ВВЕДЕНИЕ 22 page

§ 2. ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА В 1725 — 1762 гг.

Главным во внутренней политике правительства рассматриваемого времени
является вопрос о судьбах дворянства. Оно распоряжалось троном и не
упускало случая, чтобы заявить о своих притязаниях.
Исходным пунктом, отталкиваясь от которого можно прояснить внутреннюю
политику правительства, является петровское время, ибо последующие
десятилетия можно рассматривать либо как продолжение петровских
преобразований, либо как существенное отступление от них. Последнее
относится к политике по отношению к дворянству: при Петре Великом оно было
обременено различными повинностями; после его смерти начался медленный, но
неуклонный процесс освобождения от них. Впрочем, если на проблему
взглянуть шире, то принципиальные различия между политикой Петра и его
преемников отсутствовали: все они возвышали дворянство, но разными
средствами и приемами; не было бы принудительных мер, обязывавших дворян
служить и учиться, преемники Петра не могли бы освободить их от этих
обязанностей; урожай с семян, посеянных Петром, собирали его наследники.
За эти десятилетия дворянство изменило свой статус: из служилого
сословия оно превратилось в привилегированное, отчасти в
землевладельческое, более всего заботившееся о своем хозяйстве, а отчасти
в сословие, из которого комплектовались офицерский корпус и бюрократия.
При Петре в отличие от предшествующего времени ратная служба
дворянина стала обязательной и пожизненной. Изменение характера службы
повлекло за собой новую, ранее неведомую обязанность учиться. Надлежало
овладевать знаниями либо в созданных при Петре учебных заведениях, либо за
границей, где волонтеры не столько обучались теории, сколько овладевали
мастерством на практике. Недоросля выдергивали из лона семьи и нежных
родительских забот и отправляли в столицу, где он должен был напрягать
умственные и физические силы, где усердие стимулировалось розгами.
Помыслы многих дворян были направлены на то, чтобы уклониться от
пожизненной службы, избавить себя от необходимости тянуть лямку рядового в
гвардейском полку. Во взаимоотношениях государства и дворянина наблюдались
две противоположные тенденции: дворянин пытался уклониться от обучения и
службы, а государство, напротив, стремилось нейтрализовать эти попытки и
поставить его в такие условия, чтобы он сам, без понуканий, тянулся и к
знаниям, и к службе. В итоге появился указ о единонаследии.
После смерти Петра дворяне настойчиво домогаются облегчения условий
службы, сокращения ее сроков и, наконец, объявления ее необязательной.
В 1731 г. правительство Анны Иоанновны отреагировало на шляхетские
требования, выдвинутые ими в проектах 1730 г., и учредило Воинскую
комиссию, которая пришла к выводу о необходимости ограничить срок службы
дворянина 25 годами. Проект был реализован только манифестом 31 декабря
1736 г. Выразительна мотивировка его обнародования: «для лучшего
содержания шляхетских домов и деревень». Дворянин, имевший несколько
сыновей, одного из них мог оставить для управления имением. Прочие сыновья
по достижении 20-летнего возраста должны были служить 25 лет. Множество
дворян, состоявших на военной службе, изъявили желание уйти в отставку.
Среди них встречалось немало лиц, получивших право на отставку вследствие
того, что их записали в полки в младенческом возрасте и ко времени
обнародования манифеста они едва достигли 30 лет. Так как появилась угроза
армии, воевавшей с Османской империей, остаться без офицерского корпуса,
действие манифеста пришлось приостановить до окончания войны,
установленные им нормы стали претворяться в жизнь с 1740 г.
Дворяне тяготились и 25-летней службой и домогались полного от нее
освобождения. Вопрос интенсивно обсуждался Уложенной комиссией Елизаветы
Петровны (1754 — 1766). Установлено, что статьи проекта Уложения легли в
основу Манифеста о вольности дворянской 1762 г. и являлись реализацией
мероприятий, подготовленных еще при Елизавете Петровне. Из этого следует,
что Манифест отнюдь не продукт государственной мудрости Петра III, эта
идея носилась в воздухе и занимала умы ближайшего окружения императрицы.
Манифест 1762 г. объявлял право дворян уходить в отставку (увольнение
запрещалось только во время военных действий и за три месяца до их
начала). Кроме того, дворянину была предоставлена возможность
беспрепятственного отъезда за границу, но с обязательством возвратиться в
Россию.
