Глава 4. – Светка, зырь, рыба летучая

– Светка, зырь, рыба летучая! – возбужденно завопил Вадик, едва не вываливаясь за борт. – Зырь, зырь, сколько!

– А вон еще, вон еще! – принялся тыкать пальцами Гешка. – Светка, дура, иди сюда быстрей, пропустишь же все!

Света снисходительно посмотрела на братьев, подходя к борту. Тридцать лет на двоих – а ума, как у пятилетних. Все из‑за тлетворного влияния телевидения, Интернета и вообще современной культуры масс‑медиа. Эта гадость выедает мозг почище кислоты.

Из воды вылетела еще одна стайка летучих рыб. Небольшие, ладные, похожие на крохотные самолетики, они вынеслись на поверхность и принялись набирать высоту. В воде прошла крупная темная тень – похоже, за рыбами гнался какой‑то хищник.

– Как они вообще летают?.. – зачарованно спросил Вадик. – Крыльев же нету ни пени!

– Зато есть увеличенные грудные плавники, – тут же воспользовалась возможностью Света. – В поверхностном слое воды летучая рыба очень разгоняется, а затем все тело кроме хвостового плавника оказывается над водой. Нижняя лопасть этого плавника тоже сильно увеличена, и в момент взлета работает с необычайной частотой. Почти как лодочный мотор. Это позволяет оторваться от воды. После этого рыба расправляет плавники и планирует, как дельтаплан. Некоторые виды могут пролететь так до четырехсот метров.

– А потом опять плюхаются? – разочарованно спросил Гешка. – Индетерминизм…

– Ну так на то она и рыба, – хмыкнул стоящий рядом отец. – Ты вон вообще летать не можешь, но я ж ничего не говорю.

– Зато Петрович может, – осклабились близнецы.

– Так, пацаны, вы старшим не хамите без веской причины. Это он для меня Петрович, потому что я ему товарищ и начальник. Мне можно. А для вас он не Петрович, а Евлампий Петрович. Или хотя бы дядя… дядя… вот ведь имечко, никак не уменьшается…

– Дядя Ева? – сделал наивное лицо Гешка.

– Дядя Лампа? – присоединился к нему брат.

Колобков молча хлопнул по коротко стриженым затылкам. Близнецы обиженно надулись и замолкли. Папаня решил устроить очередной урок вежливости и культурного поведения. На ровном месте решил, ни с того, ни с сего. Он вообще в этом отношении непредсказуемый – никогда не угадаешь, к чему вдруг придерется.

А Петровича на яхте только Петровичем и называют. Все, даже воспитанный герр Грюнлау.

Закончив с воспитательным процессом, Колобков уставился на горизонт. На горизонт… точнее, на то место, где он должен быть. На Эйкре нет горизонта. Этот мир не имеет ничего общего с шаром, как планета Земля. Эйкр – плоскость. Плоскость, уходящая в бесконечность.

Океан вокруг простирается так далеко, насколько хватает зрения. В необозримую даль. Взгляд летит все дальше, пока наконец воздушная толща не утрачивает прозрачность. Или пока взгляд не упирается в горы. Именно это предстает на востоке – длинная темная полоска береговой линии. Там лежит громадный остров, разделенный между государствами Юберия и У‑л’тра‑лет.

Кап. Колобков скосил глаза и с возмущением обнаружил на груди пятнышко желто‑серого гуано. Одна из парящих над головой чаек наградила его «медалькой».

– Чайки меня уже реально достали, – недовольно сообщил Колобков. – С этим надо что‑то делать. Гюнтер, у тебя патронов сколько осталось?

– Ровно семь штук, Петер.

– Мало, черт…

– Что?! – огрызнулась Стефания.

– Да ничего, успокойся. Геныч, Валерыч, а вы как?..

Телохранители неразборчиво замычали, мотая головами. У них еще осталось по паре магазинов на брата, но на целую стаю чаек этого не хватит. Разве что попробовать распугать.

– Нет, патроны мы зря переводить не будем… – задумчиво поднял голову Колобков. – Мы пойдем другим путем, как говорил наш незабвенный вождь… Петрович, ты как насчет соколиной охоты?

