ГЛАВА 31. Следующей ночью члены общины Равин собрались на ежегодное празднование Ламент, чтобы почтить смерть и реинкарнацию

Следующей ночью члены общины Равин собрались на ежегодное празднование Ламент, чтобы почтить смерть и реинкарнацию, а также воздать дань умершим близким. Ожидался ужин, после которого проводился ритуал по установлению связи с покойными.

Равин была грустная и напряженная, обычное удовольствие, которое она получала от подобных ужинов с общиной, почти сошло на нет. Еще детьми они с Сориной ждали, когда им исполнится двадцать один год и их допустят к этим чудесным таинствам. Когда ей было десять лет, а Сорине семь, они тайком выбирались из своих комнат, чтобы понаблюдать. Двери гостиной были открыты, и с верхних ступенек лестницы открывался отличный вид.

Равин считала, что, если бы их с сестрой поймали, Сорину бы точно не наказали. Равин тогда бы сказала, что это была ее идея, хотя на самом деле они придумали это вместе. Взрослые, безусловно, подумали бы, что зачинщиком была Равин. Ведь, по общему мнению, она была упряма и неисправима. В десять лет Равин еще не понимала, что значили эти слова, но мама и учителя в школе так говорили, поэтому она считала, что это правда.

Но их не поймали. Согнувшись, сестры часами сидели босиком в розовых ночных рубашках, выглядывая из‑за перил. Они обе были очарованы, но каждая по‑своему: Сорина восхищалась красивыми нарядными женщинами и привлекательными мужчинами в смокингах, а Равин просто испытывала чувство сопричастности. Горячее братство и крепкие узы, соединявшие членов общины, дарили ей умиротворение, которого она не испытывала ни дома, ни в школе.

Когда Равин исполнился двадцать один год – на три года раньше, чем Сорине, – после каждого ужина она развлекала сестру деталями вечера, а Сорина слушала с восторженным вниманием, ее широко раскрытые голубые глаза горели от восхищения. Отсутствие Сорины на сегодняшнем вечере только усиливало пустоту внутри Равин и страдание в ее сердце. Без восторженных глаз сестры эти вечера уже никогда не будут такими, как прежде.

Место Гвендил тоже было пустым. Где же ее мать? Она никогда не пропускала подобные вечера. Равин немного заволновалась, но потом успокоилась. Какие бы проблемы ни были у матери, виновата в них была она сама.

Стол Ваноры был накрыт кружевной скатертью цвета слоновой кости с тонкими золотыми нитями. На трех золотых подсвечниках, один посредине и по одному с каждого конца стола, стояли высокие конусообразные свечи тоже цвета слоновой кости. Свет от их пламени делал гостиную еще более элегантной. Из кухни доносились очень аппетитные запахи (хотя Равин не могла до конца распознать их): разные виды жареного мяса и аромат ванили от всегда восхитительного десерта, приготовленного Минди, поваром Ваноры.

Как всегда, вечеринка была очень элегантной и прошла в задушевной атмосфере. Элсбет, одетая в шелковое лиловое платье, была очень красива сегодня, Адалардо сидел возле нее такой сияющий в своем черном смокинге и лиловой рубашке того же оттенка. Платье Равин было из изумрудно‑зеленого шелка, очень длинное, облегающее, с открытой спиной. Ванора восседала во главе стола в блестящем серебряном платье с жатым воротником, который подчеркивал ее огненно‑рыжие волосы.

Равин старалась участвовать в беседе, но ее мысли были о Нике и о том поцелуе. Она могла поклясться, что все еще чувствовала прикосновение его губ и тепло его тела. Девушка покраснела и заерзала на стуле.

Она боролась с этим чувством, каким бы приятным оно ни было. Влечение к Нику было неожиданным и нежелательным, и она не знала, что с ним делать. Однако… другая мысль заставила ее улыбнуться: Сорине было бы приятно узнать об этом после всех ее попыток сосватать сестру. Она всегда хотела, чтобы Равин нашла кого‑то, кому могла бы доверять.

Взгляд девушки упал на пустующее место Сорины, и сердце защемило от желания увидеть сестру, поговорить с ней, обнять ее еще хотя бы раз. Стараясь сдерживать подступающие слезы, Равин отвела взгляд от пустого стула и… встретилась с пронизывающим взглядом Ваноры.

