въезда на территорию спорткомплекса уже через три минуты, тормознув в воротах, у широкой застёкленной будки. Обычно возле шлагбаума в этой самой будке сидел дежурный, но сейчас там никого не было, а шлагбаум был опущен. Таранить его машиной тоже никто не собирался, не в кино, поэтому и дураков нет.

Я поднял с пола у переднего сиденья охотничью сумку‑патронташ, где покоились пятьдесят патронов с картечью, натянул её на себя, застегнул. Подогнал я её ещё в магазине. Огляделся.

Всё так же пусто вокруг, редкие машины едут быстро, на территории спорткомплекса в поле зрения – ни единой души, ни живой, ни мёртвой. Я вышел из машины, заглушив мотор и убрав ключи в карман. Не хватает, чтобы кто‑то увёл машину из‑под носа. Так что с ключами – инстинкт. Ещё один день, и каждый внедорожник будет на вес золота. А ещё через некоторое время будут цениться лишь вот такие старички, простые и пригодные к ремонту в полевых условиях. Вообще теперь УАЗ было бы неплохо добыть, но об этом потом будем думать.

Я взял дробовик наперевес, приподнял к плечу, аккуратно, по большому кругу обошёл будку охраны. Новые ботинки тяжёлые, в пятке и носке прокладки из ударопрочного пластика, в подошве стальные пластины внахлёст, чтобы ногу не пропороть, но сама подошва «Вибрам» мягкая, двигаешься почти бесшумно. За будкой никого. Заглянул через стекло внутрь. Тоже пусто. Подергал дверь. Дверь оказалась открытой. Толкнул её, быстро вошёл внутрь. Никого внутри, два стула, телефоны, на пульте управления воротами и камерами лежит записка на большом листе бумаги: «Сами свои ворота открывайте. На хрен такие удовольствия. Я пошёл отсюда». Ну и славно, по крайней мере, этот сторож живой, не сожрали его здесь. Я нажал всей ладонью на большую грибовидную кнопку с пиктограммой шлагбаума под ней, тот плавно открылся.

Ладно, это сделано, но расслабляться не следует, как в кино, когда главный герой расслабляется, выходит откуда‑то, а тут… и сзади… и как!.. Вышел я, как и вошёл – с ружьём на изготовку, скользящими тихими шагами. Пока никого вокруг. И не надо. Не подходите близко, убить ведь могу.

Вернулся в машину, расположил дробовик прямо на коленях, снова сложив приклад для удобства, завёл мотор и, не торопясь, поехал к спортзалу, где пряталась Татьяна. Можно и быстрее, но спешка хороша при поносе, и только, даже при ловле блох она уже мешает. У Татьяны я сейчас единственная надежда на спасение, так что не следует лишать её этой надежды глупым поведением. Попутно следует рассмотреть, что делается на этой гигантской территории. Вообще я дурак, что её сюда отпустил, надо было настоять, но мозги «на боевой лад» пока ещё не перестроились, звоночки не звенят, где надо бы. А пора уже.

Так, обычно в это время здесь оживлённо, но сейчас ни души. Хотя… Впереди показалась одиноко бредущая фигура. Когда до неё осталось метров пятьдесят, я притормозил, вгляделся. Или пьяный, или мертвяк. Второе вероятней, но и первое исключать нельзя, может, кто от нервов лечился. Шаг неровный, спотыкающийся. Я снова вышел из машины, снова огляделся. Да, виден только один, больше никого. И идёт прямо ко мне. Чтобы не тянуть время, пошёл к нему навстречу, вглядываясь. Метрах в пятнадцати я остановился, прицелился в голову. Нажать на спуск, и «крышу снесёт» в прямом смысле, кулак картечи – вещь серьёзная. За последние сутки такое явление трижды наблюдал, с Оверчуком и двумя мертвяками у МАДИ. Ещё присмотрелся к бредущей фигуре, сомнения отпали. Глаза эти самые дурные и бледность. Особенно глаза. Но всё же я решил перестраховаться, крикнул:

– Стой! Замри! Скажи что‑нибудь вслух, ясно и громко, или открываю огонь!

Никакого эффекта, только чуть шаги ускорились. Ну и чёрт с тобой, золотая рыбка, плавай. Я подпустил его метров на пять, вглядываясь в мёртвую образину, после чего нажал на спуск. Гулко грохнуло, в деревьях забегало эхо. Лязг передёрнутого цевья и звук падения пластиковой гильзы. И этот мертвяк лишился верхней части черепа вместе с глазами, превратившейся в красные брызги, отлетел назад. Я снова огляделся вокруг. Никого. Это радует. Достал два патрона из патронташа, зарядил их. Теперь у меня один в патроннике и полный магазин. И пять в зажиме на ружье. Поехали дальше.

Вернулся в машину, покатил по территории. Теперь передо мной был большой бетонный куб спортзала, дорожка огибала его против часовой стрелки. Я сюрпризы не люблю, поэтому загнал «Форанер» на газон, вскарабкавшись на бордюр, и объехал поворот по большому кругу. Остановился поодаль, оглядел площадку перед главным входом. Людей и мертвяков нет, а есть собаки, целая стая. На этой территории вообще хватало бродячих собак. Днём они прятались, а ночью пытались править территорией, и многие женщины вечером боялись ходить до ворот. Вот и сейчас расположились по‑хозяйски у входа, хоть и странно это, день всё же.

Я присмотрелся к собакам повнимательней. Так, вопрос на засыпку: а могут быть собаки мёртвыми собаками? Собаками‑зомби, например? Судя по неподвижности этих собак – очень даже могут. Как не фиг делать, могут. Собаки если не спят, то неподвижными не бывают. Или язык вывален, или чешутся, или зевают, или хвостом эмоции выражают. Тем более – целая стая. А эти вообще неподвижны. Две из них стоят, но вообще не шевелятся. Остальные лежат неподвижно, как чучела. Ну и как теперь поступать с ними? Нет, главная идея мне понятна, и я не возражаю. Но их семь голов, если кинутся разом, то никакой стрелок их уложить не успеет, тем более целясь каждой в голову. А вот если опустить стекло в водительской двери, высунуть ствол ружья и так подъехать поближе? Можно повоевать, а в случае чего – дать по газам. Это идея.

