Часть IV 2 page

– Мисс Овертон, – мягко заговорил инспектор, – примите мое сочувствие. Вы не могли бы пока спуститься вниз и подождать, пока мы сделаем все необходимое? Мисс Гордон, когда мы закончим, я бы хотел с вами поговорить, с вами и с мисс Браун. Вы сможете подождать внизу с мисс Овертон?

– Кто‑то, наверное, должен сообщить мистеру Картрайту? – спросила мисс Овертон.

– Об этом мы позаботимся. – пообещал инспектор. – А теперь, леди, я попросил бы вас спуститься вниз.

Обе женщины молча направились в комнату Пэдди. Когда они вошли, Корделия, сидевшая в кресле, испуганно подняла голову и сказала дрожащим голосом:

– Ты не должна была звонить, Линдсей. – Она разрыдалась.

Подбежав к ней, Линдсей обняла ее за плечи, содрогавшиеся от рыданий.

– Откуда же я могла знать. – в отчаянии спросила она. – Я ведь думала, что она лжет, что бы защитить отца. То ли потому, что знает, что ее отец виновен, то ли просто его подозревает. Я правда не знала, что это она убила Лорну.

– Она убила Лорну?! – переспросила Корделия, в ужасе отшатнувшись.

– Она оставила записку с признанием, – объяснила Линдсей. – Думаю, нам лучше приготовиться к неприятному разговору с полицией.

К ним подошла Памела Овертон:

– Что вы хотите сказать? Вы что же, имеете какое‑то отношение к самоубийству Сары Картрайт?

– Сегодня мы добыли кое‑какую информацию, – объяснила Линдсей. – Мы также обнаружили, что Сара сделала ложное заявление полиции. Примерно час назад я позвонила в школу и попросила передать Саре записку – что мы хотим еще раз с ней поговорить. Вот и все.

Директриса смерила Линдсей Гордон суровым взглядом.

– Я‑то считала вас разумным и цивилизованным человеком, – промолвила она. – Прошу вас передайте инспектору Дарту, что я буду в своем кабинете, если он захочет меня увидеть. – С этими словами она резко повернулась и ушла.

Корделия вытерла слезы и шумно высморкалась.

– Пожалуй, мы перегнули палку, ты так не считаешь?

– Возможно, – сердито отозвалась Линдсей Гордон. – И уж, поскольку, меня теперь считают нецивилизованной и неразумной, короче, полной дурой, то я готова довершить свой портрет еще одним гнусным штришком. – Она подошла к телефону и набрала номер воскресного приложения к «Клэриону».

– Алло! Это Линдсей Гордон. – проговорила она в трубку. – У меня есть для вас эксклюзив. Готовы? Группа детективов, специализирующихся в расследовании убийств, была вызвана сегодня в элитную закрытую школу для девочек, после того как одну из учащихся обнаружили мертвой. Детективы уже расследовали в школе Дербишир‑Хаус убийство всемирно известной виолончелистки Лорны Смит‑Купер, совершенное там неделю назад. В этом преступлении была обвинена старшая воспитательница мисс Патрисия Кэллеген, но из достоверных источников стало известно, что в ее причастности возникли серьезные сомнения. Сегодня смерть настигла восемнадцатилетнюю школьницу Сару Картрайт, чей отец, Джеймс Картрайт, – известный застройщик в городке Бакстон, расположенном неподалеку от школы.

В настоящее время Джеймс Картрайт ведет тяжбу со школой, пытаясь отсудить игровые поля, на которых он намеревается построить роскошные здания в расчете на немалые потенциальные доходы.

Сара училась в шестом классе и была найдена мертвой в своей комнате. На обеих ее руках обнаружены резаные раны. Великолепная гимнастка и хоккеистка, Сара хотела стать учительницей физкультуры. По утверждению полиции, еще вчера вечером ничто не предвещало трагедии. Версия о том, что это убийство, – не выдвигается… Конец сообщения. Передайте редактору. Сара оставила записку, в которой признается в убийстве Лорны Смит‑Купер.

