Хроники ипохондрика. 4 page

Спрашивая очередную манерную проститутку в лоб, не рассматривала ли она возможность секса со мной, я намеренно обрубал все возможности этого самого секса. Это было похоже на «Будь, что будет», «Пан или пропал» и прочие афоризмы. Хрен его знает, почему я так делал. Не хотел терять время на таких леди. Как бы то ни было, а в двух случаях из десяти секс перепадал. Неутешительная статистика – зато с минимальными затратами финансов, денег и нервов. Затем мне наскучило спать с этими дамами. Эмоциональная составляющая стала первым приоритетом для меня.

Как-то я подсел на виртуальный секс. Я ценил в девушках умение красиво описать свои действия, и быстро научился печатать одной рукой. Не самое удобное занятие. Сначала я пытался склонять знакомых девчонок к вирту. Вскоре я убедился, что многие не разделяют моих пристрастий. Да и многие делали лучше, чем писали. Так меня занесло в группы анонимных дрочеров.

Я находил незнакомок, которые тоже хотели поласкать себя. Как оказалось, в этой сфере катастрофически преобладают фейковые странички. Но я старался, я находил, я печатал одной рукой. Это продолжалось, пока я не напоролся.

Вкратце – это был обычный вечер, я был рад, что мне удалось найти собеседницу. Мы обменялись фотками, как заядлые эксгибиционисты. Она настойчиво просила фото, где было бы видно мой прибор и лицо одновременно. Как понимаешь, это технически тяжело. Но я изловчился, после семи неудачных дублей у меня получилось.

В ответ на фото я получил сообщение следующего содержания:

«Ты попался.

Короче говоря, у меня есть фото, где ты трясешь своим агрегатом на камеру. С твоим лицом, квартирой и прочими атрибутами. А еще у меня есть списочек твоих друзей и родственников. А также мне не составит труда узнать, где ты учишься/работаешь, кто твоя жена, прислать фото и переписку почтой твоей матери, или работодателям. Ко всему прочему, мне 15, за сим ты попадаешь под УК.

Также хочу сообщить, что моя безопасность полностью обеспечена, можешь пугать меня полицией, дядями/тетями, СБУ и отделом К. Мне плевать. Если хочешь избежать неприятной ситуации (мягко сказано) – есть возможность решить это. За бабки. Предлагай сумму. Список друзей и фото сохранены локально, если удалишь страницу, заблокируешь меня или еще чего – сам понимаешь, что я всё отошлю».

Тогда я прочитал это сообщение дважды. Может даже раза четыре. Чем больше я читал, тем шире становилась моя улыбка. Нет, стояк пропал – это неоспоримо, досадно и плохо. Но весь ужас ситуации был в двух совершенно разных взглядах на жизнь.

Таким сообщением этот парнишка (а я был уверен, что писала мне не маленькая девочка, а какой-то школьник, решивший заработать таким некрасивым способом) мог запугать того, кому было что-то терять. Или того, кто не смог бы проанализировать ситуацию. Или того, у кого маленький хрен, и он его стесняется. Тем более, маленький город, все друг друга знают, ох, ох.

Мне же было абсолютно похуй. Причин на это было много. Фото я послал красивое, достойное, себя я не стеснялся. Про УК – я тем более не боялся, ибо, как я уже сказал, мне писал прыщавый школьник. Который, к тому же, сразу решил показать, насколько он защищенный от полиции. И от каких-то неизвестных мне СБУ и отделов. Он даже не знает, сколько он может попросить, совсем непрофессионально. За работу я особо никогда не держался, хотя на тот момент работал на большую организацию. А мамуля бы, наверно, была расстроена, что член ее сына гуляет по интернету, но не до истерики, мама у меня золотая, понимающая.

Но, несмотря на все эти причины, главным было одно – мне было похуй.