– Это чего, меня вроде как заместо сокола охотничьего? – приоткрыл клюв здоровенный беркут. – Не, Иваныч, так у нас дело не пойдет. Я тебе чаек ловить не подписывался.

– Не надо упрямиться, Петрович. Давай на старт, орел ты наш сизокрылый!

Судовой механик не сдвинулся с места. Только повернул голову направо, меряя Колобкова недовольным взглядом.

– Петрович, ну тебе ж нравится летать!

– Летать – нравится. За чайками гоняться – не нравится. Может, ты меня их еще и есть заставишь? На подножный корм, так сказать?

– А если за бутылку? – хитренько улыбнулся Колобков.

– Так это ж совсем другой разговор, Иваныч! За бутылку я тебе этих чаек!.. хотя погодь‑ка. У тебя разве еще что‑то осталось?

– Конечно, осталось!

– А покажи сначала.

Колобков криво усмехнулся, косясь на Стефанию. После побега от юберийских шотелидов та впала в жуткую депрессию и уничтожила все, что оставалось в судовом баре. А до этого Колобков и сам неоднократно устраивал пирушки – бухал то с папуасским царьком, то с юберийскими чиновниками…

Так что сейчас в баре хоть шаром покати. Ни капли алкоголя. И на всем остальном судне тоже.

Если у кого и припасена заначка на крайний случай, так разве что у самого Угрюмченко.

– Не, Иваныч, – тоже все это сообразил механик. – Звиняй. Тебе чайки мешают – вот сам за ними и гоняйся. А я пас.

– Эгоист ты, Петрович.

– Прагматик.

– Эгоист, эгоист… Ну да хрен с тобой, мы сейчас флотскую смекалку применим…

Колобков на пару секунд задумался, поскреб подбородок, а потом резко прищелкнул пальцами и спросил:

– Петрович, а у тебя часом карбида в загашнике не завалялось?

– Есть мал‑мала, – осторожно ответил беркут. – А что?

– Дело. Вадик, дуй с Петровичем в его закрома, тащи мне сюда карбид. Гешка, дуй к мамке на камбуз, тащи мне сюда хлеба. Да побольше.

Пакет с карбидом кальция был доставлен уже через минуту. При должном старании в запасах хозяйственного Угрюмченко можно отыскать самые неожиданные вещи.

Хлеб тоже принесли. Два липких тяжелых каравая.

– Это тот овсяной, который у папусов купили, – лениво сообщил Гешка. – Другого нету.

– Ничего, мне его не есть. Так, братва лихая, объясняю задачу. Аккуратно берем комочек карбида, облепливаем хлебом и… швыряем как можно выше. Задача ясна? Приступаем.

Вадик с Гешкой сначала хотели по привычке заныть и запротестовать, но потом одновременно сообразили, что занятие обещает быть прикольным. Хотя смысл и непонятен.

Колобков первым увлеченно начал лепить пирожки с карбидом. Сыновья дружно принялись помогать отцу. Присоединился и Чертанов – правда, с донельзя брезгливой миной.

Стефания участвовать отказалась. Она только презрительно фыркнула и уселась на фальшборт лицом к морю. Хвост со стреловидным окончанием бешено заколотил по палубе, выдавая раздражение хозяйки. Раздражение всем сразу – и глупостью ничтожных смертных, и невозможностью вернуться домой, и необходимостью приглядывать за полоумными волшебниками.

– Фанька, не отлынивай, – укоризненно произнес Колобков.

Он любовно слепил из теста аккуратный шарик, протолкнул внутрь комочек карбида и с силой подбросил «пирожок» над головой.

Ближайшая чайка тут же метнулась к угощению, ловя его на лету. Клюв сомкнулся, хлебный мякиш прошел по птичьему горлу и угодил в желудок.

– Первая есть… – удовлетворенно потер руки Колобков.

