Глава 7. Море на глазах чернеет. При полном отсутствии ветра волны ходят ходуном, превращаясь в огромные буруны

Море на глазах чернеет. При полном отсутствии ветра волны ходят ходуном, превращаясь в огромные буруны. Дикое зрелище – в воде шторм, в воздухе штиль. Сорокаметровую яхту крутит и подбрасывает, как крошечную скорлупку. Через борта переливаются целые потоки, палубу захлестывает.

А скалистые рифы вокруг дрожат и трясутся, как при сильнейшем землетрясении. Под водой видно какое‑то движение, там медленно ворочается туша колоссальных размеров…

– Деды!!! – взмолился Колобков, безуспешно пытаясь подняться на ноги. – Деды, мать вашу, ну скажите вы этой Тортилле, что пошутили! Что ж вы вечно творите‑то?!!

– Петр Иваныч, если он вынырнет, нас можно будет намазывать на стенку! – страдальчески воскликнул Чертанов, ползя по палубе. – Что делать‑то?!

– Не знаю! Фанька, у тебя идеи есть?!

– Целая куча, – пожала плечами чертовка. – И все идиотские.

Очередной вал поднял яхту на высоту двадцатиэтажного дома. Воздух прорезал дикий крик Зинаиды Михайловны. К нему присоединились вопли выбравшихся на палубу детей. Снизу слышен стук и грохот – незакрепленные предметы в каютах летают от стены к стене.

В Колобкова врезалось что‑то тяжелое и пушистое. Гигантский хомяк Рикардо, не удержавшись на накренившейся палубе, проехал вдоль всей яхты – от кормы к носу.

Однако не хомяк стал последней каплей. Гораздо больше Колобкова взбесило отношение ко всему происходящему мудрецов. Они даже не потрудились встревожиться. Их тоже прокатило по ходящей ходуном палубе – сейчас у одного из бортов шевелится настоящий клубок рук, ног и голов.

Но этот клубок совершенно спокойно ведет очередную философскую беседу. Судя по доносящимся обрывкам, мудрецы обсуждают, сколько ложечек сахара нужно положить в бочку чая, чтобы стало сладко.

– Учитель Фугодаши! – постучала Бальтазара по плечу Стефания. – Учитель Фугодаши!

Старый китаец повернул к ней голову и презрительно скривил губы.

– Учитель Фугодаши, вы тут не видели толстую книгу?

– Словарь этого старого дурака, что ли? – брюзгливо спросил Бальтазар. – Я на нем сижу. И он жесткий. Мне неудобно.

– Тогда отдайте его мне, пожалуйста.

– А на чем же я буду сидеть?

– Учитель Фугодаши, пожалуйста, отдайте мне книгу, – настойчиво попросила Стефания.

– Если я это сделаю, ты оставишь меня в покое?

– Обещаю вам.

– Тогда забирай. И убирайся.

Стефания сцапала Орто Матезис Сцентию и принялась бешено листать страницы. К ней кое‑как подполз Колобков, одной рукой опирающийся на трость, а другой – на Валеру.

– Рецепт динамита ищешь? – срывающимся голосом спросил Колобков, заглядывая чертовке через плечо. – Или чертежи баллистической установки?

– Я ищу статью про Таннина, – процедила Стефания. – Она обязательно должна здесь быть. И там обязательно должен быть способ его успокоить.

Колобков уронил голову на грудь, надувая щеки. Ему стало плохо. Вообще, глава семейства Колобковых еще ни разу не жаловался на вестибулярный аппарат… но и посреди моретрясения он еще ни разу не оказывался.

– Валерыч, помоги, – с трудом выговорил Колобков, перегибаясь через борт.

Телохранитель бережно придержал шефа под локоть. В бушующий океан низвергнулся поток дурно пахнущей жижицы. Колобков посмотрел на пенные буруны мутным взглядом и подумал, что еще немного – и яхта перевернется вверх тормашками. Или наконец‑то врежется в один из бесчисленных рифов‑шипов.