Включил первую передачу и поехал к собачьей стае, сначала прямо на них, а потом чуть забирая вправо. Так они у меня всё время в секторе огня будут. И здорово я придумал, судя по всему, потому что машину собаки к добыче причислять пока не собирались, а человека в ней не замечали. Я еду, а им всё равно. Когда до них осталось не больше пятнадцати метров и вся стая отлично разместилась в секторе огня, я тщательно прицелился в самую крупную псину, размером с датского дога, но неизвестной породы. Навёл ствол прямо между ушей, потянул за спуск. Звуковой удар выстрела, движение цевья, удар выброшенной гильзы по правому колену. Дробовая осыпь ударила прямо в морду собаке, опрокинув её на бок. Тут же ловлю в прицел вторую голову, снова выстрел, толчок отдачи, перезарядка…

Пока собаки заметили, что на них напали, я успел вышибить мозги четырём из семи. Три оставшихся поступили по‑разному. Две побежали, а одна бросилась вперёд, подскочила к машине, без единого звука разинув пасть и поставив лапы на водительскую дверь. Даже у собаки глаза такие же безумные, как и у зомби людской разновидности. Из пасти пахнуло отвратительным смрадом, смесью мертвечины с какой‑то химией, что ли… Я направил дробовик ей прямо между распахнутых челюстей, нажал спуск, и мёртвую дрянь снесло назад, отбросив от машины метров на пять. А две оставшихся собаки, к моему удивлению, проявили инстинкт самосохранения – бежали. Бегали они плохо, кстати, неуклюже, какими‑то нелепыми прыжками. Я втолкнул ещё пару патронов в окошко, выпустил три им по ногам, стараясь перебить суставы. Одна свалилась, но вторая убежала.

Набив магазин дробовика патронами заново, я тронул машину с места, подъехал к лежащей, но дёргающейся собаке с перебитыми ногами и снёс ей голову выстрелом с близкого расстояния, прямо через окно, не выходя наружу. Осталась одна, и даже если она вернётся, когда я буду выходить из зала, я с ней как‑нибудь разберусь. Снова втолкнул патрон на освободившееся место.

Теперь о стрельбе. Интересно бы узнать кое‑что. Всё же не в лесу, не привлекли шум внимания милиции, например? Милиция сама с утра стреляет по всему городу, но всё же… Я ещё раз огляделся. Нет, никого. Ни мертвяков, ни собак, ни милиции, ни просто людей. Затем сдал на машине задом почти до самого центрального входа в спортзал, припарковал её чуть правее крыльца, так, чтобы удобно было добираться до водительской двери. Заглушил мотор, вышел из машины, быстро отошёл от двери здания. Не отводя глаз от дверного проёма, достал из кармана мобильный, снова набрал Татьяну.

– Ты как там?

– Прячусь, – говорит шёпотом. – Это ты стреляешь на улице?

– Я. Скоро приду к тебе. Много этих уродов внутри?

– Я троих видела. Один или два пытаются войти ко мне, поторопись, пожалуйста. И поосторожней, здесь света нет почему‑то.

– Хорошо.

Если уж Татьяна начинает паниковать, то повод есть, её напугать очень непросто. Я убрал телефон в карман, зажёг тактический фонарь под стволом «помпы». Вообще‑то сначала я думал постоять перед зданием на виду немного дольше, как‑нибудь выманивая мертвяков оттуда на открытое место, где их можно перестрелять без проблем. Сейчас ко мне ниоткуда невозможно подойти незаметно, всё просматривается хорошо и далеко. Но если дела у Татьяны ухудшаются, следует идти внутрь. То, что света нет, – это плохо. Помнится, некоторые места весьма тёмные будут, хорошо, что тактическим фонарём карабин оснастил. Я молодец. Ладно, хватит оттягивать время.

Я глубоко, до гипервентиляции лёгких вздохнул и медленно пошёл внутрь спорткомплекса. Это не на открытой местности по собакам из машины стрелять, а пострашней будет. Темно, множество дверей и непросматриваемых углов. Луч фонаря свои пределы имеет, а если он светит, то всё, что вне луча, видно ещё хуже. Я попытался точно вспомнить планировку спортзала и продумать свой маршрут. Планировка хитрая. Комната со старым гимнастическим инвентарем находится с другой стороны от большого спортивного зала, где сейчас проводятся тренировки по дзюдо. Если зал открыт, то можно пройти через него насквозь прямо к нужному месту. Если же зал закрыт, то надо будет подняться по лестнице на второй этаж, там по длинному коридору обойти его весь по окружности, спуститься снова на первый этаж, и лишь там по заваленному старым хламом, редко используемому коридору можно дойти до нужной комнаты. Такой маршрут злейшему врагу не выдумаешь и не предложишь.

Трудное место впереди, сразу за дверями. Холл сложной формы, справа и впереди гардероб, слева ещё какая‑то стойка, заслоняющая обзор, сразу три двери, из подсобки и двух туалетов, уходящий коридор к раздевалкам, ещё закрытое пространство впереди и справа две двери, только успевай вертеться. В такие места надо парой или тройкой входить, распределив сектора огня.

Я тихо вошёл внутрь, замер, быстро повернулся направо, затем перевёл луч с ярким пятном в центре влево. Но даже больше я старался слушать, чем смотреть. Мертвяки неуклюжие, тихо ходить не смогут. А вот собаки? Хоть убей, не помню, шумно двигались собаки или тихо.

