Глава шестая. Я жил в Киеве, в очень многолюдном месте, между двумя храмами -

Я жил в Киеве, в очень многолюдном месте, между двумя храмами -

Михайловским и Софийским, - и тут ещё стояли тогда две деревянные церкви. В

праздники здесь было так много звона, что бывало трудно выдержать, а внизу

по всем улицам, сходящим к Крещатику, были кабаки и пивные, а на площадке

балаганы и качели. Ото всего этого я спасался на такие дни к Фигуре. Там

была тишина и покой: играло на травке красивое дитя, светили добрые женские

очи, и тихо разговаривал всегда разумный и всегда трезвый Фигура.

Раз я ему и стал жаловаться на беспокойство, спозаранку начавшееся в

моём квартале, а он отвечает:

- И не говорите. Я сам нашего русского празднования с детства

переносить не могу, и всё до сих пор боюсь: как бы какой беды не было.

Бывало, нас кадетами проводят под качели и ещё говорят: "Смотрите - это

народное!" А мне ещё и тогда казалось: что тут хорошего - хоть бы это и

народное! У Исаии пророка читается: "праздники ваши ненавидит душа моя", - и

я недаром имел предчувствие, что со мною когда-нибудь в этом разгуле дурное

случится. Так и вышло, да только хорошо, что всё дурное тогда для меня

поворотилось на доброе.

- А можно узнать, что это такое было?

- Я думаю, что можно. Видите... это ещё когда вы у бабушки в рукаве

сидели, - тогда у нас были две армии: одна называлась первая, а другая -

вторая. Я служил под Сакеном... Вот тот самый Ерофеич, что и теперь ещё все

акафисты читает.

Сакен тогда ещё был жив. (Прим. автора.)

Великий, бог с ним, был богомолец, все на коленях молился, а то ещё на

пол ляжет и лежит, и лежит долго, и куда ни идёт, и что ни берёт - всё

крестится. Ему тогда и многие другие в этом в армии старались подражать и

заискивали, чтоб он их видел... Которые умели - хорошо выходило... И мне это

раз помогло так, что я за это до сих пор пенсию получаю. Вот каким это было

случаем.