– Нашла! – радостно воскликнула Стефания, перегибая книгу об колено. – Таннин! Тэк‑с, тэк‑с… ага! Слабости и уязвимости! Я знала, что что‑нибудь здесь найдется!

– Колись быстрей, – прохрипел Колобков, едва держась на ногах.

Стефания бегло просмотрела страницу, испещренную мелким текстом, громко прищелкнула хвостом и воскликнула:

– Тащите сюда бензин, быстро! И лейте его в море!

– Это нафига еще?! – заморгал Колобков.

– Слышь, девчурка, а откуда у нас тут бензин‑то? – присоединился парящий над палубой Угрюмченко. – Это те не «жигуль»! У нас тут дизель! И горючка вся дизельная!

– Она из нефти?

– Что?..

– Я спрашиваю, дизельное топливо делают из нефти?

– Ну дык… Из чего ж его еще делать?

– Тогда тоже годится. Хоть бензин, хоть керосин, хоть мазут, хоть дизельное топливо. Любой нефтепродукт подойдет.

– Геныч, Валерыч, тащите! – скомандовал Колобков. – А для чего оно нам, кстати?

– Пленка! Нефтяная пленка на воде! Для Таннина пары нефти или ее производных – как для людей валерьянка! Он успокоится и перестанет ворочаться!

– Дак сколько ж ему той горючки надо?! – возмутился Угрюмченко. – Он же с Крым размером!

– Хватит совсем чуть‑чуть! Пары тысяч литров будет достаточно!

– Ни фуя ж себе чуть‑чуть! Это ж половина бензобака!

– Да выливай хоть все, Петрович, на жизнях не экономят! – взмолился Колобков.

– К тому же из‑за эффекта поверхностного натяжения волны станут более пологими, – добавила Стефания. – Море немного успокоится, и мы сможем сбежать, пока Таннин не опомнится и не поймет, что его обманули.

– А он вдогонку не бросится?

– Не должен.

Под руководством седоперого беркута от топливных танков были протянуты шланги. При виде горючки, хлещущей в океан, сердце пожилого механика болезненно екнуло. Трудно даже представить горе сильнее этого.

Разбитая бутылка водки разве что.

– Все не выливайте! – тревожно просил Угрюмченко, глядя на орудующих шлангами телохранителей. – Ребятки, вы только все не выливайте! На чем же мы потом идти‑то будем, а?!

Колобков угрюмо кивнул, думая о том же самом. Неизвестно, сколько еще предстоит ходить по эйкрийским водам. А раздобыть на этих дикарских островах дизельное топливо или его аналог…

Одно утешает – Таннин действительно успокаивается. Рифы перестают дрожать, замирают неподвижно. Волны на глазах уменьшаются, яхту уже не швыряет туда‑сюда, как на бешеном быке. Шторм стихает.

Говорят, что капля никотина убивает лошадь. Двух тысяч литров высококачественного нефтепродукта хватило, чтобы утихомирить хтоническое чудовище колоссальных размеров.

– Радуйтесь, что это Таннин, а не Варрох, – вздохнула Стефания, глядя вдаль. – Варроха нефть, наоборот, раздражает. Если бы тут был Варрох, он бы так взбесился, что сокрушил бы всю Юберию.

– Про Варроха не рассказывай, – потребовал Чертанов. – Каждый раз, когда ты рассказываешь про что‑то плохое, оно тут же и происходит.

– Это когда такое было?

Чертанов ничего не ответил – только поежился. В глазах отразился первобытный ужас. Меж стихающих волн на миг промелькнуло… Чертанов в страхе прикрыл глаза ладонью.

Когда он ее убрал, там уже ничего не было.

За ужином царило молчание. Все сидели подавленные, до сих пор прокручивая в головах ужасную картину вставшего на дыбы океана. Исполинское чудовище Таннин благополучно осталось за кормой, но забудется оно еще очень не скоро.

