Мораль киников

Как истинное понятие вещи есть лишь ее "собственное" понятие, так и истинное благо может быть лишь "собственным благом". Диоген говорил, что Антисфен научил его отличать чужое от своего. Благом человека может быть только то, что может составлять его собственность, быть ему собственным (_______). Имущество, свобода, здоровье, самая жизнь – не наши, не могут составлять неотъемлемой собственности, а следо­вательно, и истинного блага нашего существа; точно так же и на том же основании лишение всего этого не составляет действи-

306 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

тельного зла. Истинную собственность человека составляет лишь его внутренняя свобода и сила его духа, его "добродетель" или доблесть, доброта. Только добродетель есть благо, только порок есть зло; все прочее безразлично.

"Добродетель" человеческого духа есть прежде всего сила: "для добродетели не нужно ничего, кроме силы Сократа"; она определяется не сознанием нравственного долга, не нравст­венными чувствами любви, сострадания или голосом совести: наоборот, никакого отвлеченного нравственного закона не су­ществует, нравственные понятия людей о хорошем и постыдном – условны, искусственны и ложны, а нравственные чувства люб­ви или дружбы привязывают человека к тому, что не есть его "собственное" благо, ставят его в зависимость от других, между тем как истинно мудрый и доблестный, сильный и свободный, как бог, довлеет себе. Поэтому ________, "добродетель" киника имеет преимущественно отрицательный характер: она состоит в освобождении от всего внешнего, в самодовлении, в воздержа­нии от наслаждения и нечувствительности к страданию, в подавле­нии страстей. "Поэтому они и определяют добродетель как апа­тии своего рода и как спокойствие", – говорит Аристотель.

В этом состоит мудрость киников, которую они пропове­довали словом и делом. Отсюда их аскетизм, их проповедь о вреде богатства и наслаждения, о ничтожестве временных благ и зол. Удовольствие есть скорее зло, нежели благо, ибо оно порабощает нас плоти и внешним вещам, заставляя нас видеть в них мнимое благо: "я предпочел бы сумасшествие наслаждению", – говорил Антисфен. Труд, страдание, самое физическое рабство воспиты­вают добродетель. Многотрудная жизнь Геракла с его постоян­ными лишениями и подвижничеством – вот образец киников, постоянный пример их декламаций, нравственных аллегорий и притч.

Мудрость дает нам сознание добра и освобождает нас от зла, от преследования мнимых целей. Поэтому к ней сводится добродетель. Но между тем как Сократ требовал для добродетели лишь совершенного знания, киники требовали также воспитания, упражнения воли (________)и постоянного труда. То, что давалось

Плава XII. Сократические школы 307

Сократу без видимого усилия, является здесь результатом непре­рывной борьбы и упражнения, борьбы со страстями и самозака­ления в лишениях и терпении.

Безразличное отношение ко всему внешнему, подавление страстей, возможно полное ограничение потребностей – вот путь к истинной свободе, и отсюда новое правило жизни, то своеоб­разное подвижничество, образец которого явил Диоген. Уже Антисфен проповедует отречение от внешних благ, но он еще не считал нужным вести жизнь бездомного нищего и, по-видимо­му, даже получал гонорар от своих слушателей. Начиная с Дио­гена, киники облекаются в рваные рубища и являются с посохом и сумою нищих. Диоген довольствуется скудной пищей, спит на голой земле и лишь от непогоды, как пес, укрывается в старой бочке. Он приучает себя к перенесению зноя и холода: зимой он обнимал обледенелые статуи, летом валялся на раскаленном пес­ке. Он пил воду сперва из глиняной кружки, а потом обходился и без нее, увидав однажды мальчика, который пил ее пригоршнями. Он ел травы и коренья, иногда сырое мясо, говоря, что при нужде не отказался бы и от человеческого. Следуя Сократу, он призна­вал, что ни в чем не нуждаться свойственно лишь богам, а нуждаться в малом – тем, кто уподобляется богам. Конечно, не все потребности могут быть подавлены. При совершенном осво­бождении человека от каких-либо объективных нравственных норм, от обязанностей по отношению к обществу и ближним, каждое отдельное действие оценивалось лишь с точки зрения достижения конечной цели – свободы, являясь само по себе безразличным. Раз благо заключается в освобождении от потреб­ностей и страстей, то удовлетворение некоторых необходимых физических нужд (напр., голода или половой потребности) является средством для этой цели. Только чем проще, грубее, иногда отвратительнее удовлетворение, – тем лучше, все равно каким путем оно бы ни достигалось. Чтобы на практике демонст­рировать свои способы удовлетворения человеческих потреб­ностей, Диоген, если верить анекдотам, не останавливался перед самыми грубыми оскорблениями общественной нравственности, перед проявлениями такого "цинизма", который едва ли может

308 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

быть превзойден. Нет того свинства, которого бы он не совер­шал публично, выражая сожаление, что и голода он не может удовлетворять столь же простыми способами...

