Песнь красной звезды

– На, пей, – тролль протянул бурдюк с водой. – Я Бинабик из Минтахока. Укекук был моим наставником. А ты Падреик. Он много раз говаривал о тебе.

– Падреик мертв, – прохрипел монах. Он сделал глоток, пролив немного на подбородок. Он явно изнемогал. – Теперь я другой человек. – Дрожащей рукой он оттолкнул бурдюк. – Во имя всех богов, старых и новых, на двери было могущественное заклятие! Я уже лет двадцать не встречал ничего подобного. Мне кажется, она чуть не убила меня. – Он покачал головой. – Возможно, это было бы хорошо.

– Вы только послушайте его! – закричала Мириамель. – Являешься неизвестно откуда и с порога несешь какую‑то чушь! Что ты здесь делаешь?

Кадрах старался не встречаться с ней взглядом.

– Я шел за вами.

– Шел? Откуда?

– Всю дорогу до Сесуадры. И потом, когда вы бежали. – Он смотрел на дворров, которые закрыли каменную дверь и стояли сбившись в кучу у дальнего края пещеры, разглядывая вновь прибывшего, как будто он был переодетым норном. – А они тут как тут! Домгайны, – поморщился он. – Мне казалось, что я чувствую их искусную руку в заклятии, но не был уверен. Я никогда не сталкивался с такими свежими заклятиями их производства.

Но Мириамель нелегко было отвлечь:

– Что ты здесь делаешь, Кадрах? И кто тебя преследовал?

Монах перевел взгляд на собственные стиснутые руки в складках потрепанной рясы.

– Боюсь, что я навел норнов на вас и ваших союзников. Белые чудовища преследовали меня чуть ли не с того момента, как я вошел в катакомбы. Мне было нелегко держать их на расстоянии.

– Значит, ты привел их к нам?

Мириамель все еще не понимала, что она испытывает к этому человеку. С тех пор как он бросил их в Озерных Тритингах, она делала все, что могла, чтобы выкинуть его из головы. Ей все еще было стыдно из‑за пергамента Тиамака.

– Они не получат меня еще раз! – пылко сказал монах. – Если бы я не смог справиться с дверью, то скорее бросился бы со Ступеней Тан'са, чем попал бы им в руки.

– Но вы говаривали, что норны пребывают снаружи, а эта пещера имеет только одну дверь для выхождения, – заметил Бинабик. – Не очень много хорошего проделывали вы в свою пользу, Кадрах или Падреик, как бы вас теперь ни называли.

Бинабик многое слышал о монахе от принцессы и от Саймона. Мириамель видела, что его давнее уважение к эрнистирийцу борется с естественным недоверием тролля к человеку, который мог предать его друзей. Он пожал плечами:

– Камни Чукку! В достаточности разговаривания. Будем предпринимать решение важных вещей. – Он встал и пошел по пещере к дворрам.

– Почему ты убежал тогда, Кадрах? Я же сказала тебе, что извиняюсь за пергамент Тиамака… и за всю эту историю.

Монах наконец посмотрел ей в глаза. Взгляд его был странно безжизненным.

– Ах, но вы были правы, Мириамель. Я вор, лжец и пьяница – это чистая правда уже много лет. То, что я между делом совершил несколько честных поступков, ничего не меняет.

– Почему ты всегда так говоришь? – спросила она. – Почему ты все время ищешь в себе только самое плохое?

Его лицо стало едва ли не обвиняющим.

– А почему вы все время ищете во мне хорошее, Мириамель? Вы воображаете, что знаете все на свете, но в конце концов вы всего лишь молодая женщина. Вы даже представить себе не можете, каким отвратительным местом на самом деле является этот мир.

Уязвленная Мириамель отвернулась и занялась осмотром седельных сумок. Он только что вернулся, а ей уже хочется повесить его – и тем не менее принцесса старательно искала, чем бы его накормить.

Я полагаю, стоит поддержать в нем здоровье до той поры, пока я окончательно не решу убить его.

Кадрах прислонился к стене пещеры, голова откинута назад, глаза закрыты – совершенно без сил. Она воспользовалась удобным случаем, чтобы получше рассмотреть его. Он совсем отощал с тех пор, как покинул ее в степи; лицо его обрюзгло, кожа, казалось, висела прямо на костях. Даже в розовом свете камней дворров монах выглядел серым.

Вернулся Бинабик.

– Наша безопасность имеет готовность прекратиться. Джисфидри сказал мне, что дверная защита никогда уже не будет становиться такой же очень сильной, когда ее один раз взламывали. Не все норны имеют такое мастерство, как ваш монашеский друг, но некоторые имеют. И даже если они не получат возможности открывать дверь, имеет вероятность, что Прейратс не предотвратится.

– Мастерство? Что ты имеешь в виду?

– Мастерство, или овладение наукой – Искусство. Те, кто не является носителем свитка, иногда именовывают это волшебством.

– Кадрах сказал, что он не может больше заниматься волшебством.

Бинабик озадаченно покачал головой:

– С большой давностью Падреик из Краннира бывал самым осведомленным употребителем Искусства во всем Светлом Арде, хотя это имело зависимость от того, что другие носители свитка и очень великий из них Моргенс не имели желания рисковать его глубинными течениями. С очевидностью, он не терял своих возможностей – они нужны были ему для открывания двери дворров.

– Все это случилось так быстро! Я просто не подумала. – Она ощутила, как надежда разгорается в ней. Может быть, судьба не зря привела сюда монаха.

– Я сделал то, что должен был, – внезапно проговорил Кадрах.

Мириамель думала, что он спит, и испуганно подскочила.

– Белые лисицы поймали бы меня через несколько мгновений. Но я не тот, что был, тролль. Использование Искусства требует дисциплины, напряженной работы и покоя. Я был далек от этого много лет. – Он снова прислонил голову к стене пещеры. – Теперь колодец пуст. Мне нечего больше дать. Нечего.

Мириамель, однако, собиралась выяснить все до конца:

– Ты до сих пор не объяснил, почему преследовал меня, Кадрах.

Монах открыл глаза:

– Потому что больше ничего нет. В мире ничего больше нет для меня. – Он помедлил, потом сердито посмотрел на Бинабика, как будто маленький человек покушался на то, что не имел права слышать, и снова медленно заговорил: – Потому что… потому что вы были добры ко мне, Мириамель. Я забыл, как это бывает. Я не мог идти с вами навстречу вопросам и полным отвращения взглядам герцога Изгримнура и прочих. Но я не мог отпустить это прикосновение жизни, какой она некогда была. Я не мог отпустить. – Он поднял руки, потер ими лицо, потом жалко рассмеялся: – Полагаю, я еще не настолько мертв.

– Это ты шел за мной и Саймоном в лесу?

