Глава 7. Марине опять снился тот странный сон, но теперь черный ужас захватывал ее своими лапами

Марине опять снился тот странный сон, но теперь черный ужас захватывал ее своими лапами. Это было знакомое ощущение, такое она испытывала, когда ходила с бабой Аллой на красный уровень и чуть не погибла там. Только сейчас чернота засасывала ее. Она видела рядом Машу, как могла, отпихивала девочку от чудовища, но сама не могла справиться с ним. Ужас овладевал, залезал в душу. Он пил жизнь, но противостоять этому Марина не могла, силы покидали ее. Она сделала последнее усилие, чтобы спасти девочку, и… проснулась. И сразу вспомнила, что произошло.

Кто‑то ходил по палате. Марина постаралась, чтобы не заметили, что она пришла в себя. Сквозь веки чувствовала, что сейчас день. «Интересно, сколько я лежала без сознания?»

Она все еще не ощущала своего тела, но язык уже стал шевелиться. Низ живота болел. С нее сняли все, она лежала абсолютно голая. Дверь в палату кто‑то открыл, и она услышала женский голос:

– Это опять ты, Вадим? Может, хватит? Уважай хотя бы меня. Неужели это может доставлять удовольствие? Ведь женщина без сознания. А Петр Иванович разрешил это делать?

– Господи, Аля, конечно, разрешил. Я всю жизнь мечтал о такой девочке. А она не совсем без сознания, ребенок шевелится, это такой кайф.

– Вадим, я больше не дам тебе это делать! Ты вообще не должен быть здесь. Мне приказали никого сюда не пускать.

– Алечка, я не кто‑то. Я – правая рука Петра Ивановича. Все равно возьму ее еще раз. Ты же меня знаешь.

– Вадим, а я сейчас позвоню Петру Ивановичу и расскажу все. Ей рожать через три дня. А что будет, если роды начнутся сейчас? Она же еще без сознания! А ты ходишь к ней каждый час вот уже целые сутки. Не понимаешь, что она беременна?

– Алька, разреши еще разок, заплачу «зелеными».

– Я же сказала: только если разрешит Петр Иванович. Но он не разрешит. У нее могут начаться роды после твоих художеств.

– Ладно, ладно, не надо звонить, – забормотал он.

Марина чувствовала, что мужчина колеблется: уйти или исполнить свою прихоть? Но девушка стояла на своем:

– Вадим, прошу тебя, уйди, ты не справишься с собой. Ну что ты в ней нашел, вон сколько баб вокруг. Только свистни, рады будут тебе услужить, а эта лежит как пень. Тебе что, это нравится?

– Аля, ты не понимаешь, она даже без сознания кончает! Вот это баба!

– Вадим, все, мне надоело это обсуждать. Фу, гадость! Я иду звонить Петру Ивановичу.

Марина в ужасе ждала, чем закончится перепалка. Если подонок дотронется до нее, она не сможет скрыть, что пришла в себя.

– Ладно, Аля, расслабься, – медленно произнес Вадим. И, помолчав, добавил: – Но ты об этом пожалеешь. – В его голосе послышалась угроза. – Скоро я здесь стану хозяином. Сейчас я домой поеду, у меня завтра дежурство, надо отдохнуть. А может, с тобой побалуемся?

Она услышала, что девушка отбежала от сексуально озабоченного парня.

– Ну что ты, что ты, – забормотал Вадим, – пошутил я. Ты ведь классная девчонка! Чего ты такая злючка? Мне здесь никто не отказывает.

– Вадим, еще слово, и я за себя не отвечаю. – Голос у девушки дрожал.

Марина чувствовала, что та очень боится Вадима.

Наступила гнетущая тишина. Молчание нарушил Вадик:

– Ладно, понял, не дурак.

Он наклонился к Марине и приник к ее губам. Ей показалось, что она задохнется от омерзения. Наконец он оставил ее в покое. Ощущая на губах его слюни, она еле сдерживала тошноту. Ребенок внутри нее вел себя очень беспокойно.

«Что же это за лекарство? Ребенка оно не отключило. А вот Сила пропала».

