Франция. Верхняя Гаронна.1929 -1931 г.г. 5 page

А сейчас мне хочется рассказать о других сторонах жизни людей во Франции. В любой среде или
обществе люди трудятся и отдыхают. О религиозных празднованиях рассказывать особо не буду, расскажу
только о самых известных праздниках. Мне очень нравился праздник Рождества, который отмечался 25
- 52 -
декабря. В ночь с 24 на 25 декабря дети ставили свои башмаки вглубь камина с надеждой, что на следующий день около них появятся подарки от Деда Мороза. В детстве нам внушали, что Дед Мороз с
мешком, нагруженным игрушками и угощениями, спускается с крыши дома по трубе камина и, в зависимости от послушания и успеваемости, кладёт в башмаки подарки. Конечно, подарки туда клали сами родители. А рядом с ними лежали шоколадки в виде Деда Мороза, Снегурочки и Святой Марии. Новый год мы встречали более скромно, без нарядных ёлок.
Самыми красивыми праздниками были, пожалуй, карнавалы. Они происходили в больших сёлах и районных центрах: Ла Барте, Саранколене, Арро, Ланнемезане. К этому дню готовились очень тщательно – подготовка к празднику занимала много времени. Самым главным моментом праздника было шествие разукрашенных на разный лад повозок. Например, в селе Эш такое шествие состояло из 12-15-ти повозок, каждая из которых своими украшениями изображала разные стороны жизни народа. Вот на одной повозке сидит молодая женщина и, укачивая своего младенца, поёт ему колыбельную песню, а тут же рядом вышивают другие женщины. Однажды я увидел, как на одной повозке изображали каннибалов, пляшущих вокруг костра, на котором жарился белый человек. Конечно, костёр и человек были нарисованы, а каннибалы загримированы как настоящие негры, но казалось, что сцена происходила на самом деле. По правде сказать, было даже страшно смотреть на это необычное зрелище. Изображения на повозках были оригинальными и показывали всё, на что способны люди, как они понимают жизнь, страдания, любовь, радость, горе и труд. Было весело и шумно: кругом гремела музыка, пелись песни, а молодёжь кружилась в ритмах народных танцев.
В каждом селе или деревне был свой святой – Николай, Александр или Георгий, в честь которых в определённые дни устраивались религиозные праздники. Организовывались разные аттракционы - качели, карусели, цирк, а также концерты, где выступали разные артисты и музыкальные ансамбли. В эти дни на праздники стекалась большая масса народа, особенно молодёжь. Происходили спортивные состязания по бегу на три или пять километров, бег в мешках или гонки на велосипедах. Был и такой аттракцион, когда прямо посреди площади села в землю закапывали конец длинного и гладкого бревна, на самом верху которого крепили железный обруч с дорогими подарками (вино, коньяк, целые общипанные тушки кур, игрушки или духи), вызывали смельчаков, которые должны были подняться по бревну и достать один из подарков. Чего только не предпринимали парни, чтобы добиться успеха. Некоторые, например, раздевались до трусов и намазывались золой или чем-нибудь другим. Было смешно смотреть, как парень, уже достигший вершины бревна и почти дотянувшийся до подарка, скатывался вниз. Многие тщательно готовились к этому аттракциону, но редко кому удавалось достичь успеха. Победителям всех соревнований и аттракционов вручали скромные подарки. Кругом продавалось пиво, лимонад и виноградное вино, но я ни разу не видел, чтобы кто-то напивался до потери пульса. Никогда не было ругани, ссор и драк. Наоборот праздник сближал людей и улучшал их взаимоотношения. Люди друг друга угощали, не жалея денег. Вино стоило очень дешёво. В праздничные дни устраивались разные денежные и вещевые лотереи. Один раз я выиграл два килограмма свиного шпика, а в другой раз – два кубометра дров. В заключение устраивались танцы для молодёжи. Праздники длились целый день, и казалось, что им нет конца. Организаторы таких праздников составляли очень интересные программы.
Редко было, чтобы где-нибудь в сёлах по воскресеньям не устраивались весёлые вечеринки кроме тех выходных дней, когда происходили сенокос или уборка зерновых. Молодёжь добиралась туда пешком или ездила на автобусе или велосипедах. Мои родители разрешали мне ходить на эти праздники, когда они
проходили в Лортете или селе Эш, а когда я стал постарше, то вместе с друзьями ездил праздновать в Ланнемезан.
Среди молодёжи было повальное увлечение танцами. В компании всегда находилось несколько парней, играющих на аккордеоне или губной гармошке, которые по очереди сопровождали своей игрой танцы. Во время танцев молодёжь любила петь народные песни. Мы, подростки, любили смотреть, как кружатся молодые пары, и старались подражать им, а иногда и озоровали. Например, обламывали перья от письменных ручек и прикалывали острым концом к скамейке. Когда на скамейку присаживалась пара, они вдвоём тут же соскакивали с неё, а мы смеялись от души. Несколько раз парни догадывались и старались
нас поймать, но мы всегда были начеку и мгновенно исчезали.
В то время во Франции были очень развиты футбол и регби. В каждом селе или деревне имелись свои
- 53 -
команды по этим видам спорта. Проводились организованные соревнования между командами сёл и деревень, на которых присутствовала масса болельщиков. В Лортете играли прямо в поле, а в селе Эш был
футбольный стадион.
В наши края несколько раз в течение года приезжали маленькие цыганские цирки и давали представления. И на такие представления приходило много народу. Люди хотели хотя бы ненадолго отвлечься и отдохнуть после тяжёлого крестьянского труда. Молодёжь также занималась художественной самодеятельностью, которая не слишком хорошо была развита. Мы иногда посещали такие концерты художественной самодеятельности.
В те детские и подростковые годы я ходил на разные праздники, но из-за своей робости и стеснительности редко принимал участие в соревнованиях и аттракционах, оставаясь лишь только в роли наблюдателя. Сейчас же я думаю, что зря тогда не решался проявить себя, боясь показаться смешным и неуклюжим. Мне кажется, что основной причиной этого было то, что я почти не познал радости детства. Оно оказалось сжатым до предела. Я почти не знал детских игр, пережил военные годы немецкой оккупации, из-за которой с раннего детства пришлось идти работать на хозяев, привык подчиняться, боясь наказания за плохо выполненную работу, читал много книг; среди моих друзей были, в основном, одни взрослые, - я уже писал об этом. Хороших друзей я обрёл лишь в 1945 году, но они оказались с разными взглядами на жизнь и воспитанием. Помню, как-то один раз отец купил мне кепку, и моей радости не было предела. Я очень оберегал её, потому что она была мне дорога.
В сёлах у каждого парня в 17-18 лет была девушка. Дружили они по несколько лет, а об измене разговоров не было – это бывало очень редко. На скорую руку свадеб никогда не делалось. А после свадьбы парень приводил девушку жить к себе домой – в этой области споров тоже никогда не было. Конечно, среди молодёжи встречались и такие, которые занимались развратом, но их преследовало общественное мнение. В основном это было характерно для городской жизни. Некоторые богатые люди много зарабатывали, распространяя различного рода непристойную литературу или создавая кинофильмы по такой тематике. Их не интересовало - приносит ли это ремесло пользу? Лишь бы деньги текли в их широкие карманы.
