Глава четвертая. КРИСТАЛЛ

Джейк из Нью-Йорка стоит в верхнем коридоре замка Гилеада, действительно дворца, который не чета дому мэра Хэмбри. Он оглядывается и видит Сюзанну и Эдди у гобелена, с широко раскрытыми глазами, держащихся за руки. И Сюзанна стоит, ноги к ней вернулись, по крайней мере в Гилеаде, и на ногах у нее уже пара рубиновых башмачков, какие были на Дороти, когда та ступила на свой Великий Тракт, чтобы найти Колдуна Оза, этого балаболку.

У нее есть ноги, потому что это сон, думает Джейк, но он знает, что это не сон. Он опускает голову и видит Ыша, который смотрит на него обеспокоенными, умными, с золотыми ободками глазками. На нем все еще красные сапожки, Джейк наклоняется и гладит Ыша по голове. Чувствует под рукой его шерсть. Она настоящая, реальная. Нет, это не сон.

Однако Роланда здесь нет, отмечает Джейк. Их четверо, а не пятеро. И он отмечает кое-что еще: воздух в галерее розоватый, и у каждой лампы, освещающей коридор, — розовый ореол.

Что-то должно случиться! Какая-то сцена произойдет у них на глазах. И, словно эта мысль послужила катализатором, мальчик слышит приближающиеся шаги.

Эту историю я знаю, думает Джейк. Мне ее уже рассказывали.

Когда Роланд огибает угол, Джейк понимает, что это будет за история: та самая, в которой Мартен Броудклоук останавливает Роланда, когда тот идет на крышу, где, возможно, прохладнее, чем в здании. «Эй, мальчик! — скажет Мартен. — Входи! Не стой в коридоре! Твоя мать хочет поговорить с тобой». Но, разумеется, это ложь, и навсегда останется ложью, сколько бы раз ни возвращалось время к этому моменту. Мартен-то хочет, чтобы мальчик увидел свою мать и понял, что Габриэль Дискейн стала любовницей отцова колдуна. Мартен хочет подтолкнуть мальчика к прохождению обряда посвящения в мужчины в столь юном возрасте, пока отец в отъезде и не может остановить его; он хочет убрать щенка со своего пути, пока тот не отрастил зубы и не начал кусаться.

И сейчас они все это увидят; грустная комедия эпизод за эпизодом пройдет у них перед глазами. Я еще слишком молод, думает Джейк, но ведь и Роланд еще очень молод; ему будет лишь на три года больше, чем Джейку сейчас, когда он с друзьями приедет в Меджис и встретит Сюзан на Великом Тракте. Только на три года больше, когда он полюбит ее. Мне все равно, я не хочу это видеть… И не увижу, понимает он, когда Роланд подходит ближе: все это давно случилось. Потому что на дворе не август, время Полной Земли, а поздняя осень или ранняя зима. Он может это утверждать, потому что на Роланде пончо, сувенир, привезенный из его путешествия на Внешнюю Дугу, и пар, который при каждом выдохе вылетает изо рта и носа стрелка: в Гилеаде нет центрального отопления, и в коридорах холодно.

Есть и другие изменения: вооружен теперь Роланд фамильными револьверами Дискейнов, большими, с сандаловыми рукоятками. Джейк думает, что отец вручил их Роланду на банкете. Он не знает, откуда ему это известно, но он знает. И лицо Роланда, все еще юношеское, уже не такое открытое, гладкое, как лицо мальчика, который шел этим же коридором пять месяцев назад. За это время мальчик многое пережил, прошел через многие испытания, и поединок с Кортом был далеко не самым сложным.

Джейк видит кое-что еще: на юноше-стрелке красные ковбойские сапоги. Роланд, правда, об этом не подозревает. Потому что все это не происходит в действительности.

И, однако, происходит. Они внутри колдовского кристалла, они внутри розового вихря (розовый ореол у лампочек напоминает Джейку Песий водопад, радуги, вращающиеся в тумане), и вот тут все и случается.

— Роланд! — кричит Эдди. Он и Сюзанна по-прежнему стоят у гобелена. Сюзанна ахает и хватает его за плечо, хочет, чтобы он замолчал, но Эдди отмахивается, — Нет, Роланд! Не надо! Плохая идея!

