Джентльменам вслед

В этот раз Лору разбудил не шум и не тусклые огоньки, мерцающие в просвете между занавесками. В полудреме она решила, что причиной был запах, что‑то вроде «плохого воздуха», возвещающего о появлении Джентльменов, о котором рассказывала ее мать. Но потом она проснулась окончательно, и единственной мыслью, которая обрушилась на нее, была: «Еще рано».

Лора сползла с кровати, стараясь не побеспокоить Дженни, которая, после того как ее уложили, ворочалась еще почти час. Тоби в своей колыбельке спал как сурок. Свет ночника окутывал их золотистым сиянием, но в нем уже начал появляться холодный и враждебный голубоватый оттенок. Лора бросила взгляд на Дженни, что‑то пробормотавшую во сне, и отвернулась от своих спящих детей.

Хорошо хоть, здесь нет их отца.

Сделка была заключена давным‑давно, наверное, в те времена, когда Лощина только появилась. А условия сделки нужно выполнять – это Лора поняла еще в далеком детстве, даже до того как узнала о Джентльменах.

Ее спальня в родительском доме окнами выходила на улицу, и Лора помнила, как однажды в пять лет она лежала, разглядывая отблески огней на дальней от окна стене. В другую ночь, проснувшись, она увидела, что стена залита мерцающим ледяным светом. Свечение не угасало, как будто машина, чьи фары осветили стену, не двигалась с места, и Лора села в кровати и повернулась к окну.

Свет падал с улицы, с узкой лужайки, которую ее отец называл газоном. Лора вылезла из‑под одеяла, соскочила с кровати и протянула руку к занавеске:

– Не смотри!

Обернувшись, Лора увидела на пороге свою мать:

– Мамочка?

Мама в два прыжка пересекла комнату, подхватила Лору на руки и прижала ее лицо к своему плечу:

– Не смотри, детка, не смотри.

Лора послушно опустила голову на мамино плечо, слушая, как за окном с оглушительным шипением проносится что‑то огромное и сотня чего‑то поменьше. Глаза мамы были крепко‑накрепко закрыты, и она укачивала Лору, как маленькую, хотя у Лоры уже были два младших брата и ее не укачивали с тех пор, как родился первый из них. Рукав маминого банного халата был усеян мелкими капельками воды.

Утром Лора попыталась об этом заговорить.

– Мне прошлой ночью сон приснился, – сказала она за завтраком.

– Всем нам что‑то снилось, – ответила мама, заливая молоком овсяные колечки. – Потому что нечего было есть пиццу на ужин. Наверняка ты спал хуже всех, правда, Кайл?

Лорин шестилетний братишка, который и в самом деле накануне объелся больше остальных, покачал головой и закашлялся.

Свет в гостиной становился ярче. Скоро он разгорится так, что при нем можно будет читать. Лора заперла за собой дверь спальни, еще раз проверила защелку и стала пробираться через лабиринт игрушек, сваленных на ковре. Над краем дивана уже поднимались голубоватые тени, и, увидев их, Лора перевела дыхание. «Интересно, что они дадут, – думала она, борясь с нарастающей паникой, – и кому?»

Они приносят подарки. Об этом нужно помнить. Они приносят и подарки тоже.

Только во втором классе, сразу после похорон Кайла, Лора выяснила, как называются эти существа. Ответ нашелся в книге детских стихов, таких сладких, как будто их пропитали кукурузным сиропом. Но это стихотворение, «Песня контрабандиста», отличалось от остальных. Когда Лора читала его, ей казалось, что в комнате становится темнее, и темнота сгущалась каждый раз, когда она вспоминала о нем. Лаже выяснив, что автор стихотворения никогда не бывал в Речной Лощине, Лора продолжала мысленно называть их Джентльменами.

Два десятка пони

Сквозь туман и мрак…[25]

Выждав удобный момент, когда папа увел оставшегося в живых братика на улицу играть в бейсбол, Лора обратилась к маме с вопросом.

– Мамочка, – поинтересовалась она, когда они вместе мыли посуду, – а почему Кайл заболел?

Мама застыла, опустив руки в мыльную воду.

– Видишь ли, – сказала она после недолгой паузы, тщательно подбирая слова, как это обычно делают взрослые, когда не знают, что ответить. – Люди здесь, в Лощине, иногда заболевают. Тут что‑то не то в воздухе.