Однажды я шёл домой по извилистой дороге и встретил по пути свою соседку Анжелу Санчес, которая не спеша прогуливалась по уклону оврага долины. Я догнал её, и мы вместе пошли по тропинке каштановой рощи. Потом остановил Анжелу и, набравшись храбрости, попросить поцеловать её. Она засмеялась, затем слегка оттолкнула меня и, ускорив шаг, поднялась по оврагу. Но я не отступил, а задержал её. Она посмотрела на меня с улыбкой, вытянула губы и закрыла глаза. У меня сильно забилось сердце от волнения, что впервые целую девушку. Я подошёл к ней, обнял и поцеловал несколько раз. А Анжела сказала: «Хватит. Ну, сейчас ты доволен? Что хорошего ты в этом нашёл?» Мы собрались продолжить наш путь к дому, как навстречу нам приблизился односельчанин. Видимо он видел, как я целовал Анжелу, поэтому, обращаясь ко мне, сказал: «Ну и ну! Рано ты занимаешься поцелуями. Вот увижу твоего отца и скажу ему, к чему ты хочешь пристраститься». Анжела покраснела до корней волос и побежала прочь от меня. После этого случая она стала меня избегать, а вскоре её семья переехала из Лортета жить на постоянное место жительства в Саранколен. Я встречал Анжелу несколько раз в Ланнемезане и подходил к ней. Она стала ещё красивее, чем была раньше. Наши беседы были просто дружескими. Позже, живя во Франции, я ничего не смог узнать о её дальнейшей судьбе.
Как я уже писал, в наших краях жило много испанцев, которые вынуждены были покинуть свою Родину после установления фашизма в Испании. Я внимательно присматривался к этим людям, их взглядам на жизнь, обрядам и обычаям. По моему мнению, французы в отличие от испанцев были более спокойными и рассудительными. Испанцы – вспыльчивые, горячие и очень ревнивые люди. Бывали случаи, когда испанцы убивали жену или её любовника, а парни – свою девушку или соперника, причём в спину, по-воровски. Ещё я заметил, как испанцы тяжело переносили свою жизнь на чужбине и неравноправие по отношению к своему народу, и на этом примере хорошо осознал, что значит для человека Родина! Ничто и никогда не может её заменить! Здесь жили негры и арабы из разных стран Африки - Алжира, Туниса, Марокко, Египта, а
также армяне, португальцы, вьетнамцы. У всех были свои нравы, обычаи, своё отношение к религии. Между собой они разговаривали на родном языке, а с нами на ломанном французском языке. Было интересно наблюдать за людьми разных национальностей. Но из всего увиденного напрашивался вывод - всем людям
- 54 -
хочется мира и иметь равные права во всех отношениях. Они жили, в основном, в городах. В Лортете их не было, я видел их в Ланнемезане и Саранколене.
После войны материальное и моральное положение нашей семьи в Лортете значительно улучшилось. Мы чувствовали себя свободными людьми. В округе нас уважали, и с каждым днём круг наших знакомств расширялся. Среди русских эмигрантов отец нашёл хорошего друга. Это был Сердюк, который жил и работал в Саранколене. В его семье были жена и трое уже взрослых детей: две дочери, Валентина и Надежда, и сын Николай. Сердюк был очень хорошим семьянином. К нам он иногда приезжал, но чаще у нас бывала его старшая дочь Валентина, которая мне нравилась, так как была не только простой, доброй, трудолюбивой и отзывчивой как отец, но и очень красивой. Иногда она приезжала к нам погостить на несколько дней. Я её уважал, как будто бы она была мне старшей сестрой. В 1953 году Мерви Карпова писала мне, что Валентина уехала на постоянное место жительства в Тулузу, где вышла замуж за француза и воспитала двоих детей. Иногда отец тоже ездил к своему другу в гости и брал меня с собой. Семья у них была очень гостеприимной, готовой помочь или выручить в любом деле и в любое время. Бывая на тех встречах, я испытал на себе настоящее русское гостеприимство. В этой семье готовили русские блюда, например пельмени, гуляш и щи. Моя мама такие блюда готовить не умела. Кроме того, мы пили здесь чай, тогда как французы предпочитают больше пить кофе. Во время пребывания в гостях у семьи Сердюка я, чаще всего, находился в одиночестве, так как все оживлённые разговоры велись на русском языке. Я старался вникнуть в суть тех разговоров, но безуспешно. Иногда Сердюк, замечая моё одиночество, заговаривал со мной по-французски, чтобы я не скучал. В этой семье хорошо сохранились русские традиции и обычаи. Бывало, отец с Сердюком запевали русские народные песни, которые производили на меня неизгладимое впечатление и наводили на глубокие размышления. После таких встреч с Сердюком я засыпал отца вопросами о жизни русского народа. И он с увлечением долго и подробно рассказывал о своём детстве и, в целом, о России. Эти большие рассказы отца глубоко проникали в душу. Они помогли мне понять, насколько различаются жизнь и быт разных народов мира. Я лучше стал понимать, почему отец так сильно скучал по своей Родине? Несмотря на то, что мы стали жить лучше, его всё равно тянуло в родные края.
Сын Сердюка, Николай, был красивым блондином среднего роста, очень похожим на мать. Но он был неряшливым, ленивым и сильно выпивал, прямо до поросячьего визга. Мать и отец мучились с ним, не зная, что и делать. Наконец он женился на красавице француженке. Детей у них не было. На первых порах они жили счастливо, потому что Николай пытался исправиться. Его жена отчаянно пыталась направить его в правильное русло, но тщетно. Не выдержав, она решила покончить с жизнью и отравилась. Но врачи спасли её, и после этого случая она осталась больной и беспомощной. О дальнейшей судьбе Николая Сердюка я ничего не знаю.
Надежда Сердюк, младшая дочь Сердюка, была очень полной, из-за чего ей тяжело было даже двигаться. Она вышла замуж за алжирца. В 1944 году, когда мне было 13 лет, вся наша семья была приглашена на её свадьбу. Отец принял приглашение, и мы с ним поехали на это торжество. На свадьбе было очень много народа, и она прошла довольно весело, но для меня гуляние на этой свадьбе чуть не стоило жизни - я едва не погиб, чудом оставшись в живых. Свадьба уже подходила к концу. Все гости пили вино и пели песни.
Гремела музыка. Мне надоело сидеть за столом, и я решил выйти прогуляться во двор. Дом Сердюка стоял в метрах семидесяти от реки Несты. Во дворе целая ватага ребят играла в мяч. Я познакомился с ними и включился в игру. После игры мне захотелось выпить воды, и я пошёл обратно в дом, где мне дали вместо воды стакан холодного кофе, которое, как мне показалось, было с каким-то необычным вкусом. Чтобы избавиться от этого непонятного вкуса, я попросил запить его водой, но мне опять дали выпить такой же стакан кофе. Я был в недоумении, но выпив этот стакан, вышел опять во двор к ребятам. Вдруг почувствовал, что со мной творится что-то неладное: закружилась голова, и помутнело в глазах. Короче, я оказался пьян, так как в кофе был добавлен спирт. Ребята стали меня расспрашивать, где я успел так напиться? Чтобы избавиться от лишних расспросов, я решил побежать к реке и спрятаться в кустах, но
ребята, бросив игру, пошли за мной, подражая моей походке. Подойдя к реке, я решил освежиться в воде. Неста была неглубокой горной рекой, которая прыгала по камням разной величины и местами образовывала неглубокие омуты. Забравшись в воду по колено, я вдруг споткнулся о камень и упал в воду, потеряв сознание. Увидев, что я не поднимаюсь, старшие ребята вытащили меня на берег, а малыши
- 55 -
побежали сообщить взрослым о случившемся. На берег сбежалось много народу. Кто-то догадался сделать мне искусственное дыхание и привёл в чувство. Отец на руках понёс меня в дом, положил на постель и
вызвал врача. Пришедший врач сообщил, что я пьян. На следующий день этот врач и ребята, с которыми я познакомился, пришли меня навестить. После прошедшей ночи, которую я проспал как убитый, у меня сильно болела голова. Врач очень ругал взрослых за недосмотр. Спасибо тем ребятам, которые спасли меня, иначе я бы утонул в реке на мелкой глубине.