– Да. И через Стеншир и Фальшир тоже. Только когда этот присоединился к вам, – он кивнул на Бинабика, – мне пришлось держаться подальше. У его волка хороший нос.

– Ты не особенно помог, когда огненные танцоры схватили нас.

Кадрах содрогнулся.

– Я потерял ваш след после Хасу Вейла. То, что я нашел вас снова, – чистое везение. Если бы вы не пришли к Святому Сутрину, где мне предоставил приют этот радушный сумасшедший Дометис, думаю, мы никогда бы уже не встретились. – Он снова хрипло засмеялся. – Подумайте об этом, моя леди. Ваша удача отвернулась от вас, когда вы вошли в Божий дом.

– Хватит. – Мириамель теряла терпение, слушая бесконечное самоуничижение Кадраха. – Ты здесь. Что теперь?

Прежде чем монах успел ответить, шаркая подошел Джисфидри. Дворр скорбно посмотрел на Кадраха, потом повернулся к Мириамели и Бинабику:

– Этот человек прав в одном. Снаружи находится кто‑то еще. Хикедайя пришли.

При этих словах воцарилось молчание.

– Ты уверен? – Мириамель почти не надеялась, что дворры могут ошибиться, но мысль о том, что снаружи их поджидают мертвеннолицые норны, была ужасной. Белые лисицы достаточно напугали ее как персонажи рассказов о падении Наглимунда, но на Хасу Вейле она увидела их сама. И Мириамель меньше всего хотела увидеть их снова. Ее ужас, немного уменьшившийся от удивления при появлении Кадраха, теперь вернулся. Она внезапно начала задыхаться. – Ты уверен, что это норны, а не просто солдаты моего отца?

– Этого человека мы не ожидали, – сказал Джисфидри. – Но мы знаем, что движется по нашим туннелям. Пока дверь удерживает их снаружи, но это скоро может перемениться.

– Если это ваши туннели, вы должны знать путь, которым мы можем бежать!

Дворр промолчал.

– С вероятностью, мы имеем должность использовать камни, которые собирали, – сказал Бинабик. – Мы должны помыслить о попытке сбегать до того, как придет еще очень больше наших врагов. – Он повернулся к Джисфидри: – Можете ли вы говаривать, сколь много их там, снаружи?

Дворр мелодично просвистел что‑то жене. Выслушав ее ответ, он повернулся:

– Примерно число пальцев одной руки. Но это не надолго так.

– Так мало? – Мириамель выпрямилась. – Мы должны драться! Если твои люди помогут нам, мы, конечно, перебьем их и убежим.

Джисфидри отпрянул в замешательстве:

– Я говорил вам. Мы не сильные. Мы не сражаемся.

– Слушайтесь тинукедайя, – холодно сказал Кадрах. – Не такая уж большая разница, конечно, но я лично предпочитаю ждать конца здесь, а не быть наколотым на пику одного из Белых лисиц.

– Но ведь конец обязательно наступит, если мы будем ждать. А вот если попытаться бежать, у нас может быть хоть какой‑то шанс!

– Шансов нет в любом случае. По крайней мере, здесь мы можем спокойно и с достоинством умереть по собственному выбору – тогда, когда нас это устроит.

– Как можно быть таким трусом! – закричала Мириамель. – Ты же слышал Джисфидри! Полдюжины норнов, самое большее. Это не конец света.

Кадрах повернулся к ней. Скорбь, отвращение и плохо скрываемая ярость боролись на его лице.

– Не норнов я боюсь, – сказал он. – А именно конца света.

Мириамель услышала что‑то необычное в его тоне, что‑то не похожее даже на его обычный пессимизм.

– О чем ты говоришь, Кадрах?

– О конце света, леди, – повторил он и глубоко вздохнул. – Если бы вы, и я, и этот тролль могли убить всех норнов Хейхолта и всех норнов Пика Бурь к тому же, это все равно не имело бы никакого значения. Слишком поздно, чтобы что‑нибудь делать. И всегда было слишком поздно. Мир, зеленые поля Свелого Арда, люди его стран – все это обречено. И я знал это еще до того, как встретил вас. – Он умоляюще поднял глаза. – Конечно, я озлоблен, Мириамель. Конечно, я почти безумен. Потому что я знаю совершенно точно, что надежды нет.

Саймон проснулся от смутных безумных снов в полной темноте. Поблизости кто‑то стонал. Каждая клеточка его существа болела, и он с трудом мог пошевелить руками и ногами. Долгое мгновение он был уверен, что, пойманный и связанный, лежит в темном погребе, но в конце концов вспомнил, где находится.

– Гутвульф, – проскрипел он. Стоны не смолкали.

Саймон перевернулся на живот и пополз на звук. Его распухшие пальцы коснулись чего‑то. Он остановился и стал осторожно ощупывать это, пока не обнаружил бородатое лицо Гутвульфа. Слепой горел в лихорадке.

– Граф Гутвульф, это Саймон. Вы спасли меня.

– Их дом горит! – Голос Гутвульфа был полон ужаса. – Они не могут убежать! Чужеземцы с черным железом стоят у ворот!

– У вас тут есть вода? Еда?

Он чувствовал, что слепой пытается сесть.

– Кто здесь? Ты не можешь взять его. Он поет для меня! Для меня!

Гутвульф что‑то схватил, и Саймон почувствовал, как острый металл скользнул по его руке. Он выругался, поднес руку к губам и ощутил вкус крови.

Сверкающий Гвоздь. Невероятно. У этого бьющегося в лихорадке слепца Сверкающий Гвоздь.

На мгновение Саймону захотелось просто выхватить меч из ослабевших рук Гутвульфа. В конце концов, кто важнее – этот сумасшедший или все народы мира? Но, кроме того, что ему не очень‑то нравилась идея украсть меч у беспомощного, больного человека, который спас ему жизнь, Саймон был безнадежно затерян где‑то в туннелях под Хейхолтом без света и еды. Если по какой‑нибудь непонятной причине слепой граф не хранит у себя факела или фонаря, то без Гутвульфа, знающего эти лабиринты, он может целую вечность пробродить тут, в темноте. И что толку тогда будет в Сверкающем Гвозде?

– Гутвульф, у тебя есть факел? Кремень и огниво?

Граф снова бормотал что‑то невнятное. Саймону не удалось услышать ничего полезного. Он отвернулся и начал обыскивать пещеру, морщась и стеная от боли при каждом движении.