Она услышала, как из помещения вышел Вадим, а потом женщина.

Марина открыла глаза. В окно светило солнышко. Для этого времени года – редкость. Декабрь в Москве почти всегда самый темный месяц. Солнечные зайчики выплясывали узорчатый танец на стенах палаты. Комната была набита медицинским оборудованием, рядом с ней стоял аппарат УЗИ. Марина увидела две двери: одна вела в коридор, другая – в соседнюю комнату. Наверное, в этой палате она будет рожать через два дня или через три… Увидела, что к ее руке прилажена капельница, Марина возмутилась: «Опять в меня вливают какую‑то дрянь». Марина попыталась пошевелить рукой, но руки не слушались.

«Говорить я, кажется, могу, но сейчас лучше не пробовать. Куда же вышла Аля? Может, она в соседней комнате?» Вдруг она услышала шаги: кто‑то подходил к двери. Марина прикрыла глаза.

– Аля, ты здесь? – Голос принадлежал мужчине. – Аля, ты спишь, что ли?

– А, Стасик, проходи. Я действительно уснула. Веришь, уже вторые сутки пошли, как не сплю. Мне тут Вадим устроил кошмар. Бабу эту трахал. Говорит, Петр Иванович разрешил. Ты веришь?

– Знаешь, Аля, может, и правда разрешил, он же его любимчик. И потом, их какие‑то дела связывают. Ты правильно сделала, нам лучше помалкивать.

– Стас, а ты можешь посмотреть ее? Видишь, тут все мокро. Боюсь я, вдруг уже выкидыш начинается. Тогда надо Петру Ивановичу звонить.

– Ладно, посмотрю. Готовь ее, я аппарат настрою.

Девушка намазала Марине живот, Стас включил прибор. Марина почувствовала, как холодный датчик начал ползать по животу. «Ко мне возвращается чувствительность», – радостно подумала она.

– Аля, смотри, у нее мальчик. Слушай, ничего не понимаю: он же совсем здоровый. Что написано в ее медкарте?

– У ребенка порок сердца, не совместимый с жизнью.

– Бред какой‑то. Аля, здесь явная ошибка! У ребенка все в норме, смотри, как бьется сердечко. Он хорошо развит, уже есть волосики. Может, это мистика, но он улыбается, видишь?

– Стас, думаешь, Петр Иванович ошибся? – спросила тревожно Аля. – Неужели такое возможно? У него пятьдесят лет стажа, он не может ошибиться. Ты ведь ходил на его лекции… А как он проводит операции, видел? Сам Игнатьев ошибся? Ты что, Стас, он же светило!

– Аля, я тоже не первый год работаю, могу сказать точно: ребенок абсолютно здоров. Послушай, а почему она без сознания?

– Ей сделали специальный укол, ну ты знаешь, тот, последнего поколения, который стоит десять штук «зелеными». Она как узнала, что с ребенком плохо, так у нее стала крыша съезжать. Этот укол позволяет полностью восстановить нервную систему, иначе неизвестно, что бы с ней стало. Петр Иванович сказал, эта женщина очень опасна, она сумасшедшая. Меня даже не сменяют, он никому не хочет доверять ее. Как только в себя придет, так я сразу должна сообщить ему.

– Да? А я как раз зашел спросить, не собираешься ли ты домой? Я бы тебя подвез.

– Нет, Стас, нет. Буду здесь и помогу Петру Ивановичу делать аборт. Он обещал мне премию за это дать.

– Аля, мне кажется, здесь нечисто.

– Чисто, не чисто, какая разница? Будто здесь это в первый раз. «Заказали» ее, видно. Да и вообще, ты забыл, сколько нам платят? Что, из‑за этой богатой дамочки работы лишаться? Мы нигде не заработаем столько. Если Петр Иванович сказал, надо делать, значит, так и есть. Может, это ее мужу надо, а? Может, он заплатил за аборт? Ты же знаешь, какие у нас непростые пациенты. Сколько везде это стоит? В среднем тысяча пятьсот рублей, а здесь три тысячи долларов, и заметь, всегда очередь. Люди сейчас о здоровье пекутся, любые деньги заплатить готовы. А день пребывания здесь стоит пятьсот долларов.