А сейчас я расскажу о том периоде своей жизни, когда я учился в Ланнемезане. За городом находился лагерь, в котором, как я предполагаю, жили немцы во время фашисткой оккупации. В этом лагере располагалась небольшая группа советских военнопленных, ожидавших отъезда в СССР, среди которых были монголы-буряты, несколько человек из Средней Азии и совсем немного русских, украинцев и белорусов. Как-то раз, когда мы всей компанией друзей гуляли по городу, ребята сказали мне: «Сталин, что же ты не приветствуешь своих земляков?» Оглянувшись, я увидел бурятов и недоумённо пожал плечами. Мои друзья засмеялись, и мы пошли дальше. Тогда я ещё не знал, что СССР – это многонациональное государство. Потом этих военнопленных мы встречали часто. Кто-то из учащихся школы сообщил им, что я русский, и те попросили их познакомить со мной. На встречу с ними я пошёл вместе с друзьями. Те очень плохо говорили по-французски, но, тем не менее, сумели найти с ними общий язык. А потом мы встречались уже довольно часто и ходили вместе гулять по городу - в кино и кафе, чтобы выпить лимонада или пива (пиво было безалкогольным).
Однажды новые друзья пригласили меня к себе в лагерь, и я согласился. В лагере у нас завязалась непринуждённая беседа. Ко мне подошли несколько русских офицеров, специально приехавших из СССР, чтобы руководить отправкой военных на родину. Двое из них хорошо говорили по-французски. Я долго и внимательно разглядывал красивую форму советских офицеров. Сердце моё сильно билось оттого, что передо мной стояли солдаты - герои войны, в которой русские одержали победу. Я уже хотел было уходить, как офицеры попросили меня поговорить с моим отцом о том, чтобы помочь им встретиться с ним. Мы договорились, что я согласую с ним день и час их встречи. Приехав домой, я с волнением рассказал отцу о знакомстве с русскими офицерами. Мой рассказ произвёл на него большое впечатление. Я заметил, что он делал большое усилие, чтобы не заплакать. Чувствовалось, что в его сердце открылась душевная рана. Он сильно тосковал по родине и не мог дождаться дня встречи со своими земляками. Мы договорились с отцом, что его встреча с русскими офицерами произойдёт у нас дома. В один из апрельских дней 1946 года я повёз их на поезде в Лортет. Все в округе смотрели с удивлением, когда мы шли по шоссейной дороге к нашему дому, а односельчане провожали любопытными взглядами. Мы пришли домой, где родители ждали гостей с нетерпением. Среди офицеров был один майор и два капитана. На столе стояла хорошо приготовленная русская закуска с добротным виноградным вином. С самого начала пошла беседа на русском языке. Мне было очень обидно, что я ничего не понимал из этого разговора. Офицеры, заметив моё смущение, поинтересовались у отца - почему я не знаю русского языка? Мои взгляды были направлены то на русских, то на отца. Отец был очень взволнован и весел. Я поразился, как он быстро говорил по-русски,
и подумал про себя: «Какой он молодец, что не забыл родной язык». После длительного застолья и
продолжительной беседы мы пошли в наш фруктовый сад. Русские были поражены красотой панорамы Доринской долины. Этот день для нашей семьи был одним из самых радостных в жизни. После отъезда гостей в доме наступила тишина, так как все члены семьи были в плену глубоких впечатлений. Особенно был молчалив отец, у которого после прощания с земляками было тяжело на душе. Во время прощания русские пригласили нас и семью Санчес на празднование праздника 9 мая, который должен был состояться в их лагере. Мы с радостью приняли это приглашение и обещали приехать вместе соседями и их детьми. Я с нетерпением ждал этого торжественного дня. К празднику готовились обе наши семьи. В лагере нас хорошо встретили. Повсюду звучала музыка, были натянуты лозунги на русском и французском языках. Праздник начался с большого митинга, где выступали общественные французские деятели, рабочие, молодёжь,
русские офицеры. На митинге звучали пламенные слова в честь русско-французской дружбы. После митинга начался большой концерт русской и французской художественной самодеятельности. Я впервые увидел прекрасное зрелище, где выступали советские солдаты и офицеры с песнями и плясками народов СССР. После концерта мы были приглашены на большой банкет, где были произнесены тосты в честь русско-французской дружбы. А на улице танцы продолжались до самого утра. Нас, детей и подростков, поместили
- 56 -
спать в отдельной спальне. Очень долго я не мог заснуть, так как за стеной доносилась музыка и весёлые голоса молодёжи и гостей. И только к утру, когда музыка стихла и все стали расходиться по домам, мне
удалось заснуть. Разбудили нас рано – надо было возвращаться домой первым поездом. На удивление всех было довольно холодно для этих мест – примерно три градуса мороза, а это было необычным явлением природы для тех мест. Обычно в это время у нас цвели сады, температура воздуха была 20 -22 градуса тепла. Мы не ожидали такого похолодания и были одеты по-летнему, поэтому я сильно замёрз. Приехав домой, мы тепло оделись и сели греться у камина, попивая горячее кофе. Много дней наша семья находилась под впечатлением грандиозного, красивого и незабываемого праздника.
В один из майских дней 1946 года я поехал навестить своих русских друзей, которые встретили меня очень радушно - пригласили к столу и предложили выпить в честь нашей дружбы. Мне дали стакан, наполненной какой-то жидкостью с непонятным запахом. Я хотел отказаться, но солдаты, видя моё замешательство, засмеялись и похлопали меня по плечу, доказывая, что ничего не произойдёт, если я выпью этот стакан. Я выпил и спросил - что это такое? Мне пытались объяснить, но я всё равно ничего не понял. После долгих уговоров упросили выпить ещё полстакана, после чего у меня появился кашель, покраснели и заслезились глаза. Кругом все засмеялись и заставили закусить. Я очень сильно охмелел. Потом прошло ещё немного времени, мне опять наливали и заставляли пить. Я был пьян. Вокруг меня все разговаривали и смеялись. К вечеру предложили остаться и провести ночь в лагере, но я помнил, что родители будут обо мне беспокоиться и поэтому отказался от предложения друзей. Меня старались задержать и уложить в постель, но я убежал на вокзал к последнему поезду, сесть на который всё равно не успел. Оказалось, поезд давно ушёл. Вернуться в лагерь я не захотел, а предпочёл идти пешком до Лортета. Было уже поздно, и я, пошатываясь, прошёл километра два вдоль железной дороги. Потом на меня навалилась такая сильная усталость, что я, свалившись в канаву, заснул мертвецким сном. Проснувшись утром рано от ярких лучей солнца, я долго не мог понять - что со мной и где нахожусь? Задумавшись, я сел на траву и стал вспоминать до подробности детали минувшего дня. Вспомнив, ужаснулся. Ведь родители все извелись, ожидая меня. «Отец опять накажет меня за очередной поступок. Будь что будет», - подумал я и пошёл домой. Хорошо, что я знал местность и смог продолжить путь пешком, хотя меня мучила страшная жажда и сильная головная боль. Идти было очень тяжело, и я всю дорогу думал, какой вред человеку приносит спиртное, и о том, что я больше никогда поддамся на уговоры, если меня будут заставлять его пить. Домой я добрался к восьми часам утра, потратив на дорогу немало времени. Как я и думал, родители всю ночь не спали, ожидая меня, а мать была заплаканная. Отец строго спросил - где я был? У нас с отцом никогда не было никаких тайн и секретов, поэтому я рассказал ему всё, как было, ничего не скрывая. Он спокойно выслушал меня, задумался и очень серьёзно сказал: «По правде сказать, тебя следовало бы наказать. Но мне нравится твоя откровенность. Ты совершил этот поступок по глупости. Не сомневаюсь, что русские солдаты угостили тебя из хороших побуждений, но, наливая такую порцию спиртного, они забыли, что ты – несовершеннолетний. Тебе налили самогона большой крепости. В следующий раз будь умней, потому что это не приведёт к
добру». Мы с ним долго беседовали. Он умел говорить просто и убедительно. За это я уважал и любил его.