Эксгибиционизм – (на латыни exhibeo – выставлять, показывать) форма психического отклонения, сопровождающаяся изменением сексуального поведения, когда сексуальное удовлетворение достигается путем демонстрации половых органов незнакомым лицам, обычно противоположного пола, в публичных местах. Обычно сопровождается возбуждением и мастурбацией.

Нет, я не такой. В публичных местах писюном не размахиваю. Эксгибиционизм в наши дни распространен гораздо в большей степени, нежели пятнадцать лет назад. Интернет дал нам возможность демонстрировать себя. Анонимно всему свету или только доверенному лицу. С возможностью комментировать или без.

Скромность – порок, тщательно вытравливаемый временем. Со временем.

Кто-то из моих соседей громко пукнул. Я поморщился и, не открывая глаз, отодвинулся от источника звука.

Несмотря на прохладу в камере, я уснул, усевшись в углу.

XII.

Я стоял у окна. Я чувствовал дыхание на своем затылке. Я знал, что это дышит любимая мной девушка.

Моя девушка.

Это я знал сразу, во сне, как данное.

Я опустил руки вниз, нашарил ее ладони, сильно сжал. Развел руки в стороны, она мягко прислонилась ко мне. На пару секунд выпустив ее, я развернулся, подхватил её и переставил к окну, как гномика.

Взгляды уперлись друг в друга. Вообще, то, что пишут в любовных романах, глупости. Не могут люди смотреть «глаза в глаза». Либо у обоих косоглазие, либо они смотрят в переносицу. Только таким образом можно добиться эффекта «взгляда в глаза». Можно смотреть поочередно на каждый глаз, но ведь это не романтично...

Я разглядывал ее родинку на шее.

Она сделала меня, тогда еще испуганного девственника, уверенным в себе мужчиной. Нет, не только секс. Далеко не секс. Она давала мне то, что дать может не каждая встречная. Ненавязчиво, используя магию, доступную только женщинам, она вселяла в меня веру в то, что я сильный и справлюсь с любым препятствием. Знание того, что я сильный и справлюсь со всем. Я гладил её длинные волосы.

Роскошью было просто стоять и любоваться ею. Я не знаю, была ли она красавицей в общепринятом смысле. Скорей всего была. Но и это было не важно.

Важно было следующее.

Эта девушка будила во мне неведомую доселе хрень. Я хотел прожить с ней всю жизнь, зная, что буду счастлив, и не хотел, не будучи уверенным, что смогу сделать для нее то же самое.

Я говорил ей, что она бестолковая, она соглашалась, а я знал, что это не так. Знал, что она умнее, мудрее меня во много раз.

Я пытался отдалиться от нее, говорил всякие обидные слова, а она только улыбалась. И эта улыбка сводила на нет мои ничтожные потуги. Так же безуспешно, как атом пытается выбраться из черной дыры.

Изо дня в день я задавал ей стандартный вопрос. «Хочешь меня поцеловать?». Это могло быть «Да». Могло быть «Нет», но редко. Гораздо чаще она просто молча набрасывалась с поцелуями. Иногда она просто ныряла под крыло, и дышала мной. Иногда говорила, что у неё губа ещё со вчера болит. Или «Хамло моё». И это была нежность.

У неё есть дочь. Не моя, я это знал во сне. Дочь прелестная и очень похожая на мать. И об их отношениях можно понять по Её рассказу, который она мне рассказала шепотом. В тот раз они собирались ехать на отдых.

«Мы обнимались и мечтали о море, как будем учиться плавать, вместе бояться акул и закапываться в песок. Будем бегать по берегу, кидаться мячиком и есть мороженое килограммами. А я понимаю, что она не представляет море, не представляет берег. И она ведь не представляет, но я заражаю её восторг ожиданием так, что она засыпает с улыбкой, несколько раз вздыхает, обнимая за шею и в полудреме: с тобой всегда хочу быть, спокойной ночи и пусть тебе сердечко приснится, и бабочки еще... А это же самое хорошее для нее, и она мне это желает... А еще, это хорошее для нее потому, что я научила её этому...»

