Мы очень быстро развиваемся духовно

Если в киноленте, что мы смотрим, нет секса, крови или иной провокации - кино дерьмо.

Нас повсюду зомбируют, да?

То же самое - компьютер + интернет. Мы смотрим видео за видео, одно за другим. Мы читаем одну бесполезную статью за другой. Мы проходим игры, дрочим на порно, слушаем треки, не песни, а треки, чтобы потом сказать "Да, слышал".

Нет, мы не подсели на интернет.

Мы всегда можем выкинуть вай фай и выкинуть кабеля, соединяющие нас с "реальным миром".

В комнату зашел Павел. Мы пожали руки. Чуть выше запястья я увидел лишайный след.

Зуд. Нестерпимо захотелось чесаться.

Инкубационный период розового лишая составляет семьдесят суток.

Но чесаться хочется уже сейчас.

Немного о нем. Это Паша. Судя по запаху - он давно не мылся, но исправно обливается дезодорантом. У него длинные волосы, которые неважно выглядят после наркотерапии, тонкие, редкие. Они лежат на его плечах. Он любит смотреть Дом 2. Он любит классическую музыку, потому что "с неё штырит круче герыча". Он выкинул в окно вещи своей подружки, просто так. Потом появился фингал, и он пошёл их собирать.

Именно он подходил ко мне, хлопал по плечу, когда я неуверенно сидел, ловя приходы и копаясь в себе. Паша вполне мог перекинуть на меня свои споры. Хочется принять йодную ванну, обливаться им, продезинфицироваться полностью. Выпить пару кружек ещё заодно, на всякий случай.

- У тебя лишай? Давно? - спрашиваю я, чтобы удостовериться. Указываю рукой на следы.

Наркоман чешет яйца, потом подбородок, потом нос. Принюхивается к руке.

- Откуда мне знать, мля. Я уже месяц с такими штуками хожу.

- Твою мать...

Зуд усиливается. Я рву кожу на шее, чешу руки, живот. Под отросшими ногтями появляется грязь. Ощущение такое, будто по мне ползает полтысячи муравьев. Они не кусаются, они бегают, перебирают по мне своими маленькими лапками. Я ору, пинаю лишайного парня в корпус, он неловко опрокидывается на диван, а я продолжаю свой чёс.
Обняв место, куда я его пнул, он начинает сопеть. Уснул, что ли, падла?! Я пинаю его по ногам, Павел их поджимает, чмокает губами, но не просыпается.

Я хватаюсь за телефон. Окей, гугл, как лечится розовый лишай.
Руки трясутся, пока я набираю запрос. Я ненавижу болеть. В детстве, когда все дети сосали сосульки, ели снег, набивали им шапку, чтобы заболеть и не идти в школу - я делал все наоборот и всячески старался избегать простуды. Мысль о том, что можно подхватить ЗППП меня дико страшит. А кожные заболевания одним своим видом вызывают омерзение.

Если бы я мог загадать одно желание - я бы загадал никогда не болеть.

Гугл выдает мне кучу картинок с самыми запущенными случаями заболеваний розовым лишаем. Представив это на себе, я почувствовал приступы тошноты и рванул в туалет. Успел. Ни капли мимо. Устало приваливаюсь к стене в туалете.

Первая статья выдает советы в духе "Нельзя мочить кожу, мыть очень горячей водой пораженные участки. Не мыться в ванне, лучше принимать душ. Не потеть. Соблюдать гипоаллергенную диету". Это я все пропускаю - и так не мылся уже неделю. Спортом не занимаюсь. Ел нормально недели две назад. Нахожу список лекарств. Супрастин - от зуда, бегу на кухню. Есть, не знаю откуда. Выпиваю три таблетки. Читаю дальше Смазывать кожу хлорофиллиптом - для предотвращения попадания инфекции на пораженную кожу. При отсутствии - обрабатывать кожу яблочным уксусом до семи раз в день. Хлорофиллипта нет. Уксус стоит. Рисовый, гурманы, мать их. Я скидываю с себя штаны, майку и обливаюсь уксусом, начиная с шеи. Растираю уксус, начинает жечь. Как помешанная на загаре баба на пляже втирает лосьон, так и я втираю в себя уксус. Воняет, щиплет глаза. Хочется чихать. На дне бутылки остается еще чуть-чуть, я выливаю остатки на руки и втираю в голову, стараясь втереть в каждую волосяную луковицу. За этим занятием меня застает проснувшийся хозяин хаты.

- Ты чо, мля?

- Иди нахер отсюда, лишайный. Хотя нет, дай посмотреть. Где они у тебя?

- Кто они?

- Язвочки лишайные, кто. На животе должны быть, покажи.
Тот задирает майку, подходит ближе. Я рассматриваю его волосатое пузо, с глубоким пупком, из которого торчал целый пук русых волос. Абсолютно чисто. Я его заставляю взьерошить волосы на животе, и снова ноль.

- Откуда у тебя эта хрень на руках? - я решаю разобраться в ситуации.

Тот по-прежнему стоит с задранной майкой, чешет лоб, задницу. Я бы ему посоветовал помыться.

- Дак в крапиву упал, расчесал, - выдаёт мне Паша.

- Сука, ты же сказал, что месяц уже у тебя это...

Тот философски выдаёт:

- Ты тоже много чего говоришь, часто непонятного, - его правда, - пошли лучше дунем.

Мы дунули, но в этот раз я был аккуратен, чтобы не доводить дело до огненного яйца. Мне просто стало спокойней, легче. Паша себя не жалеет, забивает себе как надо. Он заваривает чай. Это один из его немногих плюсов – чай у него вкусный и необычный. Не пакетики Принцессы Нури, и даже не Greenfield.