В течение следующих минут добрых три дюжины чаек тоже проглотили хлеб с химической начинкой. Улыбка на широком лице Колобкова становилась все шире и шире…

Хлопок! Далеко позади в воду что‑то упало. Вадик и Гешка принялись рвать друг у друга бинокль, изумленно таращась на дохлую чайку. Несчастная птица выглядит так, словно ее разорвало изнутри.

– Это она чего?.. – указал пальцем Гешка.

– Карбид кальция при контакте с водой означает бурную химическую реакцию, – покровительственно объяснила Света.

– А по‑русски?

– Взрывается. Не очень сильно, но для чайки достаточно.

– Что, правда? – с новым уважением посмотрел на грязновато‑белую массу Вадик.

– В натуре, что ли? – отколупнул кусочек Гешка, поднося его к самому лицу.

– В рот не тянуть! – отобрал у сыновей карбид Колобков. – Несварение хотите? Тут одним несварением не обойдетесь!

– Бать, а ты откуда про это знаешь? – поинтересовался Вадик.

– Ну вы, щеглы, совсем уж папку не уважаете! – обиделся Колобков. – Я, чай, двадцать лет на стройке вкалывал! Неужели в карбиде разбираться не могу? Да мы еще в ликбезе его водой обливали, а потом глядели, как здорово пшикает!

Что отец у них разбирается в карбиде, близнецы уже увидели. Наглотавшиеся дармового угощения чайки одна за другой взрываются, распугивая своих же товарок. Через несколько минут небо над яхтой полностью очистилось. Только приглушенные крики извещают, насколько оскорблены птицы таким подлым обманом.

Чаек разогнали, и Колобкову опять стало скучно. Он сонно зевнул и начал прикидывать, не залечь ли дрыхнуть на часок. Все равно больше заняться нечем.

– Зиночка‑а‑а‑а!.. – жалобно проныл Колобков, показываясь на пороге камбуза. – Зинулик, мне скучно! Твой пупсик хандрит!

– Ну так иди займись чем‑нибудь! – огрызнулась захлопотавшаяся супруга. – А мне не мешай!

– Зинулик, а обед скоро? – сунул нос в кастрюлю голодный муж.

– Скоро. Иди, иди пока отсюда.

– Зинулик, а что ты нам готовишь?

– Сама пока не знаю. Что получится, то и будете жрать.

– Ой, да ты холодна ко мне сегодня! – окончательно разобиделся Колобков. – Нет, ну я так совсем не играю!

– Вот и вали.

Колобков закрыл дверь и надул щеки. Верно говорят, что люди во время готовки озлобляются. Иногда даже звереют.

Вернувшись на палубу, он обнаружил, что народ почему‑то собрался у левого борта. И взгляды у всех какие‑то странные.

– Чего там?.. – заглянул Колобков. – Ого! Ух ты…

Оказалось, что за бортом тоже полно народу. Целая вереница гигантских плотов, связанных канатами, и на каждом люди. Да не привычные чернокожие, как мбумбу или юберийцы, а всего лишь немного смуглые, с кучерявыми волосами.

На «Чайку» и ее пассажиров эти странные мореплаватели смотрят без малейшего интереса. Точно так же, как смотрели бы на волны или птиц в небе.

Все спокойно занимаются своими делами. Мужчины дежурят на краях плотов с острогами, чинят сплетенные из травы шалаши. Женщины стирают, чистят рыбу, кормят детей. Ребятня с веселыми визгами носится по плотам, плавает в воде. Совершенно нормальный повседневный быт.

Посреди открытого моря.

– Глянь, Фанька, у народа кораблекрушение приключилось, – немного оторопело произнес Колобков. – Помочь, может?

– Не надо, – вяло ответила Стефания. – Это племя трамбуледи. Они всю жизнь проводят на блуждающих по океану плотах. Питаются в основном сырой рыбой.

– А на сушу что… ни‑ни?..

– Никогда. По их поверьям, человек, ступивший на твердую землю, теряет человеческий разум и превращается в злого духа. Поэтому они никогда не высаживаются на берег сами, а с чужаками общаются только в случае предельной необходимости. Они считают, что все жители суши – злые духи.

– Фигасе! – поразился Колобков. – Эти бомжи, что, все поголовно бошками ударились?