Линдсей Гордон обзвонила еще три издания и трижды продиктовала эти сведения и только после этого повесила трубку.

– Готова биться об заклад, – обратилась она к Корделии, – что ты считаешь меня настоящим дерьмом, не так ли?

Писательница подняла на нее глаза.

– Я бы никогда не смогла сделать то, что сейчас сделала ты, – призналась она.

Линдсей пожала плечами, ее лицо сохраняло бесстрастное выражение.

– Это своеобразный способ справляться с ситуацией, – заметила журналистка. – Так я могу скрыть свои чувства и даже забыть о них на время.

– Да что там… – проговорила Корделия. – Это же твоя работа, Линдсей. Ты сама выбрала ее. Я просто говорю, что мне такие вещи были бы не по силам. А тебе удается справляться с очень сложными ситуациями, и это означает одно: что ты очень хорошо работаешь. Думаю, если бы ты не умела сохранять в критический момент трезвость, твои боссы быстренько бы с тобою расстались. – В голосе Корделии Браун не было одобрения – только холод.

Не успела Линдсей промолвить что‑то в ответ, как дверь рывком распахнулась, и в комнату Пэдди буквально ворвался инспектор Дарт в сопровождении молоденького детектива, Линдсей уже видела его прежде. Инспектор был мрачен, на худощавом лице явственнее проступили морщины. Дарт подошел к письменному столу Пэдди и бесцеремонно за него уселся. Молоденький детектив сел на стул с прямой спинкой, стоявший у двери, и вынул блокнот, приготовившись записывать. Инспектор Дарт долго молчал, буравя взглядом то Линдсей, то Корделию. Линдсей все больше становилось не по себе. Наконец Дарт соизволил прервать это тягостное молчание и заговорил – очень медленно, его и без того низкий голос очень напоминал сейчас рычание.

– Дьявол, как я ненавижу попусту тратить время. – угрожающим тоном произнес он. – И еще я ненавижу тех идиотов, которые готовы верить всем этим газетенкам, долдонящим, что в полиции работают одни придурки и что все они взяточники и развратники. И знаете, почему я их ненавижу? Потому что они считают, что знают лучше нас, как ловить преступников. Правда, обычно у них не бывает возможности воплотить свои убогие теории в практические результаты. Возьмите, например, сегодняшний случай!

Линдсей Гордон молчала, чувствуя, что заслужила эту отповедь, однако она решила ни в коем случае не показывать Дарту, как на самом деле огорчена.

– У меня тут есть нечто вроде признания, – продолжал инспектор. – Признания в том убийстве, за которое я уже держу в тюрьме человека. Но в записке упоминается еще и ваше имя, мисс Гордон. Пару раз упоминается. – добавил он. – Также я нашел в корзине для бумаг скомканную записку, в которой Саре сообщалось о том, что вы собираетесь заглянуть к ней после того, как навестите мисс Кэллеген. Все это позволяет мне предположить, что вы сунулись в дело, которое вас вообще не касается. Так я прав?

Линдсей пожала плечами. Инспектор выжидающе посмотрел на нее, но, поняв, что она намерена отмалчиваться, продолжил:

– У меня есть парочка‑другая вопросов по поводу признания, о котором я уже упоминал. Надо понимать, вы ведь прочитали его, мисс Гордон, не так ли?

– Да, прочитала, а вот мисс Брау. – нет. – ответила она.

– Ради вашего же блага молю Бога о том, что бы мне не удалось найти в комнате ваших отпечатков пальцев. Итак, привожу цитату из записки: «…Я видела утром, что они возятся с опорами для строительных лесов на крыше кухонного блока». А теперь я бы хотел выслушать ваши объяснения по этому поводу.