Последнее время стало модным пить пуэр. Я поддался этой моде, но того, из-за чего его все пьют, я не достиг. С него, якобы, штырит. Я узнал у этих легальных наркоманов, каким образом они достигают такого эффекта. Они вываривают по триста граммов чая в полуторалитровой кастрюльке и выпивают его залпом. Ребята, чтобы достичь этого таким способом, совсем необязательно покупать чай по тридцать долларов за унцию. Если вы будете вываривать полкило чая со слоником – давление подскочит точно так же, вслед за ним участится сердцебиение, и в голове будут стучать молоточки. «Разгон».

Пуэр я люблю за другое. У него особенный вкус. Вы вряд ли встретите его где-то еще, если вы не любите заваривать торф по утрам. Перепробовав множество чаёв, я могу с уверенностью сказать – черный пуэр пробуждает ото сна лучше всех. И у него обалденное послевкусие, которое оседает на языке еще на пару минут после глотка. Он похож на девушку из стран, в которые ездят из-за секс-туризма, экзотичный, необычный, страстный, но не для всех и не все это поймут.

Но не только пуэром можно потешить своего маленького внутреннего гурмана. Да Хун Пао – тот сорт, которого у меня всегда мало. Если я заварил его утром – я буду весь день пить только его. Синестетики назвали бы его вкус коричневым. И хоть я и не синестетик, я с ними согласен. Глубочайший аромат, как проверенная годами любовь. Ему не нужно удивлять никого, он уже состоялся, он – качество, он – оплот, к которому возвращаются после бури минувшего дня.

Те Гуань Инь. Первый раз, когда я попробовал его, он мне напомнил простой травяной чай, как бабушка заваривала. Первые секунд десять. Пока ошпаренный язык возвращает себе свою способность ощущать вкусы. И если ваша бабушка из Китая – то, возможно, вы и в детстве пили такой чай. Но меня он приятно удивил. И больше всего он похож на одеяло, из-под которого не хочется вылезать по утрам, и под которое хочется прошмыгнуть вечером. Одеяло, которое всегда теплое, которое не надо греть собой – оно само сразу греет тебя.

В погоне за экзотикой, я получил в подарок очень странный чай. Его покупали со словами «А если человек попробовал уже весьма много сортов, и я хочу его удивить?». И вот мне привезли «Летнюю вуаль». С ягодами годжи. Борщ. Ты сидишь и пьешь борщ. Немного кисловатый, как-будто с соленой капустой. Но это борщ. Я не знаю, как вам помочь найти эту штуку, но кроме того, что это «Летняя вуаль» с ягодами годжи, на упаковке ничего не написано. И если говорить, на что он похож, то он похож на борщ!

Молочный улун целиком отражает свою особенность в названии. Он сразу раскрывает свою фишку, в нем нет загадки, но этим он не умаляет своего достоинства.

Павел снял с огня турку с водой, залил в видавший виды чайничек, вдохнул. Мы закурили снова, но уже простые сигареты.

- Помнишь, я тебе рассказывал, как подумал на Лариску, что та мне изменила? У меня тогда пелена перед глазами, черная, встала. Я нихрена ж не понимаю, двинуло мне, короче. Я вышвыриваю все шмотки ее, которые под руку попались. И тут она заходит. Ты бы видел ее ошалевшие глаза. А я убивать хочу. Я с ножом на нее, а я здорово обдолбался тогда. Вроде руку с ножом поднимаю, чтоб пырнуть, а она не поднялась, оказывается. Зато у нее поднялась. Как она мне тогда двинула, ох... Я пока падал, она мне еще вдогонку банку тушенки в голову кинула, в лоб попала. Я от тушенки вырубился. Когда очухался, она сидит, ревет. Дебилом называет. А я понимаю, что дебил, и что реветь она не будет, если виноватая. Пришлось извиняться. Ой, как не люблю это дело, но пришлось. Извинился, поцеловались, и я побежал за шмотьем. Прихожу, она заметила, что шмотки изгваздались некоторые, так я еще отхватил, но уже послабже. Потом, если что-то в голову стукнет, как пелена перед глазами появится – я сразу за бутылку хватаюсь. Или дурь. Помогает мне она, спасительница моя.

Я киваю. Мне-то, похоже, не помогает.

В кухню заходит какая-то девушка. Страшная – жуть. Это не Лариска, ее я уже видел, симпатичная. Я был даже слегка удивлен, как они с Павликом вместе. Видимо, марихуана и прочие прелести объединяют. Клуб по интересам, мать их.

- О, это Вита. Виолетта. Знакомьтесь.

Павлик, радостный весь, представляет меня девушке и девушку мне. А я не совсем уверен, что буду когда-либо спать. В принципе. После такой-то красоты. Та строит мне глазки.

- Приятно познакомиться, - она накручивает себе локоны на пальчики с нежной змеиной кожей.

- Ага, и мне, - я выдавливаю из себя ужасную ложь, - я сейчас немного не в состоянии, может, потом продолжим знакомство?

- Да, Витос, вали отсюда, нам побалакать надо, - спасительный Павел.

Виолетта уходит, а Павел мне заговорщически шепчет:

- Она запала на тебя, братан. Она, считай, уже твоя. Только пальцем поманить, и она будет скакать на тебе.

Я не стал ему говорить, что прыгать она сможет разве что на моих ребрах. Мастерски перевожу тему, протягивая ему бутылку с фольгой:

- Может, еще?

Мы берем еще по чуть-чуть. Потом еще. Я осторожничаю, помня об огне. Еще маленько. Павел поплыл.

- Тебя когда-нибудь посещали мысли, что мы можем бороться с неправильными поступками других? А если не получается бороться – то просто устранять этих других?

Глаза опытного наркомана смотрят в одну точку, я не знаю, слушает ли он меня. Да и слышит ли. Я продолжаю:

- Я борюсь с перенаселением земли. И мои способы гораздо гуманней любого правительства. Я делаю это выборочно, отсеиваю тех, кто человеком не может называться, но мой гребешок очень редкий, с поломанными зубьями, в нем застревает только конченая мразь, отборная падаль, твари лакшери класса. И если бы мои действия хоть как то помогали выживать неизлечимо больным, но добрым, хорошим людям - я бы просеивал гораздо чаще. Забрал у одного - отдал другому, которому нужнее, который достойнее.

