Воскресенье, 24 октября

По ходу передачи Коллинридж все больше успокаивался. В предыдущие два дня он много готовился, перебрал все возможные вопросы, что позволило ему с искренним вдохновением говорить о планах на будущее. Он настоял на том, чтобы вопросы, касающиеся опубликованных в «Обсервер» обвинений, были оставлены на самый конец передачи. В этом случае ведущий «Событий недели»не мог бы нарушить их договоренности о десятиминутных рамках этого раздела. Кроме того, Коллинридж хотел чувствовать себя на высоте положения, прежде чем вступить в схватку. Он надеялся, что после его сорокапятиминутного выступления с рассказом о блестящем будущем страны вопросы, связанные с обвинениями, будут выглядеть просто неуместными придирками.

Объявили о последнем перерыве на рекламу. Жена улыбнулась ему с противоположной стороны студии, в ответ он протянул к ней руки с поднятыми вверх большими пальцами. Ведущий дал знак, что они снова выходят в прямой эфир.

– Господин Коллинридж, последние минуты этой программы я бы хотел посвятить обвинениям, содержавшимся в «Обсервер». Как известно, там говорилось о Чарльзе Коллинридже и его янобы незаконнои операции с акциями.

Серьезно глядя в объектив телевизионной камеры, Коллинридж кивнул головой, как бы говоря, что у него нет оснований бояться таких вопросов.

– Как я понимаю, на этой неделе Даунинг‑стрит выступил с официальным заявлением, в нотором отрицалась какая‑либо связь членов вашей семьи с этим делом и выдвигалось предположение, что одного человека ошибочно приняли за другого. Верно ли это?

– Конечно, не исключено, что произошла ошибка и к этому делу имеет отношение какой‑то другой Чарльз Коллинридж. Мне не приходит в голову никакое другое объяснение. Могу тольно повторить, что моя семья не имеет никакого отношения к этой истории. Даю свое слово чести. – Он говорил медленно, эффектно, наклонившись в сторону ведущего и глядя ему прямо в глаза.

– Как я понимаю, ваш брат отрицает, что пользовался когда‑либо подставным адресом табачной лавочки в Паддингтоне?

– Абсолютно верно, – подтвердил Коллинридж.

– Премьер‑министр, один из наших корреспондентов послал самому себе, но на имя Чарльза Коллинриджа пакет по адресу, который был указан при открытии счета в банке. Он специально выбрал для этого заметный пакет ярно‑красного цвета. Я бы хотел, чтобы вы посмотрели видеозапись, сделанную нами в той лавочне, когда он пошел туда за своим пакетом. Извиняюсь за качество изображения, но дело в том, что пришлось снимать это скрытой камерой, поскольку владелец лавочки, похоже, не был склонен с нами сотрудничать.

Ведущий развернул свое кресло так, чтобы видеть темноватые и нерезкие, но все же различимые кадры видеофильма, проектировавшегося на находившийся позади него большой энран. Коллинридж бросил быстрый обеспокоенный взгляд на жену и аккуратно развернул свое кресло к экрану. Он видел, как появился на экране корреспондент, вынул из бумажника разные бумаги и пластиковые карточки, удостоверяющие его личность, показал их продавцу и объяснил, что хотел бы получить письмо, посланное ему через Чарльза Коллинриджа, пользующегося адресом этой лавочки для своих почтовых нужд. Продавец – тот же самый грузный, лысеющий человек, который несколько месяцев назад разговаривал с Пенни, заявил, что выдает корреспонденцию только тем, кто абонировал этот адрес.

– Сюда приходит много важных писем, ‑сказал он, – и я не могу раздавать их кому попало.

– Но посмотрите, вон же оно! ~ воснлиннул корреспондент. – Красный конверт. Я вижу его отсюда!

Несколько смешавшись и не зная, нал поступить, продавец, поколебавшись, вынул конверты из одной пронумерованной секции в настенном шкафчике. Их было три. Он положил красный конверт на прилавок перед корреспондентом, а два остальных отложил в сторону, Пока он старательно сверял фамилию на конверте с той, что стояла на документах корреспондента, объектив камеры был перенацелен на два конверта лежавшие в стороне. Потребовались считанные секунды, чтобы взять их крупным планом и навести объектив на резность, но как только это удалось, на экране четно обозначились надписи на конвертах. Оба они предназначались Чарльзу Коллинриджу. Один был фирменным, надписанный типографским способом, на другом были адрес и другие реквизиты Объединенного банка Турции. Надпись свидетельствовала, что письмо отправили из расположенного на площади Смит‑сквер офиса отдела издания и распространения партийной литературы.