– Спроси их, – пожала плечами чертовка.

За Колобковым такое никогда не задерживалось. Он моментально перегнулся через бортик и заорал что есть мочи:

– Э‑э‑э‑э‑э‑э‑эй!.. Мужики‑и‑и‑и‑и‑и‑и!.. Вы чё, больные?!!

Кое‑кто из проплывающих мимо трамбуледи лениво посмотрел на вопящего толстяка. Но большинство даже не потрудилось повернуть голову. Создавалось впечатление, что «морские цыгане» решили полностью игнорировать «Чайку».

– Они тебя не понимают, – ехидно сообщила Стефания, когда Колобков наконец устал кричать.

– Серега! – тут же махнул рукой тот. – Серега, ком цу мир, шнель, камрад, быстро! Начальству переводчик нужен!

Чертанов неохотно поплелся переводить шефу. Но было слишком поздно – за кормой остался уже последний плот. Колобков недовольно покосился на медлительного переводчика и в двух словах высказал все, что он думает о такой нерасторопности.

– Зачем они вообще вам понадобились, Петр Иваныч? – кисло поинтересовался Чертанов.

– Ну ты, Серега, вечно мне какие‑то глупые вопросы задаешь. Зачем, зачем… Не твое дело, зачем! Может, я и их тоже хочу хлебушком покормить! Как чаек.

– Давайте тогда попросим Василия Васильевича штурвал повернуть, пока не поздно. У нас транспорт быстрее ихнего – догоним. И кормите тогда, сколько влезет…

– Да хрен бы с ними, – уже охладел к этой идее Колобков. – У меня таких и дома полно. Только не плавучие.

Привлеченные криками, на палубу гуськом вышли мудрецы. Первым – важный Каспар, подметающий палубу бородищей. Вторым – раздраженный Бальтазар, косящий вокруг подозрительным взглядом. Третьим – радостный Мельхиор, весело размахивающий над головой какой‑то тряпкой.

– Блин, дед, а ну надень трусы! – заорал Колобков, сообразив, что эта тряпка – не просто тряпка, а набедренная повязка. Единственный предмет одежды Мельхиора. – Что, совсем очумел, стриптиз мне тут устраивать?!

– Мельхиор немного склонен к эксгибиционизму, – равнодушно сообщила Стефания. – Просто не обращайте внимания, и он перестанет.

– Не обращать внимания на голого старого негра? – повертел пальцем у виска Колобков. – Ну ты, Фанька, иногда как скажешь… эй, дед, а ну оденься! Быра оделся мне! Тут же дети!

– Где? – завертел головой Мельхиор.

– Геныч, Валерыч, хватайте черного! – скомандовал Колобков. – Нефиг тут причиндалами трясти!

Телохранители мгновенно встали в стойку. Скупыми отточенными движениями они начали забирать Мельхиора в клещи. Тот счастливо улыбнулся, видимо, решив, что с ним играют, и подпрыгнул вверх.

Метров на двадцать.

Гена и Валера растерянно уставились вслед улетевшему волшебнику. Мельхиор уставился на них.

Падать обратно он даже и не подумал.

– Летающий негр… – задумчиво прокомментировал Колобков, задрав голову. – Чего только на свете не бывает…

– Что нам делать, шеф? – пробасил Гена.

– Ну я не знаю, сбейте его, что ли… – почесал подбородок Колобков.

Телохранители заученными жестами выхватили пистолеты и спустили курки. Две пули со свистом прочертили воздух… и с мягким шуршанием отскочили, даже не оцарапав черной лоснящейся кожи. Мельхиор заливисто рассмеялся, вращаясь над яхтой.

Единственным достижением оказалось то, что от неожиданности он уронил набедренную повязку.

Дюжина взглядов проводила падающую в море тряпку. Колобков поджал губы, покряхтел и скомандовал:

– Вадька, быстро метнулся в каюту дяди Сережи, принес мне какие‑нибудь его трусы.

– А почему мои? – растерялся Чертанов.