– Аль, я все это знаю, но не пойму, к чему ты клонишь?

– А к тому. Такие, как она, платят не задумываясь. Не жалко мне их, Стас, совсем не жалко. Наворовали денег и бесятся с жиру. Скажу честно, даже все равно было, когда этот козел Вадик ее трахал, так ей и надо. Видишь, какая гладкая, холеная лежит. Смотри, по карточке ей за тридцать, а больше двадцати пяти не дашь, небось, из косметологии не вылезает. Видишь, написано: домашняя хозяйка. А тут вкалываешь, как проклятая, они же нам копейки платят! Знаешь, сколько за границей медсестра получает?

– Алька, ты сама себе противоречишь: то тебе много платят, и надо молчать, то мало.

– Конечно, по сравнению с заграницей мало – три тысячи долларов. Но в России это много. А сколько они сами гребут?

Мужчина, похоже, начал терять терпение:

– Аля, что с тобой? Чего ты сегодня такая злая?

– Чего? А из‑за таких, как она! Для них – все прелести жизни, а я – в полном дерьме! Думаешь, мои деньги на меня уходят? Дудки! Я старшая в семье, моего отца такая вот дамочка на машине сбила насмерть. Ее даже не посадили. У меня семеро младших братьев и сестер, мать с ума сошла, в психушке лежит, а дети на мне. Ненавижу я таких, как она, Стас, ох как ненавижу! Та баба тоже такая же холеная была, как и эта.

– Ну, Алька, ты загнула! Она совсем другой человек, ты же не знаешь ее.

– Все вы, мужики, одинаковые! Увидел ее голую и тоже слюни распустил, мозги у вас в другом месте.

– Аля, я не знал, что ты такая, – произнес обиженно мужчина.

– А какая я? Какая? – Алька чуть не плакала. – Устала я, Стас, очень. Впереди пустота, так жизнь и пройдет. Пришлось институт бросить, а ведь отличницей была! Кому я нужна с этим выводком? А бросить их не могу, вот такая я дура.

Девушка отвернулась и заплакала, всхлипывая. Стас стал неловко утешать ее, гладя по плечу.

– Алечка, Аля, не плачь. Пошли, я тебя уложу, тебе поспать надо. Я давно сказать тебе хотел: ты мне нравишься очень.

Но Алька странно отреагировала на его слова, она вскочила, сбросила его руку со своего плеча и закричала:

– Посмотри на меня: разве я могу нравиться? Мне кажется, я стала похожа на свиноматку, которая кормит выводок. Перестала заботиться о себе, да и зачем? С моим «приданым» мужа не найти. Я не могу их бросить, Стас. Другая бы давно их по детским домам распихала, а я не могу. Старшему одиннадцать, а младшему два. – Вдруг девушка замолчала, но через минуту спросила с удивлением: – Стас, ты серьезно? Неужели я еще могу нравиться?

– Конечно, серьезно, дурочка. Неужели не замечаешь? Ты красавица, Алька!

– Стас, у меня никогда никого не было. А сейчас я даже и думать об этом не могу.

– Не говори глупости. Алька, а с кем сейчас дети?

– С няней. Я плачу ей полторы тысячи долларов, остальные деньги уходят на оплату квартиры, питание и одежду. Еле концы с концами сводим, – девушка горько вздохнула.

– Послушай, ты сейчас поспи, а я посижу здесь. Если что – разбужу. Я ведь все равно сменился. Спать не хочу, смена была легкая, всю ночь спал.

– Стас, спасибо тебе. – Девушка с благодарностью взглянула на него. – Ей надо капельницу снять, когда закончится.

– Ладно, Алечка, все сделаю в лучшем виде.

Марина слышала, как Стас повел Алю в соседнюю комнату.

«Этот Стас добрый, – размышляла она. – Вдруг поможет выбраться отсюда? Девушка тоже хорошая, но на ее помощь рассчитывать не приходится. Надо дождаться, чтобы Аля уснула, и попытаться поговорить с ним».