Ведущий повернулся лицом к Коллинриджу, для которого не осталось никаких сомнений, что чуть было не ставшее триумфальным интервью превратилось в открытую конфронтацию.

– Первый конверт, видимо, подтверждает, что адрес действительно использовался для проведения операций купли‑продажи с акциями «Ренокс кемикл компани» через посредство Объединенного банка Турции. Но нас удивило письмо из штаб‑квартиры вашей партии. В связи с этим мы позвонили в ваш офис отдела издания и распространения партийной литературы, представившись поставщиком, получившим от Чарльза Коллинриджа заказ с неразборчивым обратным адресом, Коллинридж собрался было с негодованием заклеймить используемые программой низкопробные и аморальные методы, но в этот момент в студии раздалась многократно усиленная запись телефонного разговора.

– …а не могли бы вы продиктовать, по какому адресу следует направить его заказ? Тогда мы могли бы, не теряя времени, тут же все и отправить,

– Минуточку, пожалуйста! – послышался в ответ любезный мужской голос. – Сейчас посмотрю, что у нас в компьютере.

Послышались щелкающие звуки компьютерных клавиш.

– Да, вот он. Записывайте: Чарльз Коллинридж, 216 Прейед‑стрит, Паддингтон, Лондон 32.

– Большое спасибо! Вы нам очень помогли. Ведущий снова повернулся к Коллинриджу:

– Желаете что‑нибудь сказать, премьер‑министр? Он покачал головой, не зная, что лучше – сказать что‑нибудь или, не сопротивляясь, отдать этот сет сопернику. Его поразило, что Чарльз зарегистрирован в отделе партийной литературы: он никогда не интересовался социальными проблемами политики. Но он понимал, что этот сюрприз для него не будет последним.

– Несомненно, мы серьезно восприняли ваше объяснение всего этого как возможную путаницу, в результате которой Чарльза Коллинриджа спутали с вашим братом.

Коллинриджу хотелось возмущенно закричать, что это не «его объяснение», а лишь первое пришедшее в голову предположение, бесхитростно высказанное его пресс‑секретарем, но он понимал, что только потеряет время, и решил промолчать.

– Скажите, премьер‑министр, знаете ли вы других Чарльзов Коллинриджей? Сколько их перечислено в телефонной книге Лондона?

Коллинридж не ответил на вопрос и молча сидел с мрачным видом – лицо его посерело.

Ведущий сам ответил вместо своего молчаливого гостя:

– В телефонной книге Лондона только один Чарльз Коллинридж. Мало того, как сообщили нам в компании «Бритиш телеком», не только в Лондоне, но и во всем Объединенном Королевстве Великобритании лишь один Чарльз Коллинридж. И он ваш брат, премьер‑министр.

Снова пауза в ожидании комментария, и снова молчание.

– Поскольку какой‑то Чарльз Коллинридж действовал, явно основываясь на закрытой информации для служебного пользования, касающейся «Ренокс кемикл компани» и министерства здравоохранения, мы обратились к этим организациям с вопросом, знают ли они какого‑нибудь Чарльза Коллинриджа. Компания «Ренокс» заявила, что ни в одном из ее подразделений нет никакого Коллинриджа. Пресс‑офис министерства здравоохранения оказался более осмотрительным – здесь обещали проверить и перезвонить, но так и не позвонили. Но в профсоюзном комитете министерства люди оказались более любезными. Они подтвердили, что нет никакого Коллинриджа, который бы числился в списках работающих в 508 отделениях министерства в стране. Ведущий устремил взгляд в свои заметки.

– Правда, в Ковентри у них работала Минни Коллинридж, но два года назад она вернулась на Ямайку.

«Они надо мной просто издеваются, – мысленно вскричал Коллинридж. – Они уже осудили и теперь казнят меня!» Он видел жену у дальней стены. По ее щекам лились слезы.

– Премьер‑министр, наша программа уже подходит к концу. Не хотите ли вы что‑нибудь сказать?