Мисс Гордон подняла на него глаза:

– Мисс Овертон сразу поняла, что раз уж вы произвели подходящий обстоятельствам арест, то наверняка прекратите дальнейшие поиски, и что вам совсем ни к чему обременять себя проверкой иных версий. Только поэтому мисс Овертон попросила меня и мисс Браун постараться что‑нибудь сделать, добыть информацию, которая помогла бы освободить мисс Пэдди Кэллеген. Потому что и мисс Овертон, и мисс Браун, и я твердо знали, что мисс Кэллеген невиновна.

– Я уже много лет работаю журналисткой, – продолжала она, найдя, кажется, верный тон. – Я проводила несколько расследований, два из которых завершились арестами. Я достаточно компетентна в области английского и шотландского права, и мне очень хорошо известно, насколько тяжким бывает поиск улик. Не будь у меня этих знаний, ни одна газета не стала бы посылать меня на задания, касающиеся криминальных дел. Я далеко не так глупа, как вам могло показаться, инспектор. То же самое могу смело сказать о Корделии. Вот я и подумала, что, возможно, нам удастся обнаружить кое‑какие факты, неизвестные вам и вашим помощникам. А это ведь очевидно, что людям легче будет разговаривать с нами, чем с суровыми полицейскими. А что касается нашей возни с опорами для строительных лесов, так это необходимо было для того, чтобы удостовериться в некоторых очевидных фактах, – объяснила она.

– Избавьте меня от длинных речей, – саркастическим тоном заметил инспектор.

Но Линдсей Гордон, будто не слыша его, продолжила:

– Я не особенно рассчитываю на то, что вы мне поверите, но знайте: целую неделю мне не давала покоя мысль, что я что‑то упустила. Причем что‑то очень важное; но я никак не могла вспомнить, что именно меня тревожит. И о том, чтоименно не давало мне покоя, я вспомнила лишь сегодня ранним утром.

Потом Линдсей Гордон коротко описала, что она видела неделю назад, а затем перешла к описанию утренних событий. Когда она подошла к концу повествования, вид у инспектора был абсолютно ошеломленный.

– Боже избави нас от дилетантов. – с горечью воскликнул он. – И сколько же отпечатков пальцев, следов обуви и прочих следов вы наоставляли утром в тех местах, которые упоминали? Кто, скажите мне ради бога, кто позволил вам брать на себя такую ответственность и действовать от имени закона?! Отвечай, о женщина!

– Не думаю, что вам удалось бы найти хоть что‑то на строительной площадке, – пожав плечами, промолвила Линдсей. – В конце концов, там всю неделю работали строители. А что касается остальных ваших обвинений… Я почти уверена, что преступник действовал в перчатках. Думаю, вы согласитесь с тем, что это было запланированное и подготовленное преступление, а об опечатках пальцев в наши дни известно всем. Кстати, Крис Джексон двигалась очень осторожно и на оконной раме своих отпечатков не оставила. Впрочем, там их и до этого не было. Я говорю об этом с полной ответственностью, потому что утром, вспомнив наконец, что не давало мне покоя с субботы, сама убедилась в этом.

– Ваша глупость безгранична. – простонал инспектор Дарт. – И труп, который лежит сейчас наверху, – это своего рода кровавый памятник вашей глупости. Полагаю, вам ни разу и в голову не пришло сообщить нам, какую информацию вы добыли? Если бы вы это сделали, то – могу гарантировать – Сара Картрайт была бы сейчас жива. Нет, вместо этого вы упорно занимались не своим делом, и вот результат: бедная девочка превратилась в обезображенный труп. Вот вы говорите, что девушка солгала, сделав заявление в полицию. Она призналась в этом в своей записке. Но если бы вместо того, чтобы звонить ей и запугивать, вы позвонили бы мне, она бы сейчас была жива! Я знал ее, когда она еще под стол пешком ходила! Мало того, что теперь мне предстоит рассказать ее отцу, что его дочь – убийца, но и об этом кошмаре: она покончила собой по милости двух полоумных сыщиц‑любительниц. – Инспектор покачал головой. – Примите мои поздравления, леди. Вы добились своего: ваша подруга будет освобождена из‑под стражи. – Встав из‑за стола, он направился к двери. Но, прежде чем выйти, Дарт обернулся: – Попрошу вас не уезжать из нашего города. Думаю, вам придется пересказать эту историю коронеру.