Место, где спал Гутвульф, было очень небольшим, дюжина шагов в любом направлении – если бы Саймон мог встать на ноги и шагать. Он нащупал нечто похожее на мох в щелях камня у самого пола. Он отломил кусочек и понюхал его. Он не показался Саймону тем же растением, которое поддерживало его в разрушенных залах Асу'а. Он положил немного на язык, потом выплюнул. Вкус показался ему еще более омерзительным, чем у того мха. Тем не менее живот у него очень болел, и Саймон не сомневался, что скоро предпримет новую попытку. Кроме тряпья, разбросанного по неровному каменному полу, у Гутвульфа, видимо, было не много вещей. Саймон нашел нож, половина лезвия которого была отломана. Когда он захотел засунуть оружие за пояс, то внезапно обнаружил, что на нем нет ни пояса, ни вообще другой одежды.

Голый, затерянный в темноте. Ничего не осталось от Саймона, кроме Саймона.

Он был обрызган кровью дракона и после этого все равно оставался Саймоном. Он видел Джао э‑Тинукай, сражался в великой битве, его целовала принцесса – и все это время он оставался в той или иной степени тем же кухонным мальчиком. Теперь у него отняли все – оставив только то, с чем он начал.

Саймон засмеялся: сухой, хриплый звук. Была некая новая свобода в том, чтобы иметь так мало. Если он проживет следующий час – это будет победой. Он убежал с колеса. Что еще с ним могут сделать?

Он положил сломанный нож у стены, чтобы потом легко найти его, и продолжил свои поиски. Он нашел еще несколько вещей, но не понял, для чего они предназначались: странной формы камни, казавшиеся слишком причудливыми для созданных природой, куски разбитой глиняной посуды, щепки, даже скелеты каких‑то маленьких животных. И, только дойдя до противоположной стены пещеры, он обнаружил кое‑что действительно полезное. Его онемевшие, негнущиеся пальцы коснулись чего‑то мокрого. Он отдернул руку, потом снова медленно протянул ее. Эта была каменная миска, наполовину наполненная водой. На земле рядом с ней, прекрасное, как чудо из книги Эйдона, лежало то, что показалось Саймону куском черствого хлеба.

Саймон уже поднес хлеб ко рту, когда вспомнил о Гутвульфе. Он помедлил, живот его бушевал, потом отломил кусок, окунул его в воду и положил в рот. Он съел еще два маленьких кусочка таким же образом. Потом, осторожно держа миску в дрожащей руке, пополз туда, где лежал Гутвульф. Саймон окунул пальцы в воду и влил несколько капель в рот графа; слепой жадно проглотил их. Потом он взял кусочек хлеба, смочил его и скормил своему подопечному. Гутвульф не закрыл рот и, видимо, не смог ни прожевать, ни проглотить еду. Тогда Саймон вытащил хлеб у него изо рта и съел сам. Он чувствовал, что силы на исходе.

– Позже, – сказал он Гутвульфу. – Позже ты съешь это. Ты поправишься, и я тоже. Тогда мы уйдем отсюда.

Потом я отнесу Сверкающий Гвоздь в Башню Зеленого ангела. Это то, для чего я вернулся к жизни.

– Волшебные деревья в огне! Сады горят! – Граф корчился и извивался. Саймон отодвинул миску в ужасе, что она может перевернуться.

Гутвульф стонал:

– Руакха, руакха Асу'а!

Даже на расстоянии Саймон чувствовал, каким страшным жаром веет от несчастного.

Человек лежал на земле, лицо его было прижато к камню. Его одежда и кожа были такими грязными, что трудно было разглядеть их.

– Это все, хозяин. Я клянусь.

– Вставай. – Прейратс толкнул его ногой в ребра, но не так сильно, чтобы сломать их. – Я с трудом понимаю тебя.

Он поднялся на четвереньки, губы под густыми усами дрожали от страха.

– Это все, хозяин. Они бежали через шлюз.

– Я знаю, дурак.

Алхимик не давал своим солдатам никаких распоряжений с тех пор, как они вернулись после бесплодных поисков, и теперь они были испуганы.

Остатки Инча сняли с цепей, вращавших башню Прейратса; они лежали грязной кучей подле шлюза. Было ясно, что гвардейцы весьма хотели чем‑нибудь прикрыть останки надсмотрщика, но, не получив никаких распоряжений от Прейратса, усердно смотрели в другую сторону.

– И ты не знаешь, куда эти люди пошли?

– Это слепой был, хозяин. Его видал кое‑кто, да только не поймал. Он крадет помаленьку.

– Слепой человек, который живет в туннелях. – Прейратс улыбнулся. У него была вполне удовлетворительная версия относительно того, кто это мог быть. – А другой? Очередной наказанный литейщик, так я понял?

– Так‑то оно так, хозяин, но Инч называл его по‑другому.

– По‑другому? Как?

Человек неожиданно замолчал. Лицо его было маской ужаса.

– Не помню, – прошептал он. – Не помню. Прейратс наклонился, и его безволосое лицо приблизилось к дрожащему человеку.

– Я могу заставить тебя вспомнить.

Человек застыл, как загипнотизированная змеей лягушка. Он тихонько захныкал.

– Я стараюсь, хозяин, – запищал он. Затем: – Кухонный мальчик! Доктор Инч называл его «кухонный мальчик».

Прейратс выпрямился. Человек рухнул назад, грудь его высоко вздымалась.

– Кухонный мальчик, – размышлял священник. – Может ли это быть? – Внезапно он рассмеялся – скрежещущий отвратительный звук. – Прекрасно! Конечно, это так. – Он повернулся к солдатам: – Больше здесь делать нечего, а король нуждается в помощи.

Подручный Инча уставился в спину алхимика. Губы его беззвучно двигались, пока он набирался смелости заговорить.

– Хозяин?

Прейратс медленно повернулся:

– Что?

– Теперь… Теперь, когда доктор Инч помер… Ну… кого бы вы хотели, чтобы… чтобы распоряжаться здесь? Ну… здесь, в литейной?

Прейратс кисло посмотрел на этого седого, почерневшего от копоти человека:

– Решайте сами. – Он сделал знак солдатам, которых было около десятка: – Оставайтесь здесь. Не трудитесь, защищая подручных Инча, – мне не следовало разрешать ему так долго управлять этим местом. Я хочу только, чтобы колесо оставалось в воде, следите за этим. Оно приводит в движение слишком много важных вещей. Запомните: если это колесо снова перестанет вертеться, я заставлю вас очень, очень пожалеть об этом.

Назначенные солдаты встали по краям шлюза. Остальные вышли из литейной. Прейратс остановился в дверях и обернулся. Под равнодушным взглядом гвардейцев главный подручный Инча был окружен сжимающимся кольцом мрачных рабочих литейной. Прейратс тихо засмеялся и с треском захлопнул дверь.

Испуганный Джошуа сел. Ветер свирепо завывал, и фигура в дверях палатки казалась огромной.

– Кто здесь?

Изгримнур, заклевавший носом во время затянувшегося молчания, удивленно фыркнул и схватился за рукоять Квалнира.

