О крикете

На первом этаже ужинали, а все послушные дети давным‑давно должны были видеть десятый сон. И все же сверху раздавался странный шум.

– Это что еще такое? – поинтересовался Папа.

– Это Парнишка играет в крикет, – ответила леди Солнышко с проницательностью, свойственной всем матерям. – Он встает и гоняет мячик. Надо бы тебе с ним серьезно поговорить, ведь он же недосыпает.

Папа отправился наверх с твердым намерением быть строгим и непреклонным, и уж верьте слову, он может быть строгим, когда захочет! Поднявшись по лестнице, он услышал, что шум не стих, поэтому он на цыпочках прокрался по коридору и заглянул в приоткрытую дверь.

В комнате было темно, горел лишь маленький ночник. В полумраке Папа разглядел тонкую гибкую фигурку в белой пижаме. Посреди детской она делала маленькие шажки и махала рукой.

– Ага‑га! – воскликнул Папа.

Белая фигурка ринулась к нему.

– Ой, пап, как здорово, что ты пришел!

Папа почувствовал, что быть строгим не так‑то легко.

– Значит так! Быстро в кровать! – произнес он с наибольшей суровостью, какую только смог разыграть.

– Хорошо, пап. Только вот посмотри, а? – Парнишка прыгнул и грациозно взмахнул рукой, описав круг. Папа когда‑то был заядлым крикетистом и оценил это с чисто спортивной точки зрения.

– Неплохо, Парнишка. Я сам люблю высокий замах. Почти как у Споффорта.

– Ну, пап, ну, расскажи про крикет! – Папу усадили на край кровати, а белая фигурка нырнула под одеяло.

– Да, да, про крикет! – донеслось из угла, где Толстик уже восседал на своей кроватке.

– Ах ты, шалунишка! Я‑то думал, ты спишь. Сейчас нельзя. Спать надо.

– А кто такой Попофф? – жадно спросил Парнишка, хватая Папу за рукав. – Классный подающий, да?

– Споффорт был лучшим подающим из всех выходивших на поле. Он был великим игроком австралийской сборной и очень многому нас научил.

– А собаку это он убил? – Это уже Толстик.

– Нет, малыш. Какую собаку?

– А вот Парнишка говорил, что был такой подающий, который бросил мяч так, что тот пробил сетку и убил собаку.

– Ну, это старая байка. Когда я был маленьким, я слышал то же самое об одном подающем. Если не ошибаюсь, о Джексоне.

– А собака была большая?

– Да нет, сынок, не было там никакой собаки.

– Значит, была кошка, – настаивал Толстик.

– Пап, расскажи про Споффорта, – теребил отца Парнишка. Резвое воображение Толстика всегда уводило разговор в сторону, но старший все же вернул его в нужное русло. – Сильно он бросал?

– Да, очень сильно. Я слышал, как игравшие против него крикетисты рассказывали, что у него только замах был почти на полную подачу, а подавал он быстрее всех в Англии. Я сам видел, как он только взмахнул своей длинной рукой, а калитка уже и упала. Бьющий даже не успел битой земли коснуться.

– Ух ты! – донеслось дуэтом с кроваток.

– Споффорт был высоким и худым, за это его прозвали Демоном. Ну, это вроде дьявола.

– А он был дьяволом, да?

– Нет, Толстик, нет. Его прозвали так потому, что он мог с мячом чудеса творить.

– А дьявол может с мячом чудеса творить?

Папа почувствовал, что дело пахнет сатанизмом, и поспешил вернуться к более приземленным вещам.

– Споффорт учил нас подавать, а Блэкхэм показывал, как защищать калитку. Когда я был помоложе, мы всегда ставили дополнительного игрока. Назывался он второй бьющий и стоял позади защитника. Я был полным, плотным мальчиком,

поэтому играл вторым бьющим. Мячи отскакивали от меня, будто я им матрас или подушка.

Восторженный смех.

– Когда появился Блэкхэм, защитники поняли, что надо учиться останавливать и отбивать мяч. Вторых бьющих не было уже даже в первой лиге. Скоро нашлись неплохие защитники вроде Альфреда Литтелтона или Макгрегора, но именно Блэкхэм научил нас мастерству. Когда Споффорт с копной рыжих волос подавал с одного края, а Блэкхэм, с развевавшейся над перекладиной черной бородой, на другом краю поля готовился принять мяч – это надо было видеть, доложу я вам.

Молчание. Ребята пытались представить себе это зрелище. Парнишка вдруг испугался, что Папа уйдет, поэтому он быстро задал новый вопрос. Если Папину память постоянно не освежать, неизвестно, сколько еще он с ними пробудет.

– А что, до Споффорта не было классных подающих?