— Нет! Олан! — подает голос Ыш. Роланд словно и не слышит их обоих, проходит на расстоянии вытянутой руки от Джейка, не видя его. Для Роланда их здесь нет. В красной обувке или без оной, их ка-тет в его далеком будущем.

Он останавливается у двери в конце коридора, мнется, потом поднимает кулак и стучит. Эдди направляется к нему, не отпуская руки Сюзан… просто тащит ее за собой.

— Пошли, Джейк, — говорит Эдди. — Нет, я не хочу.

— Никого не волнует, что ты хочешь, а чего — нет, и ты это знаешь. Мы должны это увидеть. Если не в наших силах остановить его, мы хотя бы должны сделать то, ради чего попали сюда. А теперь иди!

С тяжелым сердцем, с скрутившимся в узел желудком, Джейк идет. Когда они приближаются к Роланду, какими огромными кажутся револьверы на его тощих бедрах, какое у него уже усталое лицо, даже в молодости, Джейку хочется плакать. А стрелок вновь стучит в дверь.

— Ее там нет, сладенький, — кричит ему Сюзанна. — Ее там нет или она не открывает дверь, но для тебя это одно и то же! Уходи! Оставь ее! Она этого не стоит! Пусть даже она твоя мать, она этого не стоит! Уходи!

Но Роланд не слышит и ее и не уходит. Когда Джейк, Эдди, Сюзанна и Ыш подходят вплотную, Роланд толкает дверь в комнату матери: она не заперта. Он открывает ее, за ней — сумрачная комната с затянутыми шелком стенами. На полу — ковер, похожий на персидский, какие нравятся матери Джейка… только этот ковер, Джейк знает, привезли из провинции Кашимин.

Ближе к дальней стене гостиной, у окна, которое дребезжит на северном ветру, Джейк видит кресло с низкой спинкой и знает, что именно в нем сидела она, когда Роланд проходил испытание; в нем сидела она, когда сын заметил на ее шее отметину от поцелуя.

Кресло сейчас пустует, но когда стрелок входит в комнату и поворачивает к двери, ведущей в спальню, Джейк замечает мыски туфель, черные — не красные, выглядывающие из-под портьеры рядом с дребезжащим окном.

— Роланд! — кричит он. — Роланд, за портьерой! Кто-то стоит за портьерой! Берегись!

Но Роланд не слышит.

— Мама? — зовет он, и даже голос его тот же, Джейк узнал бы его где угодно… но звучит он куда звонче, молодой голос. Его еще не посадили ветер, пыль и сигаретный дым. — Мама, это я, Роланд! Я хочу поговорить с тобой!

Нет ответа. Он проходит коротким коридором, что ведет в спальню. Джейк рвется на части. Ему хочется остаться в гостиной, подойти к портьере и рвануть ее, но он знает, что от него ждут другого. Даже если он попытается, толку не будет. Рука его пройдет сквозь материю, как рука призрака.

— Пошли, — говорит Эдди. — Нельзя от него отставать.

Они идут, сбившись в кучку, при других обстоятельствах это вызвало бы смех. Но не сейчас. Сейчас трое друзей жмутся друг к другу в поисках поддержки.

Роланд стоит, глядя на кровать у левой стены. Смотрит на нее, как загипнотизированный. Может, пытается представить себе Мартена в кровати своей матери; может, вспоминает Сюзан, с которой никогда не спал в настоящей кровати, не говоря уже о такой роскошной, с пологом. Джейк видит профиль стрелка в трехстворчатом зеркале, что стоит напротив кровати, в алькове. А перед этим тройным зеркалом мальчик видит маленький столик. Мальчик его узнает: почти такой же есть и в спальне его родителей — туалетный столик, за которым мать обычно наводит красоту.

По телу стрелка пробегает дрожь, он сбрасывает с себя груз тех мыслей, что одолевали его. Ноги его обуты в эти ужасные сапоги: такое ощущение, что он пересекал в них кровавый поток.

— Мама!