Потом он велел мне ложиться спать и сказал, что после крепкого сна головная боль пройдёт. Вот таким образом я впервые ощутил действие самогона.

Переезд в Саранколен. Июнь 1946 г. – август 1947 г.

В 1946 году отец уволился с химического завода в Ланнемезане и с помощью своего друга Сердюка устроился работать на алюминиевый завод в Саранколене. В начале лета этого же года завод выделил ему ведомственную квартиру в двухэтажном доме. Новое место жительства находилось в шести – восьми
километрах от Лортета и примерно в двадцати километрах от Ланнемезанана (электричкой до Лортета ехать 15 минут, до Ланнемезана – 25 минут). Наш дом стоял на удачном месте - в ста пятидесяти метрах от шоссейной дороги с большим автомобильным движением, которая вела на юг к Испании. Метрах в двухстах от нашего дома протекала река Неста, где я однажды чуть не утонул. Тут же рядом находились спортивная баскетбольная площадка и кинотеатр. Через дорогу, как раз напротив нашего дома, стоял большой стадион, где проводились матчи по футболу и регби. Из окон квартиры можно было спокойно наблюдать за ходом
- 57 -
этих матчей, даже не выходя на улицу.
Видимо когда-то здесь был маленький город, потому что вдоль берегов Несты тянулось несколько узких
улиц и кварталов со старинными домами. По-моему, это был уникальный уголок средневековья. Я очень любил ходить по этим улицам, которые напоминали о прошлом. Ведь когда-то в этих домах жили ремесленники и богатые. Остальная часть Саранколена состояла из современных домов, стоящих на широких улицах. Все эти дома принадлежали алюминиевому заводу, на котором стал работать мой отец. Завод находился недалеко от дома – до него было примерно полчаса ходу.
В доме на каждом этаже было по четыре квартиры. Наша квартира на втором этаже была просторной общей площадью около ста квадратных метров: четыре большие комнаты с окнами на запад, небольшой коридор и кухня, где имелась печка, которая обогревалась дровами и углём и использовалась не только для приготовления пищи, но и для обогрева. Никакого парового отопления не было. Для нашей семьи это была чересчур большая квартира, но другого выбора не было. А платили мы за неё небольшую плату. Объяснялось это тем, что наша квартира имела небольшой недостаток - в ней потолок на 2/3 имел форму уклона крыши, как бы срезан. Окна имели выход на крышу с возвышенным каркасом. В доме был проведён водопровод. Напротив дома у нас имелся очень маленький огород, всего несколько грядок. На первом этаже жила семья Сердюка, а остальными соседями были испанцы, португальцы и поляки. Последние из них жили в подвальном помещении. У нас в Лортете практически не имелось своей мебели – раньше мы пользовались старинной мебелью господина Дюкэна, так что наши скромные пожитки при переезде легко поместились в кузове грузовой машины. Как же не хотелось уезжать из Лортета, покидать этот прекрасный уголок природы, прощаться с нашими друзьями и семьёй Пюжоль, которые вложили в меня столько ценного и доброго! Но надо было понять отца, который очень устал каждый день ездить на работу на велосипеде. Он хотел сделать добро не только себе, но и всем нам.
Вот мы и в Саранколене. Его нельзя было назвать ни деревней, ни селом, ни городом. Это был просто рабочий посёлок с населением в несколько тысяч человек. Здесь долина была широкая, окружающие горы – высокие и могущественные, покрытые большими лиственными лесами, а южнее, ближе к границе с Испанией, Пиренейские горы поднимались всё выше и выше. Они казались издалека очень красивыми и величественными – их вершины были покрыты вечными снегами. Природа здесь была ещё чудесней, чем в Лортете, особенно зимой в лыжный сезон. И масса народа увлекалась этим красивым видом спорта. После отъезда из Лортета я некоторое время не ездил в Ланнемезан и уже позднее узнал, что все советские солдаты, которые жили в лагере, были репатриированы на родину в СССР.
Попутно хочу рассказать один любопытный случай, связанный с переездом в Саранколен. За год до нашего переезда моя мать пошла в деревню Базюс на мельницу и на обратном пути к дому, проходя по мосту через Несту, увидела, как один человек хотел утопить в глубоком омуте реки кошку, привязав к её шее камень. Мать пожалела кошку и, выпросив её у хозяина, принесла домой в Лортет. Прожив несколько
месяцев, кошка заболела – всё её тело покрылось болячками. Было решено утопить её в ирригационном
канале. Мы с соседом Франсиско Санчесом привязали к шее кошки камень и бросили её в воду. Долго смотрели на поверхность воды и, убедившись в том, что кошка не выплыла, пошли домой. Через несколько дней кошка, к нашему удивлению, вернулась домой и продолжала жить как прежде. К тому же, она быстро оправилась от своей болезни. Уезжая из Лортета, мы решили взять её с собой и сунули в мешок, который положили в кабину к водителю. На новом месте кошка забралась в угол и отказалась от пищи. Она даже боялась ходить по квартире. Мы выпустили её гулять на улицу, и она пропала, а мы всё гадали – куда же делась кошка? Через месяц, приехав в Лортет, я увидел в нашем бывшем доме, где осталась жить семья Санчес, эту кошку. Хозяева дома были поражены: как кошка, находясь в мешке, смогла найти обратную дорогу домой? Удивительно, но факт!