Глаза Ваноры выражали… Что это? Разочарование? Злость? Равин не могла бы сказать с уверенностью, но на лице этой женщины не было обычной доброты. Равин почувствовала смутное беспокойство. Неужели Ванора узнала о ее поступке? Узнала, что произошло с серийным убийцей, с извращенцем, похитившим маленького мальчика, и с Дональдом Мозесом? Последнее время Равин часто сталкивалась с подонками. Она вела себя импульсивно, пытаясь исправить предыдущие ошибки. Этим она могла скомпрометировать общину, ведущую замкнутый образ жизни, к тому же во время ритуала ощущалось чье‑то подлое присутствие, а все, без сомнения, потому что Равин нарушила правила общины.

Ванора взяла слово, и шум стих, а все взгляды устремились на нее. Она подняла бокал вина. Приглушенный свет свечей отражался в темно‑бордовом напитке.

– Спасибо, что пришли, друзья мои. К сожалению, не все наши близкие находятся с нами. – Глаза жрицы, почти того же оттенка, что и ее платье, блестели от слез. Трогательная улыбка промелькнула на накрашенных красной помадой губах, прежде чем Ванора продолжила: – Мы здесь не для того, чтобы оплакивать ушедших, а чтобы радоваться жизни – общаться, объединяться в братство с теми, кого мы любим.

Члены общины подняли бокалы за этот тост, общение возобновилось, а к столу начали подавать блюда.

Наконец ужин подошел к концу, и члены общины, разогретые и насытившиеся обильной едой и еще больше вином, поднялись со своих мест. Ванора подошла к Равин и взяла ее за руку.

– Перед ритуалом я хотела бы поговорить с тобой минутку.

Равин кивнула, и ее охватило мрачное предчувствие. Желание Ваноры поговорить наедине могло означать только одно: у Равин были проблемы.

Жрица провела ее в свою комнату, вытащила тонкую сигару из инкрустированного драгоценными камнями портсигара. Она прикурила ее с помощью золотой зажигалки, и воздух наполнился ароматом вишни. Равин опустилась на небольшой черный стул и стала ждать.

Ванора села на диван и удовлетворенно выдохнула. Затем довольное выражение исчезло с ее лица, и она наклонилась вперед, беря в руки газету с кофейного столика.

– Не хочешь объяснить? – спросила она, резко протягивая ее Равин.

Девушка мельком посмотрела на газету, которая была раскрыта как раз на статье о попытке похищения ребенка. Равин показалось, что ее легкие на мгновение застыли, когда она прочла заголовок: "ПОХИТИТЕЛЬ РЕБЕНКА УДИВИТЕЛЬНЫМ ОБРАЗОМ ОБЕЗВРЕЖЕН ДОБРЫМ САМАРИТЯНИНОМ".

Сердце Равин болезненно опустилось к животу, и она громко сглотнула.

– Я… это было…

– Я знаю, что это было, Равин. Ты использовала свои чары, чтобы ранить этого человека.

– Он похитил ребенка, приставил пистолет к его голове. Я обязана была что‑то предпринять.

Ванора недовольно покачала головой.

– Ты была не обязана. Ты имела право вмешаться, остановить его. Но обязательно ли было причинять ему боль? Так ли необходимо было ломать ему руку? Разве ты не могла просто ослабить его запястье и заставить его выбросить пистолет?

Да, могла. Но первый порыв оказался другим. Равин боялась признаться в этом даже себе самой, но ей хотелось навредить этому мерзавцу. Хотелось заставить его страдать за то, что он сделал. За то, что он собирался сделать снова. Она не могла сказать об этом Ваноре.

Равин пожала плечами.

– Я не подумала…

– Грустно это осознавать. – Губы Ваноры сжались от раздражения. – Ты вообще не думала. За это тебя могут исключить из общины, разве ты не понимаешь?

Равин не могла произнести ни слова, поэтому только кивнула. Как разозлилась бы Ванора, узнай она еще и о Железном Дровосеке. Она бы побагровела. За все время, что Равин знала Ванору, та никогда не теряла самообладания и уж тем более никогда не злилась на нее. Но все это было объяснимо. Равин поступила неправильно.

Что же с ней случилось? Вопреки жестокости, которую она наблюдала дома, она была воспитана в общине на идеалах мира и добра. За последнее время она дважды нарушила их. Честно говоря, Равин знала, в чем была проблема: она стала слишком близка со смертными и их миром.

– Я всегда считала тебя наиболее вероятной моей преемницей, когда придет время, – сказала Ванора более мягким голосом. – А теперь я уже не знаю. Как будущая верховная жрица ты должна строго следовать заветам общины.

