Хроники ипохондрика. 5 page

Может, ты не только ногами бил свою жену?

Я делаю надрез глубиной около сантиметра, от бицепса до предплечья. Стараюсь не задевать крупных сосудов. У меня получается. А он все чувствует. Газ начинает отпускать. Кровь лениво сочится из надреза. Я использую нож фирмы «Thomas», со специальными углублениями вдоль режущей кромки, чтобы при разделке туши нож не застревал в ней, и его было легче вынимать. В нос бьет запах крови. В детстве я был на скотобойне. Тогда меня стошнило, от смеси запахов крови, дерьма и паленой шерсти. Отдельно кровь пахнет неприятно, но терпимо. Двумя пальцами я раздвигаю края раны, кровь бежит быстрее. Я закрываю рану.

В домашней аптечке я нахожу Банеоцин. Я щедро посыпаю им разрезанные мышцы, как посыпают при приготовлении шашлыка приправами. Хмели-сунели например, или паприка.

Перевернуть мою тушу оказалось достаточно тяжело. Уперевшись руками в тело, а ногами в кровать, мне это удается. Я беру нож сантоку той же фирмы «Thomas», вырезаю прямоугольное отверстие в штанине сзади, на уровне колена, и сгибаю ногу под прямым углом. Так мне лучше видно, где у него сухожилие. Сначала я промахиваюсь, нанеся удар наотмашь, попадаю в коленную чашечку. Второй удар проходит так, как я и хотел – я разрезаю только сухожилия, слегка повредив кожный покров. Теперь правая нога сгибаться не будет. Правда, левая тоже вряд ли будет функционировать когда-либо в полной мере.

Прошлый мой визит проходил в дымке. На следующее утро я просыпался с мыслью, что мне просто приснился плохой сон. Возможно, мое сознание блокировалось гормонами, чтобы защитить меня от самого же себя.

Сейчас у меня было отличное самочувствие. Я не испытывал ничего, кроме отвращения к гитаристу. Какими бы тварями они не были, я должен себя контролировать. Я должен найти способ сублимировать, совладать с тем, что толкает меня в эти квартиры. На следующее утро я покупал абонемент в спортзал.

XVI.

Весь последний год я не вылезал из тренажерного зала. Вся моя жизнь заключалась в цикле зал – дом. Дома я работал и спал. Изредка это веселье разбавлялось звонками родни и походами в кафе или в кинотеатр. Или в парк. Везде я ходил один. Я начал справляться со своими психозами. Но выкинуть назойливую мысль из головы становилось тяжелее и тяжелее. Она заседает в голове, вылезает на передний план общей картины сознания, как уродливые пятна плесени на шедевральной картине.

В первый же день в качалке со мной случился казус. Дело в том, что раньше я любил походить сюда, и даже помнил до сих пор свои рабочие веса. При своем невеликом весе я жал от груди девяносто килограммов, и очень этим гордился. Так вот. Размявшись с пустым грифом, попрыгав, подергав руками-ногами, я навесил себе свой «рабочий» весь. Семьдесят. Лег на горизонтальную скамью, попробовал вес. Он показался мне нормальным.

Жму первый раз. Ну ничего, терпимо, молодец, не все растерял, не все прокурил. Надо будет протеин купить, простое питание оставляет желать лучшего, девушки то нет, чтоб готовила.

Жму второй раз. Тяжеловато идет. Надо было водички попить, такое ощущение, что организм обезвожен. Да и покушать можно было бы плотнее.

Жму третий раз. Тяжело, сука. Но я смогу еще пару раз. Точно смогу. Уверен.

Жму четвертый раз. Ну как жму... Опустить то штангу я опустил. Пробую жать ее – она не двигается. Руки становятся ватными. Историй то я наслушался вдоволь, про то, как ребят прижимало, ломало ребра и отдавливало внутренние органы.

В зале, как назло, никого. Пустой зал. Я пришел с утра.

Паника.