– Я не могу больше этого выносить. – Сир Камарис раскачивался в дверях, как дерево на сильном ветру. – Спаси меня Бог, спаси меня Бог, я теперь слышу это, даже когда просыпаюсь. А в темноте, кроме нее, нет ничего.

– О чем ты говоришь? – Джошуа встал и подошел к пологу палатки. – Ты нездоров, Камарис. Зайди, присядь у огня. Сейчас неподходящая погода для того, чтобы гулять по берегу.

Камарис стряхнул его руку:

– Я должен идти. Пора. Я слышу его песню так ясно. Пора.

– Что «пора»? Куда идти? Изгримнур, иди скорей сюда, помоги мне.

Герцог с трудом встал на ноги, хрипя от боли в затекших ногах и все еще чувствительных ребрах. Он взял Камариса под руку и почувствовал, что мышцы старого рыцаря напряжены до предела.

Он просто в панике. Во имя Спасителя! Что могло так напугать его?

– Садись. – Джошуа подтолкнул старика к стулу. – Расскажи нам, что тревожит тебя.

Камарис внезапно вырвался и сделал несколько неверных шагов назад, в метель. Длинные ножны Торна бились о его ногу.

– Они зовут друг друга. Клинок пойдет туда, куда он пойдет. Пора.

Джошуа вышел за ним на склон горы. Изгримнур, озабоченный и обеспокоенный, заковылял следом, натягивая на себя плащ.

Кинслаг лежал внизу – темное пространство за белым снежным покрывалом.

– Я не понимаю тебя, Камарис. – Принц пытался перекричать ветер. – Что пора?

– Смотри! – Старик выбросил вверх руку, указывая на штормовые тучи. – Разве ты не видишь?

Изгримнур, как и Джошуа, поднял голову и посмотрел в небо. Смутная красная точка, похожая на тлеющий уголек.

– Звезда завоевателя? – спросил он.

– Они чувствуют ее. Пора. – Камарис сделал еще один шаг в сторону от друзей, пошатываясь, словно в любой момент мог полететь кувырком с горы. – Боже, дай мне силы! Я не могу больше сопротивляться этому!

Джошуа обернулся к герцогу, молча взывая о помощи. Изгримнур вышел вперед, и они с принцем снова схватили Камариса за руки.

– Пойдем в палатку, здесь холодно, – умолял Джошуа.

Камарис с легкостью вырвался. Его нечеловеческая сила никогда не переставала поражать Изгримнура. Рука старого рыцаря как бы бессознательно коснулась серебряной рукояти Торна.

– Камарис! – Джошуа был потрясен. – Ты хочешь поднять меч на нас?! Твоих друзей?!

Старик смотрел на него несколько мгновений, взгляд его дико блуждал. Потом герцог увидел, как его напряжение медленно спадает.

– Боже, помоги мне. Это меч. Он поет мне. Он знает, куда хочет идти. Туда, внутрь. – Он обернулся и слабо махнул рукой в сторону темной громады Хейхолта.

– И мы возьмем тебя туда. И меч тоже. – Джошуа говорил очень спокойно. – Только одна крошечная заминка. Сперва мы должны пробить дыру в стене. Этим и займемся для начала.

– Есть и другие пути, – сказал Камарис, но его дикое возбуждение уже прошло. Он позволил увести себя в палатку Джошуа.

Камарис одним глотком опустошил наполненную Джошуа чашу, потом осушил вторую. Это огорчило Изгримнура почти так же, как странные вещи, которые говорил старик. Камарис был известен всем как человек, весьма умеренный в вине. Тем не менее, несмотря на свой загнанный вид, старый рыцарь почувствовал облегчение, хотя бы ненадолго освободившись от мук, вызываемых пением Торна. Камарис больше ничего не говорил, хотя Джошуа и пытался выжать из него хоть какую‑нибудь информацию, – пытался, как показалось Изгримнуру, преувеличенно заботливо. Герцог видел, что с той ночи на корабле отношение Джошуа к рыцарю изменилось, как будто от одного присутствия Камариса принцу становилось не по себе. Изгримнур уже не в первый раз задумывался, что же за ужасную вещь сообщил ему Камарис.

Через некоторое время принц сдался и вернулся к дискуссии, прерванной появлением старого рыцаря.

– Мы знаем теперь, что за стенами замка есть войска, – наемники и эркингарды. – Джошуа нахмурился. – Мой брат ведет себя гораздо спокойнее, чем я предполагал. Он даже не сделал ни одной вылазки с тех пор, как мы сошли на берег.

– Спокойствие… А может быть, Элиас приготовил нам какую‑то более страшную судьбу. – Герцог подергал себя за бороду. – Кроме того, мы даже не знаем, жив ли до сих пор твой брат, Джошуа. Эрчестер почти полностью заброшен, и те несколько человек, которых мы нашли там, ничего не знали бы, даже если бы сам Фингил вылез из могилы и снова уселся на трон из костей дракона.

– Возможно. – В голосе принца звучало сомнение. – Но я не могу избавиться от ощущения, что догадался бы, если бы Элийас был мертв. В любом случае, управляет ли им Прейратс, или священник уже захватил трон, мы все равно вынуждены сражаться с Королем Бурь и злой звездой Ордена Манускрипта.

Изгримнур кивнул:

– Кто‑то там есть, это точно. Кто‑то знает наши планы. И они взяли меч твоего отца.

У Джошуа сразу ухудшилось настроение.

– Это был удар. Все‑таки, когда я увидел, что Свертклиф не охраняется, у меня оставалась маленькая надежда, что мы найдем его там.

– Мы всегда знали, что нам нужно попасть в Хейхолт, чтобы забрать волшебный меч Скорбь. – Изгримнур сердито потянул себя за бороду. – Война достаточно сложна и без этой колдовской путаницы. Мне кажется, что забрать два меча не намного труднее, чем один.

– Но ведь они действительно за стенами, – заметил Джошуа. – Эта дыра в могиле моего отца показалась мне сделанной очень поспешно – это не то, чего я мог бы ожидать от Прейратса и моего брата, которым нет нужды прятаться.

– Но кто еще мог это сделать?

– Мы все еще не знаем, что случилось с моей племянницей, Саймоном и троллем. Изгримнур фыркнул:

– Я сомневаюсь, что Мириамель или юный Саймон могли бы взять клинок и затем исчезнуть. Где они? Оба должны понимать, как ценен для нас Сверкающий Гвоздь.

Внезапный выкрик Камариса заставил герцога вздрогнуть.

– Все мечи! Божьи гвозди! Я чувствую их! Все три! Они поют друг другу – и мне. – Он тяжело вздохнул: – О Джошуа! Если бы я мог заставить их замолчать!

Принц обернулся:

– Ты действительно чувствуешь Сверкающий Гвоздь?