Вроде бы никого. Теперь проверить, открыты ли двери в зал. Вперёд. Быстро пройти справа от стойки, ствол вниз, за неё, мало ли что там? Прицел вперёд, чуть правее… мать твою! Я просто подскочил от неожиданности, чуть не выронив ружьё. Прямо за стойкой, буквально в двух метрах от меня, стояла мёртвая бабушка. Гардеробщица, в синем рабочем халате. Стояла совершенно неподвижно, не издавая ни звука, и лишь в упор смотрела на меня своими мерзкими мёртвыми глазами. Я заметил её, но мозг не усвоил информацию из‑за этой самой неподвижности, она просто сливалась с висящей сзади одеждой.

Мы встретились глазами, и у меня мороз пошёл волной по коже. Я даже зябко передёрнул плечами, а потом выстрелил ей в лицо. В замкнутом пространстве выстрел из ружья прозвучал как из главного крейсерского калибра, эхо улетело вглубь здания и вернулось обратно. Нежить снесло, выбив из её головы целый фонтан брызг на белую стену. Пустая пластиковая гильза, выброшенная ружьём, покатилась по гранитному полу, звонко постукивая латунным донышком.

– Тьфу на тебя, нежить чёртова! – прошептал я, оглядываясь во все стороны и с трудом приходя в себя. – Вот ведь напугала, тварь!

Ещё сложное место за гардеробом, пока не зайдёшь – не увидишь, при этом дверь в спортзал прямо за спиной остаётся. Быстро вперёд, ствол вправо, никого, быстрым шагом туда, разворот назад, дверь в зал на прицел. Тихо. Вся надежда на то, что мертвяки всё же медленные, медлительней человека. Мне пришлось в прошлом зачищать здания, я очень хорошо помню, как следует двигаться. Но я никогда не зачищал здания в одиночку, и в сомнительные места можно было бросать гранаты, а потом разбираться, что там было. А гранат у меня и нет. И бросать их нельзя здесь. А если бы были? Интересно, смогла бы граната, брошенная в комнату, убить зомби? Пробить ему осколками череп? Это если «фенька», от РГД‑5 той же осколки лёгкие, они только в мягкие ткани проникают. Ему эта РГД как мёртвому припарка. А он и есть мёртвый.

Теперь проверить двери в большой зал. Всё зависит от того, каким путём идти дальше. Я тихо подошёл к ним, подёргал ручку. Заперто. Были бы они потоньше, можно было бы выбить замок из дробовика, но тут не выйдет, очень уж толстые и массивные, такие и винтовочная пуля не вдруг возьмёт. И кто такие придумал? Придётся сейчас по тёмной лестнице подниматься, на ней ни одного окна до второго этажа. Лестница в конце вестибюля, широкая, ведущая во тьму. К ней и подходить‑то не хочется. Эх, со светом насколько лучше было бы, чем с фонариком.

Стоп. А где у них рубильник, интересно? Шлагбаум электрический работал, и над самым подъездом забытая лампа светится, а внутри света нет. Почему так? Не положено. Распределительный щит всегда недалеко от входа, иначе не бывает. В любом проекте щит у входа в помещение, потому что если кто‑то входит куда‑то, а там темно, то он должен иметь возможность проверить пробки. Это аксиома.

Снова схватился за телефон, набрал номер Татьяны. Она ответила в ту же секунду, опять шёпотом:

– Да?

– Ты не знаешь, где в здании распределительный щит? Где свет отключается?

– Сразу, как в здание вошёл, налево. Дверь перед стойкой, не доходя до туалетов.

– Понял.

Телефон в карман. Вот как важно вовремя подумать. Подумать вообще важно и полезно, а вовремя – так и вдвойне. Дорого яичко ко Христову дню! Ружьё на изготовку, особое внимание дверям в туалеты. Там тихо, кажется. Ну и пусть дальше будет тихо, а всё здание мне проверять и зачищать некогда, да и неохота вовсе.

Так, прямо напротив двери в щитовую ещё одна дверь. Куда ведёт, я не в курсе. Надо будет смотреть в обе стороны. Но пока тихо, везде тихо. Только шаги моих ботинок по граниту. Хорошие подошвы, на камне вообще не скользят. И почти не поскрипывают, что ещё важнее.

Я вытянул левую руку, подёргал ручку двери в щитовую. Заперто. Но дверь лёгкая, из древесно‑стружечной плиты, обклеенная ламинатной пленкой. И замок понятной конструкции. Я сделал пару шагов назад, прицелился с расчётом, чтобы картечь ушла вправо и вниз, не повредив особо ничего с той стороны, выстрелил. Грохнуло, вспыхнуло, замок вбило внутрь. Снова в гулкой, наполненной отзвуками эха тишине звук катящейся пустой гильзы. Я подошёл ближе, толкнул дверь ногой, и та открылась. Щит прямо передо мной. Пошел вперёд!

Чёрт, тесновато здесь для ружья. Пришлось стволом оттолкнуть дверь левее, ещё шаг вперёд. Дверь дёрнулась назад, из‑за неё появилась бледная и грязная рука, вцепилась в ствол ружья, дёрнула.

– Мать! – крикнул я с перепугу, а затем прошипел: – Пусти, тварь!

Я рванул ружьё на себя, но в результате лишь вытащил из‑за двери скрывавшегося там мертвеца. Он вцепился в ружьё уже двумя руками, заскулил, оскалив зубы, и уставился мне в глаза. Пахнуло тяжёлой тошнотворной вонью. Уже привычное ощущение накатившей волны страха от взгляда нежити. И сзади послышались шаркающие шаги. Ещё один!

Я рванул ружьё ещё раз – бесполезно, тот просто повис на нём, и я подтащил его ближе. И тут меня осенило: а для чего взял с собой пистолет? Вот именно для этого, для таких случаев. Я отпустил дробовик, отскочил назад, выдёргивая «Грач» из кобуры, оглянулся. Второй мертвяк был ещё далеко, на полпути от лестницы, ведущей на второй этаж, просто эхо приближало шарканье его шагов.