Я пробую воспользоваться давним советом тренера. Три резких выдоха, и такой же резкий рывок штанги. Штанге смешно, она приподнимается на пять сантиметров и через секунду возвращается. Ей то что, лежит на груди, давит, нормально.

Мозг лихорадочно работает. Я, как назло, еще и замками блины запер, а мог бы скинуть с одной стороны, и туда же скатиться со скамейки.

Болят руки, болят отдавленные перенапряженные мышцы груди.

И позвать то некого. Я, заранее стесняясь своих весов, дверь прикрыл на щеколду, предварительно вежливо спросив, не приходит ли кто случайно по утрам, так же, как я. Самое глупое, что я мог сделать, не считая переоценки своих сил.

Чешется нос, я напрягаюсь и, выгибая шею, чешу его о гриф штанги. Только я подумал о том, что как бы еще чего не зачесалось, у меня начинается зудеть в пояснице, шее, локте и бедро еще чешется. Не в силах этого терпеть, я решаю перекатить штангу по себе.

Отдавливая каждый сантиметр своего тщедушного тельца, я толкаю штангу от себя, перекатывая с груди на живот. Напрягаю мышцы пресса, чтобы было не так неприятно. Вроде получается. Положив штангу на тазобедренные кости, которые у меня тогда торчали очень явно, я всем телом напрягаюсь и встаю со штангой, и тут же скидываю ее на скамейку. После этого я еще минут пятнадцать отдыхаю, прежде чем положить ее на стойку, где ей и положено лежать.

В тот день я больше ничего не поднимал. Я захватил беговую дорожку и пытался восстановить убитую напрочь дыхалку.

Теперь все немного лучше. Я не могу сказать, что я Аполлон, но за год я набрал около пятнадцати килограммов чистого веса. Самое главное, что тренировки через каждые полтора дня (а я ходил именно так, мой свободный рабочий график позволял ходить и утром, и вечером) дали результат, за которым я сюда пришел. Я стал более флегматичным, менее раздражительным. Когда что-то выводило меня из себя – я просто прибегал в спорткомплекс, независимо от графика, шел в соседний с тренажерным зал и колотил боксерский мешок.

Я даже перестал принимать феназепам, который сам себе выписал. Прочитав противопоказания после четырех месяцев приема, я полюбил мешок еще больше.

Сейчас мои показатели немного улучшились. Я могу жать от груди девяносто пять килограммов, становая – сто двадцать пять, присед – сто двадцать. Не смог я избавиться от этой привычки всех новичков – пропускаю «дни ног».

Я познакомился с местными ребятами. Как ни странно, но я тут был самый молодой. И следующая возрастная ступенька была только через 7 лет. Мужики от тридцати двух лет и старше, семейные, работяги. Как они только находили силы регулярно ходить сюда. А ведь еще жена пилит. А ведь еще у кого-то дача. Был тут только один странный. Ходит по такому же расписанию, как и я, только зеркально. Я с ним столкнулся раза четыре за год, и то только потому, что раздражался - приходилось выгонять раздражение через пот. Нет, все-таки он не странный. С виду нормальный мужик, высокий, атлетичного телосложения, голова гладкая, как свежезалитый лед на катке. Как бы не депилирующим кремом эффекта добивался. На такую голову наверно все три тюбика уйдут. Года тридцать два примерно ему. Вот только ходит, опустив глаза в пол, или отворачивается, когда взгляды нечаянно сталкиваются. При попытке заговорить – старается сократить разговор до минимума, а потом, даже если тренировка не закончена, уходит из зала. Несколько раз ему пытались советовать по поводу упражнений – он нервно дергал плечами, отмалчивался, а на лбу вздувалась вена.

Как ни странно, но я даже начал открываться людям. Я не могу сказать, что я раньше был затворником и молчуном. Мне просто было хорошо и одному. Совместные прогулки по пути домой после тренировок сближают, располагают к разговорам. Я свои истории рассказать не мог, мог только придумывать. Поэтому я старался больше слушать.