Стас отвел Алю и закрыл дверь. Марина услышала, как он возится с инструментами, ходит по комнате. Она стала ждать. Надо выбрать удобный момент, и пусть Алька уснет покрепче, чтобы не помешала. Время тянулось медленно. Стас убрал капельницу и вышел в коридор, но через несколько минут вернулся с книгой в руках. Он не смотрел в ее сторону, поэтому Марина могла разглядеть его. Молодой красивый мужчина, высокий, на вид лет тридцать, густые черные волосы, зеленые глаза, как у нее, такое же странное сочетание. Она знала, что это редко встречается. Жалко, что нет возможности рассмотреть его сущность, но он ей и так показался добрым. Стас присел у небольшого столика и начал увлеченно читать. Порой он смеялся в голос, то и дело откидывал прядку волос, упрямо падающую на глаза.

Давно, когда у Марины еще не было Силы, баба Алла научила: «Если хочешь расположить к себе кого‑то, скажи про себя: “Мира, добра и любви”. Но скажи от чистого сердца, с любовью. Тогда человек сразу расположится к тебе. Помни, это обращение к душе человека». Сейчас в отчаянии Марина твердила эту фразу, ведь без посторонней помощи отсюда не выбраться. «Мой мальчик здоров, я обязательно должна спасти его».

Словно в ответ на ее мысли малыш зашевелился и выставил ножку, обозначив на животе маленький бугорок. Разве есть на свете что‑то радостнее чувств, которые пробуждаются в сердце матери при виде этого маленького бугорка? На секунду она забыла про все на свете, ей даже показалось, что она видит своего мальчика – беззащитное крохотное создание. Но теперь, когда ее ребенка силой хотят вырвать из ее живота и убить, вид этой ножки вызвал в ней бурю страха за него, ее сердце бешено заколотилось. Очевидно, мужчина почувствовал что‑то и с удивлением глянул на Марину.

– Вы проснулись?! – воскликнул он.

Она умоляюще посмотрела на него и чуть слышно прошептала:

– Пожалуйста, тише.

Он взял стул и сел рядом.

– Вы можете говорить? – Он перешел на шепот.

– Помогите мне выбраться отсюда. Я вижу, вы очень хороший человек. Меня захватили силой, моего ребенка хотят убить. Но он здоров, мне не нужен аборт. Я хочу спасти его. Позвоните моему мужу, пожалуйста, вы узнаете, что это правда, умоляю.

– Вы просто не понимаете, куда попали. Беда в том, что я не могу никому звонить. Вернее, могу, но только в присутствии охраны. Они прослушивают все разговоры.

– Но здесь есть пациенты, у них сотовые телефоны, попросите позвонить.

– Я вам еще раз говорю: вы не понимаете, где находитесь. Здесь у каждого пациента круглосуточная охрана, они даже на УЗИ ко мне приходят не одни: с ними обычно врач и охранник у двери. Дверь держат всегда приоткрытой.

– Но вы же поедете сегодня домой?

– Да, я езжу на своей машине, но только по территории центра. Нас отпускают домой раз в месяц, дня на два. Мы живем здесь все, кроме Вадима, который вас сюда привез. Я пришел сюда за Алей, чтобы отвезти ее в общежитие, до него полчаса ходьбы. Мы уже называем общежитие домом. Вы, наверное, все слышали?

– Да, Стас. Я все слышала. Но что же мне делать, неужели нет никакой надежды?

– Знаете, просто чудо, что вы в сознании! Я уже раньше наблюдал действие этого укола.

– Стас, миленький, ну помогите мне, – крупные слезы покатились у нее по щекам.

Парень засуетился, начал искать по карманам носовой платок.

– Марина, не плачьте, а то я совсем перестану соображать. Я очень хочу помочь вам, но я, правда, не знаю как. Альку подставлять нельзя, ей голову оторвут, если с вами что‑то произойдет. Мы оба лишимся работы. Петр Иванович очень скор на расправу. Как вы себе представляете нашу помощь? Где вас спрятать? А потом как вывезти? Я домой поеду только через десять дней, но мой автомобиль на выезде обыщут, вы это понимаете?

– Стас, Петр Иванович уезжает за границу, у него уже и паспорт есть, и билет, скоро здесь будет новый хозяин.