Если руководствоваться свидетельством мемуариста М. Т. Болотова, то
Манифест вызвал у дворянства восторженный прием. «Не могу вообразить, —
вспоминал он, — какое неописанное удовольствие произвела сия бумажка в
сердцах всех дворян нашего любезного отечества».
Болотов напрасно восторгался манифестом от имени всего дворянства; он
не имел ни желания, ни склонности к военной службе, а главное — он владел
крепостными, обеспечивавшими ему возможность в деревенской тиши заниматься
агрономической наукой. У беспоместных дворян, и дворян, владевших двумя —
пятью десятками крепостных, источником благополучия являлось жалованье,
поэтому они не могли воспользоваться Манифестом.
Процесс освобождения дворян от службы переплетался с мерами по ее
облегчению. Правительство пошло навстречу требованиям дворян, изложенным в
шляхетских проектах 1730 г., и в 1731 г. учредило сухопутный шляхетский
корпус. Контингент учащихся в нем был ограничен и не охватывал всех
дворянских недорослей и поэтому вслед за ним сеть сословных учебных
заведений была расширена: Морскую академию в 1752 г. преобразовали в
Морской шляхетский корпус, Артиллерийская и Инженерная школы в 1756 г.
были объединены, превратившись в 1762 г. в Артиллерийский и инженерный
шляхетский корпус. Еще раньше, в 1759 г., был основан Пажеский корпус,
готовивший молодых дворян для придворной и гражданской службы.
Если в петровское время обучение считалось обременительной
обязанностью дворян, то с возникновением узкосословных по составу учащихся
учебных заведений оно превратилось в привилегию: пребывание в шляхетских
корпусах считалось престижным и чадолюбивые родители спешили пристроить
туда своих отпрысков. Московский университет не относился к
привилегированным учебным заведениям, и правительство, чтобы привлечь в
него детей дворян, предписало присваивать выпускникам, определенным на
гражданскую службу, обер-офицерские чины.
Одновременно с расширением сети сословных учебных заведений детям
обеспеченных родителей предоставлялась возможность приобретать знания в
домашних условиях. Манифест 1736 г. предусматривал проверку результатов
домашнего обучения четырьмя смотрами недорослей, последний из которых
проводился в 20-летнем возрасте: лиц, не овладевших знаниями, определяли
без выслуги в матросы.
Манифест 1762 г. значительно ослабил контроль за обучением и отменил
строгости за нарушение порядка овладения знаниями. Вместо угрозы наказания
манифест взывал к совести главы семьи — никто не должен уклоняться от
обучения наукам, пристойным «благородному сословию». Манифест породил
категорию митрофанушек, ярко и со знанием дела выведенных Фонвизиным в
знаменитой комедии. Недорослей, едва умевших читать, расплодилось под
крылышком сердобольных родителей великое множество, и директор Сухопутного
шляхетского корпуса И. И. Шувалов вскоре после опубликования Манифеста
доносил, что многим было отказано в приеме в это учебное заведение из-за
незнания грамоты.
В итоге Манифест 18 февраля 1762 г. положил начало новому этапу в
истории дворянства. До 1762 г. оно являлось тяглым сословием в том смысле,
что, подобно прочим сословиям, оно было обременено обязанностями. Правда,
тягло дворянина отличалось от тягла крестьянина или посадского — тягло
последних состояло в уплате подати и поставке рекрутов. Тягло дворянина
включало службу и обучение, от рекрутчины и уплаты налогов он был
освобожден. Но Манифест дал возможность дворянам служить и учиться без
принуждения, обратив обе обязанности в привилегии.
Сословные привилегии дворян оказали влияние на все сферы жизни
общества, его социальную структуру, хозяйственную деятельность, культуру и
быт. К важнейшим сословным привилегиям дворянства относится восстановление
монополии на право владения крепостными крестьянами.
Уложение 1649 г. предоставило право владения крепостными не только
дворянам, но и богатым купцам: гостям разрешалось покупать земли и
крестьян. Петр 1 предметом своих первейших забот и попечений считал не
торговлю, а промышленность — владельцам мануфактур он разрешил покупать
крепостных. При Петре и в особенности при его преемниках мануфактуристы
пользовались еще двумя источниками комплектования предприятий
принудительным трудом: припиской государственных крестьян к заводам и
закреплением навечно за крупными предприятиями работных людей и членов их
семейств. Если труд приписных крестьян использовался на вспомогательных
работах (заготовка древесного угля и отчасти руды на металлургических
заводах), то работные люди составляли костяк квалифицированных кадров
мануфактур.