Да были, мой мальчик, и немало. Но он привнес много нового. Особенно смену темпа, когда по его шагу до последней секунды не ясно, какую он сделает подачу. То ли быструю, как молния, то ли медленную, но с хитрой закруткой мяча. Но с точки зрения владения подачей я считаю, что лучшим подающим был Альфред Шоу из Ноттингема. Говорили, что из трех бросков он два раза умудрялся попадать в полукрону!

– Ух ты! – затем вступает Толстик:

– А в чью полукрону?

– Да в чью угодно.

– А полукрону он брал себе?

– Нет, нет, с чего бы это вдруг?

– Потому что он в нее попал.

– Полукрону всегда кладут, чтобы в нее целились, – объясняет Парнишка.

– Нет, нет, не было никакой полукроны.

Ребята затевают спор на пониженных тонах.

– Я тебе говорю, что он мог попасть в любой предмет размером с полукрону.

– Пап, а пап? – спрашивает один из них, увлеченный новым поворотом темы. – А он мог попасть в мысок бьющему?

– Да, малыш, вполне мог.

– Тогда, наверное, он всегда туда целился!

Папа рассмеялся.

– Вот, оказывается, почему старина ВиДжи всегда стоял с задранным вверх носком левой ноги.

– На одной ноге?

– Да нет же, Толстик. Пятка на земле, носок кверху.

– Пап, а ты знал ВиДжи?

– О да, я был с ним знаком.

– Он был хороший?

– Это был замечательный человек. Такой, знаешь, большой школьник, прятавшийся за густой черной бородой.

– А за чьей бородой?

– Ну, я хотел сказать, что он носил густую черную бороду. Он хоть и походил на предводителя пиратов из ваших книжек с картинками, но обладал добрым сердцем, словно у ребенка. Я слышал, что он умер, и все из‑за этой проклятой войны! Великий старина ВиДжи!

– Пап, а правда, что он был лучшей битой в мире?

– Конечно, правда, – ответил Папа, начиная увлекаться к великой радости маленьких заговорщиков. – Не было лучшего бьющего до ВиДжи и больше никогда не будет, мне кажется. Он отбивал не рядом с калиткой на выровненных полосах, как теперь. ВиДжи играл тогда, когда линии были все в маленьких бугорках и нужно принять мяч прямо на биту. Не мог же он стоять и думать: «Ну ладно, я знаю, куда и как отскочит мячик!» Да уж, вот это был крикет так крикет, не то, что нынче.

– Пап, а ты видел, как ВиДжи набирал сотню?

– Ха, видел! Да я принимал от него мячи и чуть было не расплавился, когда жарким августовским днем он набрал сто пятьдесят очков. С полкило вашего папы осталось на том раскаленном поле. Но я любовался его игрой и всегда расстраивался, если он получал штрафное очко, даже если и играл против его команды.

– А он что, получал штрафные очки?

– Да, милый. В первый же раз, когда я играл за него, ему засчитали отбив ногой, прежде чем он начал пробежку. И всю дорогу к павильону, где находится скамейка удаленных, он высказывал арбитру, что он о нем думает, а его черная борода развевалась на ветру, словно флаг.

– А что он думал об арбитре?

– Ну, гораздо больше, чем я тебе могу сказать, Толстик. Однако смею заметить, что он имел полное право возмущаться, потому что подающий был левша и закрутил мяч почти что за калитку, так что очень трудно отбивать, если это не сделать ногой. Впрочем, для вас это китайская грамота.

– А что такое китайская гламота?

– Ну, это то, что для вас очень сложно. Ладно, я пошел.

– Нет, пап, пап, не уходи, погоди! Расскажи нам про Боннера и его коронный прием.

– А, так вы и об этом слышали!

Из темноты раздался тихий умоляющий дуэт:

– Пап, ну пожалуйста!

– Не знаю, что мама скажет, если нас застукает… Так о чем это вы?

– О Боннере!

– Ах, о Боннере! – Папа задумчиво воззрился во тьму и увидел зеленые поля, золотистый свет солнца и великих спортсменов, давно ушедших на покой. – Боннер был удивительный человек. Настоящий великан.

– Такой же, как ты, папа?

Отец подхватил старшего сына на руки и ласково его встряхнул.

– Я слышал, что ты давеча сказал мисс Криган. Когда она тебя спросила, что такое акр, ты ответил: площадка примерно с папу размером.

Мальчишки загукали от смеха.

– Но Боннер был на двенадцать сантиметров выше меня. Вот уж великан так великан.

– А его никто не убил?

– Нет, нет, Толстик. Это не злой великан из книжек, а большой, сильный человек. Прекрасно сложенный, с голубыми глазами и золотистой бородой. Великий человек, другого такого я не встречал, за исключением, пожалуй, одного.