Коллинридж сидел, вперившись взглядом в жену. Его разрывало желание подбежать к ней, обнять и врать, успокаивая, что для слез нет никаких причин, что все будет хорошо. Целую минуту он молча сидел в кресле, пока жуткую тишину студии не прервала мелодии, начинающая и заканчивающая программу «События недели». В тускнеющем свете студийных ламп сквозь бежавшие по экрану фамилии тех, кто готовил и вел передачу, зрителям было видно, как он поднялся, медленно пересек студию, обнял рыдавшую супругу и начал нашептывать ей утешительную ложь.

На Даунинг‑стрит он сразу прошел в комнату заседаний кабинета. Он вел себя так, словно был посетителем. Медленно, как‑то по‑новому оглядел всю комнату, пройдясь внимательным взглядом по ее элегантной обстановке, прекрасной классической архитектуре и историческим картинам. Взгляд его приковал к себе стол, за которым заседали члены кабинета, – символ уникальной британской формы коллективного правительства. Он медленно обошел вокруг стола, скользя ладонью по зеленому сукну, и остановился у его дальнего конца, возле кресла, которое он впервые занял десять лет назад, когда пришел сюда самым молодым членом кабинета.

Взглянув вверх он встретился глазами с Робертом Уолполом – казалось, он смотрел прямо на него.

– А что бы ты, старина, делал на моем месте? – прошептал он – Я полагаю, боролся бы. И если бы потерпел неудачу, то продолжал бы бороться и бороться. Ну что ж, увидим, что будет дальше.

Пройдя к своему креслу, он медленно уселся в него и сразу почувствовал себя затерянным в середине огромного стола, Колинридж потянулся к единственному в этой комнате телефону, стоявшему на столе рядом с книгой записей. С другими абонентами соединял его телефонист – один из тех, кто обеспечивал телефонную связь с миром все 24 часа в сутки.

– Соедините меня с канцлером казначейства, пожалуйста!

Менее чем через минуту послышался звук телефонного зуммера. Звонил канцлер назначейства.

– Колин, ты видел это? Как думаешь, не будет ли слишком резкой реакции на фондовом рынке?

– Надо будет позаботиться, чтобы этого не произошло. Будем созваниваться.

Потом он вызвал министра иностранных дел.

– Какой ущерб это нам нанесет, Патрик?

Вултон прямо сказал, что с нынешней репутацией правительства невозможно добиться тех изменений бюджетной системы Общего Рынка, которых уже давно требовало правительство Великобритании и о чем, как о задаче первостепенной важности, говорилось во время предвыборной кампании.

– Еще месяц назад решение этой проблемы было уже в пределах досягаемости, протяни руку ‑и оно у тебя! После нас за столом переговоров такой же вес и такое же влияние, как у осла семейства О'Рейли. Извини, Генри, но ты ведь просил меня говорить откровенно.

Потом дошла очередь до председателя партии. Уильямс уловил его официальный тон и ответил ему тем же.

– Премьер‑министр, в течение последнего часа мне звонили семь из наших председателей партийных комитетов региональных организаций. К сожалению, все они опасаются, что создалась ситуация, которая может привести к гибели партии. По общему мнению, мы зашли так далеко, что уже нет обратного хода.

– Нет, Тедди, – поправил его Коллинридж, – они думают, что не у партии, а у меня нет обратного хода. А между тем и этим большая разница.

Еще один телефонный звонок предназначался его личному секретарю – он попросил узнать, не смогут ли его принять завтра около полудня во дворце. Через четыре минуты секретарь перезвонил ему: Ее Величество будет рада встретиться с ним в час дня.

Тут только он почувствовал огромное облегчение, словно с плеч спала колоссальная тяжесть. Он поднял голову и в последний раз взглянул на Уолпола.

– Да, конечно, ты бы боролся. Возможно, даже и победил. Но мое положение уже погубило брата и сейчас губит меня самого. Я не позволю, чтобы очередь дошла до жены. – Сорок девятый преемник Уолпола на посту премьер‑министра пересек комнату почти в последний раз и, уже взявшись за бронзовую ручку двери, обернулся:

– Между прочим, стало как‑то легче!

Date: 2015-09-17; view: 291; Нарушение авторских прав