Жизнь в Саранколене пошла по иному руслу – здесь жилось веселее, чем в Лортете, в глуши. Можно было хоть каждый день ходить в кинотеатр смотреть кино, на стадионе часто происходили матчи по футболу и регби, на спортивной площадке молодёжь часто устраивала соревнования по баскетболу и волейболу и разные другие спортивные игры. Рабочая среда резко отличалась от крестьянской среды. Основную часть населения составляли испанцы, а остальные были итальянцами, неграми и португальцами. Возле самого завода располагался рабочий лагерь для алжирцев, которые жили в бараках с очень плохими бытовыми условиями и выполняли на заводе самую грязную, тяжёлую и мало оплачиваемую работу. Таким образом, я
- 58 -
убедился в существовании настоящей эксплуатации иностранной рабочей силы. Население, в основном, было молодым и жизнерадостным. На каких только языках здесь не говорили, но, преимущественно,
лидировал испанский язык. Этот язык был мне немного знаком – я второй год изучал его в Ланнемезане. Здесь я ближе узнал обычаи, нравы и быт испанских семей. Многие испанские девушки не уступали в своей красоте француженкам. Здесь я стал забывать, что такое религия, а религиозные обычаи соблюдались всеми для формальности. Скучать было некогда – в Саранколене устраивались карнавалы, всякого рода праздники, часто приезжали со своими представлениями цирки, певцы и артисты. Мне не хватало библиотеки Дюкэна. Но среди своих сверстников я нашёл новых друзей - юношей и девушек. Самым лучшим другом из них мне стал сосед Франсуа, сын полячки и португальца. Он давал мне почитать свои книги, но это, в основном, были детективы. Из Саранколена в школу Ланнемезана я ездил один, а со своими школьными друзьями мы устраивали встречи в селе Эш. Летом 1946 года я отдыхал на каникулах, а не работал. Отец решил устроить мне отдых. Ведь в течение учебного года я заработал немало денег, помогая Барбазану делать домашние задания и контрольные работы. С разрешения отца ездил в Эш навещать своих школьных друзей, которые были рады моему приезду; в гостях у них я чувствовал себя как дома и старался приезжать туда по праздничным дням. Один раз я ездил на электричке до конечной остановки в маленький городок Арро, где родился знаменитый маршал Фош, победитель французско-германской войны 1914 года. В этом местечке, находящемся вблизи границы с Испанией, были самые высокие Пиренейские горы. Там была изумительная и чудесная картина природы, которая глубоко запечатлелась в моей памяти.
Однажды после большого праздника в селе Эш я купил билет на электричку и, в оставшееся до отъезда время, пошёл отдохнуть на скамейку под густую тень от каштанов. Только после приезда домой вспомнил, что оставил на скамейке свой пиджак, в карманах которого были деньги. Я направился на вокзал прямо к начальнику станции. Он, выслушав меня, позвонил своему коллеге в Эш. Минуты через три ему сообщили, что мой пиджак оказался на месте, и в карманах ничего не было тронуто. На следующий день я съездил забрать свой пиджак. Другой аналогичный случай произошёл с Барбазаном. Во время поездки домой он, выходя из электрички, забыл на верхней полке огромный пакет с вещами. Арман сразу же поехал на велосипеде на конечную железнодорожную станцию. На следующий день он мне рассказал, что успел доехать до обратного отхода электрички до Ланнемезана и нашёл в вагоне пакет в целости и сохранности. Эти два примера показывают - насколько честным было местное население. А таких примеров я мог бы привести сколько угодно.
После окончания войны, когда наступил долгожданный мир, стала налаживаться жизнь людей. По всей территории Франции был создан Союз русских граждан, центральный штаб которого находился при русском посольстве в Париже. Цель Союза состояла в том, чтобы проводить идеологическую и воспитательную работу среди русских эмигрантов и подготавливать их для возвращения на родину. Союз имел свой орган
печати, который выпускал газету «Русский патриот». Она издавалась в Париже один раз в неделю. В наших
краях была образована ячейка этого Союза, председателем которой был избран Карпов Александр, а мой отец – секретарём и казначеем по сбору членских взносов. Жена Карпова тоже была активным пропагандистом этой ячейки. Она часто ездила в Париж для решения различных административных дел. Мой отец тоже принимал активное участие в работе ячейки и тратил на это много личного времени, хотя его и так было мало. В свободные минуты он до подробности прочитывал газету «Русский патриот» и делился со мной - о чём писала газета. От отца я много узнал о жизни народов СССР, его богатой истории, о тяжёлой борьбе русского народа с фашизмом. Эти разговоры с отцом давали почву для глубоких размышлений. Я замечал, что отец часто был задумчив, потому что очень переживал разлуку с Родиной и стремился добиться права вернуться на родную землю. В разговорах со мной он был откровенен и ругал за то, что я
ещё в детстве отказался изучать русский язык. Он был одержим в своём желании вернуться на Родину, а я не верил, что мы сможем когда-нибудь уехать с насиженных мест. И это было понятно – я здесь родился, вырос, учился в школе. Отец за это на меня не сердился, а продолжал вкладывать в меня свой жизненный опыт.
Однажды, читая в очередной раз номер русской газеты, отец вскочил от радости, чему мы очень удивились. Он сообщил, что в газете был напечатан указ президиума Верховного Совета СССР о восстановлении гражданства тех русских эмигрантов, которые хотят возвратиться на родину. Для этого необходимо подать заявление в посольство СССР в Париже. Отец, как и многие другие эмигранты, написал
- 59 -
такое заявление и послал его в русское посольство. Вскоре мы получили множество анкет с большим количеством вопросов, на которые надлежало очень правдиво ответить на русском языке. Нам
неоднократно эти анкеты возвращали, чтобы ответы на вопросы, поставленные в них, были даны точнее и исчерпывающе. Позже нам передали, что будет сообщено, когда можно будет специально ехать в Париж для получения паспортов, дающих право ехать в СССР. Было понятно, что заполненные нами анкеты были отправлены для проверки в места рождения отца и матери, и от результатов которых будет зависеть – разрешат нашей семье ехать в СССР или нет? Только через несколько месяцев, в начале лета 1946 года, нам было объявлено, что можно ехать в Париж для получения паспортов. Карпова поехала в Париж и привезла оттуда отцу и матери паспорта. Можете себе представить, как счастлив был отец. Он одновременно плакал и смеялся. Ведь он давно ждал этого дня и, поэтому, был весёлым и радостным. Я сам не знал – радоваться мне или нет, потому что мало ещё знал и только начинал свою самостоятельную жизнь. Хотя повод для радости всё-таки был. Наша семья единственная получила право ехать на родину отца. Это свидетельствовало о том, что проверка по анкетам была плодотворной. На самом деле прошлое моих родителей было безупречным, и никаких подозрений при проверке данных анкет не было обнаружено. Если я не ошибаюсь, то никто из русских семей, члены которых были в ячейке отца, так и не уехали в СССР, в том числе и семья Карповых. Некоторые сами пожелали остаться на чужбине и даже не подавали никаких заявлений в русское посольство. У всех русских эмигрантов по-разному сложились судьбы. Так, в Ланнемезане жил один русский по фамилии Сердюк (однофамилец друга моего отца). Этот Сердюк каким-то образом заработал денег и купил себе автобус, который сам водил, а потом купил ещё несколько автобусов и открыл своё транспортное предприятие. В результате, он накопил немалый капитал. Потом женился на француженке. От этого брака у него было два сына. Сердюк разбогател и на своих земляков стал смотреть свысока, даже не желая с ними общаться. После развода с женой он потерял часть своего капитала, но кое-что из капитала всё же удалось спасти. Тогда он вспомнил про своих русских братьев и стал к ним заходить и жаловаться на свою судьбу. На границе между Лортетом и Изо он купил дом и открыл в нём магазин по продаже промышленных товаров. Он и к нам домой как-то раз приходил, но мне не понравился из-за своих странных взглядов на жизнь и не внушал доверия. В своих последних письмах Мерви Карпова сообщала мне, что Сердюк женился второй раз. Его новая жена занялась торговлей в магазине мужа и, хорошо вникнув в дело, забрала весь основной капитал и скрылась в неизвестном направлении. Таким образом, Сердюк стал банкротом. Он испугался бедности и не захотел работать. Вскоре его нашли мёртвым – он повесился. Из страниц газет я узнал, что один русский, живший во Франции, разбогател и стал владельцем крупной обувной фабрики. Он захотел вернуться в СССР и стал готовиться к отъезду – грузить оборудование фабрики на судно. Но французские власти запретили ему это делать. И он
так и остался жить во Франции.