Подслушал я однажды в парке странный разговор матери с сыном. Я сидел на скамейке после тренировки, ел банан, запивал молочным коктейлем. Рядом на лавочке сидела женщина, лет тридцати пяти. Разговаривает по телефону. Без кольца. Дети играют метрах в тридцати от скамейки. Тут подбегает мальчик, её сын и спрашивает: «Почему Андрей сломал мой пистолет?». И та ему отвечает, на секунду оторвавшись от телефонного разговора: «Потому что все дети злые и завистливые, и ненавидят друг друга, Никита». При этом она наклонила голову, будто она профессор и объясняет студентам сложную тему на лекции. Мальчик постоял. Обдумал. На лице отобразилось переосмысление чего-то. И побежал обратно к детям. Теперь уже другой мальчик бежал к своей матери, весь в слезах и с красной щекой. Никита смирился с тем, что он тоже злой и завистливый, нашел в этом свои плюсы и втащил Андрейке. А я остался под впечатлением от этой сцены. И, чтобы не втащить кому-нибудь, пошел обратно в зал. Бить мешок.

Я методично избивал брезентовый цилиндр, набитый песком. Сначала я использовал снарядные перчатки, жалея себя. Но это не приносило облегчения и своеобразного, немного мазохистского, удовольствия. Поэтому через пару недель я их снял и ходил с разбитыми в кровь костяшками.

Кулаки заживают быстро, кожа там не такая нежная. Но это если дать им отдых. Когда каждый день разбиваешь их раз за разом, они не успевают заживать. На мешке остаются кровавые отпечатки. Если не обрабатывать – они начинают загнивать, появляется характерный запах. Меня это мало волновало. Но когда раздражение отпускало – я заливал ранки йодом и заматывал их, проводил полную медобработку, чтоб не дай бог... Иногда было достаточно просто сильно нажать на свои разбитые костяшки, чтобы почувствовать боль, чтобы почувствовать облегчение.

Изначально я собирался походить к тренеру боевых искусств. Легализовать свое бешенство. Побиться в спаррингах, получить по своей роже, вломить по чужой. Но, как оказалось, я не могу заниматься контактными видами спорта. Даже футболом. При достаточно сильном сотрясении существовал шанс того, что произойдет отслоение сетчатки и я ослепну. Операция дала мне отличное, но хрупкое зрение. Как хрустальная пушка - сильно, но ненадежно. Пришлось отказаться от этой затеи и вернуться к своему молчаливому, безответному брезентовому другу.

Я научился отлично готовить. Когда занимаешься бодибилдингом – это не прихоть, это необходимость. Я делал все – от стейков до тортов с заварным кремом. Но как бы я себя не баловал в этом плане – все равно любимым блюдом оставалась тушеная картошка с мясом. Это тебе и первое, и второе в одном. Три в одном, как завлекают маркетологи. Только, в отличие от предлагаемых их изделий и продуктов, тушеная картошка - вкусняшка. Но уметь готовить и любить – разные вещи. Я даже начал задумываться о том, чтобы завести семью. Тем более, мои товарищи-качки периодически умиляли меня своими семейными историями.

У одного, например, жена оказалась игроманом. Началось все с того, что она неожиданно стала тигрицей в постели. Он был в шоке, ведь до этого ей хватало раз в неделю, а тут каждый день, да еще как! Первые два дня он буквально вырубался от усталости, а ей хоть бы хны, требовала еще и еще, он уже не знает, что и думать. Еще три дня безудержной страсти. Его начинают терзать сомнения, не принимает ли она чего. Или, еще хуже, решила разнообразить семейные отношения, посчитав их скучными или угасающими. Но нет, пару дней проследив за ней, он ничего не замечает, а страсть продолжается. И так две недели. После одной такой ночи, когда он был молодцом, аж три раза, он встал посреди ночи на кухню водички попить. Секрет жены раскрылся сразу. Она и две ее подружки просто играли ночами в Танки. Одну из подружек сразу выгнали, и он вступил в бабий батальон. Теперь играют вместе, счастливы, после победы целуются, при поражении ругаются, но недолго.