– Да уж… – вздохнул Колобков, накладывая на блин черную икру. – Да уж…

– Это точно… – присоединился Чертанов, дрожа всем телом.

– И горючки с гулькин нос осталось… – заметил Угрюмченко, безуспешно пытаясь есть икру орлиным клювом. – Да что ж за чертовщина такая, чего ж мне неудобно‑то так?!

– Чертовщина здесь ни при чем, – огрызнулась Стефания. – А с топливом… вы что, уже забыли про остров с цетановыми деревьями?

На нее воззрились с явным недоумением.

– Ну я же вам только позавчера рассказывала! – всплеснула руками чертовка. – На пути к Порт‑Вариусу есть остров, на нем растут деревья, в которых течет цетан! Отличное дизельное топливо!

– А‑а‑а! – хлопнул себя по лбу Колобков. – Эх ты, память дырявая! И вправду забыл! Слышь, Петрович, не кисни! Все нормально у нас будет, оказывается! Заправим баки!

– Это березовым соком, что ли? – усомнился механик. – Эх, Иваныч, сомнительно мне что‑то… Не верится что‑то в такой ералаш…

– Петрович, ты в зеркало посмотрись. У тебя крылья и клюв. И тебе еще во что‑то не верится?

Угрюмченко встопорщил перья на затылке и с силой ударил клювом по блину. Фарфоровая тарелка издала жалобный звук и треснула.

– Замечательно, – сухо произнесла Зинаида Михайловна. – Еще одна тарелка.

– Звиняй, хозяйка, – смущенно вжал голову в плечи Угрюмченко. – Не нарочно.

Мадам Колобкова только махнула рукой. Она уже смирилась с постоянной гибелью посуды. Те же мудрецы бьют чашки и блюдца чуть ли не ежедневно. Бальтазар однажды откусил от тарелки кусок. Каспар запихал десяток чашек в свой колпак, и те бесследно испарились. Мельхиор вообще в последнее время взял моду швырять посуду за борт. Просто так – послушать, как она булькает.

Бальтазар тем временем извлек из банки маринованный огурчик. Брезгливо его понюхал. Вынул из кармана кривой нож, высунул язык набок и принялся мелко‑мелко строгать огурец. Нарезав, ссыпал зеленые кубики в свернутый кульком блин. Несколько секунд подозрительно смотрел на него, а потом торопливо запихал в рот и принялся озираться, бросая туда‑сюда параноидальные взгляды.

– Ешьте спокойнее, дедушка, – устало произнесла Зинаида Михайловна. – Не бойтесь, не отнимут.

– Как называется эта еда? – спросил Бальтазар, утирая масленые губы.

– Блины.

– В следующий раз приготовь оладьи.

– А вы любите оладьи, дедушка?

– Ненавижу.

– Тогда чем же они лучше блинов?

– Блины я ненавижу еще сильнее.

– А вы хоть что‑нибудь любите?

– Себя.

– А из еды?

– Я не ем себя.

– А зря, кстати! – воскликнул Мельхиор, жадно грызя ногти на ноге. – Ты попробуй!

– Хррр‑пс‑пс‑пс… – громко произнес Каспар, роняя голову на грудь. Недоеденный блинчик вывалился у него изо рта.

Бальтазар и Мельхиор внимательно посмотрели на соседа по столу. А потом, не сговариваясь, схватили с его тарелки последний блин.

– Отдай, я первый взял, – потребовал Бальтазар.

– Нет, я первый.

– Да, но ты его украл. Это не считается.

– А ты разве не украл?

– Я имею на это право.

– Не имеешь. Никто не имеет право красть у других.

– Я имею. К тому же он умер, еда ему больше не нужна.

– Он еще жив.

– Жаль. Ты уверен?

– Он храпит.

– А кто сказал, что мертвые не храпят?

– Я никогда не видел храпящего мертвеца.

