Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава тридцатая. Жестокость





 

Вытянувшись в длинную колонну, одиннадцать тысяч всадников неторопливо двигались по пыльной дороге. Её, между сопок, протоптали китайцы, сквозь заросли вечно зеленого бамбука, листья которого напоминали хищные наконечники тонких копий. Чагадай ехал во главе тумена с Газманом. Чиркудай покачивался в седле в десяти конских шагах позади своего заместителя и принца. Охранной тысяче принца Чиркудай приказал встать в хвост корпуса. Следом за командующим глухо стучали копытами кони его охранного полка. Воины настороженно крутили головами, ожидая подвоха от врагов, хотя дальняя разведка докладывала: ни впереди, ни с флангов имперских войск нет.

Они проезжали через киданьские селения и видели, как из‑за глинобитных заборов выглядывали любопытные жители. Но никто не посмел над ними смеяться или бросать камни, как это было во время купеческого рейда. Очевидно, все уже знали о разгроме большой армии и о жестокости монголов, которые не брали пленных.

Чиркудай мерно раскачивался на чёрном жеребце, размышляя над вопросом: почему император платит своим солдатам за службу в армии, в то время как монгольские нукеры захватывая добычу, делятся ею с Великим ханом?

Вот такие несуразицы, с его точки зрения, крутились у него в голове. Но, краем сознания, Чиркудай следил за многотысячным топотом копыт. Его тонкий слух и умение разделять звуки, чему научил Худу‑сечен, сработало, и неожиданно, без его желания, Чиркудай услышал негромкий разговор между Чагадаем и Газманом.

По всей видимости, они беседовали не впервые: нашли какие‑то общие интересы. Чагадай жаловался Газману на несправедливость, чинимую его отцом, Темуджином. Он, с ненавистью, говорил о своем брате Джучи – меркитском подкидыше, о размазне Угедее, о стеснительном Тулуе.

На чём свет стоит, костерил последнюю женщину своего отца Кулан, противную и бешенную меркитку. Она родила мальчишку, Кюлькана, и требовала, чтобы Чингизхан написал завещание, в котором чуть ли не главным наследником должен быть её сын.

Чагадая все это очень возмущало, потому что Кюлькан вообще не имел никаких прав. У Чингизхана, после его первой женщины Борте, матери Чагадая, было ещё семьдесят женщин и у каждой дети. На всех добра не хватит. И потом: с какой стати Чингизхану сейчас писать завещание? Он не собирается умирать.

Газман деликатно поддакивал, но ничего не говорил. А Чагадая будто прорвало. Он стал обвинять своего отца в непонятном для него и его братьев поведении:

– Зачем он хочет брать неприступные города? – разошелся Чагадай. – Можно было собрать серебро и золото в селениях и вернуться домой! А китайцы за несколько лет опять наживут разные вещи, и тогда можно опять на них напасть и отобрать!..

– А если имперские войска соберут силы и станут нас побеждать? – поинтересовался Газман.

– Так мы их разобьем! – уверенно заявил Чагадай. – Вы же их без труда разгромили…

– Нам было трудно, – возразил Газман.

– Не надо врать, – возмутился Чагадай: – Отец сказал, что мы на голову выше любых имперских войск, – он помолчал и начал опять: – Все‑таки, я не понимаю – зачем мы вязнем в империи? Нам не нужны их земли и их дома. Нам не нужны их люди, только мастеровые. Мы не собираемся здесь жить.

– Великий хан, очень умный человек, – неопределенно произнес Газман.

– Я его не понимаю, – гнул свое Чагадай.

– Хочешь, расскажу старую притчу? – спросил Газман.

– Рассказывай, – хмуро согласился Чагадай.

Газман мельком оглянулся, но, увидев, что его командир дремлет, начал:

– Однажды стая ворон решила полететь за орлом и посмотреть, чем же он занимается. Орёл летал над горами, над лесами, над степью. А вороны, стараясь не отстать, мчались следом. Летали они очень долго. Наконец вороны совсем выбились из сил и стали кричать орлу: «Скажи нам, царь, куда ты летишь?» – «Я не знаю», – ответил им орел. – «Мы уже устали», – взмолились вороны, – «А ты еще никуда не прилетел. Какое дело ты хочешь сделать?» – «Не знаю», – вновь ответил орел и добавил: – «Я никуда не спешу – я просто отдыхаю».

Газман взглянул еще раз на Чиркудая, слушающего их в полудрёме, и завершил:

– Вот так же твой отец – он орел, а мы всего лишь вороны.

Чагадай неприязненно скривил лицо и тоже оглянулся на Чиркудая. Но больше ничего не сказал, опустил голову и нахохлился.

Чиркудай, услышав рассказ, похвалил в уме Газмана. Он неожиданно увидел своего заместителя с другой стороны. Но Чагадая не пожалел. Тот был не таким, как его отец. Он не понимал или не хотел понимать, какие события, благодаря им, происходят вокруг. Сын Темуджина жил одним днём. Он не знал трудностей, которые пришлось испытать будущему хану и его друзьям. Ему всё доставалось просто и без труда.

Однако, Чиркудай понимал желание Темуджина приобщить своих сыновей к борьбе. Он видел, как Великий хан страдал оттого, что они слабаки. Ограниченность сыновей выливалась в бешенстве Чингизхана. Он дал им все: приказал научить своих детей и внуков читать и писать на многих языках, хотя сам говорил только на монгольском, и не знал грамоты. Он велел изучать им науку управления государством и военное дело. И многое другое.

Но Чиркудай не жалел и Темуджина. Он относился к проблемам хана как к явлению, которое было рядом, в котором ему приходиться участвовать в качестве постороннего наблюдателя. И объяснить свое отношение к этому, даже самому себе, Чиркудай не мог, да и не хотел. Он жил так, как умел, как позволяли обстоятельства, и большего не желал.