Я больше не налегаю на бутылку. Мне важнее говорить. Павел опускает голову.

- Тут самое главное - не забыться, что ты просто человек. Тебя не находили в пещере волхвы и не окунали за пятку в воды Стикса. Ты даже Авгиевы конюшни не чистил, только свой унитаз, когда засорился.

Я ставлю чайник на плиту, во рту сухо, хочется еще чаю. Я продолжаю, уперевшись взглядом в макушку Павлика.

- Осуждают ли Всемирный потоп? Сейчас осуждают всё подряд, поэтому, наверно, да. Ведь во всем мире тогда творился разврат и безнравственность, и только один, праведник, мог выжить. Что ему стоило сделать ковчег немного больше и попросить за детей? Но нет. Дети, они, видите ли, с рождения порочны и извращенны. Может, просто планета была перенаселена? Может, просто надо было перезагрузку сделать в любимой игре? Тогда и сейчас надо. Разврата хватает. Народу тоже достаточно.

Нужно смочь вовремя написать GODMODE OFF.

Я умолкаю. Чайник начинает шуметь, закипая. Павел зашевелился, теребит фольгу в руках. Молча насыпает, скуривает. Насыпает еще, протягивает мне. Я скидываю половину насыпанного на стол, поджигаю, вдыхаю.

- Что люди сделали, чтобы оправдать ту гору трупов животных, которые были необходимы для их появления? И что сделал я? Что сделал ты, Паша?

Тот сползает со стула, садится у стены, упирается головой в колени. Я не жду от него ответа.

- Мы все... Все мы привыкли к безнаказанности. Ты ставишь машину на детской площадке, детям негде играть, а тебе ничего не будет. Ты размахиваешь своим хреном перед ребенком, он тебе ничего не сделает, ты можешь ему пригрозить, чтобы никому ни слова. Ты можешь пинать своего ребенка, если об этом никто не узнает. Ты можешь бить женщин, если об этом никто не узнает. Ты можешь продавать наркотики детям, если об этом никто не узнает. Ключевое здесь – чтоб никто не узнал. Но все будет известно, и таких сволочей надо устранять наиболее жестко.

Я снимаю чайник с плиты, заливаю кипяток. Чайные листы поднимаются со дна вверх, опускаются вниз, и вновь, и вновь. Теперь нужно подождать ровно две минуты тридцать секунд, это вторая заварка, самая вкусная.

- А если бы в каждом городе было по Брейвику, который стрелял бы со своего ружья для оленей по таким вот якобы безнаказанным? Если бы он забыл о своих дурацких националистических предубеждениях и стрелял в тех, кто этого заслуживает по поступкам, а не потому, что родился в том или ином уголке земного шара?

Два маленьких глотка чая. Я налил чашку и Павлу, чтобы освободить заварник. Но ему и без этого хорошо.

- Как у нас обычно происходит? Сначала шумиха. Потом неразбериха. Непричастных награждают. Невиновных наказывают.

Я рассматриваю грязный налет в чашке Паши. Моя почище, гостевая наверно.

- Я живу здесь недавно, Паш. И я сравниваю себя с горшком. Такой деревенский горшок. Пусть у меня какая-то изысканная гравировка или ручки у меня красивые. Но я горшок. Меня устраивает сидеть в своей маленькой теплой печи, быть лучшим горшком на полке. И становиться модной вазой я не хочу. Я ГОРШОК.

Я повысил голос, Павел дернул головой.

- Некоторые люди с возрастом становятся как хорошее вино, или коньяк. Или элитный чай, которому время только на пользу. А остальные... Старый стул. Начинающий трухляветь под термитами вредных привычек и отрицательных эмоций.

Чайные листы уже не так бодро кружатся от новой порции кипятка. Скоро надо будет менять.

- Когда в новостях я вижу заголовки вроде «Молния убила мужчину стольки-то лет», я вспоминаю, как сильно люблю естественный отбор.

Во мне уже литр чая. Вернувшись на кухню из туалета, я выливаю Пашину чашку в раковину и наполняю чашки по новой.

- Изобилие выбора портит. Когда ты стоишь перед полкой в супермаркете и думаешь, чем же ты будешь набивать кишку сегодня, перед тобой тысячи вариантов, и ты мнешься. А итог один, коричневый, только разных оттенков.

Я замолкаю. Наслаждаюсь тишиной. Умиротворение. Закрываю глаза.

И я снова рублю девушку в короткой ярко-синей шубе с рукавом в три четверти.

- Эй, ты живой?

Павел мычит что-то в ответ успокаивающе.

- Тебе не кажется, что проститутки берут деньги не за секс, а за то, что у них отбирают их женскую естественность - возможность поломаться? Но даже тогда, когда ты платишь за секс, она может поломаться и потребовать двадцатку сверху за минет - по сути, за священнодействие.

Прошло уже больше получаса, как я не видел лица Паши. Я приподнимаю его голову за волосы, тот смотрит на меня. Выражение уже более осмысленное, я отпускаю его.

- Метан - бесцветный газ, практически без запаха. Сам по себе метан не ядовит. Он убивает вымещением кислорода из лёгких, происходит асфиксия. Запах, этот гадкий, резкий запах тухлятины, придаёт одорант, этилмеркаптан, который и является ядом. Палка о двух концах, не находишь?

Павел очухивается, смотрит на меня. Я протягиваю ему чашку, он отодвигает ее от себя.

- Знаешь, когда ты начал говорить про продавать наркотики детям, я сразу брата своего вспомнил. Он с этого начинал.