– А какого одного?

– Это был немецкий император Фридрих Третий.

– Немец‑перец! – в ужасе воскликнул Толстик.

– Да, немец. Только знайте и запомните, ребята, что и немец может быть благородным человеком. Другое дело, во что превратились эти благородные люди за последние три года. Этого я никак понять не могу. Но Фридрих Третий был прекрасным, замечательным человеком, стоит только взглянуть на его лицо. Но каким же негодяем и мерзавцем оказался его сын! – Папа погрузился в задумчивость.

– Пап, а Боннер? – напомнил Парнишка, отец вздрогнул и спустился с высот глобальной политики на грешную землю.

– Ах да, Боннер… Боннер в белой фланелевой паре на зеленом поле, освещенный ярким июньским солнцем. Вот это картина! Вы еще о приеме спросили. Было это на отборочном матче Англия – Австралия. Перед ним Боннер заявил, что выбьет Альфреда Шоу, куда ворон костей не заносит, и был полон решимости сдержать свое слово. Шоу, как я говорил, умел хорошо подавать с дальних дистанций, так что какое‑то время Боннеру просто не шел мяч, однако наконец ему представился долгожданный случай, он прыгнул и нанес по мячу такой удар, какого еще не видели крикетные поля.

– Ух ты! – восторженно выдохнули ребята, а потом Толстик спросил: – Пап, а мяч улетел туда, куда ворон костей не заносит?

– Да слушайте же вы! – продолжал Папа, который всегда раздражался, когда его перебивали. – Боннер подумал, что провел низкий удар с лета, что считается идеальным отбивом, но Шоу обманул его и закрутил мяч с короткого края. Так что когда Боннер по нему ударил, мяч пошел все выше и выше, пока не стало казаться, что он вот‑вот исчезнет в небе.

– Ух ты!

– Сначала все подумали, что мяч улетит далеко за пределы поля. Но скоро стало ясно, что вся сила великана ушла на то, чтобы послать его вверх, поэтому была вероятность, что мячик упадет внутри канатов. Бьющий успел сделать три пробежки, а мяч все еще летел. Потом все увидели, как один из английских игроков встал на краю поля у самых канатов, его белая фигура четко читалась на темном фоне зрителей. Он стоял и следил за полетом мяча, при этом дважды подняв руки кверху. На третий раз, когда он поднял руки, мяч был у него, а Боннер получил штрафное очко.

– А почему он два раза руки поднимал?

– Не знаю. Поднимал, и все.

– Пап, а кто был этот полевой игрок?

– В поле играл Фред Грейс, младший брат ВиДжи. Его не стало всего через несколько месяцев. Но в его жизни была минута славы, когда двадцать тысяч человек смотрели на него, затаив дыхание. Бедный Фред! Как же рано он умер!

– Пап, а ты когда‑нибудь брал такую же хитрую подачу?

– Нет, сынок. Я был довольно средним игроком.

– А ты хоть когда‑нибудь обманные подачи брал?

– Ну, я бы не сказал. Понимаешь, хорошее взятие – это зачастую просто счастливая случайность, и одно такое взятие я помню как сейчас.

– Пап, расскажи, а?

– Ну вот, стоял я на полосе подач. Это почти что рядом с калиткой. Бросал Вудкок, который тогда считался лучшим подающим Англии. Матч только начался, и кожаный мяч был еще красный и не обтрепанный. Вдруг я увидел что‑то наподобие алой вспышки, и в ту же секунду мяч оказался у меня в руке. Я даже шевельнуть ей не успел, а мяч уже был в перчатке.

– Ух ты!

– Видел я еще оно похожее взятие. Тогда повезло Ульетту, техничному игроку из Йоркшира, большому такому, высокому парню. Он подавал, а бьющий – это был австралиец на отборочном матче – отбил изо всех сил. Ульетт никак не мог видеть мяч, но он просто выставил руку и поймал его.

– А если бы мяч попал ему в грудь или в живот?

– Ну, тогда бы ему было больно.

– А он бы заплакал? – тут же спросил Толстик.

– Нет, малыш. Игры служат как раз для того, чтобы научиться смело и мужественно держать удар. Вот, предположим…

На лестнице послышались шаги.

– Боже мой, ребята, это мама. Быстренько закрыли глазки… Все хорошо, дорогая. Я сделал им строгое внушение, и, по‑моему, они почти заснули.

– И о чем же вы говорили? – поинтересовалась леди Солнышко.

– О крикете! – крикнул Толстик.

– Ничего особенного, – начал оправдываться Папа. – Вполне естественно, что двое мальчишек…

– Трое, – справедливо заметила леди Солнышко, поправляя ребятам одеяла.

Date: 2015-09-05; view: 250; Нарушение авторских прав