Люди совершают странные поступки, если их осуждать вместо того, чтобы просто любить. Эта девочка не будет совершать странные поступки. Если сама не захочет, конечно. Ведь это весело!

Роскошью было просто стоять и гладить ее волосы, ощущать, как они вытекают из пальцев. Рассматривать узор в радужке ее глаз. Вдыхать аромат ее тела, перемешавшийся с ароматом духов, L’eau par Kenzo.

Я ставил перед ней свои ладони, и она упиралась в них кончиками пальцев. Я делал вид, что мне щекотно, и она хихикала от своей же шалости.

Когда меня переполняло нежностью, я брал ее лицо и целовал. Куда попадет, а она снова улыбалась. Джоконда рядом с этой улыбкой была хихикающей дурочкой, а я проваливался.

Она утыкалась в мое плечо носом, а я крепко ее обнимал. Ее волосы неизменно оказывались в моем рту, и я старался как можно незаметней вытащить их оттуда. Но у меня ничего не получалось, и я стоял с полным ртом волос.

Даже если затекала нога – я терпел. По услышанной в детстве методике шпионов я напрягал и расслаблял затекшие мышцы, чтобы лишний раз не шевелиться.

Я знал, что ей нравятся такие моменты. Она знала, что я чувствую в такие моменты, хотя я ей никогда этого не говорил. Ментальная связь, астральные нити, телепатическое общение. Все это ересь. Она просто знала.

Я водил ладонями по ее открытым плечам, пробирался под майку. Гладкая кожа, с частыми бугорками родинок, была мне приятна до дрожи. Когда я находил очередную, руки замирали, и большим пальцем я возвращался к ней, медленно, вальяжно касался, и продолжал свой обход руками, который заканчивался неизменно на заднице.

Во сне я не мог услышать её голос. Я мог его только представить, и мне он представлялся глубоким, тональностью ближе к альтам, окутывающим тебя, как покрывало. Бывают голоса, бьющие по ушам, раздражающие, назойливые. Её голос был для меня обволакивающим, неторопливым.

Недоступной роскошью было слушать звуки её речи. Но моей фантазии хватало, чтобы возместить этот недостаток, я был доволен этим.

И это мой магнит, мое притяжение, моя лагуна, находящаяся невероятно близко, но в то же время далеко. И я не знаю, как бы она отреагировала, скажи я ей все это: мило покраснела бы, или удивилась. Быть может, мягко укусила бы меня за мочку, отвечая взаимностью на каждое слово.

Я не знаю.

Но я сделаю. Узнаю.

XIII.

Каждый вечер, перед сном, я заводил будильник. Это делают все. После нажатия на кнопку завода, я видел надпись «До срабатывания сигнала осталось 7 ч. 39 м.». И после этого начинался мой ритуал

Я должен был! Должен был три раза по семь произнести настоящее время и время срабатывания будильника. Это выглядело примерно так: «Четверг, двадцать три десять. Пятница, ноль шесть пятьдесят. Четверг, двадцать три десять. Пятница, ноль шесть пятьдесят. Четверг, двадцать три десять. Пятница, ноль шесть пятьдесят. Четверг, двадцать три десять. Пятница, ноль шесть пятьдесят. Четверг, двадцать три десять. Пятница, ноль шесть пятьдесят. Четверг, двадцать три десять. Пятница, ноль шесть пятьдесят. Четверг, двадцать три десять. Пятница, ноль шесть пятьдесят.» И так еще два раза. По семь.

В лучшем случае – я произносил это громко и быстро.

В худшем, если я в комнате не один – я шептал себе под нос.

Даже будучи в пьяном угаре, только что проблевавшийся – я произнесу это заклинание.

Будучи смертельным усталым – произнесу.

Если я выйду после этого поссать – я произнесу еще три раза по семь.