– Да.

Лучик надежды затеплился в душе Равин. Она всегда мечтала однажды стать верховной жрицей, но никогда и представить себе не могла, что Ванора выберет именно ее. Верховная жрица не имела права выходить замуж, не могла иметь отношений с мужчиной. Всю свою энергию и любовь она должна отдавать общине. Это означало, что они с Ником никогда не смогут…

Но это же отлично! Ни к чему ей сближаться с Ником. Это будет губительно по многим причинам.

Будто прочитав ее мысли, Ванора сказала:

– Ты же сейчас никем не увлечена, правда? Я знаю, что ты молода, но, кажется, после неудачи с Кейни любовные отношения тебя больше не интересуют.

– Нет. Совсем нет, – заверила ее Равин.

– Если обстоятельства не изменятся, я назову твое имя на совете, когда придет время, но… – она постучала накрашенным ногтем по газете, – подобные случаи больше не должны повторяться. Жестокий земной мир предлагает много соблазнов, но мы обязаны противостоять им. Мы не можем позволить, чтобы эта порочность влияла на наши эмоции, затягивала нас. Если кто‑то сталкивается с подлостью, он должен преодолевать ее с помощью нашего учения, не опускаясь до мести.

Равин неохотно кивнула. Она понимала, что Ванора говорила правду, но ее сердце хотело, чтобы виновные заплатили – она хотела заставить их прочувствовать боль и страдание, которые ощущали их жертвы. И хотя девушка знала, что ее жажда мщения может помешать ей стать верховной жрицей, она понимала, что не остановится. Она не могла остановиться. По крайней мере, пока еще один монстр не будет схвачен или уничтожен.

Некоторое время спустя Равин стояла на месте для проведения ритуалов в окружении членов своей общины среди деревьев с опавшей листвой. Она много раз принимала участие в ритуале Ламент, но никогда еще он не имел для нее такого огромного значения.

Пар шел от котелка, стоявшего на алтаре, несмотря на то, что под ним не было огня. Члены общины пристально всматривались в дым, и, в то время как Ванора произносила их мольбы, они могли видеть очертания лиц своих умерших близких. Равин молилась о том, чтобы увидеть Сорину и чтобы, умерев, ее сестра каким‑то образом была так же счастлива, как и при жизни. Это казалось невероятным. Мелодичный голос Ваноры нарушал ночную тишину.

– Мы собрались здесь, чтобы почтить своих близких. Мы умоляем тех, кого любим, присоединиться к нам еще раз, хотим встретить их в наших следующих жизнях. Мы берем эти свечи и зажигаем их от свечи жизни.

Один за другим каждый член общины сделал шаг вперед и прикоснулся пламенем своей конусообразной пурпурной свечи к свече Ваноры. Пурпур символизировал силу призываемых духов и связь пришедших душ.

Когда все снова стали в круг, ведьмы закрыли глаза и, прислушиваясь, принялись ждать. Ветер утих, и Равин слышала вокруг звуки леса: шорох – наверное, шаги маленького животного, журчание протекающего недалеко ручейка, крик совы. Равин думала о Сорине, молясь, чтобы ее сестра появилась.

– Мы заклинаем тебя, – продолжала Ванора, – Богиня умерших духов, покажи нам сейчас тех, кого нет в живых. Тех, кто хочет, чтобы его увидели.

Равин открыла глаза и уставилась на дым от медного котелка. Она смотрела, как движется пар, который, казалось, приобретал какие‑то формы и образовывал нечто иное. Девушка затаила дыхание, про себя желая, чтобы появилось лицо Сорины.

Она была до того сосредоточена на этом желании, что сначала не заметила, как затихло все вокруг. Затем запах серы наполнил воздух и, казалось, земля задрожала под ногами. А дым от котелка снова стал всего лишь дымом.

Что произошло? Сердце Равин заколотилось сильнее, она и остальные члены общины подняли головы и огляделись вокруг. Из‑за деревьев к ним приближалась фигура в капюшоне.

Призрак быстро подошел, и сердце Равин лихорадочно забилось. Это не был дух, которого они хотели вызвать. В нем было что‑то зловещее, она это почувствовала. Напряжение в теле усилилось, и Равин посмотрела на Ванору, ища у нее поддержки.

На лице верховной жрицы отразилось отвращение… Она узнала его? Это был кто‑то – что‑то, – с кем она была знакома!