– Неужели Вадик? – встревожился Стас.

– Может быть, и Вадик. Понимаете, они почему‑то хотят убить моего ребенка, но меня оставляют жить. Не знаю, почему они так делают, но я слышала, что меня не убьют. А вы же понимаете, то, что они делают, преступление. Все равно эту «лавочку» или прикроют, или здесь будет новый хозяин. Стас, я не могу потерять этого ребенка. У меня четыре дочери, и вот Бог дарит мне сына. В чем провинилось мое дитя? Почему так? Стас, мне надо спрятаться. А потом, когда приду в себя, сама выберусь.

– Марина, я очень хочу помочь вам, но как? То, что вы говорите, – утопия. Вы не сможете выбраться отсюда, вас просто сразу схватят. А где вас спрятать? Вы же не иголка, в конце концов.

Вдруг послышался шум, а вслед за ним крик:

– Стас, ты обезумел?! Зачем ты слушаешь ее?! – В комнату ворвалась разъяренная Аля. – Я не хочу терять работу из‑за этой твари, слышишь?! Ты знаешь, сколько получает медсестра в Москве даже в самом лучшем центре? Сказать? А что будет с моими братьями и сестрами? Мне что, из‑за нее в проститутки идти?

Теперь мужчина заметался между двумя женщинами:

– Алечка, успокойся, давай все спокойно обсудим. Слышишь? Как мы с тобой будем жить, если ее ребенка убьют?

– Стас, подумай, какое нам дело до ее ребенка? Я здесь каждый день ассистирую аборты, их делают десятками. Почему никто никогда не думает обо мне? Что будет со мной и моими братьями и сестрами? Как мы ей поможем, это же нереально!

Стас обнял Алю, прижал к себе, пытаясь успокоить:

– Аля, я тоже не знаю, как это сделать. Вот нас трое, давайте подумаем вместе. Садись, Алька, к ней поближе, я сейчас стул принесу.

Пока Стас бегал за стулом, Марина попробовала поговорить с девушкой:

– Аля, милая, обещаю, мы с моим мужем не бросим вас. Мы богаты, он вас хорошо отблагодарит. Для него этот ребенок очень важен, он ждал его семнадцать лет. Понимаете, он просто бредил мальчиком, у меня еще четыре дочки есть. У меня свой медицинский центр, будете там работать. И в зарплате не потеряете.

Алька недоверчиво смотрела на Марину:

– Что? Четверо? Разве вы, богатые, рожаете? Вроде бы дети – удел тех, кто беден.

– Аля, но у меня на самом деле четыре дочери. Одна из них приемная. Подруга перед смертью попросила меня взять ее дочку к себе. А три дня назад из садика украли мою дочь, а потом меня привезли сюда. Вадим приехал ко мне, сказал, что от профессора, а сам силой сделал мне этот проклятый укол и привез сюда. Я в таком отчаянии, кому нужно убивать моего сына?

– Значит, богатые тоже плачут? – ехидно спросила Аля. – Ты вот сейчас на жалость мою давишь, а как выйдешь отсюда, так и отвернешься сразу. Я знаю вас, имею печальный опыт. Та дамочка, что отца моего убила, сначала тоже плакала, просила заявление забрать из милиции. А потом нашла лазейку, купила всех с потрохами. Это было дешевле, чем нам алименты платить, да и какие у домохозяйки алименты?…

– Алька, – прервал ее вернувшийся Стас, – чего ты опять всех под одну гребенку стрижешь? Не все люди плохие. – Он сел рядом с Алей. – Вы, Марина, на нее не обижайтесь, она очень хорошая. Алечка просто устала, ведь она совсем еще ребенок, ей недавно двадцать один год исполнился.

– Моей старшей дочери столько же, – грустно произнесла Марина.

– Видишь, Стас, она врет! – воскликнула Алька.

– Нет, Аля, это правда, я ее в пятнадцать родила. Сейчас она замужем, живет отдельно от нас. Я ее родила не от мужа.

– Нагуляла, значит?

– Да, Аля, нагуляла, мне ее силой сделали.