На алюминиевом заводе отец стал работать молотобойцем в маленькой ремонтной мастерской. В цехе, где располагалась мастерская, работали слесаря, фрезеровщики, токари и шлифовщики. Работы у отца было немного, да и зарплата была небольшой. Но другого выхода не было, тем более мы со дня на день собирались уезжать в СССР. Я заходил к отцу на работу и впервые увидел, как работают металлорежущие станки, и наблюдал за работой слесаря-лекальщика, но постеснялся попросить показать мне процесс изготовления алюминия. Меня поразила идеальная чистота на территории завода.
Летом 1946 года я совершил свой последний необдуманный поступок. В это лето я не работал, а отдыхал. А так как мне нечего было делать, то я ходил купаться и загорать. Однажды знакомый приятель, мой ровесник, который жил по соседству, предложил мне совершить одно интересное путешествие вовнутрь
горы. Он не раз там бывал и решил меня удивить. Мы взяли с собой несколько батареек для карманных фонариков, верёвку и сухой паёк. Из-за своей наивности и самоуверенности я решил скрыть от родителей об этом опасном путешествии, хотя знал, что поступал неправильно. В один из жарких и солнечных дней мы отправились в путь. В глубине пещеры, куда мы вошли, имелся очень узкий проход, который вёл вглубь горы. Пришлось проползти по этому проходу, после чего мы оказались внутри очень громадных пещер, от которых шли длинные коридоры как лабиринты. Мой товарищ, ориентируясь по надписям на стенах, стал показывать мне дорогу. Не было видно конца коридоров этих пещер: они были то высокие и широкие, то узкие и низкие, с глубокими ямами, высокими подъёмами и спусками. Местами попадались громадные пещеры с множеством сталактитов. На стенах имелись надписи многих туристов – фамилии, имена и даты
- 60 -
посещений. Мы тоже оставили на стене свои автографы. Зрелище было удивительным, уникальным, неповторимым! Я был поражён этой красотой! Мы сделали перевал и потом двинулись дальше в путь.
Зашли слишком далеко. Я не был готов к столь длительному путешествию и изрядно устал, поэтому стал уговаривать товарища повернуть в обратный путь. Но он стал надо мной смеяться. Мы прошли внутри горы уже более трёх часов, а пещерам всё не было видно конца. Тут я понял, что зря не спросил разрешения у отца и решился на такое смелое и опасное путешествие. Было страшно представить себе, что над головой находилась такая масса горной породы. До чего же у природы много загадок, и как мало людей видят такие чудеса! Наконец мы повернули обратно. Возвращаться назад было тяжелее – мы страшно устали и не могли дождаться выхода на волю. И вот, выйдя наружу, мы увидели синее небо, прекрасное солнце и обрадовались тому, что благополучно вышли из пещеры, совершив такое прекрасное содержательное путешествие. Мы были грязными от глины и горной породы. Пришлось идти на речку, чтобы выкупаться, сполоснуть одежду и вымыть обувь. Домой я пришёл сильно уставший и голодный. О своём путешествии я так и не сказал родителям и, молча, выслушал упрёки матери по поводу грязной одежды. До сих пор я не могу забыть этот чудесный день своей юности.
А теперь я хочу рассказать, какие глубокие корни во Франции в те годы имел расизм. Приведу пример. Когда из лагеря уехали русские военнопленные, на его территории поселилась небольшая группа вьетнамцев. Они работали на химическом заводе в Ланнемезане. Гулять те ходили группами или в одиночку. Наблюдая за ними, я поражался тому, как вьетнамцы были дружны между собой, всегда аккуратно одеты и дисциплинированы. Конечно, условия их жизни отличались от жизни местного населения. Например, за одинаковую работу они получали меньшую зарплату, чем французы, и последние к ним относились с пренебрежением. Как- то в середине учебного дня мимо школы на большой скорости проехала полицейская машина с воем сильной сирены. Оказалось, что в лагере кто-то из французов поиздевался над одним вьетнамцем, и все остальные вьетнамцы зашумели в его защиту. Чтобы их утихомирить, французы-расисты вызвали жандармов. Однажды мы шли большой группой подростков по улице города. Навстречу нам ехал вьетнамец на велосипеде. Из нашей группы вышел один старшеклассник, сын владельца магазина, и, сильно толкнув его, расхохотался. Он хотел показать свой преимущество перед иностранцем. При падении вьетнамец сильно ушибся и долго морщился от боли. Потом он встал и показал кулак в нашу сторону, давая понять, что это дело он просто так не оставит. Наши ребята окружили этого парня и стали его ругать, но тот старался доказать свою правоту. Через несколько дней мы шли той же группой по улице, как вдруг впереди увидели большую группу вьетнамцев во главе того, которого незаслуженно ударили. Мы поняли, чем это нам грозит, и побежали прочь, чтобы нас не избили.
В июне 1947 года я закончил пятый класс дополнительного курса школы для мальчиков Ланнемезана.
Мой сосед - испанец учился в железнодорожном техникуме в Тарбе. Именно он натолкнул меня на мысль выбрать специальность железнодорожного служащего. Если бы я не уехал в Советский Союз, то тоже поступил бы в этот техникум и осуществил бы свою мечту. Но мы с нетерпением ждали сигнала из русского посольства об отъезде. Отец уже двадцать седьмой год жил на чужой земле и очень переживал, ожидая момент, когда мы получим разрешение ехать к нему на родину, хотя и старался не показывать вида. Я и сам думал об отъезде, но меня брали сомнения. И не верилось, что это когда-нибудь произойдёт. «Кому мы будем там нужны, и как будем жить в чужой для меня стране?» – думал я. Всё это казалось несбыточной мечтой и подвергалось сомнению.