 

На второй день тумен Чиркудая подошел к непокоренному городу. Остановившись на пригорке, в двух верстах от высоких стен, на которых маячили солдаты с копьями, Чиркудай медленно сполз с коня. Почему‑то ему было тяжело. Постоял около коня, поджидая скачущих к нему во весь опор оставшихся в живых командиров разгромленных туменов, которыми командовал Чагадай, и вдруг почувствовал, что ему нездоровится. Но он не хотел даже на мгновение показать свою слабость воинам.

Подлетев к туменному, командиры тысяч отыскали глазами принца, стоявшего позади Чиркудая и хотели докладывать ему. Но Чиркудай остановил их жестом, жестко приказав:

– По приказу Великого хана вы поступаете в моё распоряжение.

Командиры подбежали к Чиркудаю и, косясь на принца, стали докладывать, как обстоят дела на данный момент. Оказалось, что Чагадай своими неразумными действиями погубил не девять тысяч нукеров, как он говорил отцу, а тринадцать. В живых, от двух туменов, осталось всего семь тысяч воинов, которые три дня копали ямы и хоронили своих павших друзей.

– Почему вы понесли такие потери? – сурово спросил Чиркудай, посмотрев на отвернувшегося Чагадая. Тысячники хотели было все объяснить, но Чиркудай, полоснул их взглядом, негромко сказал:

– Я не у вас спрашиваю.

Чагадай попыхтел, недовольно покрутил головой, но не посмел ослушаться, и стал вяло рассказывать, что нукеры совсем не могут залазить на стены, потому что глупые. Они не смогли даже оказать сопротивление выскочившим из ворот чжурчженьским всадникам.

– Ты отправил их на смерть! – грубо бросил Чиркудай в лицо принцу.

Тот хотел вспылить, но, увидев каменное лицо Чиркудая, поёжился, и стал оправдываться, и опять мямлить про плохих нукеров и командиров.

– Я не хочу слушать твои слова, которые не похожи на речь воина, – остановил его Чиркудай. И Чагадай запнувшись замолчал, зло блеснув глазами.

– Ты можешь находиться рядом или можешь уехать к Великому хану. Я тебя не держу, – бросил Чиркудай, отворачиваясь от Чагадая. Принц попыхтел и негромко пробурчал:

– Я останусь.

– В таком случае я не хочу, чтобы от тебя донеслось хоть слово, без моего разрешения, – твердо произнес Чиркудай. Принц поколебался, и неприязненно перекосив лицо, едва заметно поклонился Джебе‑нойону.

Тысячники, стоявшие рядом и слышавшие весь этот разговор, облегченно вздохнули. Зная неуправляемый норов Чагадая, они ожидали скандала, хотя получили от гонцов приказ Чингизхана: подчиняться только Джебе‑нойону. Они были рады, что Великий хан послал к ним такого сильного командующего.

Чиркудай посмотрел на командиров и понял, о чём они думают. Окликнув посыльных, он приказал позвать своих командиров. Когда Газман и тысячники, его тумена, подскакали к нему, Чиркудай уже уселся в седло свежего коня чёрной масти, и приказал прибывшим следовать за ним. Он решил осмотреть город со всех сторон. Но, проехав несколько метров, остановился и вновь подозвал гонца:

– Скачи в войска Чагадая и прикажи нукерам переехать поближе к нам. Гонец сорвался с места и помчался в сопровождении охранной десятки вниз, с холма, в противоположную от города сторону.

Чиркудай краем глаза заметил, что Чагадай едет следом, хотя он ему ничего не сказал. Подумав, Чиркудай тронул коня, решив, что пусть принц поступает так, как хочет. Он не хотел вмешиваться в семейные дела Темуджина.

Лишь к вечеру осмотр был завершен, и Чиркудай с командирами и охранной тысячей вернулся в лагерь. Кругом горели костры. Для Чиркудая и принца поставили две походные юрты.

Во время осмотра в них стреляли из луков со стен, кричали что‑то злое, свистели, снимали штаны и показывали голые задницы. Но Чиркудай приказал нукерам не реагировать на эти выходки. А чжурчжени продолжали беситься и издеваться над варварами. Со стен кто‑то даже кричал на монгольском языке непристойные слова, задевая родственников монголов и их родителей. Чиркудай видел, как скрипели зубами от злости его воины, отворачиваясь в сторону, делая вид, что этот спектакль их не касается.

Около южных ворот Чиркудай разглядел на стене какого‑то высокородного чжурчженя в отсвечивающих золотом латах. Знатный китаец долго смотрел в сторону монголов через какую‑то трубку, о которой он слышал в Ляояне от библиотекарей, что есть такие приборы, которые приближают всё, что находится далеко. Но сам он такой инструмент в руках не держал и сомневался в его существовании. Однако чжурчжень вылез на стену не для того, чтобы развлекаться. При его появлении смолкли все крики. Солдаты на стенах стояли по стойке смирно, не мешая господину. И это Чиркудаю понравилось.

После того, как этот китаец ушел со стены, солдаты продолжали молчать, и это Чиркудай оценил – всё‑таки есть у противников дисциплина. Затем на стенах забегали, и стало заметно, что количество солдат увеличилось. Чиркудай сообразил, что о разгроме корпуса здесь уже слышали. Возможно, его рассматривал со стены китайский военачальник, глядя через волшебную трубку. Со стен давно уже разглядели красный девятихвостый бунчук, который всюду возил за командующим специальный прапорщик. А таких бунчуков в армии Чингизхана было всего два, и оба у лучших полководцев.