Старый рыцарь кивнул:

– Это голос. Я не могу объяснить, но я слышу его – и Торн тоже слышит.

– А ты знаешь, где он?

Камарис покачал головой:

– Нет. Но мечи хотят собраться за стенами. Это необходимо. Времени становится все меньше.

Джошуа поморщился:

– Похоже, что Бинабик и остальные члены Ордена были правы. Время идет, и если мечи действительно нужны нам, мы должны найти их и как можно быстрее понять, зачем они нам нужны.

Безумие, подумал Изгримнур. Наши жизни и наша страна зависят от безумия из старых сказок. Что бы подумал Престер Джон, который с таким трудом выгнал эльфов из своего королевства, прогоняя эти призраки?

– Мы не можем перелететь через стены, Джошуа, – заметил герцог. – Мы одержали победу в Наббане и доплыли сюда за такое короткое время, что народ будет еще много лет говорить об этом. Но мы не можем заставить армию опуститься прямо во дворе Хейхолта, как стаю скворцов.

– Есть другие пути… – прошептал Камарис. Джошуа бросил на него острый взгляд, но прежде, чем он понял, очередная ли это болтовня о поющих Мечах или что‑нибудь полезное, новая фигура появилась у входа в палатку, принеся волну холодного воздуха и рой снежинок.

– Прошу простить, принц Джошуа. – Это был Слудиг, в кольчуге и шлеме. Он кивнул Изгримнуру: – Мой лорд.

– Что случилось?

– Мы объезжали противоположную сторону Сверт‑клифа, как вы просили. Искали.

– И вы нашли что‑нибудь? – Джошуа поднялся на ноги. По лицу его было видно, что принц старается сдерживать свои чувства.

– Не нашли. Услышали. – Слудиг явно очень устал, как будто долго и быстро скакал верхом. – С севера трубили рога.

– С севера? Насколько далеко?

– Трудно сказать, принц Джошуа. – Слудиг сделал странный жест, словно хотел показать расстояние. – Я никогда не слышал ничего подобного, но звук был очень слабым.

– Спасибо, Слудиг. На Свертклифе есть часовые?

– На этой стороне, ваше высочество, чтобы их не увидели из замка.

– Мне все равно, увидит ли их кто‑нибудь. Меня гораздо больше беспокоит, кто может напасть на нас с севера. Если ты и твои люди устали, попроси Хотвига взять степняков и скакать на ту сторону, по направлению к границам Альдхорта. Скажи, чтобы немедленно вернулись, если увидят, что кто‑то приближается.

– Хорошо, принц Джошуа. – Слудиг вышел.

Джошуа повернулся к Изгримнуру:

– Что ты думаешь по этому поводу? Похоже, Король Бурь собрался разыграть ту же карту, что он предъявил в Наглимунде?

– Возможно. Но там у тебя хотя бы были стены замка. Здесь у нас нет ничего, кроме открытой земли впереди и открытого моря позади.

– Да, но, кроме того, у нас есть несколько тысяч человек и никаких женщин и детей, о которых следовало бы беспокоиться. Если главный союзник моего брата думает, что этот орешек так же легко разгрызть, как и раньше, он будет разочарован.

Изгримнур посмотрел в свирепые глаза принца, потом на Камариса, который обхватил голову руками и уставился в стол.

Может быть, Джошуа прав? А может быть, мы представляем собой последний обломок великой империи Престера Джона, ожидающий легкого толчка, чтобы распасться окончательно.

– Полагаю, лучше будет пойти и поговорить с баронами. – Герцог встал и поднес руки к жаровне, пытаясь немного отогреть их. – О том, что надвигается, им лучше услышать от нас, а не от перешептывающихся солдат. – Он недовольно крякнул. – Похоже, сна нам не видать.

Мириамель смотрела на Кадраха. Она, слышавшая его столько раз, не могла освободиться от страшной уверенности, что сейчас он говорит правду.

Или по крайней мере правду, какой он видит ее, попыталась она успокоить себя.

Принцесса посмотрела на Бинабика. Тролль сосредоточенно прищурился, потом повернулся к Кадраху:

– Обреченный? Вы говариваете о некой опасности, отличной от той, которую мы имеем перед нами?

Кадрах спокойно встретил взгляд принцессы:

– Мы обречены, и нет никакой надежды на спасение. Я сыграл во всем этом не последнюю роль.

– Какой смысл вашего говорения?

Дворр Джисфидри, очевидно, не хотел принимать никакого участия в этом пугающем разговоре. Он ждал, ломая длинные пальцы.

– Смысл моего говорения, тролль, в том, что вся эта возня в пещерах не имеет значения. Убежим ли мы от Белых лисиц, которые поджидают нас снаружи, разрушит ли стены ваш принц Джошуа, или сам Бог пошлет молнию с небес, чтобы превратить Элиаса в пепел… Это не будет иметь никакого значения.

Мириамель чувствовала, что у нее внутри все сжалось от непоколебимой уверенности в голосе монаха.

– Расскажи, в чем дело!

Жесткое лицо монаха покрылось пятнами.

– Милость Эйдона! Все, что вы думали обо мне, правда, Мириамель. Все. – Он плакал. – Помоги мне Бог – хотя у него нет причин помогать мне, – я делал такие отвратительные вещи!

– Будь ты проклят, Кадрах, ты объяснишь наконец?

Этот взрыв оказался последней каплей, переполнившей чашу терпения Джисфидри. Он быстро встал и удалился, чтобы присоединиться к своим перешептывающимся соплеменникам в другом углу пещеры.

Монах вытер глаза и нос грязным рукавом.

– Я рассказывал вам, как меня захватил Прейратс, – сказал он Мириамели.

– Рассказывал, – кивнула Мириамель. Поскольку она в свою очередь рассказывала это Бинабику и другим на Сесуадре, у нее не было желания снова копаться в этой истории.

– Я рассказывал вам, что после того, как я предал книготорговцев, Прейратс выкинул меня вон, думая, что я мертв.

Она кивнула.

– Это была ложь – или, говоря точнее, это случилось много позже. – Он глубоко вздохнул. – Он отправил меня шпионить за Моргенсом и другими людьми, которых я знал, когда был носителем свитка.

– И ты сделал это?

– Если вы думаете, что я хотя бы помедлил перед этим, моя леди, значит, вы не знаете, с каким отчаянием пьяница и трус может цепляться за свою жизнь, или не представляете, какой ужас внушил мне красный священник. Видите ли, я знал его. Я знал: то, что он сделал с моей плотью у себя в башне, было ничем по сравнению с тем, что он мог бы сделать, если бы действительно захотел заставить меня страдать.

– Значит, ты шпионил за ним?! Шпионил за Моргенсом?

