Скептицизм софистов. Протагор и Горгий

С софистикой в греческую мысль вливается скептическая струя. Не потому, чтобы все софисты были скептиками, а потому, что та субъективная рассудочность, которую они развивали, неизбежно влечет к скептицизму. Скептицизм софистов и того светского общества, которое они воспитывали, есть явление весьма сложное: в нем можно видеть, во-первых, типичное выражение чисто светского равнодушия к "истине" ("что есть ис­тина?" Пилата); затем в нем высказывается результат разложе­ния античной физики во взаимном столкновении ее различных систем и построений; наконец, у двух мыслителей, выдавшихся среди софистов, у Протагора и Горгия, мы находим и общую тео-

Глава X. Софисты 245

рию скептицизма, служащую философским обоснованием их ан­тилогики, эристики (искусства спора), их "словесного искусства" вообще.

Все предшествовавшие философские учения сходились на том, что мир не существует так, как он является, что наши чувственные восприятия обманчивы, что мир чувственного явления не обладает подлинным бытием; элеаты видят в нем иллюзию, и все прочие философы настаивают на субъективности наших оценок и наших чувственных восприятий – особенно физики V в.: мы видели, что, по учению атомистов, все чувст­венные качества существуют только "по мнению". Чувственно­му познанию противолагалось рациональное познание как "путь истины"; чувственным явлениям противополагались те или дру­гие "умопостигаемые начала" – огонь Гераклита, сущее Пар-менида, атомы, стихии, частицы Анаксагора, числа пифагорей­цев и т. д. Но оказалось, что и здесь вместо одного "истинно-сущего" получалось лишь множество мнений, и притом раз­личных и противоречивых; оказалось, что и умозрение приводит лишь к "мнениям". Отсюда вывод – что нет объективной исти­ны, а только видимость такой истины, и что высшее из искусств есть искусство производить такую видимость, производить убеж­дение.

Этом объясняется знаменитое положение Протагора: "чело­век есть мера всех вещей, – существующих, что они существуют, не существующих, что они не существуют"*, или кому что ка­жется, так для него оно и есть, потому что собственно никакого другого "бытия", кроме того, которое нам представляется и воспринимается нами, для нас безусловно не существует. Ни "теп­лое и холодное" старых и новых физиков, ни сладкое или горь­кое, ни что-либо чувственное вообще не существует помимо ощу­щения. Все наши ощущения субъективны, все наши восприятия субъективны, а следовательно, и все наши суждения, оценки, мне­ния и познания тоже субъективны: мера всех вещей есть чело­век, как воспринимающий субъект. Всякое наше суждение о бы-

* "Теэтет" 152 A... ________ _______ ________ _______ ______, ___ ___ _____ __ ____, ___ __ __ _____ __ ____ _____.

246 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

тии или небытии, или том или другом качестве вещей истинно не безусловно, а только относительно для данного человека, выска­зывающего данное суждение, и притом в данное время.

Это подтверждается историей предшествующей философии

– историей человеческих мнений, это подтверждается и повсе­дневным опытом и самонаблюдением: относительность челове­ческих мнений, суждений, восприятий и оценок раскрывается на каждом шагу, иллюстрируется множеством примеров из нравст­венной области* и из области чувственных восприятий. Таким образом Протагор является основателем релятивизма или уче­ния об относительности всего воспринимаемого и познаваемо­го, всего существующего, поскольку оно для нас существует. Это

– важный и необходимый шаг от наивного догматизма к фило­софскому идеализму, необходимая ступень в развитии мысли. Правда, с релятивизмом, как и со всяким важным приобретением в философии, связаны новые проблемы, – проблемы, которые были еще не ясны самому Протагору и которые впоследствии так тонко и глубоко освещает Платон в своем "Теэтете" – с пол­ною признательностью к старому софисту. Если все наши вос­приятия и суждения относительны, если все относительно и мера всего – всех восприятий и суждений, "всех вещей" вообще – есть человек, то, спрашивается, нет ли в самом человеке всеоб­щей и объективной меры, критерия суждений и оценок? Это – вопрос, который поставил Сократ. Для Протагора он не ставился, и потому само провозглашение человека мерою всех вещей име­ло значение крайнего индивидуализма и субъективизма, т.е. отрицания какой бы то ни было объективной мерки, кроме инди­видуального человеческого мнения и человеческого произвола. Но в таком случае спрашивается, как же возможен спор о чем бы то ни было, раз всякий может быть прав со своим утверждением? Это именно и есть источник всех споров: "обо всяком предмете существуют два рассуждения, противоположные друг другу", – тезис, который Протагор развивает в своем особом сочинении, озаглавленном "Ниспровергающие речи". Субъективизм есть пря-

* Ср., напр., "Протагор" Платона, 334 А след.

Глава X. Софисты 247

мое основание софистики. Протагору возражали, что с его точки зрения нельзя браться учить чему бы то ни было или воспиты­вать кого бы то ни было, потому что и то и другое предполагает объективную норму, определенную и правильную цель умствен­ного и нравственного развития, к которой учитель ведет учени­ка: сам Протагор недаром же утверждал, что обучение предпо­лагает не только естественные задатки, но и упражнение, и что учиться надо смолоду. Но Протагор мог бы ответить, что роль учителя сводится лишь к развитию естественных задатков.

Скептическое учение Горгия представляется конечным завершением диалектики Зенона. В своем сочинении "О несу­ществующем или о природе" Горгий подводит итоги элейской диалектики в трех тезисах: 1) ничто не существует, 2) если было бы сущее, оно было бы непознаваемым, 3) если бы оно было позна­ваемо, такое познание не было бы выразимо в словах, не под­давалось бы передаче.

1. Ничто не существует. Это показывают противоречия элей-скогб понятия о сущем. Парменид представлял его себе как конк­ретную величину, Мелисс – как бесконечную величину; но раз оно не имеет начала и предела, оно перестает существовать где бы то ни было (т.е. в определенном месте); раз его нет "нигде" – его вовсе нет; чистое "бытие" равно ничто. Его нельзя мыслить ни как конечное, ни как бесконечное, ни как единое, ни как мно­гое, ни как имеющее величину, ни как не имеющее велияины. Ес­ли оно не имеет величины, оно есть ничто (равно нулю), а если оно имеет величину, оно имеет части, перестает быть единым и делается множественным; в таком случае, однако, каждая часть этого множества в свою очередь не может быть мыслима ни как единое, ни как многое, ни как нуль, ни как величина.

2. Но если бы даже существовало сущее, – оно было бы не­познаваемо и немыслимо: сущее отлично от мыслимого нами, – иначе все мыслимое было бы сущим. Если же сущее не есть мыс­лимое, то оно непознаваемо.

3. Наконец, если бы сущее было мыслимо и познаваемо, то оно не было бы выразимо в словах, поскольку вещи не суть слова, и сущее (существо вещей) не есть слово.

248 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

Итак, истины нет, знания нет; есть только мнение и убеж­дение, вселяемое посредством слов. Искусство доказательства есть лишь часть риторического искусства. Диалектические улов­ки и ухищрения, "софизмы" в собственном смысле слова, наря­ду с риторическими приемами, входят в общий арсенал "словес­ного искусства". Систематической теории софистики, правда, не существовало: учение о ложных умозаключениях могло быть разработано лишь после разработки общего учения об умозаклю­чении*. Но самое смешение диалектики с словесным искусством, столь характерное для софистики, должно было пробудить в фи­лософии искание логических норм, без которых софистику невоз­можно было преодолеть.