– А…

– Не беспокойся, лапочка. Я не позволю… – Она умолкла, плотно сжав губы, и продолжила совершенно другим тоном: – Знаешь, что сказали о наших местах первооткрыватели? Хорошая земля, но плохой воздух. Может, насчет воздуха они и не ошиблись, но зато у нас лучшие фермы в округе. И так продолжается по сей день. Лощина – очень хорошее место, Лора. Я хочу, чтобы ты это помнила.

Этим же вечером, когда мужская половина семейства уселась смотреть футбол, мама взяла Лору за руку, отвела наверх и там, порывшись в кладовке, достала старую картонную коробку.

– Я думаю, тебе захочется это примерить, – сказала она и вынула изящную диадему, сплетенную из тонкой, как волосок, проволоки и украшенную камнями, сияющими, как ледяные кристаллы. Она надела ее на Лору и протянула ей зеркало. – Ну, правда же, ты похожа в ней на принцессу?

У Лоры перехватило дыхание.

– Правда, мамочка, правда!

– Так я и думала, – улыбнулась мама.

Теперь Лора вспоминала об этой диадеме с дрожью. Она лежала где‑то здесь, в коробках, которые Лора собрала после маминой смерти и больше никогда не открывала. Иногда Лора видела во сне, как надевает диадему, и каждый раз просыпалась с горечью во рту.

Она протянула руку и взяла с телевизора маленький синий блокнот. На его страницах были описаны звуки, которые издавали Джентльмены: шум сосен на ветру, шум многополосного шоссе, доносящийся издалека, шум проливного дождя, но каждое из этих сравнений не было идеально точным. Лора вела эти записи с тех пор, как научилась писать, сначала просто перечисляла признаки появления Джентльменов, а потом, когда подросла и стала что‑то понимать, начала добавлять примечания.

И чем дольше она следила за бесформенными очертаниями за занавеской, тем сильнее чувствовала, что вся ее жизнь сводится лишь к наблюдению. Смерть второго из братьев, окончание школы, пикеты у мебельной фабрики – на все это она смотрела со стороны. Даже сейчас она как будто наблюдала откуда‑то издалека за тем, как сидит, скорчившись, на диване, и на ее левой руке высыхает липкое пятно молочной смеси.

Иногда они что‑то приносят, снова напомнила себе Лора. Диадему, песню, шепот на ухо. И их следы усыпаны цветами, даже в конце октября.

И люди здесь жили так дружно. Все время кто‑нибудь выставлял угощение, все время проводились службы «за упокой души всех тех, кто нас покинул» в маленькой церкви, которая была в Речной Лощине единственной достопримечательностью, и церковные скамьи всегда были полны.

Но об этом попросту не говорили. Пожимали плечами, винили во всем плохой воздух, пытались скрасить последние месяцы своих детей, после того как всю жизнь обращались с ними как с чужими, а потом опускали их в жирную, плодородную землю Лощины.

Свет становился все сильнее, мерцал опаловым блеском, и с ним пришел слабый растительный аромат. Но у запаха зелени был неприятный оттенок – как будто скошенная трава вымокла под дождем и начала преть на солнце. Что‑то было не так с этой зеленью. Лора крепче прижала к груди записную книжку, словно пытаясь спрятаться за ней вместе с детьми. На форзаце синими чернилами была записана «Песня контрабандиста», Лора сделала это сразу после замужества.

Ни о чем не спросишь – не солгут в ответ.

Глазки в стену, крошка, а не Джентльменам вслед!

Когда Лора училась в выпускном классе, она познакомилась с Ричем. Рич был из северной части графства, умел играть на гитаре, и, когда он улыбался, у Лоры замирало сердце. Впервые за много лет она снова почувствовала себя частью этого мира.

Сначала она волновалась из‑за того, что скажут родители. Многим из ее подруг пришлось уехать из Лощины, потому что родители их выгоняли – по самым разным причинам. За то, что встречалась с парнями, за то, что встречалась всего с одним парнем, за то, что забеременела, за то, что прервала беременность. Но ее родителям Рич понравился, и они даже помогли им найти жилье.

Свадьба состоялась в самый жаркий день года. Но небо было голубым, пиво холодным, а Рич смотрел на Лору так, словно она была его солнышком. Во время танца Лора умудрилась порвать себе подол платья и отправилась искать маму. Она нашла ее в ванной, и мама там разговаривала со своей старой подругой.

– Рич сказал, что они купили трейлер здесь, в Лощине, – произнесла женщина, которая когда‑то очень давно помогала маме нянчить Лору.

– Здесь хорошее место, – ответила мама.

Лора прижалась к двери.