– Потому что мои этому негру будут широки, – похлопал себя по бокам Колобков. – Ты ему по комплекции ближе. Геныч, Валерыч, а вы чего стоите? Давайте, думайте, как этого черножопого вниз спускать! Болтается там, понимаешь, как Винни‑Пух на шарике… Светулик, прелесть моя златокудрая, ты что там делаешь? Мне твоя соображалка нужна!

Света даже не откликнулась. Последние пять минут она занималась тем, что пыталась уговорить Каспара снять платье Зинаиды Михайловны. Тот сопротивлялся и протестовал, но девушка настаивала, с ужасом думая, какой скандал закатит мама, если это увидит.

– Дедушка, пожалуйста, ну снимите мамино платье! – жалобно просила Света.

– А разве оно мне не идет? – искренне огорчился Каспар.

– Совершенно не идет, поверьте мне! Вам гораздо больше подходит ваш обычный имидж! Давайте я вам сейчас принесу ваш халат, хорошо? Евгений, принеси дедушке халат, пожалуйста!

– Но разве это платье не прелестно? – продолжал расстраиваться Каспар.

– На женщине – да! А на седом длиннобородом старике оно выглядит ужасно! К тому же оно вам узко! Вы же его растянете, дедушка! Его же потом носить нельзя будет!

– Можно, – не согласился Каспар.

– Да помогите же мне кто‑нибудь! – в отчаяньи взмолилась Света.

– Я с удовольствием помогу тебе, дитя, – вкрадчиво произнес Бальтазар. – Подержи его за руки, а я перережу ему горло.

Света в ужасе отшатнулась. Произнеси эти слова кто другой, она бы, пожалуй, приняла их за неудачную шутку. Но у Бальтазара напрочь отсутствует чувство юмора. Он всегда совершенно серьезен.

– Дедушка, вы…

– Я сделаю это с радостью, – пообещал Бальтазар, доставая кривой нож.

Общими усилиями с мудрецами кое‑как справились. Каспар в очередной раз заснул – с него сняли платье и надели обратно халат. Бальтазара уговорили убрать нож и успокоиться. Мельхиору надоело парить в воздухе, и он спустился на палубу, где его тут же взяли в оборот.

– А что это за штука? – вежливо поинтересовался он, нюхая семейные трусы в горошек. – Это можно есть?

– Это мужские трусы, – терпеливо ответила Света. – Одежда. Есть ее нельзя, зато можно носить. Надевайте, дедушка. И без споров.

Новый предмет одежды Мельхиору неожиданно понравился. Он тут же его напялил и побежал к Каспару и Бальтазару – хвастаться. Но первый встретил его громким храпом, а второй – руганью.

– Почему ты все время ходишь голым? – брюзгливо спросил Бальтазар, закончив браниться.

– Потому что таков естественный порядок вещей. Человек рожден быть голым. Я родился голым. Все родились голыми. Мы приходим в этот мир нагими, мы омываем наши тела нагими, мы занимаемся любовью нагими…

– Говори только за себя. Лично я занимаюсь любовью в одежде.

– А?! – встрепенулся Каспар. – Кто тут занимается любовью?!

– Никто. Спи.

– А‑а‑а… Жаль, жаль. А я‑то уж надеялся, что смогу принять участие. Я уже очень давно не делал ничего подобного.

– И я тоже, – с грустью кивнул Мельхиор. – Возраст сказывается. Кажется, последний раз было… когда же это было?..

– В Йемене, – вспомнил Бальтазар. – Да, точно, в Йемене. Помните ту луноликую девицу из торгового квартала? Ее глаза были подобны небесным звездам, а лицо было подобно обрезку полной луны!

– А, как же, как же! – оживился Каспар. – Я помню! Я могу забыть собственное имя, но я никогда не забуду те два пышных холма! О, мои руки до сих пор помнят их мягкость и упругость!

– А помните, какой прелестный был у нее голосок? – присоединился Мельхиор. – Помните, какие звуки она издавала, когда я всадил ей в…

Света почувствовала, что краснеет, и поспешила отойти подальше. Эти старые маразматики совершенно никого не стесняются. Беспардонно обсуждают даже самые непристойные вещи.