– Это не доказательство.

– А ты что, видел?

– Нет, не видел. Но это тоже не доказательство.

– А по‑моему, доказательство. По‑моему, если какую‑то вещь не видел никто на свете, то ее и не существует.

– А твои мозги кто‑нибудь видел?

– Заткнитесь немедленно, молокососы! – рявкнул проснувшийся Каспар. – И уберите руки от моих блинов!

– Вот видишь, чего ты добился? – зло прищурился Бальтазар. – Он из‑за тебя воскрес. Из‑за тебя.

– Я и не умирал, идиот!

– А жаль.

Мельхиор растянул улыбку до ушей и снова принялся грызть ногти.

– Прекрати это! – прорычал вконец обозленный Бальтазар. – Прекрати сейчас же, не доводи меня!

Мельхиор обиженно надулся.

– За что ты на него так злишься? – пропыхтел Каспар, снимая колпак и надевая вместо него тарелку.

– Он грыз ногти!

– Ну и что? Это некультурно, конечно, но зачем же так злиться?

– Он грыз МОИ ногти!

– Свои я уже все сгрыз, – обиженно сказал Мельхиор.

– Тогда грызи у него! – ткнул в Каспара Бальтазар.

– У него я тоже уже все сгрыз.

– Что?! – всполошился Каспар, шевеля босыми пальцами ног. – Когда ты успел?!

– Сегодня утром.

– Но я этого не видел! Как я мог этого не заметить?

– Ты спал.

– А‑а‑а… Тогда понятно… Вечно я пропускаю все самое интересное…

Колобков весело гыгыкнул, намазывая икру на очередной блин. Все‑таки есть в этой троице и положительные моменты. Вполне успешно заменяют телевизор, например.

– Как думаешь, Серега, они сегодня подерутся или как? – подтолкнул Чертанова локтем начальник.

Чертанов ничего не ответил. Он уже битый час водил ложечкой по часовой стрелке. Сахар давным‑давно растаял, а чай остыл, но Чертанов этого не замечал.

Перед глазами по‑прежнему стоит спина Таннина, на секунду показавшаяся между волнами. Бурая осклизлая поверхность, похожая на китовую шкуру. Ужасные шипы, способные протаранить линкор, задев его одним краешком. И то темное поблескивающее пятно, в котором Чертанов увидел свое отражение…

Это не мог быть глаз. Не мог. Глаза не растут прямо посреди панциря.

Но что же тогда это было такое?

– Откуда эта громадная черепаха вообще взялась? – спросил он в никуда.

– Таннин?.. – переспросила Стефания. – Оттуда же, откуда и все хтонические чудовища.

– И откуда?

– Родился, ясное дело. Очень‑очень давно.

– А это кто ж его родил? – заинтересовался Колобков. – Другая Тортилла?

– Хтонические чудовища рождаются в процессе Творения, смертный. Когда демиург создает новый мир, на относительно небольшом пространстве кипит огромная, фантастическая мощь. Громадный слой Хаоса плещется и бурлит, обретая упорядоченность в руках демиурга и постепенно становясь новым миром. Но часть хаотической энергии всегда «уходит в осадок». Как стружка при производстве мебели. Вот из этой «стружки» и появляются на свет исполинские монстры колоссальной мощи – хтонические чудовища. Иногда демиург сразу же их и уничтожает, но чаще на них просто не обращают внимания. Нередко хтонические чудовища становятся первыми владыками новорожденного мира – некоторые даже обретают «дикую» божественность…

– Уй‑йё‑мм!.. – прервал ее болезненный вскрик. Стефания мгновенно замолчала, возвращаясь к еде.

Гешка, младший из близнецов Колобковых, уронил вилку и схватился за щеку. Проклятый зуб ноет уже второй день, но до этого боль была умеренной, и он никому не говорил. А теперь вот хлебнул горячего чая, и в дупло словно вонзили раскаленную иглу.

