Глава тринадцатая. В кабинете у него большая икона в дорогой ризе, на особом возвышении, и

В кабинете у него большая икона в дорогой ризе, на особом возвышении, и

трисоставная лампада в три огня горит.

Сакен прежде всего подошёл к иконе, перекрестился и поклонился в землю,

а потом обернулся ко мне и говорит:

- Ваш полковой командир за вас заступается. Он вас даже хвалит -

говорит, что вы были хороший офицер, но я не могу, чтобы вас оставить на

службе!

Я отвечаю, что я об этом и не прошу.

- Не просите! Почему же не просите?

- Я знаю, что это нельзя, и не прошу о невозможном.

- Вы горды!

- Никак нет.

- Почему же вы так говорите - "о невозможном?" Французский дух!

гордость! У бога всё возможно! Гордость!

- Во мне нет гордости.

- Вздор!.. Я вижу. Всё французская болезнь!.. своеволие!.. Хотите всё

по-своему сделать!.. Но вас я действительно оставить не могу. Надо мною тоже

выше начальство есть... Эта ваша вольнодумная выходка может дойти до

государя... Что это вам пришла за фантазия!..

- Казак, - говорю, - по дурному примеру напился пьян до безумия и

ударил меня без всякого сознания.

- А вы ему это простили?

- Да, я не мог не простить!..

- На каком же основании?

- Так, по влиянию сердца.

- Гм!.. сердце!.. На службе прежде всего долг службы, а не сердце... Вы

по крайней мере раскаиваетесь?

- Я не мог иначе.

- Значит, даже и не каетесь?

- Нет.

- И не жалеете?

- О нём я жалею, а о себе нет.

- И ещё бы во второй раз, пожалуй, простили?

- Во второй раз, я думаю, даже легче будет.

- Вон как!.. вон как у нас!.. солдат его по одной щеке ударил, а он ещё

другую готов подставить.

Я подумал: "Цыц! не смей этим шутить!" - и молча посмотрел на него с

таковым выражением.

Он как бы смутился, но опять по-генеральски напетушился и задает:

- А где же у вас гордость?

- Я сейчас имел честь вам доложить, что у меня нет гордости.

- Вы дворянин?

- Я из дворян.

- И что же, этой... noblesse oblige... {благородное происхождение

обязывает (франц.)} дворянской гордости у вас тоже нет?

- Тоже нет.

- Дворянин без всякой гордости?

Я молчал, а сам думал:

"Ну да, ну да: дворянин, и без всякой гордости, - ну что же ты со мной

поделаешь?"

А он не отстает - говорит:

- Что же вы молчите? Я вас спрашиваю об этой - о благородной гордости?

Я опять промолчал, но он ещё повторяет:

- Я вас спрашиваю о благородной гордости, которая возвышает человека.

Сирах велел "пещись об имени своем"...

Тогда я, чувствуя себя уже как бы отставным и потому человеком

свободным, ответил, что я ни про какую благородную гордость ничего в

Евангелии не встречал, а читал про одну только гордость сатаны, которая

противна богу.

Сакен вдруг отступил и говорит:

- Перекреститесь!.. Слышите: я вам приказываю, сейчас перекреститесь!

Я перекрестился.

- Ещё раз!

Я опять перекрестился.

- И ещё... до трех раз!

Я и в третий раз перекрестился.

Тогда он подошёл ко мне и сам меня перекрестил и прошептал:

- Не надо про сатану! Вы ведь православный?

- Православный.

- За вас восприемники у купели отреклись от сатаны... и от гордыни и от

всех дел его и на него плюнули. О бунтовщик и отец лжи. Плюньте сейчас.

Я плюнул.

- И ещё!

Я ещё плюнул.

- Хорошенько!.. До трёх раз на него плюньте!

Я плюнул, и Сакен сам плюнул и ногою растер. Всего сатану мы оплевали.

- Вот так!.. А теперь... скажите, того... Что же вы будете с собой

делать в отставке?

- Не знаю ещё.

- У вас есть состояние?

- Нет.

- Нехорошо! Родственники со связями есть?