– Это неправильно, Мисси. Нельзя приводить в Лощину новых людей, а тем более такого шалопая, как Рич. Почему ты не прогнала ее?

Лора затаила дыхание.

– Она – все, что у меня есть, – после недолгой паузы ответила мама. – Я не могу ее прогнать.

– Ой, Мисси, разве можно поступать так с хорошей девочкой? Ты же знаешь, что творится в Лощине и почему нам приходится прогонять наших дочерей. Уж я‑то знаю. Или тебя выгонят, или заберут.

– Или ты проживешь в Лощине долгую и счастливую жизнь, как вышло у нас с Бобби, – фыркнула мама. – Может, именно этого я и хочу для своей дочки. Такая мысль тебе в голову не приходила? К тому же если и дальше отсылать отсюда девчонок, то тут и семей не останется, а тем, кто остался, станет еще тяжелее. Ты считаешь, что делаешь лучше всей Лощине, но на самом деле думаешь только о себе.

– Не об этом речь. Причина‑то другая. Есть вещи, о которых девушка должна знать, если она собирается рожать здесь детей. Ты думаешь, она сможет это вынести? Я не могу, а я в два раза ее старше. Дело того не стоит.

– Она все, что у меня есть.

Лорина няня вздохнула:

– Ну что ж. Храни Господь вас обеих.

Лора подождала немного, а потом хлопнула дверью, как будто только что ее открыла.

– Мама! – крикнула она. – Мне нужно помочь зашить платье.

– Сейчас подойду, – ответила мать.

«Дело того не стоит». Лора произнесла это вслух, но слова казались ей пустыми. Об этом так легко забыть, когда на тебя сваливаются материальные и нематериальные дары. Ни у одной женщины в Лощине никогда не было выкидыша. Ни одно растение не засохло на корню, ни один дом не сгорел в пожаре, никому никогда не пришлось голодать. Стоит только взглянуть на внешний мир, где никто не уверен в своем будущем, и мысль о том, что жизнь Кайла – не такая уж и неподъемная цена, может показаться простительной.

По крайней мере, Лора надеялась, что это можно простить.

Что сказал ей человек из профсоюза, когда она уходила в отпуск перед рождением Тоби?

– Условия контрактов нужно пересматривать, – заявил он, и это относилось не только к ее контракту.

Впрочем, в то время Лоре было не до того, она была на девятом месяце, и, по словам ее подруги Чарлин, мозги у нее тоже были «беременные». В то время все казалось ей очень простым – дал слово, держи, – но это было до возвращения Рича.

Бывают же неудачные сделки. И даже если они неудачные, ты ничего не можешь сделать, кроме как платить по счетам и надеяться на лучшее.

Единственный случай, когда хоть кто‑то мог сказать об этом вслух, произошел после смерти матери (никаких Джентльменов, всего лишь три пачки «Мальборо» ежедневно на протяжении двадцати лет). Тогда на городском собрании выступил юрист в мятом синем костюме, и ему удалось созвать почти всех жителей Лощины, пообещав им бесплатное барбекю. Он показывал схемы и диаграммы и возбужденно говорил о статистике заболеваемости и о фабрике чуть дальше по шоссе. И наконец, после получасового молчания горожан, он предложил им подать коллективный иск.

Священник, выступивший от лица общины, кивнул, улыбнулся и проводил юриста до двери.

– Судебный иск нам не поможет, – сказал он, – даже если мы знаем, кого винить.

Сразу после того как он закрыл дверь, кто‑нибудь мог бы заговорить, нарушить это давящее молчание и назвать виновных вслух. Но юрист уехал, а никто не издал ни звука, и священник лишь пожал плечами и вздохнул.

Рич ушел на войну. Рич вернулся. Лора написала ему о рождении Тоби, и ее сердце снова запело, когда она увидела его улыбку. Но Рич смотрел в окна затравленным взглядом, и преследовали его не только призраки войны. Он больше не мог водить машину, потому что через каждые несколько миль ему приходилось останавливаться и отдыхать, опустив голову на руль. Так что отныне он был привязан к Лощине, и Лощина поглотила его.

В апреле после весеннего посещения Джентльменов (которое, как позже объявил Эшли Ирвин, состоялось через шесть с половиной месяцев после предыдущего) они с Ричем поссорились. Вряд ли это можно было назвать настоящим скандалом: Лора уронила стакан, а Рич вбежал в кухню так быстро, что чуть не сбил Тоби с ног. Он наорал на нее, она наорала в ответ, оба испугались и разозлились друг на друга за этот испуг, и Лора даже не поняла, что получила пощечину, пока ее щеку вдруг не обожгло огнем. Она прижала ладонь к лицу, все еще не веря в случившееся. Рич уставился на нее, как будто у нее выросли рога, а потом повернулся и выбежал прочь из дома, не обращая внимания на вопли Тоби.