Истинный киник никогда не порабощается игу наслажде­ния и чтит единую бессмертную царицу – свободу. "С сумой и в рубище он проводит свою жизнь, как праздник, среди шуток и смеха", как говорит Плутарх про Кратеса (de tranqu. an. 4, 446). Свобода, внутренняя свобода духа дает радость и счастье и вместе делает человека неуязвимым, ограждая его от ударов судьбы. Лишь там счастье, где человек умеет сохранить без­мятежную "апатию", ясное спокойствие духа при всяких обстоятельствах. А для этого нужны бесстрастие и твердость, при­обретенные упражнением и закаленные подвижничеством, и нужна мудрость, освобождающая нас от предрассудков, от рабства миру и плоти, судьбе и наслаждению. "С тех пор, как меня освободил Антисфен, я не рабствовал никому", – говорит Диоген. И прежде всего философ не должен рабствовать пред­рассудкам, условностям человеческого общества и человеческим мнениям. Диоген и Кратес как бы нарочно ставят себе целью ид­ти им наперекор, попирать их; из всех призрачных ценностей человеческая слава есть самая пустая и суетная. Кратес заводил ссоры с публичными женщинами, чтобы приучать себя выслу­шивать людскую брань: такое значение имеет для него обществен­ное порицание. Все люди делятся на два класса, мудрых и глу­пых: первые считаются единицами, но им принадлежит царст­венная свобода и совершенство; вторые – безумные рабы, ли­шенные радости, чуждые добра. Мудрый живет не по писаному закону, а по внутреннему закону своей добродетели и мудрости, который совпадает с естественным законом. Отсюда проповедь опрощения и возвращения к природе и протест против неестест­венности, искусственности культурной жизни. Эта сторона кинической проповеди со всей своей парадоксальностью, со своими резкими нападками на условности быта и нравов имела шумный успех и возбудила наибольшее внимание. Все общест­венные установления искусственны и условны; все предрассуд-

Глава XII. Сократические школы 309

ки ложны и мешают счастью людей; все стремления людей, уклоняющиеся от природы, ложны и суетны; роскошь, богатство, слава, почести – все это дым и чад (_______). И киники декла­мировали против этого чада жизни, против всех условий и услов­ностей общественной жизни. Они исходили из того противо­положения между природой и законом или естественным законом и человеческим законодательством, которое мы находим еще у софистов; в своем требовании опрощения, возвращения к естественному состоянию, они ставили в образец животных, не знающих ни искусственных потребностей, ни искусственных препятствий к удовлетворений необходимых потребностей: чувство стыдливости, которое заставляет человека удовлетворять их в уединении, есть чувство ложного стыда, которого нет у животных. И мы уже говорили, что киники грубо попирали это чувство. Кратес и Гиппархия публично отправляли свои суп­ружеские обязанности, а Диоген шел много далее их. Но зато все самые элементарные чисто человеческие потребности, отличаю­щие человека от животных, представлялись им мнимыми – каковы потребности в жилище, в одежде, приготовленной (не сырой) пище, в утвари: все эти потребности суть лишь дурные привычки, привитые нам с молодости, с которыми надо сра­жаться, как Геракл сражался с чудовищами. Напрасно ссылать­ся на нежность человеческого тела, требующего защиты от холо­да и сырости: лягушки, живущие в болоте, обладают еще более нежным телом, нежели наше. Нравственные потребности люб­ви, дружбы, чувства семейной привязанности, любви к отечест­ву – ложны. Киники отвергают брак и семью, организованное человеческое общежитие заменяется стадом. Равным образом киники освобождали себя от гражданских обязанностей. Диоген первый назвал себя космополитом: вся земля служит ему оте­чеством, ибо все принадлежит мудрому*. Идеальное государст­во есть человеческое стадо, не знающее ни внешних границ, ни внешних законов и учреждений, ни денег, ни семьи, ни роскоши и вернувшееся к естественному состоянию. Вместе с культурой падают искусства и науки, и в своей проповеди отрицания кини-

* Ср. также Кратес, Diog. L. VI, 98.