Я не привык сидеть без дела, поэтому в летние каникулы 1947 года решил поработать на лесопилке
простым рабочим. Одного заработка отца еле-еле хватало на содержание целой семьи. Отец отговаривал меня, но я всё равно решил идти работать. Лесопилка находилась недалеко от нашего дома на противоположном берегу реки около железнодорожного вокзала. Она была маленькой, и работало там не более десяти человек. Хозяин лесопилки жил далеко - он был владельцем нескольких лесопилок, разбросанных по всей стране. Самым старшим в бригаде был мастер, человек лет тридцати, который не только руководил рабочими, но и сам работал вместе с ними. По железной дороге к нам поступал лес, а в наши обязанности входило – делать из этих брёвен разного габарита доски, рейки и тёс для строительства. Когда выполнялся определённый фронт работ, приезжала машина, и мы загружали вагоны строительным материалом. После отправки вагонов мастер, обычно, водил всех в кафе и угощал вином и ликёром. Я был оформлен подсобным рабочим. Мне нужно было поднимать и бросать брёвна, кроме того, при
- 61 -
поступлении новых брёвен снимать с них кору, а для меня это была привычная с детства работа. Я быстро и ловко орудовал топориком. Ещё надо было подкатывать брёвна к пиле и крепить их к самоходной телеге,
которая двигалась к циркулярной пиле, убирать и укладывать доски и тёс в определённые места. Работы было много, и она была тяжёлой, но я постепенно привык. Коллектив рабочих был маленький, но дружный и спаянный, а мастер - молодой, весёлый и решительный, но требовательный. Хорошо, что я работал временно. На такую постоянную работу я бы не согласился, потому что заработок был слишком маленьким и не удовлетворял ни меня, ни моих родителей. Примерно через месяц рабочие на лесопилке сказали мне: «Мы решили бастовать. И ты должен нас поддержать. Предупреждаем, что мастер будет ругаться, но ты не обращай на него внимания. Ничего не бойся, мы должны сплотиться и отстаивать свои права». Когда пришёл мастер, то ему объявили, что все отказываются работать. Сначала он подумал, что мы шутим, но когда увидел, что все сидят, то стал кричать на рабочих. Ведь могли сорваться очередные заказы, и тогда ему попадёт от хозяина. Но его крики ни на кого не подействовали. Тогда он пошёл в свою контору и долго там пробыл, а потом вышел и спросил – какие наши требования? Ему ответили просто и ясно – увеличение заработной платы, так как в настоящее время она отстаёт от покупательной способности. Мастер послал телеграмму хозяину лесопилки с требованиями рабочих. Через два часа он вернулся и сообщил нам, что хозяин не принял наши требования и велел приступить к работе. Старые рабочие усмехнулись и ответили решительным отказом. Тогда мастер рассвирепел и стал кричать, но никто так и не сдвинулся с места. Дня три мы сидели, не работая, а мастер ходил хмурый и злой. На четвёртый день он зачитал новую телеграмму от хозяина, что тот согласен с нашими требованиями. Когда я рассказал отцу о забастовке, то он посоветовал мне опереться на опытных рабочих и не подводить их - таково было твёрдое правило рабочей солидарности в дни забастовок. А когда результат нашей забастовки увенчался успехом, то я гордился этим и мечтал о том, что если я поеду в Советский Союз, то могу там похвастаться, что принимал участие в забастовке и в самом начале своего трудового пути увидел и почувствовал цену рабочей солидарности, в полном смысле этого слова.
Я очень хорошо помню, как впервые принёс домой свою первую рабочую зарплату и гордился тем, что, хотя мой вклад в семейный бюджет был очень скромным, отцу и матери легче будет сводить концы с концами. Ведь мне было всего шестнадцать лет, и для моего возраста работа была довольно тяжёлой. А работал я так же, как и все рабочие, по 8 часов в день, и спрашивали с меня наравне с взрослыми. Однажды во время погрузки вагона я так устал, что обессилел и чуть не слетел вниз с вагона. Хорошо, что мой товарищ заметил, как я падаю, и вовремя успел подбежать. Мастер закричал, но рабочие заступились
за меня, дали мне отдохнуть и сами догрузили вагон. Мои товарищи по работе были дружными и помогали
как физически, так и морально. За это нельзя было их не уважать. После работы я приходил домой усталым, но по вечерам ходил в кино, цирк и на стадион - смотреть соревнования.
Мне хорошо запомнился праздничный день 14 июля 1947 года, когда французский народ в очередной раз отмечал день взятия Бастилии. Накануне праздника несколько взрослых парней предложили мне совершить в этот день большое путешествие в горах. Во Франции ежегодно проводятся очень большие состязания по велосипедному спорту, одно из известных в мире соревнований - Tour de France (в переводе – вокруг Франции) - происходило по Доринской долине и через большие перевалы. Самый близкий из этих перевалов находился в 12-15-ти километрах от Саранколена. Для меня предложение посмотреть это соревнование было заманчивым, так как, живя в горах, я очень мало по ним путешествовал. Отец не сразу
хотел меня отпускать, но, узнав, что парни, которые берут меня с собой, взрослые, разрешил. Тем более, те обещали отцу за мной присмотреть. Я готовился к этому путешествию с особым рвением. В три часа утра мы отправились всей компанией в путь, рассчитывая добраться до перевала к десяти часам утра, когда спортсмены будут подниматься к его вершине. Было не только темно и холодно – над Пиренеями лежал густой плотный туман. Мы быстро промокли, касаясь травы и кустов, потому что, в основном, шли через лиственный лес и рощи. Пройдя около двух часов, парни поняли, что заблудились. Оказывается, мы кружили всё время в одном и том же месте. Компаса с собой не было, и они спорили между собой о том, в каком направлении нам держать путь. Спустя некоторое время мы опять сбились с пути, но когда туман стал рассеиваться, все поняли, что уклонились от намеченного пути. Наконец, мы взяли правильный курс, и настроение наше поднялось. Хорошо, что эти ребята не раз преодолевали походные маршруты в горах. Несмотря на то, что в начале пути мы немного заблудились, всё-таки смогли уложиться в намеченный
- 62 -
график и около десяти утра находились уже в двух километрах от перевала. Спортсменов велосипедистов ещё не было видно, и мы, уставшие от такого тяжёлого перехода в горах, но счастливые, решили немного
отдохнуть и перекусить. Вскоре послышался шум, который был вызван появлением первого велосипедиста, короля гор – так, обычно, называют того спортсмена, который, преодолев крутость перевала с его извилистыми зигзагами, первый появляется на его вершине. Посмотреть на это необычайное зрелище пришло очень много зрителей. Кто-то как мы пришёл пешком, а кто-то приехал на велосипедах или машинах. Пейзаж Пиренейских гор был не просто красивым – он был уникальным и грандиозным! Меня привлекла внимание не только гонка велосипедистов, но и великолепие природы в горах. До этого дня я ни разу не видел в своей жизни такого прекрасного зрелища. А до чего глубоко и легко дышалось! Ведь горный воздух настолько чист, что он не содержит никаких примесей. Я влюбился в эту красоту гор. В Лортете и Эше природа была хороша, но здесь, в центре Пиренеев, она была особенно притягательна!
Мы приблизились к дороге, чтобы наблюдать спортсменов. Всё было видно как на ладони. Было страшно смотреть на спуск велосипедистов по крутой и извилистой дороге. Велогонка закончилась очень быстро, и очень не хотелось уходить с этого прекрасного места. Но пришлось двигаться в обратную дорогу. Весь путь нас сопровождал диск солнца, который освещал и без того прекрасную панораму гор и радовал наше зрение. А мы не могли налюбоваться природой. По пути насобирали грибов, а ягод не брали, - зачем, если дома и в деревне фруктов было в изобилии? Я ещё подумал с грустью – столько добра пропадает. Несмотря на усталость, впечатления, произведённые увиденным, придавали нам бодрость и хорошее настроение. Мы решили немного отдохнуть около маленького горного ручейка. Этот отдых снял всю усталость, благодаря которому мы пришли домой лёгкой походкой. А само путешествие оставило в моей памяти неизгладимое впечатление на всю жизнь. Иногда смотрю по телевизору передачи о природе в горах и не могу оторваться от этих кадров, вспоминая свою молодость, когда сам ходил по таким местам. Для меня это очень дорогие и незабываемые воспоминания.

Подготовка к отъезду в СССР. Август 1947 года.