Существовало только одно НО – я не хотел с кем-то сближаться. Да, качалка помогала, но делить свою берлогу я не готов был ни с кем. Особенно в свете событий годичной давности уверенности в том, что я однажды не очнусь над трупом, не было.

Неплохо помогала справляться работа. Я набрал заказов так, что поспать иногда не доводилось. Народу ко мне посыпалось валом. Я самоуверенно заявил, что могу справиться с заданием за вдвое меньший срок, чем большинство конкурентов. Да, я справлялся, но чего это стоило. Интернет портал я делал за десять дней. Я прерывался в такие периоды на сон только тогда, когда перед глазами был черный экран.

Ты когда-нибудь вырубался до такой степени, что приходил в себя только тогда, когда шел по улице в халате и кроссовках? Знаешь, мне было до такой степени приятно и комфортно, свободно, тепло, ветерком везде обдувает. В тот момент я очень позавидовал восточным странам. Да, может сейчас у них не в ходу шелковые халаты, но ведь когда-то это даже было модно. Я шел, ловил взгляды прохожих, вглядывающихся в мое домашнее одеяние и щурясь на солнце, и мне было плевать. Кому какая разница, как я одет, если мне хорошо в этом? Да, я на полном серьезе считал, что мой домашний халат мне идет. И что с того, что он до колена еле достает. И что с того, что кто-то его бы посчитал женским. Да, он фиолетовый и коротенький. Зато у него есть капюшон, натягивая который, я был похож на убийцу из Багдада или Дамаска. Включая фантазию, продавщица пирожков становилась торговкой пахлавой, а дворники превращались в придворную стражу. Проститутка Марина – фурия ночная, Зейнаб. Только у сантехников жизнь все такая же незавидная, выгребные ямы и тогда были противным делом, но назывались они ассенизаторами. Хотя сантехник тоже звучит гордо.

Тем же вечером я залез на крышу своего дома, осмотреть свой Багдад. Очень романтичное действие. И очень банальное. Я не любовался закатом, хотя он и был очень красивым. Я тупо смотрел вдаль. Надоедала даль – я смотрел вниз. Внизу было интересней. Вдали – красивей. Странное дело, но когда я оказался здесь, иллюзия восточного города пропала. Остался лишь обычный современный город. Внизу сновали машины, люди, и они не представлялись как старые скрипящие повозки и воины с кривыми саблями. Это были обычные автомобили и обычные люди. Роскошный черный Bentley отсюда смотрелся заурядно. Я его сперва спутал с обычной Волгой. Только на Волгу столько людей не поворачивают головы. Хотя, скоро люди будут сворачивать шеи, увидев Запорожец, или ВАЗ 2101, и как должное воспринимается любая из моделей Porsche. Если бы у меня был бинокль, я бы легко увидел в любом из окон ту бытовуху, которой у меня никогда не было и, к сожалению, вряд ли будет. Иногда очень хочется спокойной, размеренной, скучной жизни. Но потом вспоминаешь события годичной давности.

Когда долго наблюдаешь сверху, хаотичное движение перестает быть таким. Проглядывается какая-то система. Возможно, я бы и понял ее, но я не хочу сидеть тут неделю. Если посмотреть на страну в целом так же сверху, тоже будет виднеться система. И будет видно тех, кто не хочет жить по ней. И у этих людей есть мечта. Чтобы им просто дали клочок земли, где они могли бы жить без всех этих политических дрязг, вне политики, просто наслаждаться жизнью, а не смотреть на нее издалека, по телевизору. Это не был бы Рай на Земле. Люди остаются людьми в любой ситуации, скука убивает, толкает на безумства, на поиск новых ощущений. Но это было бы нечто первобытное – борьба за еду, женщин, жилища. Может быть, и этот клочок заразили бы политикой, войнами, склоками, интригами, убийствами. А еще скорее – жизнь этих людей превратили бы в реалити-шоу. Но попробовать стоит.