Равин устремила взгляд на фигуру, которая теперь уже стояла возле котелка. От ее шагов листья закружились сильнее и появился черный пепел, маленькими частичками парящий в воздухе и опускающийся на землю. Равин почувствовала, что в этом черном пепле присутствовало зло. Она не могла сказать, как это поняла, – просто знала.

Голова непрошеного гостя была опущена, затем он поднял ее и откинул капюшон. Ком образовался в горле Равин. Кейни! Он подержал руку над паром от котла, и Равин почувствовала запах обожженного тела.

Кейни скривился, но руку не убрал. Через несколько секунд он опустил ее. Кожа на руке сильно покраснела, в некоторых местах стала почти черной, сморщенной и начала покрываться волдырями. Вне всяких сомнений, это было мучительно больно.

Улыбнувшись, Кейни провел рукой в воздухе. Сразу после этого движения кожа стала такой же, как прежде, – ожоги исчезли. Ропот толпы нарушил удручающую тишину.

Раздался голос Ваноры, сильный и бесстрашный:

– Что ты здесь делаешь? Ты же знаешь, что тебе нельзя тут находиться.

Взгляд Кейни был устремлен на Равин, но он ответил жрице:

– Я хожу, куда захочу. У меня есть власть проникать на любой ритуал, в любое время, в любой точке мира. Ваши жалкие заклинания не могут остановить меня. – Он подошел к Равин и встал прямо перед ней. – Ты моя, – прошептал он. – Однажды ты поймешь это. Ты будешь править вместе со мной. Для нас не будет ничего невозможного. Ты нужна мне.

Равин покачала головой, но она не была такой сильной, как Ванора.

– Ты мне противен, – сказала девушка дрожащим голосом. – Зло ужасает меня. Я никогда не буду твоей.

Глаза Кейни горели яростью.

– Кажется, ты еще не поняла, какими способностями я сейчас обладаю.

Он повернулся и вдруг очутился перед Ванорой. Равин напряглась, испугавшись, что он может сделать что‑нибудь с этой немолодой уже женщиной. Но Кейни просто задал ей вопрос.

– Болит?

Его голос был мягким и насмешливым. При тусклом свете луны и свечей Кейни смог различить выражения, сменившиеся на лице Ваноры. Вначале смущение, затем потрясение, потом что‑то вроде отчаяния.

– Рак, – продолжил Кейни. – Он уже причиняет тебе боль или пока что ты ощущаешь только слабый дискомфорт? Со временем он станет более болезненным. Ты ведь понимаешь это, правда?

Ропот членов общины усилился. Равин была потрясена и расстроена. У Ваноры рак? Этого не может быть. Но по выражению лица жрицы Равин поняла, что это правда.

Ванора не отвечала ему, и Кейни улыбнулся, его губы скривились в медленной злорадной ухмылке. Затем он повернулся к Равин и посмотрел на нее сверху вниз. Она ощутила подавляющую силу его личности, его гипнотическую власть.

– Смерть твоей сестры ничему тебя не научила. Я могу забрать у тебя все, что угодно. Твою жизнь, твоего любовника. – Он с презрением прошипел это слово.

Но Равин обратила внимание только на его слова о Сорине. Каким‑то образом Кейни был причастен ко всему этому. Каким‑то образом он помог этому сумасшедшему Железному Дровосеку убить ее любимую сестру.

Ярость и печаль охватили Равин, и она набросилась на Кейни, но он больно сжал ее запястье.

– Ты не можешь навредить мне. Не можешь победить. Приходи ко мне, пока не потеряла все, что у тебя осталось.

Когда он смотрел на нее сверху вниз, вокруг них образовалась зловещая тишина. Затем Кейни отпустил ее и отступил, поднимая руки к небу.

Равин почувствовала, как что‑то щекочет ее босые ступни, царапает их, и посмотрела вниз. Ноги стали ватными от страха. Вокруг нее ползало множество скорпионов. Девушка вскрикнула и попятилась, спотыкаясь и давя ногами насекомых, желая спастись от них.

Кейни засмеялся – громким завораживающим хохотом – и замахал руками. Скорпионы разбежались так же быстро, как и появились. Равин стояла, вся дрожа, пытаясь прийти в себя и злясь на свою слабость.

– Я могу забрать тебя и твоих близких в любое время, в любое место. Помни это, моя любовь, – сказал Кейни.

И он ушел.