- Тоже нет.

- Скверно! На кого же вы надеетесь?

- Не на князей и не на сынов человеческих: воробей не пропадает у бога,

и я не пропаду.

- Ого-го, как вы, однако, начитаны!.. Хотите в монахи?

- Никак нет - не хочу.

- Отчего? Я могу написать Иннокентию.

- Я не чувствую призвания в монахи.

- Чего же вы хотите?

- Я хочу только того, чтобы вы не думали, что я умолчал о полученном

мною ударе из-за того, чтобы остаться на службе: я это сделал просто...

- Спасти свою душу! Понимаю вас, понимаю! я вам потому и говорю: идите

в монахи.

- Нет, я в монахи не могу, и спасать свою душу не думал, а просто я

пожалел другого человека, чтобы его не били насмерть палками.

- Наказание бывает человеку в пользу. "Любяй наказует". Вы не

дочитали... А впрочем, мне вас всё-таки жалко. Вы пострадали!.. Хотите в

комиссариатскую комиссию?

- Нет, благодарю покорно.

- Это отчего?

- Я не знаю, право, как вам об этом правдивее доложить... я туда

неспособен.

- Ну, в провианты?

- Тоже не гожусь.

- Ну, в цейхвартеры! - там, случается, бывают люди и честные.

Так он меня этим своим разговором отяготил, что я просто будто

замагнитизировался и спать хочу до самой невозможности.

А Сакен стоит передо мною - и мерно, в такт головою покачивает и,

загиная одною рукою пальцы другой руки, вычисляет:

- В Писании начитан; благородной гордости не имеет; по лицу бит; в

комиссариат не хочет; в провиантские не хочет и в монахи не хочет! Но я,

кажется, понял вас, почему вы не хотите в монахи: вы влюблены?

А мне только спать хочется.

- Никак нет, - говорю, - я ни в кого не влюблен.

- Жениться не намерены?

- Нет.

- Отчего?

- У меня слабый характер.

- Это видно! Это сразу видно! Но что же вы застенчивы, - вы боитесь

женщин... да?

- Некоторых боюсь.

- И хорошо делаете! Женщины суетны и... есть очень злые, но ведь не все

женщины злы и не все обманывают.

- Я сам боюсь быть обманщиком.

- То есть... Как?.. Для чего?

- Я не надеюсь сделать женщину счастливой.

- Почему? Боитесь несходства характеров?

- Да, - говорю, - женщина может не одобрять то, что я считаю за

хорошее, и наоборот.

- А вы ей докажите.

- Доказать всё можно, но от этого выходят только споры и человек

делается хуже, а не лучше.

- А вы и споров не любите?

- Терпеть не могу.

- Так ступайте же, мой милый, в монахи! Что же вам такое?! Ведь вам в

монахах отлично будет с вашим настроением.

- Не думаю.

- Почему? Почему не думаете-то? Почему?

- Призвания нет.

- А вот вы и ошибаетесь - прощать обиды, безбрачная жизнь... это и есть

монастырское призвание. А дальше что же ещё остается трудное? - мяса не

есть. Этого, что ли, вы боитесь? Но ведь это не так строго...

- Я мяса совсем никогда не ем.

- А зато у них прекрасные рыбы.

- Я и рыбы не ем.

- Как, и рыб не едите? Отчего?

- Мне неприятно.

- Отчего же это может быть неприятно - рыб есть?

- Должно быть, врожденное - моя мать не ела тел убитых животных и рыб

тоже не ела.

- Как странно! Значит, вы так и едите одно грибное да зелень?

- Да, и молоко и яйца. Мало ли ещё что можно есть!

- Ну так вы и сами себя не знаете: вы природный монах, вам даже схиму

дадут. Очень рад! очень рад! Я вам сейчас дам письмо к Иннокентию!

- Да я, ваше сиятельство, не пойду в монахи!

- Нет, пойдете, - таких, которые и рыб не едят, очень мало! вы схимник!

Я сейчас напишу.

- Не извольте писать: я в монастырь жить не пойду. - Я желаю есть свой

трудовой хлеб в поте своего лица.