 

После ужина в своей юрте, Чиркудай подсунул под голову войлочный валик и, прикрывшись волчьей шубой, стал думать о том, как можно проникнуть в этот город. Размышлять было тяжело: его стало знобить. Но он старался не обращать внимания на болезнь.

Ему не нравилось, что стены были высокие, и сложены из крепких камней. Но это было не все: вокруг всего города китайцы прорыли широкий ров, заполнив его водой, которая застоялась и отвратительно воняла.

Между рвом и стеной лежала полоса земли с наклонно врытыми острыми кольями. Даже если переплыть ров, то под стенами воины становятся отличной мишенью для лучников. Дорогу через ров, перед каждыми воротами, разрывали подъемные мосты. Так что, крепость, по его мнению, была неприступна.

 

Ему не хватало Субудея и Тохучара. Разговора с ними. Перед отъездом из лагеря Темуджина, Чиркудай приказал прихватить с собой катапульты для метания больших камней. Но перед этими стенами они были бессильны.

К воротам не подойти. И невозможно бить по ним тараном, который сделали умельцы в Ляояне из толстого бревна. Даже если прикрыться сверху щитами, то всё равно, город не взять. Сверху начнут обливать кипятком или горячим маслом. Так было написано в книгах.

Сейчас он был рад, что внимательно слушал чтецов. Он не мог ничего придумать, но не расстраивался, веря, что какая‑нибудь мысль появится завтра или послезавтра. После сокрушительного разгрома корпуса регулярных китайских войск, новая армия, наверное, не скоро соберётся. Поэтому воевать на два фронта не придется.

Ничего, не надумав, уснул, скукожившись на кошме. Последние десять дней, он спал сидя на коне.

 

Утром, преодолевая ломоту в костях и мышцах, Чиркудай собрал совещание командиров. Тут же приказал своим четырем тысячам отделиться от общего лагеря и расположиться напротив четырех ворот города, выходящих на все стороны света. На общем совещании наказал, чтобы командиры тысяч зорко следили за воротами и подъёмными мостами. Если прозевают момент, когда подвернется возможность прорваться в город – оторвет голову.

Остальным нукерам велел отдыхать, пообещав, что скажет об их задании позже. Четыре тысячи тут же снялись и ушли на свои места. Не занятые воины тут же завалились спать: очень устали от сражений. Война оказалась тяжелой работой, а не веселой игрой.

Чиркудай видел, с каким злорадством посматривал на него Чагадай, предвкушая провал знаменитого воина. Но вслух принц ничего не говорил. Как и Чиркудай, он ушёл в свою юрту, позвав за собой Газмана. Но заместитель туменного, сославшись на неотложные хозяйственные дела, уклонился от визита. Чиркудаю это тоже понравилось.

 

Его продолжало знобить. Болело горло. Бросало то в жар, то в холод. Трудно было глотать. Поэтому он велел вскипятить себе молока. Напившись, завернулся в шубу, и моментально уснул, будто провалился в бездну.

Вечером проснулся весь мокрый, как новорожденный жеребёнок. Все мышцы ныли. Но Чиркудай почувствовал, что болезнь отпускает. Потребовав еще молока, он опять уснул, отказавшись от услуг китайского лекаря из полка Бай Ли. Тот хотел намазать туменного вонючей мазью.

Ночью открыл слипшиеся от температуры глаза, и увидел у очаговой ямы нахохлившегося Газмана. Заместитель дремал, держа в руке ветку, которой ворошил угли в очаге. Газман услышав кашель Чиркудая, встрепенулся и посмотрел на командира.

– Караулишь? – хрипло спросил Чиркудай.

Газман вздохнул и пробормотал:

– Все нукеры переживают… Предлагают свои лекарства.

– Уже проходит, – негромко ответил Чиркудай.

– Даже Чагадай забеспокоился, – продолжил Газман: – Хотел послать гонцов в лагерь Чингизхана за лекарями. Но я не разрешил.

– Он тебя послушался?

– Сказал – делай, как хочешь.

Чиркудай кивнул головой и, взяв чашку с остывшим молоком, немного отпил мелкими глотками. Глотать стало легче, горло почти не болело. Усевшись на кошмах и завернувшись в шубу, Чиркудай уставился невидящим взглядом на красные угли. Посидев несколько минут в таком положении, он тихо спросил:

– Что будем делать?

Газман долго молчал, раздумывая, с чего бы начать. Поворошив веткой угли, он потянулся в сторону и, нащупав какое‑то корневище, сунул его в очаг. Смолистое дерево затрещало, и синий душистый дым потянулся вверх, к обрешетке в потолке.

– Нукеры Чагадая допросили китайских солдат, которых они подстрелили в бою под городом, – неторопливо начал Газман: – Чжурчжени сказали – вы не возьмете город, потому что в нем много еды и есть колодцы с водой. Ещё они заявили, что горожане могут просидеть в крепости целый год. А через стены нам не пробиться.

– Значит – город неприступен? – хрипло спросил Чиркудай.

– Можно их обмануть. Переодеть наших воинов в китайскую одежду и послать к воротам, будто они гонцы от императора…

– Подставка быстро обнаружится, – возразил Чиркудай. – Нукеров перебьют и станут еще осторожнее.

– Но на стены нам лезть нельзя, – твердо заявил Газман.

Чиркудай согласно покивал головой и закашлялся.

– А выводить войско за стены города, после их поражения в урочище, они больше не будут, – посетовал Газман. – Я думаю, что чжурчжени знают о Джебе‑нойоне и боятся его.

– В воинских книгах было написано только о том, как брать города приступом, – задумчиво пробормотал Чиркудай. – И это всегда сопровождается большими потерями. Мне нужно действовать по иному, – он вздохнул, и, посмотрев на Газмана, почти приказал: – Ложись и спи. Завтра я сообщу всем, что мы будем делать.