Женщины остались вдвоем. Линдсей невидящим взглядом смотрела в окно. Чуть погодя Корделия встала и обняла ее. Слабо улыбнувшись, Линдсей сказала:

– Полагаю, кому‑то яз нас следует позвонить Джиллиан, пусть она поскорее предпримет все необходимое для освобождения Пэдди. Почему бы это не сделать тебе? Я… я просто не в состоянии этим заниматься. Ну почему, почему я тебя не послушала! Поверь, мне действительно очень жаль. Я и тебе не делала никаких скидок и поблажек, не правда ли? Не говоря уже об этой бедной, замученной девочке. Я слышала только себя, упивалась своими великими идеями. Это я заварила всю эту кашу – только я. От начала и до конца.

Корделия поцеловала Линдсей в лоб.

– Не изводи себя, – прошептала она. – Сара сама захотела убить Лорну и сделала это. Не ты заставила ее пойти на этот шаг. Похоже, все уже начали об этом забывать. А потом Сара предпочла убить себя, только бы не отвечать за последствия своего предыдущего поступка. Она отмалчивалась, а Пэдди тем временем страдала за совершенное ею преступление. И, несмотря на все сетования нашего дражайшего инспектора Дарта, я очень сомневаюсь в том, что они бы всерьез восприняли выкопанные тобою факты или подозрения. Скорее всего, они заявили бы, что ты понапрасну тратишь их драгоценное время. Так что не надо во всем обвинять себя, моя хорошая.

Глубоко вздохнув, Линдсей отвернулась.

– Я не могу… Я все равно чувствую, что только я в ответе за то, как все вышло… Причем такого же мнения придерживаются инспектор Дарт и мисс Овертон. А Картрайт… Как он все это переживет? Дочь была его единственной отрадой. Черт побери!… Ну почему все так получилось, так нелепо?…

Когда в воскресенье утром Пэдди Кэллеген вернулась в Дербишир‑Хаус, ее встречали без шампанского. После того, как были выполнены все необходимые юридические процедуры, Джиллиан увезла Пэдди из тюрьмы. Корделия приготовила пряное индийское угощение, так что когда Пэдди вошла в свою комнату, ее, кроме объятий, поцелуев, слез и холодного пива, встретил еще и аромат восточных специй и карри. После этой пылкой встречи Пэдди отправилась в главный корпус: сообщить о своем возвращении Памеле Овертон. Директриса на радостях тут же собралась к ней в Лонгнор, а Линдсей, которой вовсе не улыбалось видеть ее надменный взгляд, воспользовавшись случаем, ускользнула в директорский кабинет, чтобы написать там заметку для «Клэриона» – об освобождении Пэдди. Заметка дополнялась пространным интервью с жертвой незаконного обвинения.

Продиктовав заметку стенографистке, Линдсей попросила позвать к телефону редактора.

– Дункан, привет, это Линдсей говорит. – поздоровалась она. – Через несколько минут тебе принесут мой эксклюзив о преступлении в закрытой школе для девочек. Я оставила номер телефона, на случай, если появятся какие‑то вопросы.

– Мне только что принесли твою статью, детка. Ничего не скажешь, неплохая работа. Впрочем, ты так долго занималась этим делом, что просто обязана была написать хорошо. И когда же я снова увижусь с тобой?

– Взял бы меня на постоянную работу, тогда бы и спрашивать не пришлось. Ну да ладно… Я должна прийти в среду в час, вот тогда меня и жди.

– Тебя – на постоянную работу?! – картинно изумился редактор. – Да тогда я бы тебя вообще не видел. Мне пришлось бы платить тебе слишком много, судя по тому, что ты можешь себе позволить целую неделю колесить по всей Англии.

Линдсей рассмеялась.