Кадрах покачал головой:

– Я старался – о древо, как я старался! – но Моргенс был не дурак. Он знал, что я попал в очень тяжелую ситуацию и что красный священник знает нас обоих с прежних дней. Он дал мне еды и разрешил переночевать, но был очень подозрителен. Если я что‑то и сделал, то только подсказал Моргенсу, что у него осталось меньше времени, чем можно было предполагать.

– Так что ты потерпел неудачу? – Мириамель не понимала, к чему он ведет, но страх все больше охватывал ее.

– Да. Я был в ужасе. Когда я вернулся в башню Хьелдина, Прейратс был очень зол. Но он не убил меня и не сделал худшего, чего я так боялся. Вместо этого он стал задавать мне новые вопросы о «Ду Сварденвирд». Думаю, к тому времени он уже вышел на Короля Бурь и начал торговаться с ним. – Взгляд Кадраха стал презрительным. – Как будто какой‑нибудь смертный может торговаться с подобным существом! Я сомневаюсь, что Прейратс даже сейчас понимает до конца, что вошло в двери, которые он распахнул.

– Мы можем говорить о поведении Прейратса с некоторой поздностью, – вмешался Бинабик. – Вы собирались производить рассказывание вещей, которые вы сделали.

Монах посмотрел на него:

– Эти вещи не так далеки друг от друга, как вы думаете. Прейратс задавал мне много вопросов, но тому, кто читал «Ду Сварденвирд», тому, кто знает книгу Ниссеса так хорошо, было нетрудно понять, что он на самом деле хочет узнать. Каким‑то образом до него дотянулся Король Бурь, и теперь Прейратс хотел знать все о Трех Великих Мечах.

– Значит, Прейратс знает о мечах? – Мириамель судорожно вздохнула. – Тогда, наверное, это он и забрал Сверкающий Гвоздь из могилы.

Кадрах поднял руку:

– Прейратс сурово наказал меня за неудачу с Моргенсом. Потом он заставил меня отправить послание старому Ярнауге, пытаясь разузнать как можно больше о Короле Бурь. Я подозреваю, что алхимик искал способы защитить себя от своего нового и опасного друга. Он заставил меня написать письмо под его наблюдением и сам отослал его с воробьем, которого стянул у Моргенса. После этого священник отпустил меня. Он был уверен, что мне не удастся убежать туда, где он не сможет легко найти меня.

– Но ты же убежал, – сказала Мириамель. – Так ты говорил.

– Это правда. Но это произошло позже. Мой страх был слишком велик. В то же время я знал, что Ярнауга не ответит. Риммер и Моргенс были ближе, чем думал Прейратс, и я не сомневался, что доктор уже написал Ярнауге и предупредил его о моем возможном появлении. В любом случае Ярнауга не открыл бы своих мыслей никому, про кого не знал бы с уверенностью, что его не коснулась длинная рука Инелуки. Так что я понимал: обман, который Прейратс заставил меня совершить, был бесполезным и, когда красный священник обнаружит это, у него не будет никакой нужды во мне. Единственная моя ценность была в том, что я читал книгу Ниссеса и был когда‑то носителем свитка. Но я ответил на все его вопросы о книге, а теперь он обнаружит, что остальные носители свитка перестали доверять мне много лет назад… – Он замолчал, борясь со своими чувствами.

– Продолжай. – Мириамель говорила немного мягче, чем раньше. Что бы он ни сделал, его страдания были подлинными.

– Я был в ужасе – абсолютном ужасе. Я знал, что у меня остается совсем немного времени до получения ничего не содержащего ответа Ярнауга. Я отчаянно хотел бежать, но Прейратс узнал бы об этом в тот миг, когда я покинул бы Эрчестер, и при помощи Искусства узнал бы также, куда я пошел. Он отметил меня в той высокой комнате его башни. Он нашел бы меня где угодно. – Кадрах замолчал, пытаясь овладеть собой. – Так что я думал, и думал, и думал – но, к моему стыду, не о том, как бежать от Прейратса и разрушить его планы.

В моем пьяном страхе я думал только о том, чем я могу угодить своему страшному хозяину, как убедить его сохранить мою драгоценную жизнь. – Он задрожал, некоторое время не в силах продолжать. – Я много думал о его вопросах, – сказал наконец монах. – Особенно о Трех Великих Мечах. Ясно было, что они обладают какой‑то чудесной силой, и также ясно, что они имеют какое‑то значение для Короля Бурь. Как я полагал, никто, кроме меня, не знал, что меч Миннеяр, один из трех, был на самом деле Сверкающим Гвоздем, похороненным с королем Джоном.

– Ты знал? – вытаращила глаза Мириамель.

– Всякий, кто читал исторические книги, которые читал я, заподозрил бы это, – ответил Кадрах. – Я убежден, что Моргенс тоже знал, но зашифровал этот факт в своей книге о вашем дедушке, так что найти его мог только тот, кто искал бы очень тщательно. – Он немного успокоился. – В любом случае я читал те же труды, что читал доктор Моргенс, и долго придерживался этой точки зрения, хотя никогда и ни с кем ею не делился. И чем больше я думал о базарных слухах, утверждавших, что Элиас не взял себе отцовский меч и пошел против всех обычаев, похоронив его с Престером Джоном, тем больше убеждался, что мои догадки верны.

Итак, я решил, что, если то, что предполагает «Ду Сварденвирд», тоже справедливо – и Король Бурь боится только Трех Великих Мечей, – один из этих самых мечей будет лучшим подарком для Прейратса. Все три считались утерянными. Конечно, если я найду один из них, рассуждал я, Прейратс сочтет меня полезным.

Потрясенная Мириамель с отвращением смотрела на монаха.

– Ты… предатель! Это ты взял меч из могилы моего дедушки? И отдал его Прейратсу?! Бог проклянет тебя, если это так, Кадрах!

– Вы можете призывать на мою голову все проклятия, какие вам угодно, и у вас будут на это веские причины, но подождите немного и выслушайте всю историю.

Я была права, пытаясь утопить его в заливе Эметтин! Лучше бы его оттуда не вытаскивали!

Она сердито махнула рукой, чтобы он продолжал.

– Я, конечно, отправился к Свертклифу, но место захоронений тщательно охранялось солдатами короля. Видимо, Элиас хотел, чтобы могила его отца была защищена от мародеров. Две ночи подряд я ждал удобной минуты, чтобы забраться в могилу, но такой момент не наступил. И тогда Прейратс послал за мной. – Он вздрогнул, вспоминая. – Он не зря учился много лет. Его голос был у меня в голове – вы не можете себе представить, что это за ощущение. Он вынудил меня прийти к нему, прийти покорно, словно непослушного ребенка, которого собираются наказать.

– Кадрах, норны снаружи имеют ожидание, – сказал Бинабик. – Пока что ваша история не содержала ничего помогательного.