В десяти метрах от меня сел ворон. Это был ворон, совершенно определенно. Я зашарил по карманам в надежде найти горбушку хлеба, но вряд ли кто-то носит с собой хлеб в карманах. Я не исключение. Я повернулся к нему ногами. Уставился в его глаз. Ворон прогнул шею, сделал ею что-то похожее на «волну», которую делают хип-хоп танцоры, топнул лапкой. На лапе не было среднего пальца. Меня не отпускало желание сделать ему подарок, угостить как-то. Зачем-то я швырнул ему подушечку Dirol, но он только отпрыгнул на полметра назад. Затем я снял свои наручные часы, дешевые, но любимые, и толкнул их по нагретому за день битуму. Птица подскочила к ним, но будто натолкнулась на невидимую стену, на определенной дистанции от меня. Я отодвинулся на полметра, ворон приблизился ровно на такое же расстояние. Я проехался на жопе столько, чтоб он мог подойти к часам. Он их клюнул, сразу разбил стекло, взглянул на меня еще раз, подхватил за ремешок и полетел. Я мог быть уверен, что он теперь будет самым крутым вороном в округе.

В тот день я вернулся домой и кинулся прибираться на столе. До этого мой стол был образцом творческого беспорядка. Ну, это я так называл. На самом деле он был просто захламлен. Пачки сигарет, пустые, полупустые, нераспечатанные. Старые исписанные ручки. Клочки бумаги. Сломанные линейки. Обертки от шоколадок. Две пустые бутылки из-под воды. Игрушки из киндер-сюрпризов. Котлета. Над всем этим безобразием стоял Мастер Шифу, десятисантиметровая пластмассовая фигурка. Из Кунг-фу Панды, маленькая красная панда.

И я дальше пытался влиться в эту скучную, однообразную, идущую по одному сценарию, но такую недосягаемую жизнь.

XVI.

Любовь к красивым числам убьет меня. Три раза по семь.

Если недостаточно – семь раз по двенадцать.

Или восемь по семь.

В тренажерном зале я погибал под штангой, надрывал спину, ломал ноги, чтобы выполнить последний, двенадцатый жим. Я делал ровно семь глотков воды. Если я хотел пить еще, я пил еще два раза по семь глотков. Даже если я не хотел пить больше, даже если мне достаточно было еще пары глотков. Сколько раз двигался мой кадык – столько и глотков, поэтому мне достаточно было сделать пять глотков, и набрать в рот воды. Если я набирал слишком много воды в рот – глотать было больно и неприятно. Но СЕМЬ.

Сигарету я выкуриваю за двенадцать затяжек. Ровно двенадцать затяжек. Если остается еще – я выбрасываю сигарету. Если я достигаю фильтр, я буду курить, ощущая во рту вкус тлеющего ацетата целлюлозы, пока не будет двенадцати затяжек.

Когда я расчесываюсь, я делаю это за семь движений. Три раза прошлась расческа по голове – я разделил все пряди. Еще два – я укладываю волосы туда, куда надо. Последними двумя я исправляю мелкие недочеты. Еще есть одно движение. Оно в резерве. Оно восьмое. Восемь – тоже хорошая цифра, но семь лучше.

Мне нравится ходить по лестницам с двенадцатью ступеньками. Это двенадцать шагов. На лестницах с шестью или тринадцатью ступеньками я подгадываю шаги так, чтобы их было семь. Или двенадцать.

Угадай, на каком этаже я снял квартиру?

Когда у меня была девушка, перед сном я целовал ее три раза. Иногда увлекался, делал четвертый, и тогда целовал еще три раза, чтобы было семь. Три – красивая цифра. Четыре – нет. Она думала, что меня охватывал приступ нежности. Я не хотел её разубеждать.

Прежде чем купить нарезной батон, я сосчитаю количество ломтиков. Если их тринадцать, во всех хлебных булках – я поеду в другой магазин или не буду есть хлеб сегодня вообще.

Когда мне было тринадцать – я каждый день ожидал неприятностей. Это был плохой год.