Старший брат покровительственно хлопнул его по плечу. Конечно, пятнадцать минут – очень небольшая разница в возрасте, но Вадик никогда о ней не забывал. Хотя и внимание тоже не акцентировал – Колобков‑старший этого не одобряет.

В семье все равны. Отец – самый главный, но остальные равны. Кроме матери, конечно. Мать – на втором месте после отца. А остальные все равны. Правда, теща тоже не в счет – ее место где‑то в районе домашних животных, рядом с кусачим хомяком.

Колобков так и не решил окончательно, кто из этих двоих раздражает его сильнее.

– Что с тобой, мальчик? – заинтересовался Бальтазар, бочком пододвигаясь к держащемуся за щеку Гешке.

– Жуб болит… – страдальчески ответил мальчишка.

– Надо содой пополоскать, – сказал Зинаида Михайловна, тревожно заглядывая сыну в лицо. – Света, разведешь соду?..

– Да нет, вырвать надо просто, – хмыкнул Колобков.

– Ыым!.. – испуганно отшатнулся Гешка.

– Позвольте я помогу! – потер руки Бальтазар. – Не нужно ничего вырывать, можно поступить гораздо проще! Специально на такой случай у меня есть замечательная настойка! Один глоток – и зубная боль моментально проходит!

– Серьезно? – заинтересовался Колобков. – Евгений, ты как, рискнешь попробовать?

Гешка часто закивал, впервые глядя на дряхлого китайца с некоторой симпатией.

– Правда, есть один небольшой побочный эффект… – задумчиво произнес Бальтазар, доставая из кармана флакончик пузырящейся вишневой жидкости. – Но это уже мелочь. Пей, мальчик.

– Какой побочный эффект? – подозрительно прищурился Колобков, отодвигая сына себе за спину.

– Ослепнешь. Пей, мальчик. На здоровье.

– Ы‑ы!.. – в ужасе отшатнулся Гешка.

Симпатия из взгляда бесследно испарилась.

Птичьи глаза Угрюмченко заволокло белесой пленкой. Он стал прикидывать, что хуже – ослепнуть или превратиться в беркута.

По зрелому размышлению механик решил, что лучше быть зрячим орлом, чем слепым человеком, и на этом успокоился.

Петр Иванович Колобков никогда ничего не откладывал в долгий ящик. Мысль пришла – решение принято – дело сделано. Недолго думая, он усадил болящего отпрыска на стул и распорядился держать пациента за руки. Не обращая внимания на протестующий вой и плотно зажатый рот, Колобков навострил толстую вощеную нитку, сделал петлю и примерился надеть ее на больной зуб.

Гешка отвернул голову, совершенно прекратив выть, но зато сжав губы так, что рот превратился в тончайшую линию. Колобков строго нахмурился, легонько хлопнул сына по щеке и приказал:

– Так, ты мне тут не дуркуй. Сам себе хуже делаешь. И без зуба люди живут. Мне вон, глянь, ногу оттяпали – а я ничего, жив‑здоров.

– Так новый‑то уже не вырастет! – запротестовал Гешка, стараясь говорить, не разжимая челюстей. – Это ж коренной!

– Ну и фигли, что коренной? У меня в пасти, глянь, два стальных и золотой. Вот этот еще по молодости в драке выбили, вот этот дантист‑сука вырвал, а этот…

– Пап, да ты уж сто раз рассказывал, – буркнул Вадик, глядящий на брата с искренним сочувствием.

– И в сто первый расскажу. Слушайтесь папку, если не хотите с голоду помереть.

– А чего это мы с голоду помрем?

– Ну так я ж вас обеда лишу. И ужина. И вообще крутитесь сами, как знаете. Раз уж такие умные, что батька вам не указ.

– Рвите! – отчаянно выпалил Гешка, зажмуривая глаза и раскрывая рот.

Лучше уж лишиться зуба, чем выслушивать получасовую нотацию.