Я не ставил пистолет на предохранитель, патрон был в патроннике. Для нормального стрелка это тоже хороший способ безопасно держать оружие в готовности к открытию огня. Сейчас курок спущен, чтобы взвести его, надо сильно нажать на спуск, с усилием б́ольшим, чем можно случайно к нему приложить, вытаскивая оружие из кобуры. Как в револьвере, короче. Я упёр правую ладонь в левую, прицелился в лоб мертвяку, тупо глядящему на ружьё у себя в руках. Оно мешало ему нападать дальше, заняв руки, но при этом он не догадывался его просто выпустить.

Видишь, какой ты тупой? Я плавно потянул спусковой крючок. Хлопок, гораздо более тихий, чем ружейный, но всё равно резкий, как щелчок кнута, вызвавший долгое эхо в пустом здании, синеватая дульная вспышка. Пуля ударила точно в середину лба зомби, свалила его навзничь. Я быстро повернулся ко второму, а тот уже близко, метрах в пяти‑семи. Идёт враскачку, одна нога повреждена, на ней следы укусов, поэтому трудно поймать голову в прицел, и темновато здесь. Прицел на него, один выстрел, второй, прыгает ствол, выплёвывая язычки синеватого пламени. Есть контакт! На бледном лбу чёрное круглое пятнышко появилось как будто само собой. Мертвяк упал лицом вниз, громко стукнув головой о камень пола. Я снова направил пистолет влево – мало ли кто ещё в щитовой был? Но там было тихо, труп лежал лицом вверх, моё ружьё поперёк его груди.

Не опуская пистолета, я вошёл, перепрыгнул через труп, забежал в дальний угол тесной комнатки, направив ствол в угол за дверью, но там никого не было. Выглянул наружу, но в вестибюле тоже никого. Ну и хорошо. Быстро заменил магазин в пистолете на полный, а начатый убрал в подсумок на поясе. Подобрал дробовик. А вот и он – распределительный щит. Щит как щит, только большой. Куча предохранителей с рычажками, под каждым надпись. Но сначала надо проверить два – общий и так называемый УЗО. Так и есть, общий отключён. Я протянул руку и с усилием сдвинул вверх плоский пластмассовый рычаг. И с радостью услышал, как защёлкали, включаясь наперегонки, лампы дневного света в вестибюле.

– Ура! Ититска сила, ура! – сказал я вслух. – Да будет свет, мать его яти!

Затолкал ещё один патрон в дробовик. Пусть будет полным. Двигался дальше я всё с той же осторожностью, как и в темноте, но скорость движения выросла, как ни крути. Не надо было отдельно осматривать каждый угол, освещая его узким лучом тактического фонаря – теперь всё как на ладони. Ещё раз повёл стволом за стойку, загораживавшую проход, заглянул в гардероб, где лежал почти обезглавленный труп гардеробщицы, направил ствол на мертвеца, которого застрелил из пистолета. Тот тоже не шевелился. Дальше, до самой лестницы, всё просматривалось хорошо, и я преодолел этот отрезок пути бегом.

Поднялся до середины первого пролёта, поднял ружьё, направив его на верхнюю площадку, но там никого не было. Снова пошёл вперёд, стараясь слушать, что там, наверху, но кроме своих тихих шагов, не слышал ничего. Когда поднялся почти до верха, пошёл осторожней, осматривая всё вокруг и ожидая нападения с любого направления. И опять никто не напал.

Второй этаж состоял из длинного и широкого коридора с большими окнами справа, перед которыми стояли пластиковые скамейки со спинками. Слева было несколько дверей, которые вели на балкон, идущий над всем спортивным залом по периметру. Его тоже следовало проверить. Я тихо подошёл к ближайшей двери, подёргал её. Открыто. Распахнул рывком и рывком же вошёл на балкон.

Никого на первый взгляд, балкон просматривался до самого конца, он был огорожен горизонтально идущими трубами с полированными деревянными перилами наверху, спрятаться негде. Посмотрел вниз. Электрическое освещение в спортивном зале было выключено, свет попадал в него лишь через забранные стеклоблоками окна под самым потолком. Я посмотрел с балкона вниз, увидел человеческую фигуру, неподвижно стоящую посреди спортивного зала. И справедливо счёл её мертвяком, потому что нормальный человек, услышав выстрелы, уже давно проявил бы себя, радуясь подмоге. До мертвяка было около пятнадцати метров сверху, вполне можно стрелять. Аккуратно прицелился, наведя яркое световое пятно на верх черепа так и не обращавшего на меня внимания зомби, нажал на спуск. В пустом зале грохот выстрела образовал стоячую звонкую волну, гулявшую от стены к стене несколько секунд. Картечь ударила мертвяка в голову, свалила. Не то расстояние, чтобы сносить черепа, но для того, чтобы убить, энергии и плотности картечной осыпи хватило. Шесть в помповике осталось. Я всегда считаю, непроизвольно. Полезная привычка.

Хоть и виден был весь коридор до того, как я вышел на балкон спортивного зала, но и с балкона я вернулся туда со всеми мерами предосторожности – мало ли кто успел за это время сюда пригулять? «Осторожность ещё никого не убивала!» – говорил наш ротный, и в этом вопросе я всегда предпочитал ему верить. Но в коридоре было всё так же пусто. Можно немного расслабить плечи, опустить ружьё. Руки устают от такого положения, и если есть возможность дать им отдохнуть, то возможность надо использовать не сомневаясь. И можно снова прибавить ходу.

Если бы я воевал с людьми сейчас, например, то именно длинные простреливаемые пространства отпугивали бы меня больше всего. Я бы искал укрытия и перемещался перебежками, ожидая выстрела с любого направления. Но если твой противник – животные или существа с повадками животных, такие, как эти самые зомби, то открытые пространства становятся твоим союзником. К тебе не подойдёшь скрытно, не бросишься из‑за угла, у тебя всегда есть время прицелиться. Поэтому и надо держаться подальше от углов, укрытий, поворотов.