И не дай бог во время произнесения начнется следующая минута. Я буду повторять снова, но уже изменившееся время.

Я обожал засыпать перед теми утрами, когда мне не надо было вставать рано, когда я мог проснуться по своей воле. Да, я мог проснуться в то же время, но мне не приходилось проговаривать эти слова.

Я понимал, насколько это глупо. Но я не мог уснуть, не сделав это. Это был мой ритуал, один из многих, отравлявших мне жизнь.

XIV.

Я проснулся абсолютно выспавшимся. Меня не потревожил ни один внешний звук, никто ко мне не приставал, мне было достаточно удобно на нарах. Такого в дорогих отелях не встретишь, а тут обезьянник. Я так последний раз высыпался дома у матери.

Рядом вполголоса вели разговор мои сокамерники. Обсуждали, кто за что попался. Кто-то проститутка, кто-то ужрался в хлам и разнес бар. Но меня зацепила другая фраза. Огромный, волосатый мужик, похожий на гитариста известной рок-группы, неохотно бросил:

- Обкурился я, жену запинал ногами, она в реанимации, я тут.

Темнота в глазах, темнее, чем если просто прикрыть веки. Я в панике моргаю, отвернувшись от остальных. Тру глаза руками. Через минуту картинка появляется обратно, но в красных тонах. Все стало красным. Красная лампа светит красным светом. Краснокожий дежурный стоит в коридоре. Своими красными глазами я вижу красную проститутку, красного алкаша и такого же гитариста. Потом появляется синий цвет, но красный по-прежнему преобладает. Синий лишь оттеняет красный. А в голове начинает бешено циркулировать кровь, стук в ушах, немеют пальцы. Наверно, голова тоже красная.

Элитный номер на четыре персоны.

- Я насрал в музее, - отвечаю я на немой вопрос присутствующих.

Красный цвет окружает меня, насыщенный, от него устают глаза. Он не просто есть, как обычно, он излучается всем вокруг, бьет по зрачку, и синий перестает быть спасением. Стильное, но неприятное сочетание.

Раз, два, три, четыре, пять, ключ шесть, паспорт семь, флешка восемь...

Хочется хоть немного зеленого. Или желтого.

- У тебя соски стоят, что ли? Покажи сиську! Ну же! Стоящие соски – символ молодости и знак того, что климакс еще далеко. Этим нужно гордиться, детка! – алкаш задорно подначивал девушку.

Продолжать разговор, как и следить за присутствующими, я не собираюсь. Я упираюсь спиной в стену, подбородок опускаю на грудь, закрываю глаза и стараюсь успокоить дыхание. Я надеюсь, что снова буду видеть остальную гамму цветов. Этот прекрасный цветной мир.

Я снова дремлю.

Иду я такой по рынку, где-то в Абхазии. Солнце светит в глаза, а очки я забыл, как назло. Смотрю вниз. Со всех сторон кричат торгаши, нахваливая товар, или ругаясь, или просто кричат, потому что настроение хорошее. Гомон нарастает. Мне тут нравится. И тут я слышу прямо перед собой:

- Покупай желание, гражданин.

Подымаю глаза. Солнце нещадно набрасывается на глаза, выжигая их. Бабуля, очень странная. С волнистым попугайчиком на плече, не привязанным, сидит спокойно, иногда наклоняется, расчесывая перья на боках. В изодранной шали. Одежда больше похожа на индейскую, нежели на абхазскую.

- Покупай желание.

Она произносит это тихо, и это контрастом играет на фоне общей суеты. Попугай опускает голову, выдирает очередную порцию перьев, но не выплевывает их, а сжирает. Лицо у бабули все в морщинах. И, по-моему, в шрамах. Волосы, выбивающиеся из-под головного убора, на удивление черные. Как битум, плавящийся битум, который методично помешивают, и он переливается в солнечном свете.