Я рублю девушку в короткой ярко-синей шубе с рукавом в три четверти. Пополам.

- Сейчас торгует большими партиями, бизнесмен. Но и меня не забывает. Ты не смотри, что я живу в такой дыре, он помогает.

А я и не смотрел.

XIX.

Не зря же говорят "Ты как с другой планеты". Может, так и есть. Может есть некий перевалочный пункт для душ, во вселенском масштабе. Души сидят, томятся в ожидании, пока где-то кто-то умрёт и где-то кто-то родится. "Душа номер три два шесть шесть шесть один четыре, Ваше место освободилось, будьте добры, пройдите к Шлюзу" - раздается по громкоговорителю. Душа мешкается, немного закемарив в очереди, проходит к Шлюзу, процедура перемещения, и оказывается на Марсе. Или на Сатурне. Где-нибудь внутри планеты, как в "Незнайке на Луне".

Может, поэтому дети так кричат, вылезая из утробы матери, потому что им так нравилась Венера, а они попали на Землю.

Затем душа проживает свою жизнь, длинную или не очень, как получится. И освобождает место для следующего арендующего.

Может, на Землю отрядили кучу вакансий, поэтому у нас так быстро растёт население? А может, про нас забыли, и мы плодимся как нам угодно.

Александр Алексеевич смотрит на меня спокойно. Наверно, он был и не в таких переделках. Я устал слушать, что он может дать мне денег, и что меня убьют потом. Он лежит на своей же кровати, только привязанный бинтами. То есть дергаться он, в принципе, может, но с небольшой амплитудой. Этакая имитация выбора. Дергаться или не дергаться.

Я перекладываю с места на места пакеты с наркотиками, которые нашел в сейфе. Александр Алексеевич прожженный тип, у него в квартире есть потайное окошко, которое хрен найдешь, если не знаешь, где оно. Оно не простукивается, не вымеряется, снаружи идеальная отделка. Чтобы узнать эту информацию, мне приходится притвориться грозным и сделать неглубокий надрез по вене, от локтя к запястью, длиною в три сантиметра. Уже на втором он сдался, но я сделал три. Три красивее.

У меня в руках чистейший амфетамин, уже порошком, граммов сто пятьдесят. Россыпь таблеток ЛСД. Чуть меньше таблеток мескалина. Скромный пакетик кокаина, для собственных нужд. Четыре пакета марихуаны. Хороший брикет плана. Остаток места занимали коробочки с кодеиносодержащими таблетками от головной боли. Это для дезоморфина. В простонародье – крокодил. Ацетон, бензин, йод – это наркоманы докупают сами. Кодеинсодержащие лекарства запрещено продавать в аптеках, поэтому Александр Алексеевич решил «помочь» убогим.

- А теперь давай послушаем умного человека. Ладно, может не умного, но человека с ножом. Ты мне не нравишься. И отныне, когда ты будешь чистить зубы, ты будешь вспоминать то, что я сделаю ровно через четыре минуты. Чистишь зубы - вспоминаешь. Можешь перестать чистить зубы, возможно поможет.

Я играю с ножом. Провожу им по его щеке. Наигранно, по-киношному глупо. Но я бы повёлся. И он ведется.

- Отныне, каждый раз, когда ты будешь думать, как бы провернуть очередную сделку - ты вспомнишь то, что я сделаю ровно через четыре минуты. Уже три.

Я показываю глазами на часы. Секундная стрелка как раз коснулась двенадцати.

- Отныне, ты при каждом своём вдохе будешь вспоминать то, что я сделаю ровно через три минуты. И поверь, это работает. Ты не захочешь дышать, потому что ты будешь вспоминать. Твой мозг станет твоим врагом.

Дав ему надежду, я ее тут же отбираю.

Я скармливаю Александру Алексеевичу всю аптечку. Аспирин, анальгин, димедрол. Нахожу дюфалак, у него проблемы с желудком. Им он запивает таблетки. Затем выпивает стопочку йода. Ему уже дурно.

Смертельная доза димедрола сорок миллиграммов на килограмм веса тела. На этого дяденьку четырех граммов будет с головой.

Дюфалак кончается, а запивать чем-то надо. Я нахожу отличный коньяк. С новыми силами он продолжает глотать таблетки. Я изготовил специальное приспособление для того, чтобы он не выплевывал. Оно нехитрое. Это - подушка. Механизм приспособления крайне простой. Я закидываю таблетки, даю попить, накрываю лицо подушкой. Я бы не стал глотать, но он глотал.

Теперь я хочу побаловаться с его давлением. Я скармливаю ему двадцать таблеток верапамила и пятнадцать таблеток фетанола.

Кожа Александра Алексеевича краснеет. Когда я ему закидываю новые таблетки – он хрипит. Возможно, все закончится гораздо раньше, чем я рассчитывал, потому что у него, судя по всему, аллергическая реакция. Он резко бледнеет и теряет сознание. Пока я ходил на кухню за водой, он уже задохнулся.

XX.[1]

Прошло ещё два года. Я до сих пор не смог привыкнуть к тому, что сейчас все больше и больше становилось "нормальным". Как некоторые матери и отцы относятся к своим детям, как молодёжь убивает себя, как мужчины забывают о том, что они мужчины, а девушки осознанно превращают себя в кукол, не имея ничего под своей оболочкой. В этом плане, мой любимый маленький городок отставал лет на двадцать. И боже, как я этому был рад. Здесь ещё старались жить по совести, но мода просачивалась. Я пытался абстрагироваться от этого, как и все остальные. Получалось херово. Пытался сублимировать это. Получалось чуть лучше. Может я принимал все слишком близко к сердцу, но иначе не получалось.

Иногда мне казалось, что в своём родном городе я разочаровал уже всех. Нельзя было останавливаться на достигнутом. Может, поэтому я перебрался сюда?