В конце коридора была ещё одна лестница, ведущая обратно на первый этаж, но уже не такая широкая, как та, по которой я поднялся. Эта лесенка вела в царство завхоза, туда, где склады и подсобки, поэтому была узкой и незаметной. Все габаритные грузы носили туда и оттуда снизу, через открытые двери спортивных залов, а люди ходили сверху, если им что‑то там требовалось. Как, например, нам с Татьяной в тот самый памятный мой визит, когда мы сексуальной акробатикой занимались. Я тогда заехал к ней после того, как она закончила вести занятия с детской группой. Мы вчетвером собирались выехать на рыбалку в Тверскую область, и моей обязанностью было забрать её с работы. Татьяна встретила меня в халате, уже выйдя из душевой, но ещё не переодевшись, и вдруг потащила в тот самый склад, в котором сейчас пряталась, где и выяснилось, что под халатом у неё ничего нет, а наличие гимнастических снарядов добавляет много возможностей для изобретательного ума. В результате мы опоздали почти на час к ожидавшим нас Вике с Лёхой, наврав про чудовищную пробку.

Дверь на лестницу была открыта, и пролёт до следующей площадки просматривался сверху. Мне вообще не нравятся закрытые двери в зачищаемых зданиях, это уже рефлекс. Здесь, к счастью, не надо было ожидать растяжек и выстрелов из укрытия, но всё равно, велика была вероятность того, что прямо за этой самой дверью стоит безмозглая, хищная и смертельно опасная тварь, один укус которой может превратить тебя в такую же, и напрягает остатки мозгов, силясь понять, как ей эту дверь открыть. А ты ей оказываешь такую любезность. К тому же в такие моменты ты вынужден снимать руку с цевья дробовика и немедленно открыть огонь не можешь. Вообще всем этим надо заниматься в паре, а ещё лучше – действовать тройкой, прикрывая и страхуя друг друга.

Я вошёл на тесную верхнюю площадку, перегнулся через перила, посмотрел вниз. Тоже никого. Откуда‑то издалека слышен равномерный глухой стук. Навел ружьё на нижний пролёт и начал спускаться боком, не сводя прицела с открывающегося перед ним по мере продвижения пространства. Только так и никак иначе следует двигаться по лестницам. Поворот на средней площадке, дверь снизу закрыта, справа от лестницы плохо просматриваемое место. Вот не люблю я такие места. Присел на корточки, заглянул через край пролета. Пусто, только картонная коробка с какими‑то «методичками» валяется. Ну и хорошо. Тогда всё внимание на дверь. Дверь открывается от меня, поворотом ручки, не запирается. Я тихо‑тихо подошёл к ней, повернул ручку, чуть приоткрыв, отступил назад, прицелившись прямо в филёнку. Нет, никто не бросается оттуда на меня. И не надо бросаться, мы уж так как‑нибудь…

Не опуская ружья, я толкнул дверь ногой, не слишком сильно, чтобы она не отскочила назад, ударившись обо что‑то. Быстро заглянул в щель между полотном и косяком – за ней никого не было. Коридор от проёма поворачивал направо, а слева оставалось лишь маленькое пространство за самой дверью. Я заскочил в коридор, направив в него луч фонаря. Света здесь не было, в ярком луче тактического фонаря коридор просматривался до конца, но не весь. Вся правая его сторона была заставлена какими‑то коробками, старыми шкафами. Между этими завалами были ещё двери, ведущие в туалеты, в какие‑то каморки, в кабинет завхоза и ещё куда‑то. И из темноты доносился стук, как будто кто‑то колотил в дверь, и попутно – какая‑то возня. Я огляделся в поисках выключателя, сразу же нашёл его рядом с дверью, слева от неё. Тихо щёлкая, включились лампы, коридор осветился.

С дробовиком идти между всех этих завалов было неудобно, все повороты были направо, что было бы удобно лишь левше, а я левшой никогда не был. Поэтому я включил предохранитель и закинул дробовик за спину, а в руку взял пистолет. Поднял перед собой на уровне груди и пошёл вперёд. Первая дверь справа за кучей коробок и старым несгораемым шкафом. Там кабинет завхоза был. Дверь закрыта, проверять некогда, и проходим дальше. Снова коробки, ящики, старые шкафы, пожарного инспектора бы сюда. «Держи проходы свободными» и всё такое. Ещё дверь, в туалет, дверь открыта, всё внутри просматривается. Никого. Иду дальше. Дверь справа, второй туалет, закрыто, а впереди – два мертвяка, бьющиеся в закрытую двустворчатую дверь. Дверь хлипкая, со стеклом. Один из мертвяков, весь перемазанный кровью, стоит на коленях и колотит руками по деревянному полотну двери, его я и слышал всё время, второму же удалось выбить стекло, и он пытается лезть через образовавшееся отверстие, не обращая внимания на торчащие из рамы острые осколки стекла. Из‑за двери его отталкивают длинной алюминиевой палкой, явно старясь попасть в глаза, но не попадая. Ну и что делать в первую очередь? Спасать Татьяну или проверить туалет справа от себя?

Я всё же решил проверить, опасаясь оставить какую‑нибудь мёртвую тварь у себя за спиной. Татьяна пока держится, мертвяк даже плечи не сумел ещё засунуть в окно и вряд ли засунет, так что лишних десять секунд ничего не изменит. А пока не выйдешь на пространство перед дверью в туалет, не оставишь её с незащищённого своего бока, не сможешь прицелиться в зомби, ломящихся в склад, такая вот получается геометрия.