- Покупай желание, сынок.

Я хочу отойти. Но не получается. Не гипноз это, нет. Просто перехотел, может. Странное состояние. Незнакомое. Попугай не прекращает свою процедуру. На перьях, которые он пожирает, появляются красные пятна. Он помогает себе морщинистой лапой. Он перелетает с плеча на голову, цепляясь коготками за шаль.

- Бабушка, у вас попугайчику плохо.

Бабка беззвучно шевелит губами, попугай ведет себя так, будто ему сдвинули тумблер с «Состояние: Сонное» на «Состояние: Маниакальное». Он раздирает себе голову лапками, перьев на животе уже не осталось. Вокруг никого. Бабуля упирается взглядом мне в грудь, переводит взгляд на пах, и продолжает беззвучно бубнить.

- Покупай желание.

Попугай резко расправляет крылья, отталкивается от головы бабушки, как заправский прыгун в воду, и пикирует вниз. За момент, пока лицо женщины закрыто крыльями, оно меняется до неузнаваемости. Я не успеваю понять, на кого она становится похожа, я взволнован судьбой безумного попугая, я смотрю вниз, между нами.

Вместо попугая я вижу довольную, ухмыляющуюся рожу гитариста.

- Эта сука боится, что я её вообще убью нахер, и забрала заявление. Мусора, конечно, не хотят отпускать, но кто их спрашивает, - оскал, в процессе рассказа, меняется с радостной на хищную. В его жизни радости меньше, чем агрессии. Я говорю:

- Может, встретимся там, на воле? Оставь адрес, зайду с пивом как- нибудь.
Он мне называет улицу, дом, квартиру. Советует записать. Мне это не нужно. Я найду его, даже если забуду. По запаху.

Да, кстати, он простой охранник на деревообрабатывающем заводе, сидит на КПП, открывает шлагбаум. Он пользуется лаком для волос Loreal. Он распыляет его, делая круговые движения над головой в течение двадцати секунд на правую сторону, и двадцати секунд на левую.
Мне все равно удобней думать, что он гитарист.
В человеке должно быть хоть что-то интересное. Даже если он такая сволочь. Он выходит из камеры, его ведут на склад, где он заберет свои вещи, потом на выход.

Элитный номер на три персоны.

- Везет ему... – растягивая слова, произносит с завистью алкаш, - а мне еще восемь суток тут сидеть. Меня Анатолием Николаевичем зовут.

- А мне десять еще, - отвечает проститутка Марго. В простонародье Ритка.

Анатолий Николаевич подмигивает мне и, вытащив из носка iPhone 5s, упирается в него.

- Смотри, повезло тебе, молодой. Если никого больше не подселят, глядишь, и сиськи тебе покажет. Или, может, сейчас покажешь, Маргоша? А?

Та недовольно отказывает ему, с интересом глядя на меня. Обдумывает эту мысль. Находит меня непривлекательным и ложится на нары. Все это отражается на ее лице настолько явно, что даже неинтересно.

- Если сто пятьдесят долларов найдет, то может быть...

Капельку интереса я все-таки смог вызвать у этой леди. Но бомжеватого вида Анатолий Николаевич со своими iPhone удивляет меня гораздо больше.

Казалось бы, сорок тысяч рублей – жить на эти деньги, не сильно шикуя, выживая, можно год. В небольшом провинциальном городе, на углеводной диете, на макаронах и гречке, изредка балуясь мясом, ты тратишь от трех до четырех тысяч рублей. Если ты хочешь при этом продолжать бухать – добавляй еще по сто рублей в день, на чекушку водки. С убитой алкоголем печенью этого вполне достаточно, чтобы ходить навеселе круглые сутки. За квартиру не платишь – ты представитель класса Без Определенного Места Жительства. Но нет же – АЙФОН. Зачем?

- Сеть плохо ловит, стены толстые тут, - жалуется Анатолий Николаевич.