– Конечно, ты очень красивая. Я таких только в кино видела.

Марина наблюдала, как Стас умоляюще глядит на Алю. Ему было неловко за нее. И Аля немного смягчилась.

– Знаешь, Марина, ты прости меня за Вадика. Ну, ты понимаешь, о чем я… Боюсь я его. Фактически он здесь хозяин. Петр Иванович очень занят, а Вадик здесь бог и царь.

– Аля, ты здесь ни при чем. Понимаешь, это зависело только от меня.

– Но ты же была без сознания, – удивилась девушка.

– А сознания здесь и не надо. Я всю жизнь играю роль жертвы, а жертва всегда найдет своего палача. Это я еще от мамы унаследовала, никак с этим справиться не могу. – Марина заметила, что Аля не понимает, и взмолилась: – Аля, милая, Стас, помогите мне! Без вашей помощи мне не выбраться.

Стас взял ее за руку.

– Марина, успокойся, бог даст, будет Алька у твоего сына крестной мамой, да Аль? – не дождавшись ответа, он вздохнул. – Ладно, девочки, давайте думать, что делать. Знаете, Марина, если бы вы не были парализованы, было бы легче.

– Стас, – торопливо произнесла Марина, – я уже начинаю чувствовать свое тело, ощущаю прикосновение. Может быть, скоро приду в себя?

– Марина, вам ввели очень много лекарства. Чудо, что вы уже пришли в себя и разговариваете. Я много здесь всего повидал, но такое впервые. У вас какой‑то особенный организм. Знаете, обычно этот укол делают, чтобы привезти человека сюда без проблем. Потом дожидаются, когда женщина придет в себя, делают аборт, а потом еще укол – и память стерта.

– Значит, такое здесь уже проделывали? Но кому это нужно – убивать детей? Ведь аборты не запрещены, делай, если надо.

– Иногда мужчина не хочет ребенка, – подала голос Аля, – в силу каких‑либо обстоятельств, а женщина, наоборот, хочет. Она думает, что, родив, сможет этим привязать мужчину. Петр Иванович это сразу вычисляет. Обычно женщины доверяют врачу, рассказывают ему обо всем. Он обещает помочь, берет телефон мужа, звонит ему и предлагает свои услуги за плату, конечно. Вадик привозит женщину сюда, остальное вы знаете. Скажите, может быть, вас тоже «заказал» муж?

– Мой Сережа? Да вы что, Аля! Он бредит этим ребенком, мы очень любим друг друга. Сережа каждый день покупает разные милые вещицы для мальчика, детскую оборудовал рядом с нашей спальней. Представляете, кабинетом пожертвовал! Я, конечно, его ругала, зачем, мол, заранее готовишься? Но он слушать не хотел. Вот я беду и накликала…

– Девчонки, – вмешался в ее душевные излияния Стас, – думаете, у нас куча времени? Давайте пораскинем мозгами, что делать.

– У нас еще два дня, – тут же отозвалась Аля, – надо подождать, возможно, Марина придет в себя. Нам будет легче. Сейчас я прокапаю ей витамины, это должно ускорить реабилитацию. Сейчас тебе надо уйти, ты и так здесь долго был, это может вызвать подозрение. Вечером я позвоню Петру Ивановичу и скажу, что из‑за Вадика надо женщину посмотреть на УЗИ, чтобы я могла вызвать тебя. Уверена, он разрешит.

– Да, да, – заговорила торопливо Марина, – я слышала, самому Петру Ивановичу некогда: он квартиру продает, вещи собирает, времени у него в обрез.

– Да, это очень плохо, – Аля тяжело вздохнула. – Неужели здесь и правда останется Вадик? Работать станет невозможно. Его Петр Иванович сдерживал, а что будет без него?

– Вы не волнуйтесь, я же сказала, пойдете работать ко мне.

Но Алька, казалось, не слушала:

– Зачем им это? Ведь они могут просто стереть тебе память, и все?