Заместитель поколебался, но послушал командира, улегся на кошмы и тут же засопел. Чиркудай посидел ещё немного у огня и тоже лёг досыпать. Он чувствовал себя гораздо лучше, чем вчера.

 

А утром, как было не раз, Чиркудаю пришло решение. Он приказал собраться всем командирам на совещание, включая и сотников. Окинув взглядом двести воинов, рассевшихся на холмике полумесяцем, Чиркудай громко сказал, что все нукеры, кроме его охранной тысячи, будут ездить по селам и сгонять к городу местных жителей. И не только мужчин, но стариков, и женщин.

– Мне нужно, чтобы они шли на приступ города, – твердо говорил Чиркудай подчиненным. – Пусть лезут через ров, а потом на стену. Для этого им нужно заранее заготовить лестницы из жердей.

– А если китайцы не будут нас слушаться? – спросил один из командиров.

– Будут, – хмуро ответил Чиркудай, – если вы будете гнать их нагайками, а особенно непослушных сечь шашками и протыкать пиками и копьями, – он ещё раз внимательно осмотрел всех командиров и сказал:

– Мне всё равно, какой способ вы найдете для того, чтобы китайцы лезли на стены. Но если не справитесь, то полезете вместо них. Всё это время здесь на холме будут греметь барабаны. Они будут напоминать вам, что город ещё не взят, – посмотрев на Газмана, Чиркудай приказал: – Возьми большие барабаны в обозе и прикажи бить в них до тех пор, пока я не остановлю. Поставь около них по десять нукеров, пусть бьют по очереди.

Газман вскочил на ноги, поклонился и побежал исполнять приказание. А Чагадай, сидевший сбоку и поглядывая на Чиркудая, хитро щурил глаза, ехидно усмехаясь. Ему показалось, что у лучшего туменного Чингизхана, не всё в порядке с головой после болезни. Какой нормальный воин будет посылать каких‑то крестьян штурмовать крепость? Да и послушаются ли они монголов?

 

Распустив командиров, Чиркудай велел наложить себе груду кошм на склоне холма, с которого было хорошо видно город. Его приказ исполнили и ещё принесли вареной баранины. А чуть позже раскатисто загудели барабаны, возвещая о начале штурма.

Первые толпы крестьян появились под стенами города ближе к полудню. Нукеры остервенело стегали их нагайками, наезжали конями. Пригнали одних мужчин. Монголы не тронули стариков и женщин. Чиркудай понял, что воины проявили жалость. Но они не догадывались о том, что задумал их туменной.

Подогнав крестьян ко рву, нукеры загоняли их в воду пиками и копьями, протыкая кожу. Крестьяне кричали, тонкими от страха голосами, и не хотели лезть в вонючую жижу. Но монголы наседали. Не выдержав давления, в ров бросились первые смельчаки.

Быстро переплыв на другую сторону, китайцы выбрались на осклизлый берег, и, грозя кулаками монголам, сталкивающих следующие жертвы в протухшую воду, побежали к стене города.

Но по ним стали стрелять чжурчжени со стен. Крестьяне закричали, замахали руками, пытаясь объяснить, кто они. Однако это не помогло – солдаты перестреляли всех, кто переплыл ров. Несколько селян утонули, всплыв вверх спиной. На солнце блестела их бледная кожа под задравшейся одеждой. Очевидно, не умели плавать.

Заметив гонцов, Чиркудай подозвал их к себе и приказал объехать город, чтобы посмотрели, как обстоят дела на противоположной стороне.

Чиркудай смотрел на это побоище вместе с примостившимся рядом Газманом. И хотя было тепло, светило солнце, он накинул на плечи шубу, прячась от ветерка.

Поодаль, в одиночестве, сидел Чагадай, с усмешкой посматривая на Чиркудая, неприязненно покачивая головой. Наверное, Чагадай не верил, что такие приёмы помогут взять город. Ему было непонятно, почему чжурчжени должны открыть ворота? Им было наплевать на крестьян‑киданей. Они даже поубивали их. Но Чиркудаю было безразлично, что о нем думает заносчивый принц.

 

А вопящие толпы всё прибывали и прибывали. Воины уже разозлились. Кое‑кто вытащил сабли, отрубая пока пальцы и кисти у крестьян, не хотевших лезть в воду. И ров стал заполняться. Утонувших становилось всё больше и больше.

Чжурчжени продолжали стрелять с высоких стен, не подпуская селян к стенам. Изо рва и из‑под стен, долетали крики раненых, молящих о помощи. Сумевшие переплыть, ползли среди мертвых и просили солдат не убивать, пощадить их. Так перевёл Чиркудаю, то что услышал, воин из полка Бай Ли. Но чжурчжени показывали свое умение друг перед другом, добивая раненых. Им не нужны были крестьяне в городе, запасы воды и пищи, очевидно, были ограничены, и на крестьян не были рассчитаны.

Подскакали гонцы и доложили, что по всему периметру города нукеры гонят крестьян на стены. Кивком головы Чиркудай отпустил их и терпеливо принялся ждать дальнейших событий. Воздух гудел от грозного рокота барабанов, доставшихся тумену в наследство от Теб‑Тенгри.

 

Крестьян пригоняли весь день. К вечеру их поток иссяк. К Чиркудаю подлетело несколько тысячников. Спешившись недалеко от охранной тысячи, командиры подбежали к туменному, подтолкнув одного вперёд.

– Джебе‑нойон, мужчин стало мало, – неуверенно сказал он. – В ближних деревнях мы собрали всех и пригнали сюда…

– Собирайте стариков, женщин и детей, – жестко приказал Чиркудай, не взглянув на командира.