Лора не пошла его искать, хотя он не вернулся ни к ужину, ни к рассвету. В тот вечер она уложила детей позже обычного и утром, услышав стук двери, не стала вставать.

Когда она наконец вышла из спальни, Рич сидел за кухонным столом и разглядывал свои ладони. Лора уселась напротив, и через некоторое время он заговорил.

– Меня предупреждали, что вернуться сюда будет трудно, – сказал он и на этот раз не отдернулся, когда Лора взяла его за руки. – И мне казалось, что все хорошо, но потом… Здесь что‑то есть, и я как будто вижу то, что мне нельзя видеть, и становится все хуже и хуже. Как будто кто‑то тычет пальцем в мою голову. – Он посмотрел в окно, словно боялся, что за ним следят.

Лора промолчала, но подумала о том, каким умным ей казался Рич, когда они учились в школе, как быстро он замечал то, на что она не обращала внимания, и что ей сразу следовало знать – он не изменится.

– Давай уедем, – предложил Рич и поцеловал ее пальцы. – Я пока сам не знаю куда, но первое время мы можем пожить у моих предков.

Лора высвободила руки, встала и подошла к окну.

– Здесь мой дом, – ответила она.

Глаза Рича расширились, и в них мелькнула боль.

– Я знаю, детка, но это нехорошее место. Нам нужно бежать отсюда.

«Уж я‑то знаю. Или тебя выгонят, или заберут».

– То есть, – сказала Лора, – или я уезжаю с тобой, или ты уезжаешь один.

– Что? Нет, я не то хотел…

– Я знаю. – Она повернулась к нему с улыбкой, смаргивая слезы. – Я прогоняю тебя, Рич. Я изгоняю тебя из своей жизни. И из Лощины.

Развод дался им нелегко – но чего еще было ждать, когда они оба любили друг друга. Рич звонил ей и оставлял сообщения, злился, плакал и умолял, и Лора прослушивала их все, обхватив себя руками с такой силой, что к концу сообщения на коже выступали синяки. Тоби стал больше капризничать, а Дженни повадилась по ночам забираться в ее постель.

Но Рич стал свободен. Рич вырвался, и она никогда, никогда не отдаст его им. Даже если ночами она будет просыпаться и плакать над пустой половиной кровати. Даже если ей снова придется наблюдать за жизнью со стороны.

Огни перестали мерцать, и шепот утих. И теперь, отрицать уже было нельзя, ей предстояло увидеть, как Джентльмены приближаются к ее дому. «Я пыталась, пыталась, – подумала Лора. – Я могла бы отослать детей, могла бы…»

Но что бы изменилось? Женщины старшего поколения, такие, как Лорина няня, отсылали своих детей из города. А потом умирали в одиночестве и забвении, потому что так отчаянно стремились разорвать связь между Лощиной и теми, кого любили, что заодно разрывали и нить своей жизни. Но и этого было мало.

Лора в набитой битком машине, с детьми на заднем сиденье, смогла доехать только до городской черты, а потом силы ее оставили, и она обнаружила, что не может сдвинуться с места. Она даже подумывала о том, чтобы огородить дом солью и железом, как сделала одна женщина в 2009 году, но через пару месяцев в доме взорвался газ, и вся семья погибла. Джентльмены забрали свое. Ты вверяешь им свою жизнь, а в ответ позволяешь ее забрать.

Эта сделка была заключена давным‑давно, в те времена, когда Лощина только появилась. А условия сделки приходится выполнять.

Зазвучала слабая мелодия, пробежала дрожью по оконным стеклам и передалась кончикам пальцев. Первым побуждением Лоры было ее описать, и она задумалась о звуках флейты, криках совы и плачущей горлицы, прежде чем услышала в ней зов.

«Все правильно, – сказал ей голос. – Дети умирают, и если одному из них придется умереть, кто сможет сделать выбор, как не мать?» Лора выпрямилась на диване, зная, что выглядит сейчас в точности как ее мама, а потом поднялась на ноги.

Она бесшумно вошла в спальню и посмотрела на детей. «Тоби, – думала она, – он слишком маленький, чтоб понимать, что такое болезнь. Нет, Дженни, потому что она хоть сколько‑то, но прожила. Нет…»

Ей послышался какой‑то неясный шум, фальшивая нота в музыке Джентльменов.