Вчера, например, когда Бальтазар сидел в гальюне, двое других стояли рядом, внимательно наблюдали и даже комментировали. А Мельхиор еще и подсчитывал что‑то на абаке.

– Папа, повлиял бы ты на дедушек… – подошла к отцу Света.

– Погодь, дочь, – остановил ее Колобков, задравший голову. – Пять секунд.

И вверх смотрел не только капитан яхты. Все собравшиеся зачарованно пялились на небо. Света тоже подняла взгляд… и изумленно ахнула. Через всю синь небосвода протянулась бесконечная тонкая линия.

Железнодорожный рельс.

– Это, Светулик, монорельс! – важно поднял палец Колобков. – Так Фанька сказала.

– Монорельс?.. Но откуда он…

– Вы лучше вон туда глядите, – вытянула руку Стефания.

К шуму волн и легкому гудению дизеля незаметно прибавился еще один звук. Нарастающий шипящий свист. По бесконечной металлической струне несется… поезд?!

Все головы резко дернулись. Небесный поезд пронесся над «Чайкой» с такой скоростью, что его даже не успели рассмотреть. Грюнлау запоздало щелкнул фотоаппаратом, но кадр запечатлел только расплывчатую полосу.

– Это чё за хрень была?.. – сдавленно прохрипел Колобков, по‑прежнему таращась на небо.

– Поезд, – пожала плечами Стефания.

– Понял, что поезд. Какого хрена он тут?.. там… был…

– Эйкр – огромный мир. Бесконечно огромный. Тут есть самые разные цивилизации. В том числе и технически развитые. Одна из них этот монорельс и протянула. И нет, я не знаю, какая именно. И на своей лоханке вы до них вряд ли доберетесь. Сами видели, какие они используют скорости. Тут многие тысячи миль…

– Песец… А местные папуасы как на такую байду реагируют?

– Да никак. Местные тут привычные. Они таких чудес насмотрелись, что вам и не снилось. Насколько мне известно, юберийцы называют этот монорельс Паутиной Небесного Паука и относятся к нему… ну, как к радуге. Виднеется что‑то такое в небе – ну и пусть себе виднеется.

– А те, что в поезде ехали?

– А что с ними?

– У них какие с местными папуасами отношения?

– Да никаких. У них сверхзвуковые небесные поезда. Думаете, их чем‑то могут заинтересовать голые дикари, пляшущие где‑то в джунглях? Вас самих‑то сильно интересуют… ну, скажем, африканские бушмены?

– Если у них вдруг нефть отыщется, так они весь мир сразу заинтересуют… – пробурчал Колобков. – А так… так, нафиг они мне, конечно, не сдались…

– У юберийцев нефти нет, – отрезала Стефания. – И не нужна она этим с их монорельсами – их поезда работают на гелии‑3. Зато в архипелаге Кромаку есть остров, где растут цетановые деревья.

– Какие‑какие?..

– Цетановые. У них вместо сока течет цетан. Жидкий. И очень качественный.

– А что это?

– Углеводород.

– Не понял.

– Да топливо это, Иваныч! – вмешался Угрюмченко. – Дизельное топливо! Слышь, девчурка, это, что, прям‑таки в дереве горючка течет?! Вроде березового сока, что ли?!

– А я вам о чем говорю? – презрительно фыркнула Стефания.

– Такое разве бывает? – не поверила Света.

– А почему бы нет? Ты же не удивляешься каучуковому дереву? Почему бы не быть и цетановому? Здесь есть остров, на котором целый лес таких деревьев.

– Нехило… – задумался Колобков, уже что‑то подсчитывая в уме. – Гюнтер, как думаешь?..

– Петер, нам необходимо туда заглядывать, – твердо сказал немец. – Семена и саженец такой дерево могут весьма помочь экономика наших стран и кошелек наших с тобой.

– Ага, ага, – закивал Колобков. – Фанька, этот остров отсюда далеко?

– В паре сотен миль от Порт‑Вариуса. Даже курс менять не придется.

– Значит, обязательно заглянем, – жадно потер руки Колобков. – Кто за?.. Кто против?.. Против нет, единогласно.