Тот помолчал, переглянулся с товарищами и тихо пояснил:

– Уже вечер… Будет темно…

– Зажигайте факелы! – резко бросил Чиркудай и махнул рукой, отправляя тысячников выполнять приказ.

Потоптавшись около коней, командиры поскакали в свои полки. Барабаны продолжали грохотать.

Чагадай не сидел на одном месте, он несколько раз уходил куда‑то. Но возвращался через некоторое время. Чиркудай заметил, как принц с тревогой посматривает на него. Он уже не посмеивался, и не щурил свои карие, совсем не похожие на отцовские, глаза.

 

Нукеры озверели. Они устали. А им не дают отдыхать. Теперь к городу стали гнать всех подряд: и дико кричащих женщин, несущих на руках маленьких детей, и стариков с палочками. Чиркудай видел всё это в сгущающихся сумерках. На подступах к городу сверкало множество факелов. А рядом с туменным воины охранной тысячи разожгли два костра. На стенах города тоже загорелись факелы, и кое‑где костры. Газман сидел, согнувшись, угрюмо глядя на крепость.

А кричащих от ужаса крестьян продолжали и продолжали гнать в ров. Вода бугрилась от тел утонувших и полилась через край. Барабаны грохотали и грохотали.

Ночь тянулась бесконечно.

Чиркудай сидел без движения. Отлучился лишь раз по нужде. Никуда не уходил Газман. Поодаль притаился Чагадай.

В полночь, Чиркудай приказал воинам охранной тысячи отогнать коней на пастбище. Затем вызвал через гонцов несколько тысячников и велел командирам разделить полки, чтобы одна часть сгоняла крестьян, а другая немного поспала и покормила коней. К утру поменяются.

– Останавливаться я запрещаю, – твердо закончил туменной.

– В ближних селениях уже нет людей, – пожаловался один из тысячников.

– Собирайте китайцев в дальних деревнях, – бросил Чиркудай и отпустил командиров.

Когда небо посветлело, Чиркудай хорошо рассмотрел ров, доверху заполненный покачивающимися трупами. Но на поверхности еще оставались небольшие места с водой. Осталось совсем немного, и люди тонуть перестанут.

В грязи, вперемешку плавали и мужчины, и старики, и женщины, и даже грудные младенцы. Остервеневшие нукеры продолжали гнать всех подряд. Крестьяне уже перебегали ров по скользким телам, оседающих в воду под их ногами. Полоса земли под стеной тоже была устелена убитыми.

Наконец, показались крестьяне, с наспех связанными лестницами. И тут обнаружилась еще одна деталь: чжурчжени перестали стрелять в селян, полезших на стены. Они принимали их в город, потрясенные бесконечным потоком людей. Очевидно, чжурчжени ожидали, что монголы поймут бесполезность такой осады и остановятся. А может быть, они рассчитывали, что в селениях воины соберут всех крестьян и начнут штурмовать сами. А быть может, у чжурчженей стали кончаться стрелы… Так размышлял Чиркудай, наблюдая за осадой.

– Защитников станет больше, – несмело сказал Чагадай, посмотрев на Чиркудая.

У принца от недосыпа запали глаза, а лицо стало белым, как молоко. Чиркудай подумал, что и сам, наверное, выглядит не лучше. Он долго всматривался в принца, пытаясь понять, почему тот не похож на своего отца. Но так и не понял.

На его предположение Чиркудай ничего не ответил. Он вообще старался не говорить ни с Чагадаем, ни с Газманом. Обсуждать было нечего. Нужно было только ждать, чем окончится этот жуткий штурм.

Но неожиданно подал голос Газман:

– Если крестьян гнать много и долго, то в городе им всем не хватит места. Им не хватит еды и воды.

– И что последует дальше? – хмуро спросил Чагадай.

– Они решатся на атаку, – предположил Газман, посмотрев на Чиркудая. Чиркудай молча кивнул головой и показал глазами на охранную тысячу.

Поняв его, Газман встал и пошел к командиру, для того, чтобы предупредить: будь начеку!

Киданей уже гнали издалека. Тысячники стали высылать десятки нукеров на разведку, искать деревни с жителями. Крестьяне, прослышав о нападениях монголов, собирали пожитки и убегали в горы, в леса. Поток китайцев, бегущий под нагайками к городу, то убывал, то вновь увеличивался. Многих выбившихся из сил крестьян, пробежавших большое расстояние, нукеры тащили волоком на арканах. А около рва поднимали на ноги пиками и шашками, заставляя, вусмерть уставших людей, ползти к стенам.

К концу второго дня чудовищного штурма, открылись ворота, и из города на монголов ринулись люди с копьями. Чиркудай пошевелился, но, присмотревшись, определил, что в атаку шли не солдаты, потому что не было порядка в бегущей толпе. И в руках они держали не копья, а бамбуковые палки.

Газман, без команды Джебе‑нойона, поднял охранную тысячу по тревоге и бросил её на крестьян, приговоренных чжурчженями к смерти. Выстрелив с хода, тысяча отборных нукеров врезалась в толпу, и за полчаса положили всех на землю с переломанными костями. А та тысяча, что караулила ворота, замешкалась, не успела ворваться в город. О чём честно доложил Джебе‑нойону командир, вставший напротив него с поникшей головой. Чиркудай посмотрел на посеревшее от сумерек небо и сказал:

– Пошли гонцов в другие тысячи, которые стоят у других ворот. Я снимаю всех. Поезжайте в села и гоните сюда побольше крестьян, – он не обратил внимания на понурый вид командира

Тысячник поклонился и хотел бежать, исполнять приказ. Но Чиркудай жестом задержал его, дополнив:

– Вы будете подгонять китайцев к городу, а вон те нукеры, – он показал на крутящихся на конях воинов около толпы крестьян, – будут гнать их дальше на стены, – посмотрев на Газмана, Чиркудай приказал: – Пошли еще на всякий случай гонцов с моим приказом во все полки.