Так продолжалось до 1762 г., когда указ Петра III лишил
мануфактуристов права покупать крепостных. Еще раньше были исчерпаны
ресурсы государственных крестьян, приписываемых к заводам, — все
государственные деревни, более или менее близко расположенные к
предприятиям, к середине 50-х годов оказались приписанными. Прекратилась и
практика навечного закрепления квалифицированных работников за
мануфактурами — после 1739 г. она осуществлялась лишь эпизодически.
Перечисленные меры правительства оказали двоякое влияние на
социально-экономическое развитие страны. С одной стороны, восстановление
монопольных прав дворян на использование принудительного труда в
промышленности ставило предпринимателей-дворян в более выгодное положение,
ибо повышало их конкурентоспособность, поскольку труд крепостных
оплачивался ниже труда наемных. Тем самым для дворянского
предпринимательства создавались тепличные условия. С другой стороны,
перекрытие источников комплектования кадров мануфактур принудительными
работниками, вопреки намерениям правительства, способствовало развитию
капиталистических отношений в промышленности, что в конечном счете
подрывало крепостнические порядки.
Дворянским предпринимательством было охвачено прежде всего полотняное
и суконное производства, в которых помещики использовали сырье своих
вотчин. Удельный вес вотчинных мануфактур был невелик. Еще меньшее влияние
на развитие дворянского предпринимательства оказала такая
правительственная акция, как передача казенных заводов в частные руки.
Подобная практика поощрения мануфактурного производства внедрялась Петром
Великим, но тогда казенные предприятия передавались купцам, что
благотворно сказалось на промышленном развитии страны. Передача казенных
заводов в частные руки при Елизавете Петровне внешне напоминала
промышленную политику петровского времени, а по существу являлась формой
грабежа народного достояния. В роли расхитителей народного добра выступали
вельможи (П. И. и А. И. Шуваловы, С. П. Ягужинский, И. Г. Чернышов и др.),
в руках которых оказалось 32 действовавших завода. Ни один из вельмож не
удержался на предпринимательском плаву. Это была форма пожалования,
нацеленная на поддержание привычного уровня жизни. Хищнически исчерпав
ресурсы предприятий, вельможи расстались с ними, продав их промышленникам
из купцов или возвратив казне, причем по цене, во много раз превышавшей
прежнюю.
Самой широко распространенной отраслью переработки сырья, получаемого
в вотчинах, было винокурение, сулившее дворянам сиюминутные выгоды, ибо
при минимальных затратах на оборудование и использовании товарных излишков
собственного зерна помещик мог рассчитывать на устойчивый спрос на готовую
продукцию со стороны питейных дворов.
В первой четверти XVIII в. дворянам принадлежало лишь 17% винокурен,
остальными владели купцы — обязательная служба, неукоснительно требуемая
царем, лишала дворян возможности основательно заняться вотчинным
хозяйством. Удельный вес дворянского винокурения постепенно повышался в
связи с ограничением срока обязательной службы и к середине XVIII в.
ДОСТИГ уровня, способного вместе с казенными винокуренными заводами
обеспечить потребности в вине питейных дворов. В 1754 г. последовал указ,
предлагавший купцам в шестимесячный срок либо сломать свои винокурни, либо
продать их дворянам. Помещикам, таким образом, предоставлялась монополия
на винокурение и поставку вина в казну. В данном случае государство
устранением конкурентов приносило в жертву свой интерес интересам дворян.
Самыми крупными поставщиками вина выступали вельможи; первую строку в
списке подрядчиков в 1765 г. занимали сенаторы: сын известного прожектера
елизаветинского царствования директор Ассигнационного банка А. П. Шувалов,
за ним следовал обер-прокурор Сената А. И. Глебов, генерал-фельдмаршал
С. Ф. Апраксин и другие титулованные дворяне.
Правительство использовало еще одно средство оказания дворянам
экономической помощи — оно обеспечило их дешевым кредитом и тем самым
избавило от опасности оказаться в цепких объятиях ростовщиков; в 1754 г. в
России было создано два банка — Дворянский и Купеческий. О
предпочтительном отношении к интересам дворян свидетельствует изначальный
капитал Дворянского банка в 750 тыс. руб., в то время как капитал
Купеческого — 500 тыс. руб.; срок погашения ссуды в Дворянском банке
достигал трех лет, а в Купеческом — шесть месяцев.