– Знаешь, я бы предпочла страдать от твоих издевательств, я же знаю, что ты бы гонял меня, как древний погонщик рабов… да, это лучше, чем еще раз попасть в такую передрягу. Между прочим, с тех пор как я уехала из Глазго, я еще ни разу толком не спала.

Она услыхала, как Дункан игриво усмехнулся.

– Это твоя слабость, Линдсей, – промолвил редактор. – Вечно ты мешаешь удовольствие с бизнесом. Ладно, увидимся в среду.

Переговорив с Дунканом, Линдсей время от времени затягиваясь сигаретой, снова и снова перебирала в памяти события минувшей недели. Она заставила себя подумать и о вчерашней чудовищной трагедии. Теперь, когда первый шок прошел, она была в состоянии более объективно оценить самоубийство Сары и ее признание. Настораживало, что в записке не были упомянуты некоторые очень важные детали. Почему‑то ни слова о пояске от плаща Пэдди, между прочим, об этой улике было известно только тем, кто видел труп, естественно, полиции, самой Пэдди и, конечно же, убийце. Вообще‑то это была не такая уж важная деталь, но для Сары, делавшей последнее в ее жизни признание, она должна была бы показаться весьма существенной. Девушка могла, к примеру, написать: «Я сделала удавку из виолончельной струны, которую заранее взяла во втором музыкальном классе, когда была там с мисс Кэллеген. А поясок от чьего‑то плаща я стащила в раздевалке Лонгнор‑Хауса».

Линдсей ощутила какое‑то странное беспокойство. Девушка также не упомянула, каким образом ей удалось открыть оконный крючок. Это ведь сама Линдсей объяснила полиции, как, по ее мнению, было совершено преступление, а они вообразили, что узнали об этом из записки Сары, точнее, признание этой девчушки как бы подкрепило ее версию. И вообще, из всех их с Корделией подозреваемых Сара, пожалуй, меньше всех других была посвящена в дела мисс Смит‑Купер. Сара никак не могла знать, как долго виолончелистка пробудет в классе, потому что не занималась музыкой и не могла прикинуть, сколько времени та будет репетировать.

А что, если… Сара не убивала мисс Смит‑Купер? Что, если она считала, что убийство совершил ее отец? Пусть даже это не так? Предположим, у нее были причины считать его виновным и опасаться того, что ему вот‑вот предъявят обвинение… Могла бы эта крошка наложить на себя руки ради спасения отца? И тут Линдсей поняла, что эта мысль дорогого стоит. Учитывая то, что она успела узнать о характере Сары, и, судя по отзывам о ней окружающих, девочка вполне могла решиться на такой поступок. Ведь она просто боготворила отца. Он был единственным близким ей человеком. Правда, она и своих школьных подруг раньше считала близкими, но после того, как они на нее ополчились, она по‑юношески круто изменила свое к ним отношение. Большинство девочек вскоре, наверное, и думать забыли о той размолвке, но Сара, конечно же, затаила в душе обиду. И почувствовала себя очень одинокой. И вот результат: ей было проще пожертвовать собой, чем допустить арест любимого отца.

Линдсей тяжело вздохнула. Часть ее «я» говорила ей: «Уймись, оставь все, как есть. Пэдди на свободе, все обвинения с нее сняты». Однако другая часть не могла смириться с таким положением. Журналистская честь не позволяла ей остановиться на полпути: ей необходимо было докопаться до истины. Новые сомнения терзали ее душу, и теперь, опасалась Линдсей, они не дадут ей покоя.

Она яростно замотала головой, как собака, выбравшаяся из воды, затушила сигарету и быстрым шагом двинулась в Лонгнор‑Хаус, надеясь, что, окунувшись в праздничную атмосферу, сумеет отогнать эти сомнения. Выяснилось, что директриса уже изволила удалиться, а Джиллиан Маркхэм в пальто стояла в дверях, тоже собираясь уйти.

Увидев Линдсей, адвокат заулыбалась.