Я сделал быстрый шаг вперёд, толкнул ногой дверь в туалет. Заперто изнутри, а это значит, что там кто‑то есть. Или живой, или мёртвый, но при этом тоже очень живой. Но не услышать, как открывается защёлка, я не смогу, так что неожиданно на меня не нападёшь. Я аккуратно прицелился в голову мертвяка, сидящего на полу, прицелился тщательно, выстрелил и не промахнулся. Пуля попала прямо над ухом и опрокинула мертвеца на второго, лезущего в окно двери. Тот повернулся на звук выстрела, я снова выстрелил, но пуля попала ниже, в середину лица, толкнула его назад, сбивая с ног, но не убив. Послышался шум справа, за дверью, но звука открывающейся защёлки не было слышно, поэтому я снова прицелился и сделал ещё выстрел и ещё один, для страховки. Обе пули попали в лоб, с пяти метров промахнуться сложно, тело сползло, оставляя кровавую полосу на стене. Шаг вперёд, поворот, прицел на дверь туалета.

– Татьяна, в коридоре безопасно, выходи! – крикнул я во весь голос. – Если в туалете кто‑то живой – подай голос! В любого неотзывающегося стреляю на поражение!

– Открываю! Не стреляйте! – донёсся голос из‑за двери. Послышался звук отодвигаемой щеколды, дверь туалета распахнулась. За ней оказался маленького роста немолодой мужик в спецовке, зажимающий какой‑то тряпкой раны на левой руке.

– Ты там один? – Я кивнул на дверь, в которой мужик стоял.

– Один. Я тут прятался от этих…

Сзади с грохотом распахнулась дверь. Из склада инвентаря выбралась Татьяна, одетая уже по‑уличному, в куртке, с рюкзаком за плечами и большой спортивной сумкой в руках. Собрала всё же вещички к отъезду, молодец. Лицо спокойное, как будто не к ней сейчас ломились два оживших мертвяка. Перешагнула через них, старясь не наступить новыми белыми кроссовками в кровавую лужу.

– Привет, Серёж. Я уже вроде как вне опасности? – осведомилась она совершенно спокойным голосом.

Я вытащил магазин из пистолета, достал из разгрузки полный, вставил в рукоятку и протянул пистолет Татьяне рукояткой вперёд.

– Опасность теперь везде и всюду, – ответил я с неким оттенком патетики, а затем спросил её: – Помнишь, как пользоваться?

– За дуру держишь?

В нашей компании стрелять умели все, даже на даче составной частью развлечений всегда была стрельба из мелкашки на природе. А поездки на стрельбища… А уж в отпуске, в карельской глуши… Лучшим стрелком среди нас Татьяна не была, но умела обращаться с оружием хорошо. Она со всем обращалась хорошо, что ни дай в руки.

– И вот ещё… на… держи… – Я вытащил частично опорожнённый магазин, тоже протянул ей.

– Спасибо.

Она быстро, но крепко поцеловала меня в губы. Я сам снял с плеча дробовик и снова повернулся к мужику в спецовке, спокойно ожидавшему окончания нашего разговора.

– А с рукой у тебя что?

– Завхоз наш, Геннадий Федорович, покусал, сволочь, – ответил тот.

Я что‑то такое и предполагал, но всё равно жалко мужика. Видимо, я в лице заметно изменился, потому что мужик посмотрел на меня, спросил:

– А что? Плохо?

– Очень плохо, – кивнул я. – Нельзя им давать себя кусать.

А что тут ещё ответишь? Успокаивать, говорить, что все будет хорошо? Так он сам вскоре всё поймёт.

– Да разве я давал? – возмутился тот. – Я к нему в кабинет зашёл, а он из угла как кинется! Морда в крови, зубы оскалены, я чуть в штаны не накидал. Пока я от него отбивался, он и покусал.

– Как чувствуешь себя?

– Хреново, – вздохнул мужик. – Тошнит что‑то. Погоди… это ты к чему всё?

Я промолчал, глядя в сторону. Язык не поворачивался ответить. И что с ним теперь делать? Вести этого человека с собой было бесполезно, ему оставалось жить совсем недолго. Бросить здесь, чтобы он потом обратился, тоже нехорошо. А застрелить ещё живого… это вообще ни в какие ворота не лезет.

– Ты чего молчишь? – спросил мужик в спецовке снова. – Я что, тоже… таким же?

– Таким же, – кивнул я. – Извини, не буду врать.

– Скоро? – немного помолчав, спросил он.

– Скоро. Ладно, пошли с нами, – принял я решение.

В конце концов, он ещё живой, нельзя бросать его. Пусть пока с нами идёт, а дальше… посмотрим.

– А если я в такого же по дороге превращусь? И на вас кинусь? – Мужик держался удивительно спокойно.

– Сперва для этого помереть надо. Так что успею среагировать.

– Понял. Это… – Он показал на два трупа у дверей в склад. – Они мёртвые?

– Сейчас или?..

– Когда ходили.

– Мёртвые, – подтвердил его догадку я. – Мертвее некуда.

– Ты, парень, вот что… – Мужик помолчал, пожевал губами, затем продолжил: – Если помру, то ты мне просто встать потом не дай, хорошо? Не хочу в таком виде землю топтать, я человек всё же, не тварь.

– Договорились.

А что я могу ещё для него сделать? Да и я был бы рад, случись со мной такое, чтобы кто‑то оказал такую услугу и мне.

– Тогда пошли, – сказал мужик. – У меня ключи от зала есть, я вас короткой дорогой проведу. Только там в зале тоже один был, я поэтому туда не пошёл.

– Я его уже завалил, с балкона.

– Тогда пошли.

Мужик достал из кармана спецовки связку ключей, отпер замок на боковом входе в спортзал, открыл дверь. Я оттёр его в сторону, вошёл первым. Осторожность лишней не бывает. В зале было пусто, лишь посередине недвижимо лежало тело застреленного зомби. Крови на полу почти не было.

– Никого, пошли.