По идее Дворянский банк был призван поддерживать начинания дворян в
перестройке их крепостного хозяйства. Практически 6% ссуды банка вместо
20% у ростовщиков оказались у вельмож, использовавших их не на
рационализацию хозяйства, а на потребительские нужды.
П. И. Шувалов сочинял проекты, по справедливой оценке Екатерины II,
«хотя и не весьма для общества полезные, но достаточно прибыльные для него
самого». В порядке исключения он осуществлял реформу, полезную не только
ему, но и всему населению страны. Речь идет об отмене внутренних
таможенных пошлин. Понесенный ущерб казна компенсировала увеличением
пошлины на ввозимые и вывозимые товары, доведя ее до 13%. Шувалов был
прав, когда убеждал Сенат принять его проект: «Чрез сей способ неописанное
зло и бедство, которое происходит крестьянству и купечеству, так и многим
конец свой возьмет». Выгоду от отмены внутренних таможенных пошлин
извлекали и дворяне, ибо упрощение купли-продажи повышало доходы
крестьянского хозяйства, часть которых поступала помещику в виде оброка.
К неудачным начинаниям в пользу дворянства следует отнести
предпринятое по совету П. И. Шувалова генеральное межевание земель. Его
цель состояла в документальном оформлении прав дворянина на землю, а также
в установлении границ между владениями. К межеванию проявило интерес и
правительство, рассчитывавшее увеличить фонд казенных земель за счет
изъятия у помещиков площадей, захваченных у казны, на которые у их
реальных владельцев отсутствовали соответствующие документы. Межевая
инструкция 1754 г. обязывала межевщиков строго проверять наличие
документов. Межевщику инструкция предоставляла огромные права, в том числе
право изъятия земли в пользу казны, если отсутствовали необходимые
документы. Если межевщик обнаруживал умышленную порчу межевых знаков, то
ему предоставлялось право без суда взыскивать с виновника сторублевый
штраф.
Причина неудачи елизаветинского межевания была заложена в инструкции:
она преследовала интересы казны в ущерб интересам помещиков, что вызывало
их повсеместный протест — посыпались жалобы на произвол межевщиков, на
утрату документов вековой давности и т. д. В итоге за 11 лет было
отмежевано чуть больше 57 тыс. десятин земли.
Превращение дворян в привилегированное сословие сопровождалось
расширением их прав на личность и труд крестьянина. В результате выросли
повинности крестьян в пользу помещика, усилилось их бесправие.
Труд крестьянина являлся источником благополучия его самого,
государства и помещика. Чем больше брало государство, тем меньше
оставалось помещику и крестьянину; чем больше изымал помещик, тем меньше
становилась квота каждого из двух других претендентов на результаты труда.
Из многочисленных повинностей крестьян и посадских фиксированной,
т. е. с точно установленным размером, была лишь одна — подушная подать в
70 коп. с крестьянской души мужского пола, принадлежавшей помещику,
монастырю и царской фамилии, 1 р. 10 к. — с государственных крестьян и
1 р. 20 к. с посадских. Другая тяглая повинность крестьян и горожан —
рекрутская — не считалась величиной постоянной и зависела от того, в
мирное или военное время производились рекрутские наборы, а также от
размера потерь на театре военных действий. Обычно один рекрут поставлялся
с определенного количества крестьянских и посадских душ: чем больше была
потребность в рекрутах, тем с меньшего числа душ их брали.
К непостоянному размеру повинностей относились периодически
производившиеся мобилизации драгунских лошадей, привлечение крестьян и
горожан к строительным работам, подводная и постойная повинности.
Повинности в пользу помещика тоже никто не регламентировал, и их
размер, как и формы, зависели от множества обстоятельств. В черноземной
полосе помещик предпочитал вести собственное хозяйство, и уже в первой
половине XVIII в. отчетливо прослеживается тенденция к переводу крестьян
черноземья на барщину. Напротив, в нечерноземных районах помещик
предпочитал взимать оброк — из-за низкого плодородия почвы и возможности
крестьян извлекать доходы из неземледельческих промыслов.