– Как хорошо, что вы вернулись, – промолвила она. – Я пойду, не хочу мешать вам праздновать вашу потрясающую победу. Только позвольте поблагодарить вас – от имени Пэдди – за эту титаническую работу, которую вам пришлось проделать. Уж я‑то знаю, как трудно вам было. Слава богу, Пэдди на свободе, ей возвращено ее честное имя… и все это благодаря вам и Корделии.

– Да‑да, только благодаря вам, – подхватила ее слова Пэдди Кэллеген. – Если бы мы понадеялись на полицию и не предприняли никаких мер, то я бы и сейчас чахла в тюрьме. Так что спасибо вам, мои дорогие.

Линдсей покраснела.

– Что сделано, то сделано, – промолвила она, помотав головой. – Только в конце я все испортила. Я была так взбудоражена своим открытием, что не послушалась совета Корделии. В том, что случилось с Сарой, – и моя вина. Это еще долго будет меня мучить. Но я получила хороший урок: впредь я буду дважды думать, прежде чем что‑то предпринимать. Кстати, благодарить надо, конечно же, не только меня и Корделию, но и мисс Овертон и вас, Джиллиан. Если бы Памела Овертон с самого начала не была уверена в твоей невиновности, Пэдди, то едва бы мы с Корделией решились на собственное расследование. И вы Джиллиан, тоже трудились всю эту неделю не покладая рук. Я знаю немало юристов, но едва ли кто‑нибудь из них стал бы с такой самоотверженностью со всем этим возиться. Я все сказала. А теперь, кто‑нибудь нальет мне пива?

Джиллиан ушла, а приятельницы с тарелками расселись вокруг камина. Они ели молча, и лишь когда дело дошло до кофе, Пэдди наконец попросила их подробно рассказать о расследовании. Линдсей и Корделия говорили по очереди, стараясь не упускать никаких мелочей.

Потом надолго наступила тишина. Наконец Пэдди со вздохом заметила:

– Столько верности… Столько любви… А в результате две страшные смерти. Как обидно! И ради чего? Ради каких‑то паршивых игровых полей, которые Картрайт теперь все равно получит, поскольку я, разумеется, больше не соберу никаких денег. Господи, как бы я хотела работать в каком‑нибудь изолированном от всех городке, где никого ничего не волнует, не говоря уже о каких‑то там участках земли.

– Тебе бы там не понравилось, и ты это отлично знаешь, – улыбнулась Линдсей. – А что скажешь об изолированном городке, где живут небезразличные люди, причем нуждающиеся в твоих знаниях и в твоей заботе? Пэдди рассмеялась:

– Я только вышла за порог тюрьмы, и пожалуйста: ты уже читаешь мне нотации! Сдаюсь, Линдсей, сдаюсь!

Женщины расхохотались, но их дружный смех был прерван стуком в дверь.

– Похоже, все возвращается на круги своя, – простонала Пэдди. И крикнула: – Заходите!

В дверях появилась голова Кэролайн.

– Прошу прощения за то, что помешала, – затараторила девушка. – Но я просто хотела сказать… мы все ужасно рады, что вы опять с нами. Мы все были уверены в том, что вы невиновны, и нам вас очень не хватало. Хотя Шерлок Холмс с доктором Ватсоном скучать нам не давали. То есть я хочу сказать, видели бы вы их в действии, мисс Кэллеген. Кого угодно выведут на чистую воду, да так, что сам не заметишь.

– Ну, довольно, Кэролайн, – с улыбкой сказала Пэдди. – Спасибо на добром слове. Скоро я буду делать обход корпуса, так что ты сможешь сама убедиться, что я не небесный ангел и как‑нибудь сумею одна с вами управиться.

– Хорошо, мисс Кэллеген. Мы все немного волновались за вас. Я рада, что тюрьма не изменила вас.

– Кэролайн, займись своими делами!

Кэролайн усмехнулась и исчезла.

– Господи, я явственно вижу в воздухе улыбку этой дерзкой девчонки, ну просто какой‑то Чеширский коткоте из знаменитой, – пробормотала Корделия.

Кэролайн оказалась не единственной визитершей.