Газман поклонился и подозвал к себе посыльных. А тысячник, радуясь, что не получил взбучки за свой зевок, поскакал с холма вниз, в сопровождении своей охранной десятки.

Очевидно, Чагадай был очень упрям. Чиркудай видел, что он сидел на своем месте, хотя его иногда закачивало в сторону от усталости. И это упорство понравилось Джебе‑нойону, потому что он знал – ждать утомительнее, чем действовать.

 

Вечером к Чиркудаю подошли несколько командиров с тремя старыми китайцами, которые хотели что‑то сказать степному князю. Он согласился их выслушать. Говорить стал самый старый из них, тряся реденькой седой бородой. Нукер, знавший китайский язык, перевёл, что монголы поступают не по‑человечески. Нельзя просто уничтожать людей. Монголы должны воевать с чжурчженями, а не с киданями, которых они гонят из селений на город.

– Скажи ему, пусть он прикажет чжурчженям открыть ворота, – сказал Чиркудай переводчику. – Мы возьмем то, что нам нужно, и уйдем.

Нукер переговорил со стариком, и, повернувшись к Джебе‑нойону, сказал:

– Старик говорит, что чжурчжени их не послушаются.

– Тогда зачем он отнимает у меня время? – хмуро спросил Чиркудай, и, не дождавшись ответа от старика, резко махнул рукой, приказывая отрубить парламентерам головы.

Нукеры без колебаний исполнили приказ Джебе‑нойона. Свистнули клинки, и головы стариков покатились по траве вниз с холма. А их тела, застыв на секунду, упали навзничь, брызгая кровью.

– Оттащите их подальше, – бросил Чиркудай и отвернулся к городу, на стены которого лезли и лезли крестьяне. Чжурчжени уже не стреляли в селян и не отталкивали лестницы от стен. Они молча следили, чтобы между киданями не затесались монголы, переодевшись в их одежду. Но Чиркудай не отдавал команды своим лезть на стены. Он не хотел жертвовать братьями.

Посмотрев на Чагадая, на его трясущиеся губы, Чиркудай неприязненно скривился и отвернулся от принца.

 

Ночью Чиркудай немного подремал, выплывая из сонного состояния в грозный гул не умолкавших ни на миг барабанов. Их рокот катился по всей низине. Иногда, сквозь басовитый рык, прорывались далекие и тонкие крики китайцев.

 

Утром поток крестьян начал иссякать. Чиркудай вызвал командиров и опять сказал, что если не будет китайцев, на стены полезут монголы. И через некоторое время кидане опять пошли толпами. Чиркудай удивлялся: как много людей живёт в империи? Идут и идут. Нескончаемый поток. Монголов было меньше. Бай Ли был прав. Но китайцы были слабее, в этом был прав Субудей.

 

В полдень вновь на мгновение открылись ворота, и из них вышло около десяти человек. Они направились к Чиркудаю под конвоем сотни нукеров. Когда горожане подошли на десять шагов, воины их остановили перед Джебе‑нойоном, неподвижно сидящим на своих кошмах. Это были богато одетые старики. Их лица почернели от усталости и пережитого. Мелко кланяясь туменному, они стали гнусаво просить помиловать их город, в котором собралось слишком много людей.

– Открывайте ворота и все выходите из города без оружия, – угрюмо сказал Чиркудай. – А мы возьмем себе то, что нам понравится, и уйдем.

– Я не могу приказать начальнику гарнизона… – пробормотал один из стариков.

– Тогда зачем вы пришли ко мне? – хриплым голосом спросил Чиркудай.

– Мы хотели остановить это кровопролитие… Мы хотели просить о милосердии…

– Я предложил вам метод, как остановить кровопролитие, – бросил Чиркудай. – Я варвар, поэтому не знаю, что такое милосердие, – и, отвернувшись от парламентеров, посмотрел на Газмана: – Гони их в шею. Они мне не нужны.

Газман махнул рукой, и нукеры стали конями теснить стариков к городу. Поняв, что уговорить монгола не удалось, послы трусцой припустили к воротам. Но их открыли лишь тогда, когда нукеры удалились на приличное расстояние.

– Будем ждать? – поинтересовался Газман.

– Будем продолжать, – поправил заместителя Чиркудай и опять застыл, обняв руками поднятые к подбородку колени.

И вновь воины принялись бешено стегать крестьян, подгоняя их к стенам. Однако через час ворота медленно открылись, и из них повалили китайцы. Это были горожане и не только мужчины, но и женщины. Они прошли по мосту через ров, и стали скапливаться, на обширной, травянистой площадке у дороги.

Следом за ними из ворот потекли крестьяне, которым посчастливилось перебраться через ров и стены и остаться в живых. Крестьяне вставали поодаль от горожан, в низине. Чиркудаю сразу бросилось в глаза, что это совершенно разные сословия. Но для него они все были врагами. Нукеры остановились без команды, прекратив гнать крестьян на смерть.

Газман искоса посматривал на Джебе‑нойона, ожидая приказа. Чагадай встал со своего места, с удивлением наблюдая за сдачей непокорного города.

– Здесь не все, – негромко обронил Чиркудай, посматривая на всё увеличивающуюся, растущую толпу. – Из города не вышли солдаты.

Газман согласно кивнул головой. Но ворота города не закрылись и после того, как поток людей идущих из города, начал уменьшаться.

– Поезжай к городу и скажи, чтобы выходили все! – приказал Чиркудай заместителю.

Газман поклонился и помчался с охранной десяткой вниз. Поговорив с испуганно озирающимися горожанами, он вернулся назад.