Первое августа 1947 года. Для нашей семьи этот день был знаменателен тем, что произошло событие, которого мы ждали с большим нетерпением и беспокойством. Причиной нашей радости и волнения было долгожданное письмо из советского посольства в Париже, которое нам привезла жена Карпова. На
большом конверте и самом бланке письма красовался могущественный герб СССР, подчёркивающий
наличие в мире огромной державы. В письме на русском языке было напечатано разрешение на возвращение нашей семьи на родину предков. В течение одного месяца, то есть до 1 сентября 1947 года, нам предоставлялась возможность: подготовить все необходимые документы, отцу уволиться на заводе, отправить весь необходимый багаж (мебель, чемоданы, сундуки) в город Тулузу. В Тулузе нам предстояло прибыть к месту отправки 1 сентября не позднее полудня. Больше всех этому известию был рад отец – он не находил себе места от счастья. А меня эта новость застала врасплох. С одной стороны, я радовался вместе со всеми, а с другой – одолевали некоторые сомнения. Как я и чувствовал, после увольнения отца с работы появились непредвиденные обстоятельства, а именно: местные власти отказывались меня отпускать ввиду того, что я обязан по достижению призывного возраста отслужить во французской армии. Только тогда мне
будет разрешено уехать, куда захочу. У нас было уже всё готово для отъезда, но власти не спешили дать нам окончательный ответ – могу я уехать со своей семьёй или нет? Отец совсем расстроился, не зная, что предпринять. Он решил, что если меня не отпустят, то наша семья останется жить во Франции. Это непредвиденное обстоятельство нарушало все наши планы: отец лишился работы, и неизвестно, сможет ли он устроиться на другую работу на этом же заводе? Если ему не предложат другой работы, то мы лишимся квартиры. Что тогда будет с нами? Придётся довольствоваться любой работой, какая найдётся, и с любым заработком. А я могу попрощаться тогда со своей мечтой - поступить в железнодорожный техникум. После бурной радости, вызванной новостью из письма, наступило уныние и расстройство. Дома все были беспокойные, хмурые и молчаливые. Отец совсем потерял сон и аппетит. Но всё же мы решили готовиться к отъезду: продали лишние вещи, приготовили большой сундук с бельём и чемоданы. Я собирался попрощаться со своими друзьями, но всё оттягивал, потому что думал, что это может быть напрасно. Но я не мог не ехать в Лортет, чтобы не увидеть в последний раз своих взрослых наставников: Проспера Дюкэна,
- 63 -
семью Пюжоль и Лебру, Сильвию Латур.
Мария Пюжоль как всегда была занята работой. Дел у неё постоянно хватало: кормить кур, свиней, гусей,
наводить порядок в доме, варить обеды. А уж готовить она умела! Я всегда поражался неугомонности и трудолюбию этой маленькой, хрупкой, но прекрасной женщины. От Марии Пюжоль я никогда не держал никаких секретов. Да и скрывать от неё что-то не имело никакого смысла – она сама умела разгадывать мысли других людей. Мария побеседовала со мной и пожелала всей нашей семье успешного возвращения на родину отца. На прощание она крепко обняла меня и сказала примерно такие слова: «Успешной и благотворной тебе жизни, Станислав. Пиши. Буду рада узнать о ваших и твоих успехах».
Камиля Пюжоля, Целину Ками и Сильвию Латур я застал за работой в поле – они сушили сено. Я помог им немного, а потом у нас завязалась непринуждённая беседа. Как приятно было общаться с такими простыми и радушными людьми, от которых веяло теплом – они столько добра сделали для нашей семьи. На прощание мы крепко обнялись. У стариков на глазах навернулись слёзы. И пока я уходил от них, то, поворачиваясь, видел, как они долго стояли вдалеке и дружно махали мне на прощание рукой. Мне очень тяжело было прощаться с такими замечательными людьми.
Проспер Дюкэн отдыхал у себя дома и как всегда читал книгу. Моему приходу он очень обрадовался. Обнял меня и, оглядев с ног до головы, сказал: «Ну и вырос ты, да уж больно худ. Давай поправляйся». Тут же пригласил к столу и налил стакан вина. Беседа была короткой, после которой он пожелал мне большого счастья.
Все эти прощальные встречи были короткими и трогательными. Время незаметно пролетело. Нужно было успеть попрощаться с семьёй Лебру, чтобы успеть на электричку до Саранколена. Жанна и Жан Пьер Лебру очень обрадовались моему приходу, у них я всегда чувствовал себя как дома. Они попросили меня по приезду написать письмо. Я был очень доволен, что успел попрощаться с моими взрослыми друзьями и поблагодарить их за всё, что они сделали для нашей семьи, но жалел, что не успел попрощаться со своими школьными друзьями из Эша.
Последние дни перед отъездом были очень тревожными, так как решался вопрос – поедем мы в СССР или нет? Наступило 30 августа, а ничего ещё не было известно. Отец был в отчаянии. И он решился на
последнее. Утром мы на ручной тележке отвезли наш багаж на железнодорожный вокзал, где оставили на
хранение, договорившись с начальником вокзала: если вопрос о моём отъезде решится положительно, то
начальник обещал оформить и отправить багаж параллельно с нами, а если суждено будет остаться, то вернуть нам наши вещи. Сразу после этого отец уехал в Банер-де-Бигор, второй город в области по величине после Тарба, для решения нашего вопроса.
День и ночь 31 августа для нас были самыми тревожными. Мы вынуждены были провести всё это время у соседей в ожидании отца, а к концу дня не выдержали и решили втроём пойти на вокзал. У меня сердце билось в груди от сильного волнения. Я думал о том, как нелегко сейчас отцу. Добьётся он успеха или нет? Прибыл предпоследний поезд из Ланнемезана, и мы, устремившись к нему навстречу, издалека увидели отца. От волнения ноги словно приросли к земле. По его сияющему лицу мы поняли, что он добился успеха, то есть разрешения о моём отъезде на его родину и родину моих предков. Когда он крепко нас обнимал, я увидел в его глазах слезинки. И можно было понять: за прошедший месяц на его долю выпало много
хлопот, переживаний и нагрузок. Но это были слёзы радости и счастья от такой трудной, но выстоянной победы! Оказывается, отцу пришлось немало ходить по разным инстанциям и должностным лицам. Меня хотели любой ценой задержать во Франции. Чиновники настаивали на том, что я должен обязательно отслужить в армии. Основной причиной этого являлось то, что я получил бесплатное образование в школе Ланнемезана и, поэтому, только после службы в армии стану свободным от всяких обязательств. Но это были всего лишь отговорки. Отец не сдавался – он вежливо, но настойчиво и упорно требовал своего и с большим трудом вырвал согласие отпустить меня с семьёй. Услышав долгожданную новость от отца, мы тут же пошли к начальнику станции, чтобы оформить наш багаж и отправить его вечерним поездом до Ланнемезана, а далее его должны были переправить другим поездом до Тулузы.
В последний вечер пребывания во Франции в нашей пустой квартире было многолюдно. Все друзья, соседи и знакомые, которые узнали о нашем отъезде, пришли нас поздравить и пожелать счастливого пути. Жаль было только, что не все мои друзья были осведомлены, что мы уедем, и не смогли приехать попрощаться, а у меня времени оставалось слишком мало, чтобы оповестить их об отъезде. Если бы я узнал
- 64 -
об этом днём раньше, то обязательно съездил бы их навестить в Эш. Последнюю ночь мы провели у Сердюка, но так и не смогли спокойно уснуть от пережитых положительных эмоций и радости, связанной с
предстоящим отъездом.
Впереди меня ждала дорога длинною в жизнь, которую предстояло прожить в чужой стране, ставшей мне второй Родиной. Это была дорога с названием – «Неизвестность».