– Не знаю. Видно, боятся, что моя память восстановится. Видишь, даже лекарство меня не берет. Самое надежное – просто убить, но «заказчик» запретил. Может, не хочет, чтобы и память стирали? И потом, разве можно стереть ее только у меня. Тогда придется это сделать всем, кто меня знает, а про мою беременность знают все мои родные и знакомые…

– Постойте, Марина, – перебил Стас. – Не будем гадать. Ведь правда все равно откроется, рано или поздно. А сейчас, девочки, я побежал. До завтра придумаю какой‑нибудь план, обещаю.

Оставшись вдвоем с Алей, Марина попыталась наладить контакт:

– Аля, а как твое полное имя?

– Алевтина, – нехотя ответила девушка.

– Старинное имя…

– Да, сейчас никто так детей не называет. Папина причуда. Он любил меня очень. До десяти лет я была одна у родителей – мама отчего‑то не беременела больше. А потом дети посыпались, как из рога изобилия. После меня она родила двух мальчиков‑близнецов, потом появились две девочки‑погодки, за ними опять мальчик, потом еще две девочки. Младшей два года.

– Аля, а маму разве нельзя вылечить?

– Наверное, можно, но она не хочет жить без папы. Мама очень любила его. Все время боялась, что он уйдет к другой женщине. А он просто погиб. Если бы только маме этот укол сделать, что тебе вкололи, но он стоит очень дорого.

– Аля, у меня есть знакомая, она эти вещи без укола лечит. Мне кажется, она поможет твоей маме. Ведь мама еще не старая?

– Да, ей только сорок три. Но уже и таблетки пила, и вены резала. Оставлять ее нельзя одну, поэтому и держат в психбольнице.

– Вам баба Алла точно поможет. У меня один бомж знакомый был. Он был уже не человек. А сейчас семья у него, трое детей, любимая жена. А валялся на помойке, алкаш был законченный. Баба Алла может лечить душу. – Марина вздохнула. – Но, к моему несчастью, я ее не слушаю. Откуда только во мне такая окаянность сидит? Она мне всю жизнь правильные советы давала, а я всегда все делала по‑своему. А потом убеждалась, что она права. Законы она вселенские знает. Если человек по ним начнет жить, обязательно станет счастливым.

Но Аля уже не слушала, погрузилась в свои думы. При этом она деловито сновала по палате, собирая какие‑то, одной только ей известные, баночки, что‑то бормотала себе под нос.

«Как же расположить к себе эту девушку? – размышляла Марина. – Она должна сама захотеть помочь мне, иначе ничего не получится. А пока Аля испытывает ко мне неприязнь. Видимо, очень сильна обида на жизнь. Для нее я все равно что та богатая женщина, которая убила ее отца».

Алька начала ставить Марине новую капельницу.

– Что это? – встревожилась Марина.

– Это для твоей реабилитации. Здесь нет ничего, что может повредить тебе или ребенку. Хотя, если честно, я считаю все это бесполезной тратой времени. Ты должна понимать: я делаю это только по просьбе Стаса, потому что он попросил.

Марина промолчала. Лучше выждать, пусть девушка хотя бы начнет слушать. Ведь говорить в пустое пространство – бесполезная трата времени.

День никак не сдавался вечеру. Время тянулось медленно. Марина прислушивалась к своему телу. На что похоже это ощущение?

Она вспомнила, как иногда в детстве просыпалась ночью оттого, что неловко подвернула руку, и она повисала, как плеть. Тогда ее переполнял страх, она не чувствовала руки. Но через некоторое время в руку врезались тысячи маленьких иголочек, и вскоре она оживала. Так было и сейчас, только не с рукой, а со всем телом, оно возвращалось к жизни, но очень медленно. Марина изучающе рассматривала палату. Светло здесь, уютно. Даже в углу фикус растет в большой кадке. Растение как растение, но на нем прикреплен какой‑то приборчик и куча проводов. «Цветы они здесь изучают, что ли?» – подумала она. Потом мысли переключились на семью. Как там дома? Где Машенька, что с ней? Кто эти люди с такими странными именами? Как вырваться отсюда? «Нет, прочь эти размышления, я не имею права быть слабой».

Стиснув зубы, Марина ждала. А что еще оставалось делать в ее положении?

Date: 2015-09-05; view: 260; Нарушение авторских прав