Появление софистов в качестве профессиональных учителей

Первоначально софистом называли всякого человека, посвящающего себя умственной деятельности, или искуссного в какой-либо премудрости и учености. Так, Геродот называет софистами Солона и Пифагора, а Андротион – знаменитых "7 мудрецов". Только в конце V в. значение этого термина сузилось, хотя все-таки не заключало еще дурного или унизительного смысла, который всего более придает ему Платон. Прежде философы и поэты были учителями мудрости; теперь в связи с развивающейся потребностью в общем образовании является новая, особая профессия наемных преподавателей мудрости. Прежде довольствовались учителями грамоты, музыки (в связи с поэзией) и гимнастики; теперь понадобились профессора – преподаватели языка и словесности, философии и риторики, популяризаторы научных знаний. Переход совершается посте­пенно. Иные учителя музыки, как Дамон, друг Перикла, придают своему преподаванию философский характер, делаются про­поведниками философского просвещения; с другой стороны, и некоторые философы выступают в качестве публичных препо­давателей, как Зенон, или воспитателей, как пифагореец Лисис, воспитавший Эпаминонда.

Прежние философы посвящали жизнь исканию истины ради нее самой; они замыкались в тесном кругу друзей, с которыми они соединялись идеальными интересами и делились знаниями и мыслями. Если они путешествовали с целью приобретения но­вых знаний или по каким-либо другим побуждениям, то они оста­вались неизвестными или, во всяком случае, не искали публич­ности и даже нисколько не стремились к распространению своих

238 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

учений, хотя, если они основывались прочно в каком-либо но­вом месте, им и случалось соединять вокруг себя группу едино­мышленников, образовывавших школьный союз.

Новые профессора, сделавшие себе ремесло из мудрости*, напротив того, стремились прежде всего привлекать учеников, так как они жили гонораром. С этою целью они странствовали, читали публичные лекции, давали риторские представления, выставляли напоказ свое умение, свое красноречие и познания. Они стремились к внешнему успеху и для достижения его нередко прибегали к внешним средствам – главным образом к ритори­ке и к рекламам, иногда не брезгая и грубыми приемами, – нап­ример, пурпурное облачение или тот самодельный костюм, в котором софист Гиппий появился на Олимпийских играх (Р1. Hipp. min. 368 В). Эти особенности, несмотря на громадный успех и популярность софистов, объясняют несколько пренебре­жительное отношение к ним со стороны общества и даже со стороны их поклонников. Молодой Гиппократ, который еще до зари приходит будить Сократа, чтобы идти посмотреть на знаменитого Протагора, краснеет при одной мысли, что его могут заподозрить в желании сделаться софистом, и говорит, что ему было бы стыдно представиться соотечественникам в этом качестве (Prot. 312 А).

Если с понятием платного наемного труда у многих связывались аристократические предрассудки, то торговать словом, а не делом, торговать мудростью, и притом профессио­нальной мудростью нередко сомнительной доброты, казалось предосудительным. Погоня за популярностью, иногда примесь шарлатанства, наконец сам бродячий образ жизни этих стран­ствующих профессоров нередко возбуждали недоброжелате­льство или иронию. Добрые граждане относились подозрительно к иноземным воспитателям, которые не могли внушать своим питомцам уважения к отеческим обычаям; напротив, они расша­тывали традиции. Такое мнение существовало в Афинах, где успех софистов был особенно значителен.

* Ср. эпитафию Фрасимаха Халкидонского у Athem. X, 454 F (D, 542, 21).

Глава X. Софисты 239

Правда, подозрения эти не всегда были справедливы, и упрекать софистов в поголовном космополитизме было бы несправедливо. Некоторые из софистов посещали Афины в ка­честве уполномоченных от своих государств (напр., Горгий из Леонтин в Сицилии или Продик из Кеоса), отстаивая интересы своего отечества. Сам Гиппий из Элиды, которого считали чуть ли не первым глашатаем космополитических идей, постоянно исполнял дипломатические поручения родного города, в особен­ности в переговорах со Спартой.

Гонорары софистов были действительно очень велики. Но это только свидетельствует о степени их успеха и о крупном об­щественном спросе на их мудрость. Протагор предоставлял уче­никам своим, по желанию, самим определять размер уплачи­ваемого гонорара – правда, под присягой в храме, что они действительно оценивают во столько-то его учение (Prot. 328 В). И однако своею мудростью он нажил золота более, нежели Фи­дий своим искусством (Plat. Men. 91 D). Горгий поставил сам себе статую из золота в Дельфах – "не в знак богатства, а в знак бла­гочестия", как гласит найденная в Дельфах надпись. А Гиппий хвалится у Платона (Hipp. maj. 282 D) тем, что, приехав однаж­ды в Сицилию, когда там проживал и славился Протагор, он, бу­дучи много его моложе, в очень короткое время заработал более 150 мин и в одном только Инике, очень маленьком сикелиотском местечке, более 20 мин. Диалоги Платона показывают, как велико было увлечение софистами в Афинах, этом "присутственном мес­те мудрости". Стоит вспомнить художественную картину "Прота­гор" – поразительное по своей яркости изображение общества почитателей, собравшихся вокруг трех знаменитейших софистов – Протагора, Гиппия и Продика. Сократ приходит до света, а дом уже полон, и привратник едва его пропускает. Продик еще лежит, укутанный в одеяла, и его густой бас раздается из-за перегородки отведенного ему помещения, где он беседует с окру­жающими его поклонниками; другой кружок толпится около Гип­пия, который беседует о небесных явлениях, а Протагор прохажи­вается взад и вперед с многочисленными слушателями, многие

240 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

из которых, "как завороженные", последовали за ним из других городов и слушают его с благоговением. Платон изображает, как все они останавливаются и чинно расступаются, когда Прота-гор, дойдя до стены, оборачивается назад, чтобы, пропустив его, снова идти за учителем. Афинские юноши, литераторы, полити­ческие деятели способны проводить целые дни в беседах и слово­прениях, слушая проезжих софистов. На улицах, в гимназиях за ними ходят толпы, и к множеству празднеств, развлечений, состя­заний и зрелищ, которыми наполнялась афинская жизнь Перик-лова века, присоединяются словесные представления виртуозов речи – новый aycov, или состязание атлетов слова или диалек­тики.

То, что было в Афинах и Сицилии, повторяется повсе­местно. Софисты появляются всюду: Протагор из Абдер, Горгий из Леонтин в Сицилии, Гиппий из Элиды, Продик из Кеоса, Фрасима из Халкедона, Ксениад из Коринфа, Евен из Пароса, Антифон из Афин, толкователь снов, изобретатель искусства беспечалия, который, поселившись у площади в Коринфе, вьшесил вывеску, что он может врачевать словами страждущих, и, расспрашивая о причинах горя, утешал обремененных; впрочем, он скоро нашел это искусство ниже себя и обратился к более доходной риторике (Plut. Vita X orat. 1 p. 833 С). Естественно, при таком общем движении влияние софистов не могло отразиться на литературе конца V и половины IV в. Драмы Еврипида, произведения аттических ораторов, изящная проза ярко отражают это влияние как по риторической форме, стилистике, так и по содержанию, – влияние руководящих идей рассудочного просвещения.