Теперь я живу в общежитии. Обычное такое, среднестатистическое российское общежитие, снаружи похожее на дом после бомбежки, внутри – примерно так же. На двадцать комнат – один туалет, две душевые кабинки (эмалированное корыто на полу с дыркой, сверху льется вода из ржавой лейки), одна кухня.

Общежитие – это когда садишься на унитаз и чувствуешь тепло от нагретого соседом седалища. Милое, добрососедское тепло...

На полу у кровати у меня стоит статуэтка Кришны. Ее я вылепил сам, на уроках творчества в реабилитационном центре. Туда я позвонил полтора года назад, когда шел по размытой дождями улице, телефон висел на столбе, под надписью «Ты чувствуешь себя не в своей тарелке? Ты хочешь избавиться от зависимости? Тебе надоела твоя нынешняя жизнь и ты хочешь начать новую? Клиника психологической поддержки «Изольда» приглашает Вас в теплые дружеские объятия».

Я люблю центр. Там у меня много друзей. Там мне промывают мозги, я это понимаю, но мне хорошо после этого.

И идти мне туда недалеко, через крытый коридор. Общежитие в тридцати метрах от центра. Нас туда проводят медицинские работники.

На хоровом пении со мной рядом стоит Гриша и Алексей.

Гриша сюда пришел после того, как его с пеной на губах скрутили санитары, он пытался убить тещу, а когда не получилось – он принял ударную дозу валиума, чтобы убить себя. Промывка желудка помогла человеку сохранить жизнь, а клиника психологической поддержки «Изольда» помогает улучшить жизнь.

Алексей любил выпить пива. И не особо любил жену. Она его тоже не особо любила, зато любила поорать, разогреть голосовые связки перед работой. Она работала певицей в местном кабаке. А он разбил бутылку пива, непочатую бутылку, об её голову. Как только та оклемалась, она вызвала санитаров. Клиника психологической поддержки «Изольда» помогает улучшить жизнь.

Сейчас мы с ними стоим на станках, мы – хор. Я и Гриша – тенора, Алексей исполняет басовую партию. Нам хорошо. Последний раз мы разучивали песню Phil Collins – Sussudio. В хоровом исполнении она звучит странно, но вполне неплохо.

На занятиях лепкой со мной рядом сидит Жанна. У нее теплые руки. Она помогает мне, она тут давно, уже многому научилась. Она мне подсказала слепить Кришну. Она мне много рассказывает про него. Что Кришна – многоликий, многозубый, многорукий. В общем, у него всего много. Что Кришна – черный, как грозовая туча. Жанна показала мне видео с их сборищ. Я тогда обалдел. Взрослые мужики, обритые, как тузики, наголо, стоят в оранжевых простынях и стучат в барабаны. И нихрена от них не добьешься, кроме этого «Харе Кришна». И на лице – ни одной мысли. Тогда, после этого видео, я подумал, что не так уж это и плохо.

Жанну привез сюда брат, который не понимал ее увлечения кришнаизмом. Он решил, что она попала в секту, но какая же это секта? Самая настоящая истина. Наверно. Разве что, женщине не особо идет кришнаитская прическа, а Жанна сразу обрилась. Ну да ничего, сейчас волосы у нее отросли и мы дружим. Она и меня, кстати, подговаривает обриться, но я не настолько проникся. Мне еще даже в барабан не дали стукнуть. Жанна пока не готова отречься от Кришны, и надеется, что я буду с ней. Клиника психологической поддержки «Изольда» поможет улучшить жизнь.

На занятиях йогой соседний со мной коврик занимает Константин Виссарионович. При знакомстве он так и представился, протянув мне руку из позы кошки. Константин Виссарионович – бывший бизнесмен. Раньше он много работал, зарабатывал, крутил бабками, как только мог, и в один момент сломался. Его любимая сразу же озаботилась его здоровьем и засунула сюда, предварительно подписав бумагу о предварительном разделе имущества, по которой Константину Виссарионовичу доставалось аж десять процентов от заработанного им. Но Константин Виссарионович не задумывается об этом, ему тут хорошо. Клиника психологической поддержки «Изольда» помогает улучшить жизнь.

В день на каждого пациента полагается по полтаблетки валиума, две таблетки Ново-пассита, две таблетки валерианы, по таблетке феназепама и афобазола. Грише валиум не дают. Мы все добрые. Клиника психологической поддержки «Изольда» помогает улучшить жизнь.

Еще тут есть уроки рисования. Тут я тоже с Жанной. Она стоит слева. Справа находится мольберт Ирины. Она мать пятерых детей и, по совместительству – бывшая хозяйка пятикомнатной квартиры в центре. Я рисую Кришну, восседающего на клубке из змей, с оскалом, полным острых зубов. Ирина рисует маленьких детей, в люльке, в поле, прыгающих и радостных. Наверно, это те дети, которые решили, что пять детей и пятикомнатная квартира – отличный вариант, а мать шестая. Шесть – некрасивое число. Но Ирина довольна, только изредка я вижу ее грустной, когда она сидит на краешке кровати в своей комнате и держит в руке фотографию, отпечатанную на фотобумаге. Но после вечернего приема лекарств она уже не грустит. Ирина живет в общежитии в соседней комнате. Клиника психологической поддержки «Изольда» помогает улучшить жизнь.

На сеансах групповой терапии я прохожу как человек с немотивированной агрессией. Мне все хлопают, когда я говорю это. Когда я говорю, что много пью – тоже хлопают. Они всем хлопают. Даже Лизе.

Лиза – девушка милая, хорошая, просто одуванчик. Здесь она из-за неразделенной любви. Она влюбилась в парня, он не ответил ей взаимностью. Все стандартно, если бы она не решила заколебать всех окружающих парня людей. Она звонила родственникам, друзьям, знакомым, пытаясь добиться его внимания. Но на нее всем было пофиг. Она пошла дальше. Лизонька стала звонить всем знакомым знакомых, на работу знакомых, Лиза стала копаться в личной жизни, распускала сплетни про парня, про друзей парня, про его новую любовь. Лиза стала забывать о своей жизни. Анонимные звонки прекратились, когда Лиза забыла об осторожности. Анонимность была нарушена, через суд ее определили сюда, с покореженной прической. Клиника психологической поддержки «Изольда» помогает улучшить жизнь.