Вовлечение помещичьего хозяйства в рыночные отношения повышало
заинтересованность помещика в увеличении товарных излишков зерна, мяса,
кожи, сала, шерсти и т. д. При рутинной технике сельскохозяйственного
производства главным условием увеличения излишков, например, зерна могло
стать только экстенсивное использование труда крепостного крестьянина,
достигавшееся либо увеличением числа дней его работы на барской пашне,
либо увеличением продолжительности рабочего дня. Оба способа использования
крепостного труда могли привести к исчезновению условий для простого
воспроизводства крестьянского хозяйства, на котором держалось благополучие
барина. Это соображение вынуждало барина искать оптимальный размер
крестьянских повинностей.
В первой четверти XVIII в. четырехдневная барщина встречалась редко,
в 60-х годах четырехдневная и даже пятидневная барщина уже не являлась
исключением. Только этим и можно объяснить появление в 1797 г. известного
указа Павла I о трехдневной барщине.
Рост владельческих повинностей легче всего проследить на размере
оброка — он из десятилетия в десятилетие неуклонно повышался: если в
1724 г. подушная подать была определена в размере 74 коп., а помещичий
доход с мужской души в 40 коп., то совершенно очевидно, что
государственный интерес превалировал над интересом дворянского сословия.
На протяжении XVIII в. размер подушной подати оставался неизменным, в
то время как денежный оброк в пользу помещика повысился и к середине
столетия достиг одного-двух рублей. Чтобы помещик мог извлекать повышенный
оброк или принуждать крестьянина выполнять дополнительные работы на
барщине, надобно было барину предоставить дополнительные права над этим
крестьянином в сферах судебной, административной, полицейской. Здесь
действовал не столько закон, сколько обычное право. Этот факт признал даже
Манифест 1861 г.: «Права помещиков доныне обширны и не определены с
точностью законом, место которого заступили предания, обычай и добрая воля
помещика».
Важным источником обычного права являются вотчинные инструкции.
Известны три типа инструкций, адресованных управителям основных разрядов
крестьян: помещичьих, монастырских и дворцовых. Если каждая из помещичьих
инструкций уникальна, поскольку отражает личность владельца, его вкусы,
нравственный облик, меру образованности и милосердия, а также специфику
региона, где находилось имение, то инструкции дворцового и монастырского
ведомств являлись типовыми творениями безликих чиновников монастырской и
дворцовой администрации. В них имеется множество статей
административно-полицейского содержания, заимствованных из текущего
законодательства: об организации делопроизводства, обязанностях
канцелярских служителей, о сборе подушной подати и неокладных доходов и
т. д. Инструкции управителям дворцовых волостей содержали пункты,
обязывавшие их обнаруживать шпионов, вести борьбу с разбойниками и
корчемством.
Инструкции определяли судебные функции вотчинной администрации и меру
наказания крестьян и управителей за провинности. Изобретательность авторов
помещичьих инструкций относительно наказаний крепостных не идет ни в какое
сравнение с инструкциями дворцовыми и монастырскими. Определение степени
виновности крестьянина и определение меры наказания зависели от свойств
характера и вкусов помещика и его приказчиков. Одни из инструкций
преследовали леность и неучтивость, другие главным пороком, которому
объявлялась беспощадная война, считали пьянство, третьи к главным
преступлениям относили воровство и сквозь пальцы смотрели на
прелюбодеяние, четвертые, наоборот, прощали воровство и жестоко наказывали
супружескую неверность. Мера наказания также зависела от произвола
помещика. Из карательной власти барина и его приказчиков исключались лишь
три вида преступлений: по слову и делу, разбоям и смертоубийствам. Барин
чинил над подвластными крестьянами суд и расправу, не ограничивавшуюся
наказаниями розгами и плетьми, а, подражая государственной администрации,
прибегал к пыткам, причем столь жестоким, что они завершались смертью
истязаемого.
Принято в качестве примера жестокого произвола и изуверства помещиков
рассказывать об истязаниях своих крепостных Дарьей Салтыковой, вошедшей в
историю под именем Салтычихи. Овдовев в 1756 г., она шесть лет мучила
своих дворовых, преимущественно женщин и девушек, подвергала их изощренным
пыткам, отправив на тот свет десятки человек.
Салтычиха была больной женщиной с явно садистскими наклонностями, и
ее пример нельзя считать типичным, но и здоровые, просвещенные помещики,
пользуясь полной безнаказанностью, прибегали к истязаниям. Так,
родоначальник отечественной исторической науки В. Н. Татищев рекомендовал
наказывать провинившегося не розгами и палками, не кнутом и батогами, а
штрафом и голодом. Известный публицист второй половины XVIII в.