310 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии______

ки отвергают всякое искусство и всякую науку, кроме искусства и науки истинной жизни; многочисленные диатрибы о суете наук ведут от них свое начало.

Переоценка всех ценностей, "перечеканка монеты" – вот призвание Диогена; он противополагает "судьбе – бесстрашие, закону – природу, страсти – рассуждение"; он не связан ничем,' не привязан ни к чему, и он не дорожит ничем, кроме внутренней свободы, для которой не существует рабства. "Кто хочет купить себе господина?" – слова, которые приписывают ему на рынке невольников, когда его продавали в рабство (Diog. L. VI, 30).

Отношение киников к народной религии и культу было чисто отрицательным. Да и что могли дать истинному кинику греческие боги, и чего мог он от них желать? Внешние блага, зависящие от их воли, для него безразличны. Диоген раздавил однажды вошь на алтаре – это было единственное животное, которое он мог принести в жертву богам, – единственное, которым он был им обязан. Антисфен говорил, что он "пристре­лил бы Афродиту, только бы она ему попалась: много она хороших женщин перепортила"; он не хотел ничего пожертвовать Матери богов, которую, по его мнению, должны были бы содержать собственные дети. "По природе" есть один только Бог или Разум, непохожий ни на что видимое: все прочие боги суть искусственные продукты человеческого общества, существующие только в силу "закона", или человеческого установления. Если Сократ чтил закон государства и подобно Гераклиту понимал его внутреннее сродство с естественным и вечным законом, в котором он имеет свой конечный и первичный источник, то особенность древних, как и новых, проповедников "возвращения к природе" именно и состоит в том, что они недостаточно по­нимают естественную необходимость культуры и исторически сложившихся форм человеческого общежития, которые возни­кают путем естественной эволюции.

Киническое учение есть крайний индивидуализм, который в своем последовательном развитии приводит к социальному и моральному аморфизму: человеческое общество разрешается в какой-то бесформенный агрегат, не имеющий смысла и цели,

Глава XII. Сократические школы 311

поскольку истинная цель есть цель чисто индивидуальная, цель личного блага, личного освобождения и самоспасения. Все нрав­ственные узы, соединяющие людей – связи дружбы, родства, простого человеколюбия – подлежат упразднению во имя идеа­ла внутренней свободы и безусловного грубого эгоизма. Чем же объясняется в таком случае киническая проповедь, которая дава­лась нелегко новым пророкам? Они видят в своем подвижничест­ве высшую миссию: философ есть посланник Зевса (_________ ____ ____ _____, Epict. III, 22, 33), врач-целитель душ, освободитель человечества, пророк истины. Несмотря на тщеславие, нередко сквозившее сквозь лохмотья их нищенской одежды (слова Сокра­та про Антисфена, Diog. L. VI, 8), на погоню за эффектом, которая не останавливается ни перед чем, в этой проповеди скрывалась серьезная нравственная мысль и нравственный протест, вызван­ный сознанием высшей природы, духовности человеческой личности. В ней слышался отголосок подлинного учения Сокра­та, который умел пробуждать в душах "негодование против собственного рабства" и сознание абсолютной ценности духа. Если они отвергали безусловно всякую иную ценность, если в своем индивидуализме они совершенно игнорировали этику Сократа, то надо видеть и ту долю правды, которая заключалась в их протесте против современного им нравственного и куль­турного строя, несомненно разлагавшегося и обреченного на гибель. Их учение называли "философией греческого пролета­риата", но они обращались не к одним "нищим и обездоленным", – они проповедовали свободу всем и каждому, противополагая закаленную волю – роскоши и изнеженности и обличая "чад" предрассудков и условностей, опутывающих человеческую жизнь. Но есть ли цель личного самоосвобождения истинная и высшая цель человека, разумная и вместе естественная цель его? Дают ли киники истинную свободу и истинное счастье с их бесчеловечным протестом против нравственных устоев человече­ского общества, против семьи, государства, культуры? И если благо заключается в личном счастье, то нищенская добродетель киников в своей постоянной борьбе против естественных склон­ностей человека, против врожденного стремления к наслаждению

312 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

есть скорее путь к несчастной жизни и бесчувствию, а не к счастью и радости. Их свобода есть чисто отрицательная свобода. Нас не должно удивлять поэтому, что параллельно кинической школе возникла другая, диаметрально противоположная ей, искавшая высшее благо в наслаждении. То была киренская или гедониче­ская школа (________ – удовольствие).