Шаг к кровати, и Роланд наклоняется, словно думает, что мать может прятаться под ней. Если она и прячется, то в другом месте: туфли, которые выглядывали из-под портьеры, — женские, и в конце короткого коридора, за дверью в спальню, сейчас стоит женщина. Джейк видит подол ее платья,

И он видит кое-что еще. Джейк лучше Сюзанны с Эдди понимает сложные взаимоотношения Роланда с матерью и отцом, потому что родители Джейка очень похожи на родителей Роланда: Элмер Чеймберз — стрелок в своей телевещательной компании, у Меган Чеймберз — длинная череда любовников, Джейку ничего такого не говорили, но он знает, непонятно как; он разделяет кхеф с матерью и отцом, и он знает то, что знает,

Знает он кое-что и о Роланде: тот видел свою мать в колдовском кристалле. Именно Габриэль Дискейн, только что вернувшаяся с покаяния в Дебарри, после банкета должна во всем повиниться мужу и испросить прощения, чтобы вновь оказаться в его постели, а затем, когда Стивен задремлет, расслабившись от любовных утех, вонзить нож ему в грудь… или чуть оцарапать руку, даже не разбудив его. С таким ножом результат будет один.

Роланд увидел все в хрустальном шаре, перед тем как отдать его отцу, и Роланд предотвратил эту трагедию. Чтобы спасти жизнь Стивена Дискейна, сказали бы Эдди и Сюзанна, исходя из того, что им известно. Джейк, в силу своего несчастного детства, знает, что это не все. Чтобы спасти и жизнь матери. Дать ей последний шанс внять голосу разума, встать рядом с мужем, твердо взять его сторону. Последний шанс порвать с Мартеном Броудклоуком.

Конечно, она порвет, конечно, она должна порвать! Роланд видел ее лицо в тот день, видел, какая она была несчастная, так что она обязательно должна порвать с Мартеном! Не может же она выбрать колдуна! Если он только сможет...

Вновь сказывается неопытность юности: Роланд и представить себе не может, что несчастье и стыд не соперники страсти. Он пришел, чтобы поговорить с матерью, чтобы уговорить ее вернуться к отцу, пока еще не поздно. Однажды он спас ее от себя, скажет он ей, но второй раз такого не будет. А если она не согласится, думает Джейк, или начнет юлить, притворяться, что понятия не имеет, о чем говорит сын, Роланд предложит ей на выбор: покинуть Гилеад с его помощью, этим же вечером, или встретить завтрашнее утро в кандалах, чтобы потом повторить судьбу Хакса, повара, повешенного за предательство.

— Мама? — зовет Роланд, все еще не зная, что за его спиной кто-то прячется. Еще шаг, и тень приходит в движение. Поднимает руки. Что-то она в них держит. Не револьвер, Джейк в этом уверен, что-то похожее на змею, что-то...

— Роланд, берегись! — визжит Сюзанна, и ее голос срабатывает, как магический выключатель.

Что-то лежит на туалетном столике… разумеется, хрустальный шар. Габриэль выкрала его, чтобы принести своему любовнику как утешительный приз, раз уж ее сын предотвратил убийство Стивена. И тут он вспыхивает, словно вопль Сюзанны включает его. Отбрасывает розовый свет на тройное зеркало, освещает спальню. В этом свете, в этом тройном зеркале, Роланд наконец-то видит стоящую за его спиной фигуру.

— Господи! — в ужасе вскрикивает Эдди Дин.

— Господи, Роланд! Это не твоя мать! Это…

Это даже не женщина, нет, уже не женщина, это ходячий труп в грязном черном платье. На голове лишь несколько островков волос, вместо носа — проваленная дыра, но глаза сверкают, а змея в ее руках очень даже живая. И Джейк, скованный страхом, все же успевает подумать, не взяла ли она эту змею из-под той самой скалы, где в свое время нашла другую, которую убил Роланд.

Это Риа, которая ждала, пока Роланд придет в апартаменты матери. Это Риа с Кооса, которая пришла не только для того, чтобы утащить магический кристалл, но и прикончить юношу, который причинил ей столько неприятностей.

— Твоя шлюха уже получила свое! — пронзительно кричит она. — Теперь заплатишь ты!

Но Роланд ее увидел, увидел в кристалле, Риа предал тот самый кристалл, за которым она пришла, и теперь он поворачивается, руки его с невероятной скоростью хватаются за новые револьверы. Ему пятнадцать лет, он потрясающе быстр, превзойти его в реакции невозможно.