Если в моей голове прочно засела какая-то неприятная мысль – я плюю через левое плечо семь раз по три, одновременно прогоняя визуальное отображение мысли. С моим воображением мне приходится это делать часто. Сначала было тяжело отметать всякую дрянь из подсознания, но со временем я научился делать это на автомате. Но и сейчас, если картинка очень плотная, красочная и ярко представляется – я долго не могу с ней справиться. Я начинаю нервничать, плевки через плечо перестают быть сугубо ритуальными, а костяшки на пальцах, на второй фаланге, превращаются в кровоточащие ссадины.

Я родился в красивый день. Третье июля. 03.07. Я помню себя с двух лет, и с тех пор не помню ни одного дня рождения, когда не было дождя. Но это мой красивый день.

В последнее время я подсел на кофе. Я выпивал семь чашек в день. Я не выходил из дома без термокружки. Это плохо сказывалось на давлении, но три чашки казалось мало, а семь – уже ближе к истине.

Я заливаю кипятком три ложки растворимого кофе.

Я стряхиваю последние капли в туалете семью потряхиваниями члена.

У меня на руке есть небольшая татуировка в виде восьмерки. 8. Ее мало кто видит, но этим немногим я говорю, что это знак бесконечности. Но это просто восьмерка.

Я верю в то, что тридцать третий год моей жизни будет прекрасен. Иисус, наверно, думал так же.

Я обожал засыпать перед теми утрами, когда мне не надо было вставать рано, когда я мог проснуться по своей воле.

И если вашу руку при рукопожатии ощутимо сжимают три раза – позвольте человеку сжать вашу руку еще четыре, ведь есть вероятность, что это просто ритуал.

XVI.

Полуденный сон – это как передышка от жизни.

Тебя все заколебало – самое время поспать. Надоело жить – поспи. И самое хорошее дело – подремать после плотного обеда. Ты оставляешь эту осточертевшую реальность и бросаешься в мир снов. Ложишься в надежде, что после будет лучше. Но это совсем не факт. Большие шансы на то, что спросонья голова будет квадратной, вонять изо рта будет, как будто перед сном ты выпил литр кошачьей мочи, координация нарушена, и жрать охота невыносимо.

Какой же он сладкий, этот сон после обеда.

В этот раз мне повезло, и я проснулся бодрым. С отличным настроением. Встал, поел под мурлыканье Janis Joplin – Kozmic Blues и пошел в тренажерку. Вечерняя тренировка уже началась.

Переодевшись, со всеми поздоровавшись, я в темпе пробежал по всем штангам, и закончил двухкилометровой пробежкой. Сегодня я наконец-то смог перешагнуть свой предел, которого я достиг полтора месяца назад, и большего веса взять не получалось. Я люблю, когда укладываюсь в сорок пять минут, с минимальным временем на отдых между подходами. Довольный тренировкой и собой, я ополоснулся в душе, переоделся и выбежал на улицу. Санек, мужик поперек себя шире, ждал меня на улице, нам с ним по пути.

- Домой?

- Домой.

- Пошли.

Мужики ржут над женщинами, за их страстную любовь, за тягу к сплетням, но сами недалеко ушли. Мы не успели пройти и полпути, а я уже получил гигабайты новой информации, по большей части – совсем ненужной и неинтересной мне.

- Помнишь этого мужика, который чурается всех подряд? Он тут, короче, две недели не ходил тренироваться, вчера пришел, с желтым синяком под левым глазом. Да что там под глазом, вся сторона переливается от фиолетового до желтого, - обсуждение общих знакомых, даже таких, не совсем обычных, тоже вполне нормально.

- О, а что с ним случилось-то? Упал неудачно?

Саня перехватил сумку поудобней, прошел пару метров и перекинул ее на другое плечо. Сумка с него сорвалась и от резкого движения бутылка с водой выпала из руки, он выругался, поднял и продолжил.