Сейчас - эпоха понтов. Зараза уже даже не распространяется, она давно есть в нас. Мы её всасываем с молоком матери. Мы рождаемся для того, чтобы крутить понты. Мы - Рожденные Понтоваться. Взгляни на себя. Тебе надо машину за миллион при зарплате в тридцать тысяч рублей? А телефон ценой в две твоих месячные зарплаты? Зачем ты жрешь гусиный паштет в ресторане, если ты на самом деле любишь жареную картошечку?

Попробуй представить неандертальца с палкой со стразами. Ты скажешь, но ведь прогресс, при чем тут неандертальцы. Но этот волосатый мужик не становился более эффективным, чем его коллега с обычной, неукрашенной палкой. Так же выглядит работяга с лопатой, вытаскивающий из кармана последний айфон, по которому он умеет только звонить. А СМС отправлять так и не нашёл где. И вообще, ему привычней с кнопочками.
Люди отправляются в Турции, Греции, Египты, с завидным постоянством, весь отпуск проводя на нервах от незнания языка и местных привычек. И чем они там занимаются? Да все тем же. Пьют пиво, жрут, лежат. Хорошо, если вылезают из номера. Только пиво непривычное, от еды понос, а дома диван плачет без хозяина. Любимый диван, который был куплен на распродаже.

Жертвы маркетологов, страдальцы капитализма, потерпевшие от рекламы.
Ты будешь ловить презрительные взгляды, если придёшь в том, чем сейчас не ходят. Если ты проводишь выходные не в шикарном ресторане, а на даче - аналогично. Даже презервативы ты возьмёшь те, которые чаще видишь по телевизору. На туалетной бумаге уже есть специальные надрезы, по которым тебе будет удобно отрывать. За тебя уже решили, сколько бумаги тебе нужно, чтобы вытереть.

С глубокомысленным видом кивая, ты будешь говорить "Зато качественная вещь". И купишь туфли от известного кутюрье, отдав ползарплаты. И они развалятся через год, потому что в этих туфлях нужно ходить по подиуму, а не запинаться об ямы в асфальте и канализационные люки. Ты мог бы купить три пары туфель, порадовать детей мороженым, и купить цветы жене. Детская радость, любовь жены. Их не купишь напрямую, но внимание может их вызвать. А ты смотришь на свои туфли, теперь уже с вентиляцией, ведь ты, когда пьяный, не особо контролируешь свою походку. Каждая покупка имеет только один критерий: "А что скажут окружающие?". А окружающие сравнивают тебя с собой, и если ты выглядишь чуть хуже - нищеброд. Если лучше - мажор. А потом ты становишься для всех таким же окружающим, и оцениваешь уже ты.

Замкнутый круг.

Из дорогой игрушки в руках Анатолия Николаевича доносятся сначала звуки стрельбы, потом звуки ревущих моторов автомобилей. Анатолий Николаевич превращается в Толика, который в свое время недоиграл, не было возможности. И вряд ли дело в разных эпохах, детей выросших в восьмидесятых-девяностых, и детей, родившихся в новом веке. Вряд ли кто-то из старшего поколения скажет, что их детство было хуже, чем у детей сейчас. Наоборот, они с ностальгией вспоминают «казаков – разбойников», «ножички» и «прятки». Дело скорее в родителях, вернее в отсутствии их участия в воспитании ребенка. У маленького Толика скорее всего была желанная многими свобода, свобода действий, его никто не ограничивал, и он пробовал то, что хотел. Так Толик попробовал первым во дворе сигарету, первую бутылку пива. Вроде и не понравилось, зато как большой. Прямо как его пьющий отец, только без косматой бороды. Толику можно было не приходить домой, мог гулять сколько угодно, и никто ему не кричал «Давай домой, уже темнеет», или «Гуляй так, чтобы я тебя видела из окна». Потому что матери была ближе початая бутылка водки, а не нежданный ребенок.