Монах холодно посмотрел на него:

– Ничто не может нам помочь. Это я и пытаюсь объяснить, но не хочу никого принуждать слушать.

– Ты расскажешь нам все, – прошипела Мириамель. Ярость ее рвалась наружу. – Речь идет о нашей жизни. Говори!

– Прейратс снова позвал меня. Как я и предполагал, он сообщил мне, что Ярнауга отделался в ответном послании общими словами, и совершенно ясно, что старый риммер не доверяет мне. «Ты бесполезен, Падреик эк‑Краннир», – сказал алхимик. «А если я скажу тебе нечто очень полезное?» – спросил я. Нет, это не то слово. Я умолял: «Если ты сохранишь мне жизнь, я буду служить тебе преданно. Мне известно то, что может помочь тебе!» Он рассмеялся, когда я сказал это, – рассмеялся! – и сказал, что, если я могу дать ему хоть кроху действительно ценной информации, он, конечно же, пощадит меня. И я сказал ему, что знаю – Великие Мечи важны для него, и все они потеряны, но я могу указать, где находится один из них.

«Ты собираешься сказать мне, что Скорбь спрятана у норнов Пика Бурь? – спросил он презрительно. – Это я знаю и без тебя!» Я покачал головой – на самом деле этого я не знал, но догадывался, откуда получил информацию красный священник. «Что Торн не утонул в океане с Камарисом?» – продолжал он. Я поспешно рассказал ему, что я обнаружил. Что Миннеяр и Сверкающий Гвоздь – это одно и то же и, стало быть, один из Великих Мечей в настоящий момент спокойно лежит в лиге от того места, где мы сидим. В стремлении добиться его расположения я сказал даже, что пытался сам достать его, чтобы принести Прейратсу.

Мириамель нахмурилась:

– Подумать только, что я считала тебя другом, Кадрах! Если бы ты имел хоть малейшее представление о том, что это может значить для всех нас!..

Монах не обратил на нее внимания, мрачно следуя приказанию закончить рассказ.

– И когда я кончил… он снова засмеялся, «О‑о, это очень грустно, Падреик, – протянул он. – И это вся твоя великая шпионская работа? Ты надеешься, что это спасет тебя? Я знал, что такое на самом деле Сверкающий Гвоздь еще до того, как ты впервые вошел в мою башню. И если бы ты действительно сдвинул его с того места, где он лежит, я бы своими руками вырвал у тебя глаза и язык. Он будет лежать на гнилой груди Престера Джона, пока для него не настанет время. Когда час пробьет, он придет ко мне. Все мечи придут».

Мысли Мириамели внезапно словно взорвались. Меч придет? Он… он все время знал? Прейратс… хотел, чтобы меч оставался здесь? Она беспомощно повернулась к Бинабику, но маленький человек выглядел не менее изумленным, чем принцесса.

– Я не понимаю, Элисия, Мать Милости, что ты говоришь, Кадрах?

– Прейратс знает все. – Мрачное удовлетворение появилось в голосе монаха. – Он знал, что Сверкающий Гвоздь был в могиле Джона, и не видел никакой необходимости беспокоить его. Я был уверен, что все, что намереваются сделать ваш дядя и эти… – он сделал жест в сторону Бинабика, – нынешние носители свитка, давно ему известно. Ему достаточно следить за происходящим.

– Но как это может быть? Почему Прейратс не боится единственной вещи, способной уничтожить его хозяина? – Мириамель была поражена. – Бинабик, что это может значить?

Тролль потерял свое обычное хладнокровие. Он поднял дрожащие пальцы, умоляя ее помолчать и дать ему мгновение, чтобы собраться с мыслями.

– Это требует много размышлений. Может быть, Прейратс имеет предательский план относительно Короля Бурь. С вероятностью, он имеет желание удерживать силу Инелуки при помощи потрясания могуществом мечей. – Он повернулся к Кадраху: – Он говаривал «мечи придут»? Таковые слова?

Монах кивнул:

– Он знает. Он хочет, чтобы Сверкающий Гвоздь и остальные мечи были принесены сюда.

– Я не разыскиваю в этом никакого смысла, – возбужденно сказал Бинабик. – Почему тогда он не принес меч Престера Джона и не спрятал его, чтобы держать у себя до тех пор, пока не придет время?

Кадрах пожал плечами:

– Кто может знать? Прейратс ходил странными путями и изучал самые тайные вещи.

Когда шок немного прошел, Мириамель ощутила, что ее злость на монаха вернулась и пересилила страх.

– Как ты можешь самодовольно рассиживать здесь? Если ты и не предал меня и все, что мне дорого, то не потому ли только, что недостаточно старался? Зачем он тебя выпустил? Чтобы ты мог шпионить дальше? Вот почему ты решил сопровождать меня из Наглимунда? Я‑то думала, что ты просто использовал меня для собственной выгоды, – когда она подумала об этом, ее охватило отчаяние, – но… но ты работал для Прейратса! – Она отвернулась, не в силах больше смотреть на Кадраха.

– Нет, моя леди! – Как ни удивительно, он казался потрясенным и расстроенным. Голос его был полон боли. – Нет, он не отпускал меня, и я не служу ему больше.

– Если ты думаешь, что я этому поверю, – с холодной ненавистью сказала она, – то действительно сошел с ума!

– Вы можете производить рассказывание чего‑нибудь еще? – Осторожное уважение, которое прежде Бинабик проявил к монаху, сменилось мрачной деловитостью. – Потому что мы продолжаем нахождение в ловушке перед явлением очень ужасной опасности, хотя мы немногое производить можем, пока норны не изготовят доказательства своих возможностей ломать дверь дворров.

– Еще немного. Нет, Мириамель, Прейратс не освободил меня. Как я уже сказал, он убедился, что я совершенно бесполезен для него. Эту часть правды я сказал вам, когда мы плыли в шлюпке. Я не стоил даже дальнейших пыток. Кто‑то ударил меня дубинкой, потом меня выкинули вон, как отбросы, которые скапливаются за домом богатого человека. Только я не был брошен в Кинсвуде полумертвым, как я говорил вам раньше. На самом деле меня бросили в яму в катакомбах под башней Хьелдина, и там я пришел в себя. В темноте. – Он помолчал, как будто это воспоминание причиняло ему даже большую боль, чем все те ужасные вещи, которые он рассказал до этого.

Мириамель не сказала ничего. Она злилась и тем не менее чувствовала себя опустошенной. Если Кадрах сказал правду, тогда, возможно, действительно не было никакой надежды. Если Прейратс настолько могуществен – если у него есть план, благодаря которому он может подчинить своей воле даже Короля Бурь, – тогда, даже если Мириамель каким‑то чудесным образом найдет своего отца и убедит его прекратить развязанную им войну, красный священник все равно найдет способ повернуть все в свою пользу.