- Ему, оказывается, уже сорок два, просто хорошо сохранился. Я бы ему не дал больше тридцатки. Зовут его Володя и у него есть брат, младший. А у брата есть дочь, лет семи, в школу вот-вот пойдет. Две недели назад они собрались семьями, баня, шашлыки, дача на берегу озера. Красота...

Ага, красота. Особенно, если вся семья такая же веселая, как этот Володя.

- Короче, пошли они в баню, вчетвером, братья с детьми. Хорошо так, по-русски, раскочегарили, пивом камни залили, для запаха. А Володя, дебил, прямо в парилке водку пить решил. А ты же знаешь, что бывает от водки в такую жару?

Я молча кивнул. Саня сплюнул сквозь щель в зубах, не одобряя незнание Вовой таких элементарных вещей.

- Брат убежал быстро, жарко ему стало сильно. Или жена позвала, я не помню, если честно. Сын Володи тоже ушел, нахлестав себя по спине веничком. А девчонка осталась с ним. Ну и давай его поддразнивать, мол я тебя пересижу, старый ты уже дядька, а захочешь убежать – не убежишь. И закрыла дверь на щеколду.

Похоже, я сейчас услышу то, чего не хочу слышать. И не надо бы мне это слышать...

Саня увлеченно рассказывал, подсказывая голосом самые интересные моменты.

- А у того то ли от жары фляга свистнула, то ли водка дала о себе знать, то ли он в принципе с приветом, но стянул с себя полотенце и начал зажимать девчонку, размахивая своим хозяйством. То перед лицом помашет, то просто шлепнет её им. Та сначала не поняла ничего, но когда он начал щупать её за невыросшие грудки, лезть в трусы и пытаться ей заправить – она закричала.

В общем, сначала это увидела мать девочки в банное окошко, ломанулась в закрытую дверь, поднялся крик, на который прибежал брат, выломал дверь вместе с косяком и вырубил братца.

- Ты прикинь, да, какие ублюдки с нами ходят, оказывается? Я бы его рожу к печке прижал и держал бы, пока не выгорели бы мысли такие из его башки... – закончил Санек, округлив глаза и подсказывая, как я должен реагировать.

А я всеми силами старался не показать свою настоящую реакцию на рассказ.

В голове стучало так, как не стучало в первый месяц тренировок после пятикилометровых пробежек. Кровь прилила к лицу, в животе скрутило. Меня немного подташнивало. Воображение живо нарисовало всю картину. Маленькая девочка, испуганная, получает шлепки пенисом по лицу, а взрослый закомплексованный ублюдок наслаждается этим. Может, даже пританцовывая.

- Ты случайно не знаешь, где они живут? Я ему бутылку проспорил, отдать должен, - выдавливаю я из себя, сдерживая рвотные позывы.

- Серьезно? Ты же не пьешь? – недоверчиво переспросил Санек, - да сейчас покажу, он тоже по пути живет. Мы с ним как-то аминокислоты заказывали, я-то в интернете ни бум-бум, а он с сыном быстро справился, я потом заходил к нему, забирал.

Оставшуюся часть пути до дома Саша нудно и пространно рассказывал о прелести тех или иных активных пищевых добавок, той или иной фирмы; говорил, что наши, отечественные протеины вышли на новый уровень и теперь их тоже можно брать, не опасаясь за печень; что он вот, совсем недавно, попробовал отечественный креатин, и ему очень он понравился; что в каком-то бодибилдерском журнале читал статью «Мешает ли секс Вашему набору массы?» и нихрена в итоге не понял, мешает или нет. Но жену на время отстранил от себя. Чтобы проверить.

А я шел и повторял про себя семь слов Александра: «Вон тот подъезд, девятый этаж, квартира налево».

XVII.

Я стою у соседнего с Володиным подъезда. Стою уже два часа. Я жду, когда он пойдёт на тренировку. Ещё через десять минут из дверей показывается идеально лысая голова. Я подхватываю сумку и иду навстречу.