Я Лизе не хлопаю.

Еще я не хлопаю Алёше.

Я очень удивлен тому, что эти люди не вызывают у меня агрессии. Но удивляюсь я этому очень лениво, как-то нехотя. Я слушаю, как они теряли свой человеческий облик, избивая женщин и детей, начинаю звереть – и появляется Жанна. Жанна всегда рядом. Даже чаще, чем надо. Она мне рассказывает, что посвященные, прошедшие и опытные служители Кришны получают право на убийство, которое надо произвести Зубом Кришны – коротким, конусообразным ножом, из темного металла. И только им. Иначе – это убийство не во благо Единого Бога.

Жанна успокаивает, массирует мне плечи, лицо, когда я бешусь. Мы с ней переспали.

Жанна включает мне мантры на телефоне. Она сама завывает их не своим голосом, подпевая. Я не понимаю в этом нихрена, но делаю вид, что меня так же вставляет.

Жанна мне говорит, что выбор религии должен происходить вне того, где ты родился. Она говорит, что православие уважаемо среди кришнаитов, но человек должен искать истину. Если лекарство действует – неважно, из какой страны оно. А я мысленно думаю, что неплохо бы еще разок с ней переспать.

Я спрашиваю Жанну, почему кришнаиты впаривают свои книги на улице, толкают свою религию в массы таким грязным способом. Зачем, если ищущий истины человек сам найдет свою дорогу, ведь Бог, по ее словам, един? Она мне отвечает, что человек, познавший Истину, хочет ею поделиться с близкими, сделать и их жизнь ярче, красивее и осмысленнее. А я вспоминаю, какой просвещенностью светились глаза оранжевых бритых фанатиков на видео.

Жанна мне втолковывает, что человек – это «перекресток на дороге эволюции», что если он совершает мерзкие, отвратительные поступки – в следующей жизни он опустится на ступеньку ниже, станет более низким существом, и наоборот. А я думаю, что если мне будет кто-то еще так впаивать это – я ускорю переход в следующую жизнь.

Жанна пыталась сделать из меня вегетарианца, объясняя это тем, что «не будешь же ты кушать своих родственников? А может это кто-то из твоих предков переродился в корову». Но тут я открыто послал ее в задницу. Еще мне кто-то будет мясо запрещать есть.

Как бы я ни хотел отупеть, отдаться во власть религии, быть паствой какого-нибудь безумного, или наоборот, чрезмерно умного чувака – у меня не получалось. Я видел в этом галимый бред. Я хотел забыться, я не хотел больше испытывать тех чувств. Я не хотел больше разрубать девушку в ярко-синей шубе с рукавом в три четверти. Но все внутри меня хохотало, когда я слышал очередную ИСТИНУ.

Как же я хотел, чтобы клиника психологической поддержки «Изольда» помогла уже улучшить жизнь Жанны.

В какой-то момент она будто услышала мои мысли и отстала. А у меня крутился еще один вопрос на языке. Я бы ей сказал: «В наше время нередко встречаются неполные семьи. Что гуманней, ещё в детстве развестись, пока ребёнок мало чего понимает, или жить всю жизнь с нелюбимым человеком, причём ребёнок будет об этом знать и корить себя за то, что он стал причиной несчастной жизни для обоих своих самых близких людей? Идеально - любить друг друга. И в такой атмосфере растить ребёнка. Но мы говорим про жизнь, а не идеалы». Мне было очень интересно, что думает по этому поводу чернокожий зубастый бог.

У большей части пациентов в центре изменилась манера речи. Мы стали говорить медленно, растягивая слова. У меня тоже. Я вообще себя чувствую добрым, а после приема лекарств – еще и неумным. Я – добрый жирафик.

На занятиях рукоделием девушки занимаются вышивкой, или вязанием, или бисероплетением. Жанна подарила мне шерстяного Кришну. Опять же черного, с мягкими шерстяными зубами. Я был рад подарку, а потом пошел с ним гулять, попал под ливень и мой шерстяной Кришна съежился. Пришлось его выкинуть. Он утратил свою страшную прелесть.

Мужчины на занятиях рукоделием занимаются столярным делом. Нам не дают нормальные, металлические инструменты, чтобы мы не могли нечаянно ранить друг друга, если вдруг наша доброта испарится. Поэтому первым делом мы изготовили киянки, каждый сам себе. У меня киянка среднего размера, на длинной ручке, мне удобно такой работать. Ее мне помогал делать Леонид Николаевич. Здесь он потому, что слишком рьяно восхвалял Мао Цзэдуна и его политику. Он считал, что репрессии помогают править. Он считал, что надо и сейчас проводить репрессии. Уже пора. Он говорил, что в Китае уверенный рост промышленности и, как следствие, экономики потому, что они убирают весь состав бюрократического аппарата каждые несколько лет. Полностью, под ноль. И набирают заново. Он говорил, что в Китае так все хорошо, потому что люди помнят. Он говорит, что очень рад за Китай и его нового правителя, который борется с коррупцией очень жесткими методами. «Не жалеть ни мошек, ни тигров». Также, Леонид Николаевич очень одобряет политику Иосифа Виссарионовича Сталина. Пока мы делали мне киянку, он мне рассказывал, как страна поднялась при нем, и как упала после. Только о своей любви к таким историческим представителям он кричал слишком громко, попытавшись репрессировать своих детей за тунеядство и отсутствие жизненной позиции, свойственной нынешней молодежи. Как-то раз Леонид Николаевич не принял лекарства и попытался репрессировать санитара, за халатное отношение к своей работе и неуставные отношения с сотрудницами. А Леонид Николаевич в состоянии репрессировать, несмотря на свои шестьдесят пять лет, служба в Морфлоте в течение четырех лет не прошла даром. Тогда санитара спасла смирительная рубашка и помощь трех коллег. Леонида Николаевича мы увидели только через неделю, гораздо добрее, чем в день репрессии. Клиника психологической поддержки «Изольда» помогает улучшить жизнь.