В комнату Пэдди то и дело наведывались ее коллеги, чтобы поздравить ее со счастливым избавлением. Однако атмосфера все равно оставалась напряженной, потому что никто не мог забыть о смерти несчастной Сары. Часа через два Пэдди предложила пойти прогуляться на холм, расположенный за школой. Как только они вышли на крыльцо, Линдсей заметила Джессику Беннетт: по дорожке, прячущейся за деревьями, та направлялась к Лонгнору.

– Вы идите вперед, – попросила журналистка, повинуясь внезапному импульсу. – Я вас догоню. Мне надо кое‑что спросить у Джессики. Ничего особенного… Просто я должна кое‑что для себя уяснить.

Корделия с каким‑то покорным изумлением покачала головой:

– Ты никогда не бываешь довольна, не так ли? Ну хорошо, мы пойдем, только долго не задерживайся, а то не догонишь нас.

– Я в этом не уверена. – заметила Пэдди. – После недельного заточения в камере я не очень‑то крепко держусь на ногах. – И они ушли, предоставив Линдсей дожидаться Джессику.

Увидев ее, Джессика широко улыбнулась.

– Привет! – поздоровалась девочка. – Я слышала, что мисс Кэллеген выпустили из тюрьмы. Вот здорово! Как хорошо, что вам удалось узнать, что произошло на самом деле.

Линдсей улыбнулась ей в ответ.

– Я тоже очень рада, что она вернулась в школу, – кивнув, произнесла она. – Но похоже, я сделала не только доброе дело, но и причинила немало вреда. Послушай, Джессика, ты могла бы уделить мне пару минут? Я хотела бы кое о чем расспросить тебя, чтобы ответить на некоторые вопросы, не дающие мне покоя.

Школьница слегка нахмурилась:

– Но я думала, что все разъяснилось?

– Зайди сюда на минутку, – попросила журналистка, поднимаясь в комнату Пэдди. – Мне очень важно прояснить некоторые детали. Знаешь, это такая журналистская привычка – я не могу успокоиться, пока что‑то остается непонятным. Я как собака, которая всегда сгрызает всю кость.

– Ну хорошо, – кивнула Джессика, садясь. – Постараюсь ответить на все ваши вопросы.

– Конечно, мне следовало спросить тебя тогда, в прошлый наш разговор. Но когда ты сказала мне, в каком состоянии была мисс Кэллеген, я имею в виду вашу встречу рядом с музыкальным классом, я разговорилась и отвлеклась. Досадно, верно? Ведь этот вопрос я задавала буквально всем. А вопрос такой: видела ли ты Сару в субботу вечером, а если видела, то где и когда?

– И это все? – с явным облегчением спросила девочка. – Да, я видела ее пару раз. Когда я зашла в раздевалку, чтобы одеться и пойти в главный корпус за мисс Кэллеген, Сара как раз выходила из Лонгнора. Она была в куртке, в тренировочных штанах и в кроссовках.

– В какое время это было?

– Думаю, примерно в четверть восьмого. Помню, я еще посмотрела на часы и подумала: хорошо, что еще рано, успею найти мисс Кэллеген до концерта. Потом, когда мы с ней вернулись, я прошла в раздевалку, чтобы повесить пальто на место. Было уже около половины или, может, минут двадцать пять восьмого. Сара сидела там на скамеечке, тупо глядя куда‑то в пространство. Я попыталась заговорить с ней, но она ответила мне что‑то нечленораздельное и пошла наверх. Скорее всего, к себе в комнату, – добавила Джессика. – Так что же… Ой, какой ужас! Выходит, она тогда только что убила мисс Смит‑Купер, да?