- О, здорово. Давно не видел тебя. Упал, что ли? - я глазами показываю на половину лица, превратившуюся в один большой синяк. Щека уже желтела, а под глазом кожа ещё была фиолетовая. Он бурчит мне в ответ:

- Привет. Да, ремонт делал, упал.

- На тренировку идёшь?

- Я на машине.

- Слушай, можешь помочь? Я тут живу в пяти минутах, надо диван из комнаты в комнату перенести. А потом вместе на тренировку. Подсобишь?

Вова мнется. Конечно, не охота делать лишних телодвижений. Я добавляю мотивации:

- С меня пузырь.

Мотивация подействовала.

- Только я ром пью, - уточняет Володя. Торгуется, падла.

- Хорошо, поехали.

Мы поднимаемся по лестнице. Лифт сломан.

Наверно, мне надо было сначала сходить потягать железо, успокоиться, обдумать. Нет, блять, не надо... Все правильно. Все правильно.

Мы заходим в квартиру, он быстро разувается, проходит. Я развязываю шнурки,пропускаю его вперёд. Он поворачивается ко мне:

- Так у тебя же однокомнатная...

Я бью его зажившими костяшками указательного и среднего пальца снизу в подбородок. Зубы должны были клацнуть, но между ними был язык, кончик которого вылетает изо рта. Вова опрокидывается на спину, ударившись своей сияющей головой об ручку стола. От удара все на столе подпрыгивает, монитор падает.

Ну вот же ж сука...

Я проверяю пульс прижатием трех пальцев к сонной артерии. Затем поворачиваю его голову набок, и приоткрываю рот столовой ложкой. Чтобы не захлебнулся.

Я достаю из шкафа огромный надувной матрас. Переложить такую тушу на него отнимает кучу сил. Из уголка рта все так же бежит струйка крови. Я пытаюсь её вытереть, но только размазываю по лицу. Теперь у него вся рожа в крови.

До этого ты был просто непонятным дядечкой для меня. Непонятным быть лучше, чем неприятным.

Володя очухивается, поднимает голову.

- Чо за херня, придурок?

- Не тот ты ремонт затеял, Вова...

Я несильно ударяю его ладонью в висок. Этого хватает для повторной отключки.

Год назад я купил себе набор ножей Thomas. Отличная сталь, отлично лежат в руке, крайне удобно разделывать мясо при готовке. Набор состоит из пяти ножей. Поварской, большой сантоку, маленький сантоку, хлебный, и маленький ножик.

Я возвращаюсь с маленьким сантоку. Как же хорошо режет этот нож... Лезвие с минимальным усилием с моей стороны надпарывает кожу на среднем пальце. Я снимаю её, делая такие же движения, как при освежевывании лося. Или медведя. Отличные ножи.
Перерубаю сухожилия поварским ножом. Средний палец гнуться больше не будет.

То же самое я делаю с остальными пальцами, кроме большого.
В глаз брызгает капля крови. Я быстро встаю и иду промывать глаза под струей холодной воды. Мои глаза хрустальные. Нельзя.

Так же я отрубаю большие пальцы ног.

Зачем человеку на ногах пальцы? Это атавизм, ненужные органы, доставшиеся нам от человекоподобной обезьяны. Ну или у Бога они тоже есть, по подобию сделал и нам. На самом деле они нужны, чтобы опираться на них при ходьбе. Человек без пальцев на ногах гораздо менее устойчив. Ходить ему тяжело. А с негнущимися пальцами приставать к маленьким девочкам тем более.

Я приношу ведерко из туалета, по желобкам матраса сливаю натекшую кровь. Я не врач, но кровь идеальной консистенции. Не жидкая и не густая. Жить бы да жить, с такой-то кровью.

Я беру маленький нож и распарываю одежду на Вове. Футболка, летние брюки. Трусы. Просто из интереса я тыкаю в большую родинку кончиком лезвия. На самом деле - ничего интересного. Снова в ход идёт большой, поварской ножик. Он отрезает Володин сосок, и я вкладываю его ему в освежеванную ладонь. Фонтанчик брызнул и иссяк.