Анастасия Сергеевна, мой лечащий врач, очень любит порнографию, за чем я однажды и застукал ее. Как знаток этой области искусства, я с легкостью поддержал беседу. Мы даже обсудили вопрос о возможном увеличении глубины женских гениталий, для более удобного вхождения гипертрофированных агрегатов актеров. Мы сравнили это с бурением скважины, нефтяной или для добычи воды, например. Мне кажется, Анастасия Сергеевна, как опытный врач, знает, какие таблетки можно употребить после рабочей смены. После нашего разговора про скважины мне увеличили дозу лекарств. Наверное, лечение проходит не так успешно, как ожидалось. Мы с ней не переспали, хоть она и красивая женщина.

Хозяин клиники – Георгий Александрович. Очень хороший дяденька. Он беспокоится о здоровье своих пациентов, каждый день обходит всех, посещает все занятия, вглядывается в лица людей. После таких обходов лица некоторых становятся добрее. Георгию Александровичу уже за пятьдесят и у него плохое зрение. Он носит очки.

У хозяина клиники есть хороший автомобиль. Mercedes-Benz GL 63 AMG. Достойный его доброты автомобиль. Правда, ездить он на нем не умеет, но нашелся человек, по доброте душевной катающий его, ведь Георгию Александровичу нужно много где успеть.

Мне нравится его прическа. У него длинные волосы, и он их укладывает муссом для волос, зачесывая назад. Он очень худой, ведь заботясь о людях столько времени, как он, постоянно переживаешь, стрессы выматывают, и покушать некогда.

У него обожжена правая часть лица. Ну, то есть была обожжена, сейчас там шрамы. Злые языки поговаривают, что это в девяностых его конкуренты припугнули так, но мне не верится. Такие святые люди не могут иметь конкурентов, их любят все.

Они много общаются с Жанной. Жанна иногда заходит к нему вечерами, и выходит усталая. Скорее всего, Георгий Александрович укоряет ее за то, что она недостаточно упорно стремится к выздоровлению. Жанна, кстати, не очень похожа на нас. У нее на лице нет спокойного умиротворенного штиля.

Еще тут есть Андрей. Андрей ходит на творческую самодеятельность. Андрюша очень веселый. Он рассказывает много шуток. Он кругленький, с небольшим лишним весом. У него нет спереди зубов. Когда его спрашивают, куда они делись, он отвечает своей любимой шуткой – «С бабушкой в детстве ночевал, она мне их и пропердела». Андрюша сюда попал из-за алкоголизма. Сначала он увлекался пивом, потом водочкой, хорошей. Потом он пил спирт, не сильно разбавляя, ведь «это гораздо полезней вашей палёной водки». Потом спирт стало негде брать, и он стал пить палёную водочку. После того, как его увезли с острым приступом язвы, ему все советовали задуматься. А потом папа Андрюши потерял терпение и позвонил сюда. Андрюшу не хотели брать, но Георгий Александрович, добрая душа, переговорив с папой Андрея наедине в кабинете, взял его все-таки, пообещав вылечить. Андрюше сорок три года, скоро сорок четыре исполнится. Клиника психологической поддержки «Изольда» помогает улучшить жизнь.

А потом уволили Анастасию Сергеевну. Не знаю почему. Может, за любовь к неправильным видео, хотя я считаю, что это личное дело каждого, что ему смотреть и где себя трогать. Может, «за халатное отношение к работе», очень популярная причина для увольнения. А может и сама уволилась.

Из-за ее увольнения произошел сбой в расписании кормления меня лекарствами. Нового лечащего врача не могли найти четыре дня, а Семён Палыч, бородатый дедушка-врач, часто забывал, что я теперь его подопечный, пусть и временно.

В моей голове очень медленно отходил туман. Все переставали казаться быть добрыми. Я продолжал ходить на все занятия, но вскоре они стали меня раздражать, как и люди, посещавшие их со мной.

Гриша и Алексей. Зачем они только ходят на хор, не имея ни голоса, ни слуха?! Зачем Гриша попытался убить тещу, подмешивая крысиный яд ей в салат на застолье в честь ее юбилея? Да еще и рассыпав его на помидоры, на которых отлично было видно этот порошок? Да еще и оставив пакетик с остатками яда около тарелки? Ну, волнуешься ты, так не делай то, чего не сможешь. А еще потом и валиумом пытаться травануться? А Алексей, святая наивность. Дал жене по башке бутылкой, и сидит дальше на диване, смотрит телевизор. Хотя бы сделать вид, что раскаивается, купить шубу, или цветов - на это мозгов не хватило. Естественно, она его сразу определила в психушку.

Шуба.

И я снова рублю девушку в короткой ярко-синей шубе с рукавом в три четверти.

Психушка! Вот! Вот что это такое. Как мне могло это нравиться? Чем же нас тут кормят? Когда неразбериха закончилась и мне назначили нового лечащего врача, я глядел во все глаза, одновременно кося под придурка. На этикетке одной из баночек не значилось абсолютно ничего. Но скорее всего, это были какие-то психотропные препараты, подавляющие волю.

Константина Виссарионовича... Да какой он Константин теперь? Его все санитары зовут Костик, а тот только мило улыбается. Так вот, его жена сдала сюда, стерва. Денег поимела кучу, а чтобы его отсюда не выпускали, часть отдает Георгию Александровичу. Оттуда и новейший Mercedes. Не только от Костика, естественно, тут вся клиника забита такими вот добрыми ребятами. «Костик, иди пить таблеточки» - и бывший бизнесмен, отличнейший мужик, со стальными яйцами, сделавший свое дело из ничего, радостно бежит, чуть ли не подпрыгивая, к медсестре.