М. М. Щербатов в отличие от Татищева допускал истязание палкой, но
рекомендовал во время экзекуции «весьма осторожно поступать, дабы
смертоубийства не учинить иль бы не изувечить». Отсюда совет: «бить по
спине и ниже, ибо наказание чувствительнее будет». Агроном и мемуарист
М. Т. Болотов наказывал столяра, подверженного пьянству и воровству, так:
«Посекши его немного, посади я его в цепь в намерении дать ему посидеть в
той несколько дней и потом повторять сечение по немного несколько раз...»

§ 3. ЦЕРКОВЬ НА СЛУЖБЕ ГОСУДАРСТВА

В истории церкви рассматриваемых десятилетий протекало два внешне
несхожих, но органически связанных между собою процесса, завершившихся
превращением церкви в безропотную служанку государства. Один из них
затронул материальные условия жизни духовенства, поставившие его в
зависимость от светской власти, — была проведена, хотя и не окончательно,
секуляризация владений черного и белого духовенства; другой процесс
протекал в духовной сфере и сопровождался бесплодными попытками части
духовенства восстановить порядки, существовавшие до проведения церковной
реформы Петра I, нацеленные на возрождение патриаршества.
Частичную секуляризацию церковных владений Петр осуществил еще в
1701 г., но два десятилетия спустя вернул вотчины в полное распоряжение
духовенства. Однако секуляризационный процесс приобрел столь явные черты
необратимости, что уже при Екатерине I было решено реформировать Синод,
разделив его на два департамента по шесть персон в каждом: первый,
состоявший из духовных иерархов, должен был ведать чисто церковными
делами; второму, укомплектованному светскими чиновниками, поручалось
управлять вотчинами черного и белого духовенства. Мера мотивировалась
стремлением облегчить заботы духовенства, которому поручалось попечение
лишь о духовных делах. Позже второй департамент получил наименование
Коллегии экономии и в 1738 г. был передан из Синода в ведомство Сената. До
завершения секуляризации оставался один шаг, и Анна Иоанновна готова была
сделать его, но помешал случай: инициатор реформы Платон Иванович
Мусин-Пушкин оказался причастным к делу А. П. Волынского и попал в
немилость, а императрица, наложившая на его донесении резолюцию «учинить
по сему представлению», через полгода умерла. Синоду после ее смерти
удалось добиться ликвидации Коллегии экономии и создания вместо нее
Канцелярии синодального экономического правления, полностью ему
подчинявшейся.
Казалось бы, судьба церковных вотчин в правление набожной Елизаветы
Петровны должна была находиться в полной безопасности, но даже она не
могла противиться властному велению времени и в 1757 г. передала
управление вотчинами из рук монастырских служек в руки штаб- и
обер-офицеров, которым было велено составить опись монастырского имущества
и обстоятельный перечень крестьянских повинностей. Секуляризация, однако,
не была проведена: Синод и монастырские власти всячески саботировали
деятельность офицеров, а набожная императрица не проявила настойчивости,
заявив, согласно молве: «Как хотят после моей смерти, а я не подпишу».
И все же деятельность офицеров оказала влияние на секуляризацию
земель: духовенство убедилось, что изъятие у него земель неизбежно, и
поэтому принялось хищнически эксплуатировать крестьян. Те ответили
неповиновением монастырской администрации и отказом выполнять повинности.
Упорное сопротивление крестьян многих монастырей ускорило секуляризацию
земель.
Указ о полной секуляризации церковных земель был подписан Петром III
21 марта 1762 г. Сделал он это с необычайной легкостью, во-первых, потому
что секуляризация долго вызревала и плоду оставалось только упасть;
во-вторых, Петра не одолевали, подобно Елизавете Петровне, сомнения, и он
не был обременен ни глубокой верой, ни чувством уважения к православному
духовенству. Указ, однако, не был претворен в жизнь — через три месяца
после его обнародования Екатерина Алексеевна свергла с престола своего
супруга.
Напряженные отношения между светской и духовной властью
сопровождались раздором в среде самого духовенства, в большинстве своем
враждебно относившегося к церковной реформе Петра Великого и его
сподвижнику, претворявшему ее в жизнь, — Феофану Прокоповичу. Если при
жизни Петра никто из церковных иерархов не осмеливался открыто нападать на
Феофана, то после смерти императора он уже не чувствовал себя в
безопасности: волна доносов следовала она за другой и ему довелось
изощренно обороняться.