Мы быстро пересекли зал, подошли к главным двустворчатым дверям. Мужику было плохо, он был весь в поту, тяжело дышал. Он отпер и эти двери тоже. Я попросил открыть их по моей команде, затем поднял дробовик, сказал: «Давай!» Мужик вцепился в одну створку, Татьяна во вторую, они резко распахнули двери. За ними никого. Я быстро вышел в вестибюль, готовый выстрелить, но там никого не было.

– Пошли.

Со всеми предосторожностями я пошёл на крыльцо, ни на секунду не опуская ствол, Татьяна тоже держала пистолет двумя руками в готовности к открытию огня в любую секунду, как я её учил. Дядёк в спецовке шёл следом.

– Оружие бросили, быстро! – услышали мы команду, которая, впрочем, неожиданной для нас не была. Тот, кто её отдал, был уже у нас на прицеле.

Возле крыльца стоял бело‑синий милицейский «уазик», а возле него – двое в форме, молодые, один в звании младшего сержанта, второй вообще с погонами рядового. Я, кажется, никогда и не видел таких в милиции. У обоих АКСУ[6]в руках, направленные от груди в нашу сторону, картинно, но не эффективно. Дойди до драки – скорее всего, я успею уложить их обоих. Фонарь моего ружья светил прямо в круглое упитанное лицо младшего сержанта, заставляя его щуриться. Татьяна целилась во второго. Мне показалось, что она заколебалась после того, как разглядела, кто у неё на мушке, но я громко сказал:

– Не вздумай опустить ствол!

Татьяна колебания отбросила, и хватка снова окрепла.

– Вам что нужно? – спросил я стражей порядка.

– Сдайте оружие, предъявите документы, – заявил младший сержант.

– Ещё пожелания? – с долей ехидства поинтересовался я.

– Оказываете сопротивление? – важным голосом спросил он.

Все знают такой тип стражей порядка, причём всегда из числа молодых. Именно они идут служить в милицию, точно зная, что будут обирать пьяных, брать взятки, вымогать деньги у задержанных, бесплатно обслуживаться у проституток. Тяга к мелочной власти, внутренняя неуверенность в себе. Смелости нет, но есть глупая самоуверенность, диктуемая статусом.

– Сержант, ты бы делом занялся, – сказал я ему. – Нас тебе не задержать, так лучше иди по своим делам.

– А то что, стрелять в милицию будете? – последовал встречный вопрос.

Сказано как бы грозно, но уверенности в голосе – ноль. А как и вправду будем?

– Ты, сержант, видать, ещё не понял ничего, – вздохнул я. – Нет больше твоей милиции, или через пару часов не будет больше. И формой своей ты уже никого не поразишь. Ни формой, ни ксивой. Люди сами себе власть, раз власть государственная их защитить не может, так что угомонись. Лучше людей иди спасай, кого ещё возможно, а мы за себя постоять можем, в отличие от других. А насчёт разоружать кого… думаю, что лучше этого не делать тебе. Люди становятся нервными, могут и пришибить. Или самого разоружат. Мне вот твой «укорот» очень нравится, например. Пригодился бы.

При этом я не отводил ствол ружья от лица сержанта, чтобы у того все время была возможность заглядывать в него, в чёрный широкий провал ствола, представляя, как оттуда шарахнет картечью, если он поведёт себя неправильно. И ещё я был уверен, что, пока оружие и у нас, и у них направлено друг на друга, милиционеры не выстрелят, побоятся. А вот если мы с Татьяной стволы опустим, то тогда тот же сержант выстрелит сразу, у него это в глазах читается. Выстрелит со страху, чтобы перестать бояться и доказать самому себе и младшему коллеге свою крутость. А пока там читалось сомнение. А сомнения вообще полезны, особенно таким, как этот – умственную деятельность стимулируют.

– А ты что предлагаешь? – с напором спросил он. – Там на дорожке трупешник лежит почти без головы, убийство налицо, нам это так оставить? И вызов был на стрельбу.

Ага, уже спрашивает, что я предлагаю. Мыслит конструктивно, можно сказать. Нет, не врал тот мужик из Чикаго, который говорил, что добрым словом и револьвером можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом. Особенно по отношению к таким, как мой собеседник нынешний. Рядовой‑то тихий, уставил на нас автомат и побледнел, и руки дрожат.

– Это я его, он из этих, от кого все проблемы в городе, – ответил я. – Там в зале ещё штук пять таких лежит, и собак видишь? Тоже такие же были.

– А ты что здесь делал? – углубил переговорный процесс младший сержант.

– Я за своей девушкой приехал, она из‑за этих тварей выйти не могла, – вполне вежливо ответил я. – Кстати, а к нам подкрепление.

Действительно, вдали на аллее показался грязный серый «крузак» несгибаемо‑внедорожной конфигурации, дальний родственник моего «Форанера». Молочный брат, так сказать. Ситуация разрешалась в нашу пользу. Сержант, не опуская автомат, обернулся:

– Это кто?

– Друзья, и все с оружием, – заявил я. – Лучше давай стволы опустим, а то они не поймут с ходу, что здесь делается, мало ли что подумают? Занервничают, стрелять начнут. В тебя.

– Давай ствол в землю, ставь на предохранитель, – скомандовал сержант своему напарнику и сам проделал то же самое со своим оружием.

Ну и мы тоже опустили оружие. Жест доброй воли, так сказать. Теперь‑то они уже точно не рыпнутся, это без вариантов.

– Оружие‑то у вас откуда? – спросил сержант. – Мне уже по‑любому рапорт писать.

– Оружие легальное, на каждый ствол разрешение, – приврал я, давая тем самым сержанту путь к отступлению. – Чистая самооборона, всё законно.

Неожиданно в разговор вступил мужичок, который вышел с нами из спорткомплекса и о котором, ввиду накалённых страстей, успели забыть.

– Слышь, сержант, правда это. Я думал, что хана нам там, если бы этот парень с ружьём не пришёл. Видишь, что сделали со мной? – Он показал милиционерам искусанную руку, из которой продолжала течь кровь.