Ирина – та же история. Дети у нее – падлы высшего сорта. Сдали мать, живут, или, может, продали отличную квартиру в центре, поимели бабок, а то, что родная мама превращается в овощ и рыдает над фотографией – да кого это касается?

Лизу не жалко. Не знаю, кто платит за то, что она тут, но я бы еще сверху накинул, чтоб ей ударную дозу вламывали каждый день. Ушибленная на всю голову дрянь. Когда она появилась, на руке у Георгия Александровича обычные командирские часы сменились скромными Montblanc.

Леонид Николаевич, старый вояка, хрен его берут какие-то препараты. Либо тоже был сбой в приеме таблеток. Недаром он чуть не убил санитара. А надо-то было лишь чуть-чуть подождать. Или мне намекнуть, в чем дело. Вот только стоит ли платить такие деньги за то, что он всего лишь любит Сталина? А деньги тут нужны немалые, судя по всему.

Ребята, я все такой же добрый, как и вчера, как и три недели назад, как год назад. Привет. Спасибо. Пожалуйста. Ах, ты сломал своей дочке ногу? Так я тебе похлопаю, от души похлопаю.

А Анастасия Сергеевна хороша. Сволочь конечно, лично меня этой хренью кормила, но хороша. Там же, на кушетке надо было с ней поваляться. Межрасовый секс ей нравится, видите ли. Афроамериканца я тебе не найду, но сам могу постараться. Надо бы ее найти.

Я все так же продолжаю смеяться над шутками Андрюши. «Ох, как я пукнул, не обделался хоть?!» - громогласно заявляет он, а я заливаюсь хохотом. Смешно же. И зубы ты потерял не из-за своей бабушки, а просто навернулся по пьяни лицом о перила. Как же ты надоел своему отцу, что он на старости лет на такое решился?

Жанна... Жанна – секретное оружие Георгия Александровича. С тех пор, как она отстала от меня, я ее часто видел разговаривающей с другими пациентами. Сейчас я прислушивался к ее разговорам. «...спасение души...», «...покой и умиротворенность...», «...придешь к нам и забудешь о всех тревогах...». И, как я понял, она уже рекламировала не кришнаизм. Этакая дополнительная обработка мозгов, в довесок к лекарственным средствам. Также, Жанна незаменима скучными вечерами на работе, когда к жене домой неохота идти, а на Жанне красивые колготки.

Все еще прикидываясь дебилом, я пытаюсь выйти из клиники психологической поддержки «Изольда». Мои глаза временами косятся, в уголке рта еще не высохла влага от слюны, которую я пустил. Меня останавливает охранник, ласково напоминающий мне, что там улица, что туда мне не надо, что уже шесть часов вечера, и через полчаса ужин, на котором меня ждет вкусная кашка.

На второй раз выйти у меня получилось. Я украл свою порцию препаратов, и когда охранник вышел покурить, размешал все это дело в его кружке с кофе. Обычно, после вечерней порции, меня вырубало в течение часа. Это я уже привыкший. Охранника вырубило через двадцать минут. Я потрепал его по голове и вышел на улицу.

Раз, два, три, четыре... А что толку считать, у меня ничего нет. Зато курить бросил. Жить дольше буду.

Я и забыл, что на улице зима. В окошко как-то недосуг было смотреть, но я радуюсь снежинкам, падающим на лицо, на одежду, которую мне выдали тут.

Я отбегаю чуть дальше, держась стены здания. Забегаю за угол. Тут мне надо бы дать деру, но из-за поворота выезжает красивая белая машина. Mercedes. За рулем Георгий Александрович, на пассажирском – Жанна. Проститутка.

Честь, душа, совесть. Мы же сами придумали эти понятия. Чтобы оправдывать или заниматься абсолютно бесполезными и, чаще всего, глупыми делами. Влезаем в неприятные ситуации или хвалим и гордимся собой за то, что сделали все "правильно". Кто-то идёт против "системы", создавая новую. "Нет правильно или неправильно, есть последствия твоих поступков". А последствия по какой шкале оцениваются, господа? Чем ты ещё будешь отличаться от животного, если не этим? Сексом ради удовольствия и дельфины занимаются. Или свиньи, со своими получасовыми оргазмами.

Пока я прячусь от машины, взгляд падает на помойку. Около мусорного бака я замечаю своего Кришну, подарок Жанны. После месячного лежания в снегу он теряет всякий вид, больше он похож на тряпку. Я аккуратно оттираю его снегом от грязи и беру с собой.

Машина едет обратно, уже с пустым пассажирским сидением. Я иду за ней следом, только прохожу не через ворота, а перелезаю забор. Я вижу, как чудо немецкого автопрома останавливается в километре от клиники, около магазина. Пока Георгий Александрович в магазине, я успеваю пройти мимо и иду дальше. Он выходит с пакетом, садится в машину. Еще через пятьсот метров останавливается около трехэтажного дома. В таких домах обычно огромные квартиры. Он заходит в подъезд, я зачем-то иду следом.

В руках - шерстяной бог.

Около дома красивый палисадник, хорошо ухоженный, с пихтами и елями. Я отламываю пару веточек пихты, мне нравится их запах.

Я открываю дверь подъезда, когда он брякает ключами где-то вверху, на третьем этаже. Громыхнула входная дверь, я устало поднимаюсь следом.

Главное в общении – улыбка.

- Добрый вечер, Георгий Александрович!

г. Краснотурьинск, август 2015 г.

[1] Автор рекомендует читать эту главу добрым, спокойным голосом, медленно и не торопясь. Как будто Вы уже успели.