Никакой надежды. Странно было думать об этом. Какими бы незначительными ни казались их шансы, у Джошуа и его союзников всегда была слабая надежда за которую они могли цепляться, – надежда на Великие Мечи. Если и она исчезла… Мириамель почувствовала головокружение. Как будто она вошла в знакомую дверь и обнаружила зияющую бездну у самого порога.

– Я был жив, но ранен и ошеломлен. Я был в ужасном месте. Ни один живой человек не должен видеть эти черные, черные склепы под башней Прейратса. А идти наверх означало побег через башню, мимо самого Прейратса. Я не мог себе представить, что такое может увенчаться успехом. Единственное, на что я мог рассчитывать, – это то, что он, очевидно, счел меня мертвецом. Поэтому я пошел другим путем. Вниз.

Кадраху пришлось замолчать и вытереть пот с бледного лица, хотя в пещере было прохладно.

– Когда мы были во Вранне, – внезапно сказал он Мириамели, – я не смог заставить себя спуститься в гнездо гантов… потому что это было слишком похоже на туннели под башней Хьелдина.

– Ты был здесь раньше? – Против ее воли монаху удалось снова привлечь ее внимание. – Здесь? Под замком?

– Да, но не в тех местах, где были вы и где я шел за вами. – Он снова отер лоб. – Сохрани меня Искупитель, хотел бы я, чтобы мое бегство проходило через те части этого огромного лабиринта, которые вы видели! Путь, которым шел я, был гораздо хуже. – Он пытался подобрать слова, но не смог. – Гораздо, гораздо хуже.

– Хуже? Почему?

– Нет. – Кадрах покачал головой. – Я не скажу вам. Здесь много входов и выходов, и не все из них… нормальны. Я не буду больше говорить об этом, и если бы вы могли видеть хоть часть того, что видел я, вы были бы благодарны за то, что ничего об этом не знаете. Казалось, это были долгие годы – то время, которое я провел под землей. И я видел, и слышал, и ощущал вещи… вещи, которые… – Он остановился, снова покачав головой.

– Тогда не рассказывай нам. В любом случае я тебе не верю. Как ты мог бежать незаметно, если, как ты только что сказал, Прейратс легко вызвал бы тебя обратно?

– У меня было – у меня все еще есть – некоторое знание Искусства. Я смог создать… что‑то вроде тумана вокруг меня. Я до сих пор храню его. Вот почему вас не смогли вызвать к Сесуадре, как Тиамака и остальных. Они просто не нашли вас.

– А почему это не защитило тебя от Прейратса раньше, когда он вызывал тебя? Ты же объяснял, что не мог убежать и был вынужден шпионить и доносить? Самый подлый предатель в мире! – Она испытывала отвращение к самой себе за то, что снова оказалась втянутой в разговор. Она была еще более сердита за то, что тратила свое доверие и участие на человека, который делал то, что сделал этот монах. Она защищала его от мира – и оказалась в дураках. Он был предателем до самых глубин своей черной души.

– Потому что он думает, что я умер! – Кадрах почти кричал. – Если бы он знал, что я жив, то нашел бы меня достаточно скоро. Он бы сдул мой несчастный защитный туман, и я оказался бы обнаженным и беспомощным. Во имя всех богов, старых и новых, Мириамель, почему, вы думаете, я так стремился бежать с корабля Аспитиса? Когда я начал понимать, что он прислужник Прейратса, я не мог думать ни о чем, кроме того, что он может сказать своему господину, что я все еще жив. Спаси нас Эйдон, почему, вы думаете, я так умолял убить его, когда мы снова встретились в Озерных Тритингах? – Он снова вытер пот. – Я могу только предположить, что Прейратс не знал имени «Кадрах», хотя я пользовался им и раньше. Но у меня было много имен – даже краснорясый демон не может знать их все.

– Итак, вы совершали выхождение на свободу через туннели, – подсказал Бинабик. – Киккасут! Это место в действительности имеет большую похожесть на пещерный город в Минтахоке. Большинство событий, обладающих великой важностью, происходят под камнем.

– «Выхождение на свободу»? – Кадрах усмехнулся. – Как можно назвать свободным человека, узнавшего то, что стало известно мне? Да, я наконец выбрался наверх из глубочайших глубин; я думаю, к этому времени я был почти совершенно сумасшедший. Я ушел на север, прочь от Прейратса и Хейхолта, хотя в то время не имел ни малейшего представления, куда мне податься. Я свернул в Наглимунд, думая, что буду в наибольшей безопасности в месте, собиравшемся противостоять Элиасу и его главному советнику. Но скоро стало ясно, что Наглимунд тоже будет атакован и разбит, так что я принял предложение леди Воршевы отвезти Мириамель на юг.

– Ты сказал, что несвободен из‑за знания, которое у тебя было, – медленно проговорила принцесса, – но ни с кем не разделил это знание. Может быть, это самое гнусное из всех твоих преступлений, Кадрах. Страх перед Прейратсом мог заставить тебя делать ужасные вещи, но быть свободным от него и все равно ничего не сказать, в то время как все мы думали, боролись, страдали и умирали… – Она покачала головой, стараясь, чтобы слова отразили холодное презрение, которое она испытывала. – Этого я простить не могу.

Он твердо посмотрел на нее:

– Теперь вы действительно знаете меня, принцесса Мириамель.

Долгое молчание нарушало только слабое пение дворров, тихонько бормотавших что‑то друг другу. Бинабик решительно прервал его:

– Мы достаточно говаривали об этих вещах. И я имею должность размышлять о том, что говаривал Кадрах. Но мы имеем здесь кое‑что с очевидностью. Джошуа и его люди разыскивают Сверкающий Гвоздь, и они имеют обладание Торном. Они собираются приносить все это сюда, если будут иметь эту возможность, но они не имеют никакого знания относительно того, что этот вот говорит о Прейратсе. Если мы не имеем ни одну другую причину, чтобы побегать и спасаться, то теперь приходит вышеназванная, довольно большая. – Он взмахнул сжатым кулаком. – Но то, что есть за этой дверью, будет первым воспрепятствованием. Как мы будем побегать в конце концов?

– Если только мы не упустили свой шанс, слушая повествование брата Кадраха о его предательстве. – Мириамель перевела дыхание. – Раньше там была всего горстка норнов – а теперь, возможно, успела уже собраться целая армия.

Бинабик посмотрел на монаха, но Кадрах закрыл лицо руками.

– Мы должны предпринимать попытку к освобождению. Если только один из нас сохранится, чтобы донести к остальным это повествование, это будет великая победа.

– И даже если все уже потеряно, – сказала Мириамель, – но несколько норнов не доживут до своей окончательной победы, то я согласна даже на такой успех.