Линдсей старалась держаться нейтрально и не подавать виду, насколько важны для нее слова Джессики. Поблагодарив девочку, она постаралась поделикатней ее выпроводить. Сев за стол, Линдсей уронила голову на руки, лихорадочно обдумывая только что услышанное. Как могла Сара Картрайт убить Лорну в промежутке между семью пятнадцатью и семью тридцатью пятью? Спору нет, обычно та часть школьной территории, на которую выходят окна музыкального отделения, бывает в это время темной и безлюдной, но ведь в тот роковой вечер там было полно народу: то и дело подъезжали и парковались машины гостей, потом приглашенные спешили в главный корпус на концерт. Так что до тех пор, пока все не разошлись, то есть до половины восьмого, практически было невозможно предпринять рискованный подъем по наспех смонтированной конструкции. К тому же Линдсей Гордон была уверена, что убийца ни за что не начал бы действовать до начала концерта – наверняка он ждал, пока заиграет музыка, чтобы ее звуки и хоровое пение заглушили возможный шум из музыкального класса.

Стало быть, у нее оставалось только два варианта. Джеймс Картрайт и Энтони Баррингтон. Если опираться на известную ей уже информацию, все подозрения падали на Картрайта, однако, учитывая теперешние обстоятельства… Если она сейчас потащится со своими подозрениями к инспектору Дарту, он запросто ее спустит с лестницы. А самой пойти к Джеймсу Картрайту, считай сразу после того, как его дочь покончила с собой, нет, это выше ее сил… Линдсей вспомнила свои первые журналистские опыты. Какой же мукой были для нее разговоры с родственниками жертв – когда нужно было во что бы то ни стало собрать какую‑то информацию по горячим следам! Сейчас, уже став более мудрой, она всячески старалась избежать подобных заданий. Многие ее коллеги умели справляться с подобными интервью без эмоциональных издержек, но для нее горе и переживания ее невольных собеседников были невыносимы. Линдсей сама начинала остро чувствовать их боль – особенно после смерти Фрэнсис. И сейчас она в который уже раз спрашивала себя достанет ли у нее сил (при том, что на ней лежит львиная доля ответственности за смерть Сары) заявиться с расспросами к ее отцу, Джеймсу Картрайту? После мучительных размышлений Линдсей Гордон решила, что нет, этого ей не вынести.

Значит, оставался Энтони Баррингтон. Вот с ним определенно стоило поговорить. Если он невиновен, то она вычеркнет его из сильно оскудевшего списка подозреваемых, и это будет означать, что виновен Джеймс Картрайт. А если выяснится, что убийца все‑таки Баррингтон… по крайней мере, ей удастся избежать неприятного разговора с застройщиком.

Итак, Линдсей Гордон приняла окончательное решение. И посмотрела на часы. Если поехать побыстрее, то она вполне успеет в уэльский дом Баррингтона к шести. Схватив листок бумаги, Линдсей нацарапала записку:

«Мне надо поехать по делам. Простите, что не пришла. Вернусь часам к девяти. Если мне позвонят из редакции, скажите им, что я буду позднее и перезвоню».

Линдсей не хотела, чтобы Пэдди или Корделия знали, что ее погнало в дорогу нестерпимое желание узнать правду, которое превратилось просто в какую‑то навязчивую идею.

Однако ей не повезло: когда Линдсей выходила из дому, навстречу ей по дорожке бежала Корделия.

– Пришла узнать, почему ты тут застряла, – сказала писательница. – Пэдди болтает с кем‑то из своих коллег, вот я и решила за тобой зайти. Ну что, пошли?

Мисс Гордон решительно покачала головой.

– Мне необходимо уехать. – пробормотала она. – Я написала тебе записку.

– А что случилось? – удивилась Корделия. – Почему такая таинственность? Куда ты собралась?

– Ну хорошо, так и быть, скажу тебе. – со вздохом ответила журналистка. – Я еду к Энтони Баррингтону. – У нее был вид напроказившего ребенка, который только что без спросу взял шоколадную конфету.

– Ох, Линдсей, Линдсей. – простонала Корделия. – Ну почему ты никак не можешь угомониться? Ну послушай ты меня! Пэдди на свободе. Сара сделала признание. Полиция удовлетворена, так что тебе еще нужно?

Date: 2015-09-05; view: 245; Нарушение авторских прав