Но кто я такой, чтобы думать о людях плохо? Ведь это всего лишь мои домыслы, которые могут быть так же далеки от правды, как обещания Сергея Пантелеевича в 1994 году.

Восемь дней пролетели незаметно, насколько это может быть в заключении. Анатолий Николаевич оказался отличным собеседником, да и Марго, со своим необычным (а вы часто общаетесь по душам с проститутками?) жизненным опытом, часто вставляла непривычные мысли в диалоги. Анатолий Николаевич мог поддержать абсолютно любую беседу – от компьютерных достижений до элитных сортов вина, от научных трудов Фрейда и до новинок в мире моды. Правда, на вопрос, актуально ли «обжигающе-оранжевое настроение разбавлять прохладой небесно-голубого оттенка», я ответить ничего вразумительного не мог. Также не мог поддержать разговор Анатолия Николаевича и Марго о влиянии африканской культуры на летнюю моду в этом году. А обросший косматый алкоголик чувствовал себя вполне в своей тарелке.

За восемь дней нас три раза сводили помыться. К огорчению бомжа – раздельно. Не проходило и дня, чтобы он не подкатил к единственной даме в нашем элитном номере.

Кормили на удивление хорошо.

И, как вы понимаете, у нас забрали все карманные вещи. Мне разрешили оставить спички и сигареты. Сначала я сходил с ума, не имея возможности хлопать себя по карманам, пересчитывая свои богатства. Через пару дней привык. Вместо этого я хлопал себя по пустым карманам.

Раз, два, три, четыре, пять, сигареты шесть, тут должен быть паспорт семь, тут должна быть флешка восемь.

Анатолий Николаевич посвятил меня в свою философию. Он рассказал, что пьет горькую он для того, чтобы меньше обращать внимание на происходящее вокруг. Бомжом он стал, потому что ему так легче. Таким образом, он становится вне политики, вне рыночных отношений, он не платит налоги, ему не нужно выглядеть лучше других. Таким образом, он сосредотачивается на себе, развивается, познает мир. Мир его узок, но зато изучен от и до. Он позволяет себе воровать книги, но не позволяет воровать все остальное, типа алкоголя, еды, одежды. Почесывая свое колено, он объясняет это тем, что книга – пища духовная, и за нее платить деньги непозволительно. Все остальное – пища физическая, и тело должно платить за то, чем пользуется.

На третий день он разрешил называть себя Толиком.

Знакомство с Анатолием Николаевичем коренным образом изменило мое отношение если не ко всей касте бездомных, то к определенным представителям – точно. Он не рассказывал историй из своего прошлого, все темы разговоров были далеки от личных, поэтому я придерживался своей версии о нем.

Спустя восемь суток он ушел. Скорее всего, на овощебазу, а может на вокзал. А может, снова воровать книги. Я ему предложил обращаться ко мне, когда он только захочет, на что он мне рассказал легенду о визире. Якобы был такой Бирбаль — великий визирь при дворе монгольского императора Акбара. Император был настолько доволен его службой, что спросил, каким подарком он мог бы его отблагодарить. Министр в ответ пожелал рис. Он попросил на первую клетку шахматной доски положить одно зерно, на вторую — два, на третью — четыре и так далее. Казначей начал отсчитывать зёрна риса, и, прежде чем они дошли до конца шахматной доски, весь амбар опустел. Он пожелал мне полных амбаров и ушел.

Элитный номер на две персоны.

На девятые сутки я получил «подарочный» минет. Отличный, профессионально сделанный, уложились, пока охранники обедали.

На десятые сутки я получил «прощальный» минет.

Элитный номер на одну персону. Для меня одного. В городе резко упала преступность, а может, просто решили дать мне посидеть спокойно.

К концу своих пятнадцати суток я уже слышал свои мысли. Слышал себя, даже если ничего не говорил. Раздражение и желание буянить. Я был рад слышать шаги и обрывки разговоров полицейских по ту сторону решетки. Я слышал свои мысли.