Первым состряпал донос псковский иеромонах Савватий, действовавший по
указке новгородского архиерея Феодосия, второго вице-президента Синода.
Феофану, обвиняемому в хищении драгоценностей с икон, удалось не только
оправдаться, но и выдвинуть встречные обвинения против невоздержанного на
язык Феодосия, придав им политическую окраску. В итоге Феодосий оказался в
ссылке, лишился новгородского архиерейства, а Феофан его приобрел.
Этот прием оказался успешным, и Феофан в дальнейшем наносил удары
своим противникам, возводя их проступки в ранг политических преступлений,
сотрудничая при этом с Тайной канцелярией. В 1726 г. последовал новый
донос, обвинявший Феофана в недоброжелательном отношении к императрице и
во враждебности к православию. Прокоповичу и на этот раз удалось
оправдаться, и доносителя за неправый донос посадили за решетку.
Самые тяжелые времена для Феофана наступили после смерти Екатерины I,
когда отрок император Петр II оказался под влиянием Долгоруких,
ненавидевших первого вице-президента. Если бы Петр II не умер так
неожиданно и скоропостижно, то Феофану не миновать бы падения и заточения
в каком-нибудь глухом монастыре. Но он удержался, а после воцарения Анны
Иоанновны укрепил свое положение настолько, что стал полновластным
хозяином Синода, — ему без труда удалось изгнать из него таких
противников, как Георгий Дашков, претендовавший на патриаршее место,
Игнатий Смола, Феофилакт Лопатинский и др.
Анна Иоанновна благоволила к Прокоповичу за оказанную им услугу во
время бурных февральско-мартовских событий 1730 г. Ему покровительствовали
Бирон и Остерман. В итоге Прокопович стал проводить такую же политику
преследований противников в духовном ведомстве, какую осуществляли Бирон и
Остерман в светском, — они учинили над поверженными Голицыным и
Долгорукими, не представлявшими для них никакой опасности, жестокую
расправу. Таким же чувством мести руководствовался и Феофан Прокопович,
зорко следивший за условиями жизни своих противников в монастырском
заточении, требуя ужесточения содержания, хотя они не представляли угрозы
ни для Прокоповича, ни для церковной реформы. Таким образом, Прокопович
вошел в историю в двух ипостасях: соратника Петра I, образованнейшей
личности, теоретика и практика преобразований и человека жестокого и
мстительного, действовавшего наперекор христианской морали и чувству
милосердия.
Расправившись с оппозицией и смирившись с ролью учреждения, целиком
подчиненного светской власти, Синод в последующие десятилетия сосредоточил
усилия на распространении христианства среди народов Сибири и Среднего
Поволжья, а также на просвещении духовенства. Принятие христианства
народами Сибири власти поощряли освобождением от уплаты ясака, а также
бесплатной выдачей муки, соли, одежды и даже освобождением от наказания за
тяжкие преступления. Для христианизации народов Поволжья в 1740 г. была
учреждена Контора новокрещеных дел, считавшая, что за 15 лет ее
деятельности (1741 — 1756) около 407 тыс. чувашей, черемисов, удмуртов
приняли православие.
Не всегда миссионерская деятельность протекала мирно, без конфликтов
и даже вооруженных столкновений. Нередко принятие христианства носило
формальный характер: новокрещеный не понимал сути новой для него религии,
не знал русского языка и, крестившись, продолжал молиться идолам, не
почитая икон. Чтобы получить льготы, они крестились повторно, иногда
многократно. С другой стороны, представители местной администрации
вымогали с новокрещеных взятки, сажали их в тюрьму. В 1744 г. Сенат
назначил в Казанскую, Нижегородскую и Воронежскую губернии специальных
офицеров, поручив им следить, чтобы новокрещейым не чинили обид.
Синод занимался и образованием духовенства. Указ 1730 г. обязывал
открыть школы для детей священнослужителей во всех епархиях. К началу
1740-х годов в стране насчитывалось 17 семинарий, через 20 лет их было уже
26 с шестью тысячами учащихся. Церковь, таким образом, выполняла роль
распространителя просвещения — часто на селе единственными грамотными
людьми были священник и дьячок, услугами которых пользовались не только
крестьяне, но и дворяне для обучения своих детей.

Date: 2015-09-18; view: 273; Нарушение авторских прав