— Нет, Роланд, нет! — кричит Сюзанна.

— Это иллюзия, это все проделки шара!

Джейк успевает перевести взгляд с зеркала на женщину, стоящую на пороге, успевает осознать, что и его провели.

Возможно, в последнюю долю секунды Роланду тоже открывается истина: женщина на пороге — его мать, и в руках у нее не змея, а пояс, который она вышила для него, может, с тем, чтобы замириться с ним, а шар обманул его единственным доступным ему способом — отражением.

В любом случае уже поздно что-то изменить. Револьверы выхвачены из кобуры, ярко-желтые вспышки освещают спальню. На каждый спусковой крючок он нажимает дважды, прежде чем ему удается сдержаться, и четыре пули отбрасывают улыбающуюся (в этой улыбке читается надежда на примирение) Габриэль Дискейн в коридор.

Она так и умирает с улыбкой на лице. Роланд застывает на месте, из револьверов идет дымок, его лицо перекашивает гримаса изумления и ужаса, до него только начинает доходить, что случилось непоправимое: из револьверов отца он убил мать.

И тут каркающий смех заполняет комнату. Роланд не поворачивается; он завороженно смотрит на женщину в синем платье и черных туфлях, которая вся в крови лежит в коридорчике, соединяющем ее спальню с гостиной; женщину, которую пришел спасти и которую вместо этого убил. Она лежит со связанным вручную поясом поверх окровавленного живота.

Джейк поворачивается вместо него, и его не удивляет женщина с зеленым лицом, в остроконечной черной шляпе, плавающая в шаре. Это же Злобная Колдунья-с-Востока; она же, он это знает, Риа с Кооса. Она смотрит на юношу с револьверами в руках и скалит зубы в самой жуткой ухмылке, какую только доводилось видеть Джейку.

— Я сожгла ту глупую девку, которую ты любил… да, сожгла ее заживо, сожгла… а теперь моими стараниями ты убил свою мать. Ты раскаиваешься в том, что убил моего змея, стрелок? Моего бедного, сладкого Эрмота? Ты раскаиваешься в том, что связался с той, кто тебе не по зубам?

Роланд не подает вида, что слышит ее, только смотрит на свою мать. Скоро он подойдет к ней, опустится на колени, но этот момент еще не наступил, пока не наступил.

Лицо в шаре поворачивается к трем путникам и разом меняется, становится старушечьим, с лысым черепом и проваленным носом. То самое лицо углядел Роланд в лживом зеркале. Стрелок не видит своих будущих друзей, но Риа видит; да, видит их очень даже хорошо.

— Отступитесь! — каркает она… совсем как ворона, сидящая на лишенной листвы ветке под хмурым зимним небом.

— Отступитесь! Забудьте про Башню!

— Никогда, паршивая сука, — отвечает Эдди.

— Вы же видите, каков он! Какое он чудовище! И это только начало, говорю я вам! Спросите его, что случилось с Катбертом! С Аленом… Дар Алена, он дается немногим, в конце концов не спас его, не спас! Спросите его, что случилось с Джейми Декарри! У него не было друга, которого он бы не убил, не было женщины, прах которой не разнесло бы ветром!

— Иди своим путем, — говорит Сюзанна. — И не мешай нам идти нашим.

Зеленью растрескавшиеся губы Риа изгибаются в отвратительной усмешке.

— Он убил собственную мать! Что он сделает с тобой, глупая коричневокожая сучка?

— Он ее не убивал, — возражает Джейк. — Ты убила ее. А теперь уходи!

Джейк шагает к хрустальному шару, с тем чтобы поднять и хряпнуть об пол… и он знает, что может это сделать, потому что шар — реальный. Все остальное

— иллюзия, а шар — реальный. Но прежде чем Джейк успевает взять магический кристалл в руки, тот ярко вспыхивает слепяще розовым светом. Джейк вскидывает руки перед глазами, чтобы не ослепнуть, а потом он (таю, я таю, что за мир, о, что за мир)

падает, его вертит в розовом вихре, вышвыривает из Оза в Канзас, из Оза в Канзас, из Оза в...

Date: 2015-09-18; view: 274; Нарушение авторских прав