Если предположить, что душа на самом деле существует, то, с точки зрения науки, её должны удерживать в теле невидимые клапана. После нашей смерти, клапана перестают держать, не справляются со своей функцией. Душа вылетает из тела. Если она вылетает, логично предположить, что она легче воздуха. Если принять за аксиому то, что мы - наша душа, то существует два варианта.

Душа сильная, прочная, её связи между своими же частями крепко скреплены - тогда она будет летать вокруг орбиты Земли, по причине нехватки скорости для преодоления атмосферы и наличия какой-никакой, но массы. И сколько вокруг планеты таких спутников - остается только догадываться.
Душа слабая, после того, как она вылетает из тела, её расщепляет - тогда мельчайшие части смешиваются с космическим мусором, и путешествие в космосе начинается. Кто-то стремится на море. Кто-то хочет в космос.

Я хочу, чтобы меня кремировали.

XV.

Через пятнадцать суток парализующий газ узкой струей бьёт в лицо. Конвульсивное движение плечами, мужчина дергается, пытается ухватиться руками за дверной косяк, руки уже не слушаются. Я помогаю ему, подхватываю его сбоку, веду в комнату, там роняю его на пол. Меньше тащить. Он падает вниз лицом. Я переворачиваю его на спину туда, где заботливо постелил кусок полиэтилена три на два метра. Достаю бритвенное лезвие из тумбочки в его комнате. Аккуратно распарываю штанину. Некачественные джинсы - шов начал расходиться сам после моего первого надреза. Надо запомнить марку и никогда её не брать. Хотя что мне, все равно ношу только Levis.

Задумавшись, я слегка перестарался. Его большие, дутые ноги распирали штаны, и лезвие вошло в кожу примерно на пять миллиметров. Не углубляясь дальше, я расширяю рану, надавив на лезвие. Кровь брызнула, неужели в артерию попал? Но нет, по цвету венозная.

Венозное кровотечение отличается равномерным истечением тёмной, бордового цвета, крови из раны. Правила оказания первой доврачебной помощи при венозном кровотечении - необходимо наложить на рану стерильную салфетку, затем, с сильным натяжением, наложить давящую повязку.

На полиэтилене быстро образовалась красная лужа, более глубокая в складках. Кровь быстро покрывается корочкой. Возможно, у него повышенное содержание тромбоцитов. Это вредно для сердца. И повышает возможность закупорки каналов тромбами - а это смерть. Я доматываю давящую повязку, сделав на верхней части бедра красивый бантик.

Я с силой провожу лезвием по коленной чашечке. На латыни patella. Лезвие проходит через клубок сухожилий четырехглавой мышцы бедра и быстро упирается в кость. Здесь нет крупных сосудов, поэтому кровотечение несильное. Мне просто было это интересно сделать. Ненадолго я замираю, наблюдая. Немного шевелю коленную чашечку из стороны в сторону.

Я возвращаюсь с кухни с небольшой чугунной сковородой.
Сильный удар без замаха по колену краем сковородки. Кость здесь не самая прочная в организме, но все таки она сдерживает удар. Бью чуть сильнее. Коленная чашечка проламывается внутрь, сковорода застревает, цепляясь за обломки. Я проворачиваю её, чтобы ручка смотрела вертикально вверх. Осколки кости с неприятнейшим звуком царапают металлическую поверхность.

Я закуриваю, сажусь рядом, подвернув ногу под попу. Похоже, он любит покушать. На кухне порядок, все обставлено по высшему классу, качественные ножи, посуда, плита, которую полгода назад непрерывно рекламировали по телевизору. Телевизор тоже есть на кухне. Не десятидюймовый, как стоит на кухне большинства семей. Тут висит плазменный, огромный, благо размеры кухни позволяют. Ножка стула оцарапана.