«Решай. У тебя есть время. Решай».

Но шум не исчезал, прорывался пульсацией, как… телефонный звонок, и Лора обернулась как раз вовремя, чтобы заметить яркий красный огонек автоответчика.

– Эй. Привет. Это я, – раздался голос Рича сквозь потрескивание пленки. – Послушай, я понимаю, что ты спала… Надеюсь, я детей не разбудил, прости! Но мне очень нужно с тобой поговорить.

Он продолжил, но Лора не слушала. Его голос был взволнованным и хриплым, совсем непохожим на обычный тон Рича, но этого хватило, чтобы заглушить зов Джентльменов.

Лора снова посмотрела на детей. Она могла войти в комнату, вернее, она уже вошла, чтобы выбрать одного из детей и вынести его наружу. А позже, когда ее ребенок умрет, можно будет сказать себе, что она не делала этого, а просто смотрела со стороны.

Она подумала о диадеме и о Кайле.

Дженни шевельнулась, хлопнула ладонью по пустой половине кровати, где раньше лежала Лора, и подскочила:

– Мамочка?

– Лежи, детка, – сказала ей Лора. Она обхватила себя руками, не смея обнять свою дочку в последний раз, чтобы не утратить решимости. – Оставайся здесь и спрячься под одеялом. Я сейчас вернусь… – Поймав себя на лжи, Лора покачала головой. – Спи крепко, милая. Я люблю тебя…

Она отвернулась, не ответив на испуганный возглас Дженни, и закрыла за собой дверь. Последние секунды сообщения не записались, потому что закончилась пленка, и Лора, проходя мимо телефона, погладила его пальцем:

– Тебя я тоже люблю.

Наконец, она зажмурила глаза, распахнула входную дверь и вышла на свет. Мелодия зазвучала снова, она была ближе, окутывала ее, и Лора со вздохом открыла глаза. Две дюжины пар глаз смотрели на нее не мигая.

Конечно, приехали они не на лошадях, и в глубине души Лора гордилась тем, что сумела это предугадать. Их верховыми животными были совы, и огромные белые птичьи головы глядели на Лору без малейшего любопытства. Все остальное в Джентльменах казалось слишком уж невероятным, и только совы, при всей своей необычности и огромных размерах, были хоть какой‑то связью с привычной реальностью.

Они были сотканы из света и сияли, о, как же они сияли! В первое мгновение Лора приняла их за ангелов, но, вспомнив маленький синий блокнот, поняла, что ошиблась. Один из всадников – бело‑голубое существо, похожее на человека только очертаниями, – склонился к ней и указал рукой на дом.

– Нет, – ответила Лора. – Рича вы не получите. И их тоже. Только меня.

Всадник взмахнул рукой на уровне груди: отказ. Другие поддержали его с таким жаром, что гигантские совы занервничали, и некоторые из них начали переступать с ноги на ногу.

Лора покачала головой:

– Меня не волнует, чего вы хотите. Выбирать не вам. А я сделала выбор. Я выбираю себя. – Она сделала шаг вперед, и, к ее удовольствию, главный из всадников отшатнулся.

«Ты считаешь, что делаешь лучше всей Лощине, но на самом деле думаешь только о себе». Это были слова ее матери, но Лора видела, как качнулась голова одного из Джентльменов, как будто это он передал ей эту мысль.

Лора снова покачала головой:

– Нет. Я делаю это ради Лощины. Ради смерти Лощины. Чтобы положить конец церковным службам, поминкам, всем этим смертям.

И тут Лора почувствовала знакомое покалывание в затылке. Она знала, что если сейчас обернется, то увидит в окне Дженни с прижатым к стеклу носом и открытым ртом, уже собирающуюся заплакать.

Лора не стала оборачиваться, даже чтобы попрощаться. Смотри, милая, смотри.

– Сделке конец, – заявила она. – Мы не будем пересматривать условия контракта.

Глава всадников сделал знак остальным, и совы начали приближаться, злобно щелкая клювами. Лора не сдвинулась с места. Расторгать договор всегда тяжело, все время приходится что‑то терять. Но ведь это того стоит, если сделка была неудачной.

Совы впились ей в руки, ноги, волосы, и их клювы были остры. И первый же удар не только пробил ее кожу, ее сердце, но и нанес рану самой Лощине, такую рану, которую не залечить, и выплеснувшаяся кровь превратила плодородную почву в безжизненное болото.

Смотри, смотри!

(перевод М. Ковровой)