– Они говорят, что солдаты совещаются, – доложил он туменному.

Чиркудай помолчал и, посмотрев на бледного Чагадая, стоявшего неподалеку и внимательно наблюдающего за ним, перевел взгляд на Газмана:

– Незаметно собери три тысячи нукеров и подготовь к атаке, – негромко произнес Чиркудай. – Вам нужно будет прорваться в город. Я думаю, что там осталось немало солдат. Ты должен их всех уничтожить.

Газман понимающе кивнул головой.

Ещё раз, взглянув на согбенного Чагадая, Чиркудай поманил пальцем командира охранной тысячи, слышавшего приказ командующего:

– А ты, собери остальных нукеров, которых не возьмет Газман, и по моей команде уничтожь всех: и горожан и крестьян. Сделай быстро. Придумай что‑нибудь.

Командир тысячи застыл на мгновение, но промолчал, покорно поклонившись.

– Исполняйте!

Газман и тысячник, бросились к своим коням, и умчались в разные стороны. Чагадай медленно сел на кошмы, которые ему постелили нукеры. Он понял, что Джебе‑нойон ничего ему не прикажет.

 

Через час, когда от китайцев отделилась небольшая группа людей для переговоров с главным монголом, из‑за небольшого леса, закрывающего дорогу в версте от города, выехало около сотни непонятных всадников. Издали казалось, что они одеты в китайскую одежду. Горожане загомонили и заволновались, предполагая, что это передовые разъезды чжурчженьской армии. Неторопливо подъехав к открытым воротам, всадники неожиданно подняли луки и очень быстро перестреляли охрану у ворот. А затем сотня влетела в город.

И в этот момент из‑за лесочка вымахали три тысячи нукеров вытянувшись в колонну, и сходу вломились на рысях в распахнутые ворота. Тут же из‑за стен донеслись многоголосые выкрики и яростный звон оружия.

Спустя десять минут на ошарашенных подобным военным приемом китайцев налетели воины, собранные командиром охранной тысячи. Они были злы, потому что трое суток спали в пол глаза, потому что были голодны, потому что очень устали. С безоружными горожанами было покончено в течение часа.

Убитые устелили цветными одеждами зелень вытоптанной травы и стали походить на кучи тряпья. В воздухе появилась огромная, возбужденно каркающая, стая ворон.

Крестьяне, стоявшие в низине, увидев это, как подкошенные упали на колени. Но монголы не пощадили и их.

 

Чиркудай подозвал гонца и жестом приказал подвести коня. Неторопливо усевшись в седло, он посмотрел на Чагадая, помедлил, и кивнул головой, приглашая ехать за ним. Принц вскочил на ноги, поймал за холку коня, поданного нукером, и одним махом взлетел в седло, поспешая за спускающимся с холма командующим. Чиркудая сопровождала лишь десятка, больше воинов под рукой не было. Все бросились добивать чжурчженей, ослушавшихся приказа Джебе‑нойона: очистить город!

 

Проехав мимо побитых кистенями и порубленных саблями людей, Чиркудай мельком взглянул на Чагадая. Принц крепко стиснул челюсти, играя желваками. Но когда они въехали на подъёмный мост, под которым плавали синюшные трупы взрослых и детей, начавшие разлагаться в протухшей воде и источать зловонье, Чагадай не выдержал и стал блевать. Чиркудай отвернулся от позеленевшего принца и въехал в ворота. Около них на часах стояли его нукеры.

Крики и звон оружия стихли. С жителями и солдатами было покончено. Подозвав тысячника, Чиркудай приказал ему собирать повозки в опустевших деревнях. Командир умчался. Подлетел Газман и доложил, что сейчас воины добивают упрямых солдат, засевших в подвале молельного храма.

– Когда вывезете все добро, то развалите стены и дома. Зацепляйте их кошками и арканами. А потом сожгите всё, – приказал Чиркудай заместителю и поехал по узкой улице. Чагадай молча следовал за ним.

Уже под вечер, вернувшись к своей юрте, Чиркудай без эмоций наблюдал, как рушатся строения, как взвивается черный дым и красное пламя на улицах, которые можно было рассмотреть сквозь громадные проломы в стенах.

 

Через три дня, прибыв в ставку Великого хана, Чиркудай вошёл в шатер и, повинуясь жесту Темуджина, уселся на шелковую подушку. Он сразу заметил, как на него настороженно посматривают присутствующие на совещании командиры. Очевидно метод, при помощи которого он взял крепость, их ошарашил. Но Чиркудай с безразличием отнесся к их эмоциям. Он получил приказ Великого хана и выполнил его.

В шатре не было старичков: Субудея, Тохучара, Бельгутея, Джелме… На кошме сидели сыновья Темуджина: Чагадай, Угедей и молодые командиры. А рядом с Чингизханом притулился, согнувшийся в три погибели, худой и длинный китаец, лицом походивший на Ляо Шу. Чиркудай понял, что это кидань и, наверное, потомок императоров.

Заметив вопросительный взгляд своего командующего, Темуджин пояснил:

– Этого мудреца зовут Елюй Чуцай. Его отец и отец Ляо Шу были родными братьями.

Чиркудай молча кивнул головой.

Елюй Чуцай очень долго смотрел на Чиркудая, и отрицательно покачав головой, сказал, очевидно, продолжая давно начатый разговор с Темуджином.

– Нельзя уничтожать людей в таких количествах. Мёртвые не смогут работать и платить налоги, которые пойдут тебе, Великий хан, для твоей страны.

– Мне достаточно того, что я возьму в качестве трофеев, – неприязненно бросил Темуджин.