Я присмотрелся к нему. Мужик выглядел плохо, был очень бледным, его покачивало. Судя по всему, оставалось ему недолго.

«Крузак» подъехал к нам вплотную, фырча дизелем и грызя асфальт покрышками. Из него вышли Лёха и Вика, оба в «горках», разгрузках и с «Сайгами» в руках – это у них типа семейное оружие такое. В шапочках‑«чеченках» и штурмовых перчатках – даже не поймёшь, кто такие, городские рейнджеры просто. У милиционеров при виде такого численного превосходства противника агрессивный настрой исчез совершенно. Сержант спросил:

– А что происходит? Нас из Подмосковья в город вызвали, вообще‑то мы из Солнечногорска.

Я глянул на номера милицейской машины – действительно, областные, своей милиции городу уже не хватает. Оперативно призвали подкрепления, только вот… а в самом Солнечногорске как? Скоро будем проезжать через него, увидим.

– А что ты вообще знаешь? – спросил я его.

– Знаю, что в городе или беспорядки, или психи разбежались, а толком ничего не сказали, – ответил сержант, вешая автомат на плечо. – И похоже, что толком и не знает у нас никто. Дали команду поддерживать порядок, пресекать попытки насилия, отбирать у граждан оружие. Всё.

Понятно. Подкрепления ввели, но нацелить их на что‑то полезное не хватило ума. Я снова бросил взгляд на мужика в спецовке. Тому, судя по его виду, уже недолго оставалось. Жалко дядьку, но… уже ничего не исправишь. Он стоял, покачиваясь, вид был отрешённый. Я подошёл к нему, наклонился, шепнул на ухо: «Ты бы, друг, сел пока вон туда, на скамейку. Извини, но ты уже вот‑вот… Мне неудобно тебе говорить, но… И упасть можешь». Тот не дал мне даже закончить, просто кивнул и очень спокойно сказал: «Я понял. Ты помнишь, что обещал?» Затем отошёл на скамейку, стоящую метрах в десяти, и присел на неё, продолжая удерживать намотанную на руку тряпку.

Я повернулся к милиционерам:

– Смотри на него, сержант, сейчас сам всё поймёшь. В городе эпидемия вот этого самого, завтра уже во всём мире начнётся.

– Что за эпидемия?

Сержант явно не владел ситуацией. Неужели его начальство настолько до сих пор было не в курсе или просто не считало необходимым информировать подчинённых? Его московские коллеги уже явно поняли, с чем имеют дело, так что недостаточную информированность прибывших к ним на подкрепление можно отнести лишь на просчёты высокого начальства.

– Сейчас сам всё увидишь, минут пять осталось, не больше. И вас касается! – Я обернулся к друзьям. – Я хочу, чтобы вы увидели всё сами, своими глазами, что нас ждёт.

– Серёг, мы же видели сегодня, – сказал Лёха.

Ага, видел он, как же. Видел труп на тротуаре, а вот то, что это на самом деле…

– А теперь и поучаствуй, – тихо сказал я ему, так, чтобы раненый не услышал.

Мужик достал из нагрудного кармана спецовки пачку «Золотой Явы», вытащил сигарету, но никак не мог прикурить трясущимися руками. После того, как он впустую крутанул колесико несколько раз, я подошёл к нему, взял у него из рук маленькую прозрачную зажигалку, щёлкнул, поднёс огонёк к сигарете. Тот затянулся, кивнул, сказал: «Спасибо». Я вернул ему зажигалку, подумав при этом отрешённо, что и зажигалок нам тоже не мешало бы запасти, и отошёл к выстроившимся почти что в шеренгу людям. Все молчали, молчал и сидящий на скамейке мужик, глядящий куда‑то в небо. Он даже не докурил сигарету, не успел. Минуты через три она выпала у него из пальцев, а сам он завалился на скамейке вбок, протяжно вздохнул и скончался.

– Он умер, – сказал я, обращаясь ко всем. – Теперь смотрите на него.

– И что? – спросил сержант с оттенком недоумения.

– Просто смотри. Сейчас всё поймёшь.

Тот пожал плечами, повернулся к сидящему на скамейке. Так в молчании мы провели минуты две. Затем мертвец на скамейке вдруг открыл глаза и уставился на стоящих перед ним людей.

– Твою мать! – охнул сержант и даже попятился назад, вскидывая автомат, после того, как встретился с ним взглядом.

Да и все остальные не промолчали. Никто из них до этого не смотрел в глаза воплощённой смерти. Мертвец начал было приподниматься на скамейке, но координация его движений была пока нарушена, и он просто свалился с неё. Встал на четвереньки. Опёрся рукой на сиденье и поднялся на ноги, затем обернулся к людям, как‑то тихо заныл и переваливающейся походкой пошёл к ним.

– Ну что, сержант, стреляй ему в грудь. Он сейчас кусаться начнёт, – сказал я милиционеру, попутно приподняв ствол ружья, чтобы в случае чего самому поставить в этом спектакле точку. – Только в грудь давай, для начала.

Сержант вскинул автомат и нажал на спуск. Грохнула короткая очередь, лёгкие и быстрые автоматные пули ударили зомби в середину груди, пробив его насквозь и выбив из его спины кровавые фонтаны, но тот даже не покачнулся. Сержант выстрелил в него ещё раз, к нему присоединился рядовой, но попадания в грудь даже не задержали приближающегося мертвяка.

– Татьяна, теперь ты, в голову! – скомандовал я.

Татьяна прицелилась, хладнокровно выждала момент и, когда их отделяло друг от друга не более трёх метров, выстрелила. Хлопок «Грача» был тише, чем автоматные выстрелы, но мертвяк, обзаведясь отверстием в лобной кости, рухнул навзничь. Все опустили оружие.

– Видели все? Видели всё? Ес

Date: 2015-09-25; view: 295; Нарушение авторских прав