– Но трофеи ты берешь один раз, и они имеют свойство иссякать. А потом ты должен будешь вновь воевать, и не всегда победа может оказаться на твоей стороне, – размеренно объяснял Елюй Чуцай, словно библиотекарь в Ляояне: – А необременительные для побежденных налоги будут идти всегда, даже тогда, когда ты не будешь вести военные действия. Ведь любой народ живет не просто для себя, он обязательно кому‑нибудь что‑то платит. И народу безразлично – кому он платит. Главное, чтобы люди смогли сносно жить и размножаться.

Темуджин посмотрел на Чиркудая и с усмешкой произнес:

– Видишь, как он хитро обвиняет тебя в уничтожении города вместе с жителями. Этим он напоминает мне своего брата Ляо Шу, которого я уважал.

– Ты винишь меня за содеянное? – поинтересовался Чиркудай у Темуджина.

– Нет! – отрицательно мотнул головой Темуджин. – Ты провел операцию лучше, чем я желал. Но Елюй Чуцай говорит о будущем, – Темуджин покосился на киданя: – Хотя исподтишка укоряет нас за жестокие способы ведения войны.

– А разве война может быть без жестокости? – спросил Чиркудай, в упор уставившись на ученого киданя.

Елюй Чуцай помялся, повздыхал и негромко сказал:

– Я понимаю. Чжурчжени не приняли вас всерьёз. Они думали, что имеют дело с дикарями. Хотя и доходили слухи о том, что вы прошли хорошую школу у моего брата Ляо Шу. Но они не верили в ваш интеллект и умение применять учения на практике, – кидань на мгновение замолчал и продолжил: – Однако самый способный ученик Ляо Шу Чиркудай, доказал всем, что чжурчжени глубоко ошибаются. И я, при всём моём уважении к брату, который говорил когда‑то, что нашёл очень умных монголов, не верил в вашу разумность. Потому что разумность подразумевает под собой гуманность и снисхождение…

– Ты с этим согласен, Джебе? – поинтересовался Темуджин.

– Нет, Великий хан, – ответил Чиркудай. – Чем больше человек разумен, тем он более изощрен в жестокости.

Темуджин прищурил зеленые глаза и с улыбкой посмотрел на Елюй Чуцая:

– Что скажешь, мудрец?

Кидань погрустнел и, обречено опустил голову:

– Да, мой брат был прав. Чиркудай действительно очень умный человек.

– А у меня все такие, – самодовольно засмеялся Темуджин, и резко прервав хохот, посмотрел на Чиркудая: – Ты бил моего сына палкой?

– Не было нужды, – не спеша ответил Чиркудай.

Темуджин помолчал и неприязненно произнес:

– Нужно было бы его побить, – и, посмотрев на Чагадая, бросил: – Я разрешаю Джебе‑нойону бить тебя, если ты провинишься.

Чагадай молча поклонился отцу и украдкой взглянул на Чиркудая. В этот раз Чиркудай увидел не зло в его глазах, а страх. Туменной понял, что всё встало на свои места – теперь Чагадай не будет зарываться и вести себя так, будто ему всё позволено.

– Отдыхай, Джебе, – сказал Темуджин и, посмотрев на Елюй Чуцая, негромко пояснил: – Моего командующего зовут Джебе‑нойон и никак иначе. Советую тебе запомнить это имя и не употреблять другое.

Елюй Чуцай понял, что сморозил глупость, назвав Чиркудая запретным именем, поэтому тут же часто закивал головой. Было видно, что он боится скорого на расправу Чингизхана.

Чиркудай поднялся на ноги и хотел уйти, но его остановили слова Темуджина, адресованные ученому киданю.

– Я согласен с некоторыми твоими предложениями. О многом ты говоришь разумно. Будет ещё лучше, если ты сможешь осуществить что‑нибудь из своих задумок. Поэтому, разрешаю тебе подбирать людей для правления в завоеванных мною городах и селениях империи Цзинь. Я согласен с твоими словами о том, что завоевать страну можно в седле, но управлять из седла страной невозможно.

Чиркудай оценил мудрость слов киданя и поклонился ему, как мастеру, чем очень смутил мудреца. Отвесив поклон своему хану, он ушел. Уже на улице услышал, как Темуджин удовлетворенно хохотнул.

 

Большая война длилась в империи полтора года. За это время армия Чингизхана взяла девяносто две городские крепости и уничтожила множество людей. Правление чжурчженей окончилось.

Чиркудай периодически участвовал в боевых действиях со своим туменом. А в свободное время находился в своём личном курене у Великой стены, где жила Сочигель с Анваром. Чиркудай иногда брал сына с собой, приучая к войне. Сочигель не отпускала их одних. Она, как китаянка Субудея, стала всюду следовать за своим мужчиной. Чиркудай немного посопротивлялся такому вниманию, но поразмыслив, решил, что ему нравиться привязанность Сочигель. Она была настоящей подругой воина.

 

В завоеванных городах монголы сажали своих правителей, которые облагали налогом жителей империи в размере одного процента от объема их добра и прибыли. Так посоветовал Чингизхану Елюй Чуцай.

Правители многих городов не осмеливались воевать и сдавались на милость варварам. Но так поступали не все. Иные крепости приходилось брать штурмом. По этому поводу Чингизхан издал указ, разъясняющий полководцам, что нужно делать со строптивыми противниками.

В законе говорилось, что если жители не открывают ворота добровольно и город приходится брать штурмом, то при гибели всего лишь сотни монголов в дело пускались катапульты, бросавшие за стены камни и горшки с порохом. А после применения катапульт никакой пощады горожанам не могло быть – они все должны быть уничтожены. Это было записано в Ясе – основном законе Монголии, которая исполнялась безоговорочно.

 

Date: 2015-09-17; view: 291; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.008 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию