Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Эмансипация





О правах и обязанностях итальянок

 

Лучший период года для меня – это начало осени. В середине сентября итальянские дети идут в школу, а лекции в университете начинаются только в октябре. И до начала семестра можно со вкусом заниматься самой интересной работой – принимать экзамены у талантливых двоечников и консультировать по вопросам перевода самых старательных отличников. Я вообще люблю начало учебного года, хотя и никогда, кажется, еще не признавалась в этом публично, а вот такое неспешное возвращение в рабочий ритм мне еще больше по душе – слишком уж летняя жизнь расслабляет. Во время каникул сделалось мне лень бегать вперед‑назад в университет, точнее, вверх‑вниз. Сто пятьдесят ступенек вниз, из нашего дома до улицы Бальби, и с улицы Бальби – в три раза больше уже внутри университета. Если бы не бегом на работу, а так по этим лестницам ходить, присматриваясь, разглядывать, просто глазеть, то можно было бы получить большое удовольствие. Основное здание Генуэзского университета строилось почти сто лет и предназнaчалоcь для Колледжа иезуитов. Но не успели иезуиты освоиться в этом роскошном здании, как их орден был распущен, и вместо Колледжа иезуитов был основан университет – Università degli Studi di Genova. Мой уже наметанный на генуэзские дворцы взгляд теперь вылавливает типичные черты стандартного палаццо синьориле, то есть попросту дворца, но, когда я не спешу, меня каждый раз поражает величественный каскад лестниц, ниспадающий между мраморных львов, леса стройных колонн, резных цветов на дубовых арках и портиках. А на самом верху – прекрасный сад с прагматичным названием Orto Botanico (что значит «Ботанический огород»). Только, к сожалению, когда я бегу на лекции, то почти всегда спешу – дело мамское такое, никуда не денешься: одному найти тетрадку по английскому, а другой вынь и положь туфельки как у принцессы… Вот ведь интересно, в первые месяцы в Италии я все время думала: как же они тут живут в такой красоте и не поражаются. Потому что я поражалась в буквальном смысле. Застывала на одной ноге и смотрела, как между крыш и куполов неожиданно открывается кусочек моря и полощется на ветру генуэзский флаг на средневековой башне. А когда внутренний голос мне командовал «Отомри!», я удивленно крутила головой и не могла понять, что ж это все вокруг не замерли вместе со мной? Неужели не видят, где живут? Н‑да, а теперь сама скачу по лестницам Доменико Пароди и думаю только о том, правду ли говорили в рекламе моего нового дезодоранта или наврали, как всегда.

Вот после целого месяца такой беготни вверх‑вниз мне и пришло в голову зазвать студенток из магистратуры к себе домой – и там, на свободе, рассуждать о русской драматургии в совершенно свежей рубашке. Девочки принесли (ласточки!) разных сластей к чаю (у меня очень правильные студентки – они уже все были в России на стажировках), трогательно вытягивали шеи, боролись с желанием все услышанное законспектировать и старательно пили чай. Но когда я уже вывалила на них все сведения о современных русских драматургах и выдала на руки по два‑три текста для перевода – на выборку, как говорила бабушкина няня, – из девочек вдруг посыпались вопросы на самую неожиданную тему: о материнстве. Вопросы, в сущности, сводились к одному: стоит ли заводить ребенка? И самое главное, что надо делать, чтобы, родив ребенка, из гомо сапиенс (они сказали essere umano, «человеческое существо») не превратиться в… как бы это повежливее?.. я обычно говорю – в мамочку, а Толстой радостно обозвал в эпилоге свою поэтическую Наташу «самкой», и я прямо вижу, как он потирал руки, ожидая истерических воплей со стороны лучшей части человечества, уже настроившейся на полную и бесповоротную эмансипацию.

Я тоже боялась, и все мы боялись, как эти девочки, но дело в том, что предмет наших ночных кошмаров совсем не один и тот же. Итальянские девочки даже не представляют себе, как прелестные русские феечки на тоненьких ножках за пару лет декрета превращаются в угрюмых теток. Муж мой, кстати, очень полюбил слово «баба», как только разобрался в том, что это такое, и внес его в свой активный словарь вместе со словами «дача», «спутник» и «матрешка»… Я регулярно предлагаю ввести в наш семейный словарь слово «зануда», но в последнее время мне стало казаться, что Сандро думает, что у него такая же смысловая нагрузка, как, скажем, у обращений «зайчик» или «Масечка», но всему свое время, раз уж мы «баба» прояснили, то и со всем остальным рано или поздно разберемся…

 

Сначала мне и в голову не приходило оценивать степень эмансипации итальянок, но очень скоро пришлось задуматься о собственной эмансипированности. Началось все с выходных. Я, например, считаю, что воскресенье у работающей мамы должно быть таким же выходным, как и у всех членов семьи. В свой первый год в Италии я все время пыталась вытащить семью на дальнюю прогулку, и каждый раз все заканчивалось тем, что мы оставались без обеда. Сандро пытался мне что‑то объяснить – про католическую страну, про святой день воскресенье, про нежелание рестораторов и негоциантов ссориться с католической церковью, про воскресный обед, который мама начинает готовить прямо с утра, чтоб всю семью собрать за праздничной трапезой… Я, правда, никогда до конца не понимаю, серьезно мой муж такие вещи говорит или шутит. Не исключено, что шутит, конечно, только как выйдешь на улицу Бальби в воскресенье (на которой одних только баров, кафе и ресторанов не меньше двух десятков) – так там пустыня Сахара. Все закрыто железными ставнями, из прохожих попадаются только нарядные негры, и ветер по улицам какие‑то клоки метет. Справедливости ради надо сказать, что за те пять лет, которые я здесь живу, кое‑что изменилось. Походив минут 20–30, теперь уже можно найти, где выпить кофе. Сугубо туристические заведения торгуют разогретой в микроволновке псевдопиццей. Открыли новую сеть супермаркетов, которые работают по утрам в воскресенье, но только до 12:30. Это уже большое достижение, но как насчет выспаться хоть раз в неделю? Впрочем, даже если прибежать в какой‑нибудь супермаркет до 12:30, все равно там не найдется гастрономического отдела, в котором можно купить все готовое и скормить семье. Может, Сандро не шутил, и действительно в Италии обед непременно нужно готовить, воскресный семейный обед с пятью переменами блюд, а не покупать разные там суши или котлеты по‑киевски? Впрочем, я погорячилась: в нескольких точках города все же есть гастрономические магазины – в принципе можно специально запланировать поездку туда, отстоять получасовую очередь и купить нечто готовое. Заранее. Потому что, во‑первых, как уже было сказано, в воскресенье (святой день в католической стране) приличные магазины и заведения закрыты, а во‑вторых, концепция совсем другая – там покупают деликатесы, а не готовую еду, которой можно перекусить на скорую руку.

В обычные дни, кстати, супермаркеты работают до 19:30. Мне потребовался год, чтобы привыкнуть к тому, что еду можно купить только в определенное время суток. В своей московской жизни, даже в ее «мамском» варианте, я, по‑моему, ни разу не попала в супермаркет до 19:30. Вообще не представляю себе, как это можно сделать, если ты работаешь целый день и если под работой не подразумевается должность конторщицы, которой все до лампочки, или преподавателя на полставки. Но может, это просто жизнь в мегаполисе накладывает на меня свой отпечаток?

Или вот еще. Когда у нас в Генуе идет снег или кому‑нибудь в муниципалитете кажется, что может пойти снег, то все школы и детские сады закрываются. В прошлую зиму эту операцию проделывали как минимум пять раз. Магазины открыты, кафе – тоже, в офисах кипит работа, все государственные службы работают, а детские сады – закрыты. И когда я в который раз начинаю вопить «почему?», мамочки мне спокойно объясняют: во‑первых, чтобы никто не поскользнулся и вчинил иск муниципалитету, а во‑вторых, чтобы разгрузить движение на городских улицах за счет тех родителей, которые вынужденно останутся дома с чадами. При этом мы сидим с этими самыми чадами и мамочками в кафе и пьем горячий шоколад. Все – в полном восторге, и лицо подергивается нервным тиком только у меня. Ну что ты так переживаешь, говорят, ты позвони на работу и скажи, что сегодня не можешь, или с собой ребенка возьми…

Казалось бы, мы же все в одной лодке, проблема у нас одна и та же. Неужели мне одной видится полное неуважение местных властей к работающим матерям? Хорошо, допустим, мои переводы какие‑нибудь или лекции для филологов‑русистов имеют сравнительно низкую социальную значимость, но если я бы была хирургом и у меня была плановая операция, почему я бы все равно не могла рассчитывать на такую простую услугу, как детский сад? Или мой ребенок должен был бы ошиваться вместе со мной в операционной? Хотя, наверное, те немногочисленные мамы, которые действительно относятся серьезно к своей работе, уже пережили с утра двухчасовой кошмар поисков внепланового бэби‑ситтера, видимо, что‑то нашли и, видимо, уже оперируют. С легким сердцем, ясной головой и полной концентрацией. Ну да.

Правда, чтобы меня успокоить, один папа однажды пошутил, что в следующий раз, когда найдет школу закрытой, приведет детей в здание мэрии (еще один палаццо синьориле – великолепный дворец Турси) и оставит их на попечение чиновников. Мне эта мысль очень нравится, только я думаю, что, когда я по снегопаду дойду с двумя своими бармалеями в Палаццо Турси, мы как раз с этим самым папой там и встретимся, а ни одной мамы там все равно не будет. Они и без снегопада детей разбирают из детского сада около четырех часов пополудни. Я помню, что, записывая Петю в детский сад, очень удивилась, что вечернее время в детском саду, с 16:30 и далее, называется servizio speciale – специальной услугой, а потом поняла, что ее можно было бы назвать и экстраординарной – из сотни детишек нашего сдержанно буржуазного детского сада после 16:30 оставалось два‑три ребенка, и те, по‑моему, не были итальянцами.

С точки зрения большинства моих знакомых, все, чем я так активно возмущалась, никоим образом не является ущемлением прав женщин. Всему есть свое объяснение, говорят, во‑первых, ты же вот сама уже сказала – страна католическая (многие добавляют – ужас, позор); во‑вторых, здоровье детей – ты и сама должна понимать – это важно, а кухня итальянская неслучайно самая знаменитая в мире. Мы к ней все серьезно относимся – и женщины, и мужчины.

Я долго не могла понять, что именно меня так раздражает в этих предлагаемых обстоятельствах, а потом вспомнила: церковь, дети, семья – это ли не Кирхе, Киндер и Кюхе? Получается, что вся структура общества недвусмысленно подталкивает меня к тому, чтобы внимательнее относиться к своим обязанностям матери, жены и хозяйки. Оно, может, и неплохо, а в моем конкретном случае, может быть, это было даже необходимо, но не знаю, как вы, а я вот очень раздражаюсь, когда меня к какому‑то решению подталкивают.

 

Когда я в шестнадцать лет читала о волшебном превращении Наташи Ростовой в… мамочку, мне казалось, что я очень понимаю и разделяю идеи Толстого. Оказавшись здесь, я поняла, что все не так просто, как я думала. Одно дело самостоятельно решать, какое место в жизни отводить семье и детям, а другое – когда уже все решили за тебя.

Внимательно приглядевшись к итальянкам и их образу жизни, я в первый раз подумала, что у советской власти есть свои заслуги перед русским обществом. Как минимум перед русскими женщинами. Мысль меня испугала. Точнее, я очень испугалась, что могла вообще такое подумать. Обычно на это Сандро мне говорит: видишь, как положительно повлияла на вас (русских) советская власть. А я, конечно, доказываю, что это мы, русские, сами на себя повлияли, а советская власть нам при этом только мешала. Но про то, как русским женщинам раздали сразу все права и обязанности, вы и сами все знаете, а вот исследование вопроса женской эмансипации в Италии меня заставило задуматься.

В католической стране, где до 1974 года развод был запрещен, отдельным аспектам семейной жизни была посвящена целая группа прелюбопытнейших законов. Один из них назывался abbandono del tetto coniugale – закон, обязывавший супругов жить под одной крышей, и даже вроде бы некоторым образом защищающий интересы женщин – нерадивого супруга, оставившего семью, можно было по закону вернуть под семейный кров (tetto coniugale, буквально – «супружеская крыша»), а не бегать за ним с исполнительным листом, но действовал закон и в обратном направлении: если сбегала от семейного крова жена, ее тоже можно было вернуть назад. В противном случае предусматривался серьезный штраф или год лишения свободы. Отдельная статья закона была посвящена так называемым «преступлениям чести» (delitto d’onore) и, согласно этому закону, «защита поруганной чести» являлась смягчающим обстоятельством (и более чем!) в случае убийства. Под поруганием чести, разумеется, подразумевались внебрачные сексуальные связи (с отдельной оговоркой про честь сестры и дочери). Чтобы представить себе действие этого закона, достаточно пересмотреть веселую старую комедию «Развод по‑итальянски» с Марчелло Мастроянни, где герой прямо‑таки толкает свою жену в объятия любовника, чтобы получить возможность от нее избавиться. Только это раньше этот фильм мне казался смешным. Теперь как‑то уже и не очень.

Конечно, жизнь не стоит на месте. На общенародном референдуме 1974 года итальянцы проголосовали за разводы и против «права на честь». Только вот вступили в силу решения референдума аж в 1981 году! Я из этого заключаю, что до создания продуманной и хорошо действующей структуры, которая бы обеспечивала работающей женщине возможность спокойно управляться и с покупками, и с детьми, у итальянцев просто еще руки не дошли. Тем более что остаются еще острые и вполне понятные всем вопросы рабочих отношений, декретов, пособий (я, например, как мать двоих детей не получаю ни копейки, пардон, ни чентезимо пособий)… Оказывается, понятные и привычные сложности, даже очень серьезные, вызывают куда меньшее возмущение, чем сложности мелкие, глупые, несерьезные, но непривычные… Впрочем, про привычку еще Пушкин писал, так что стоило ли огород городить, чтобы прийти к давно известной истине?

Может, стоило лучше подумать о том, как женская эмансипация влияет на мужчин?

 

Дети

Большие и маленькие

 

Я часто думаю, что все итальянцы – немножко дети. Я за ними уже достаточно долго наблюдаю – и за детьми, и за итальянцами, – и чем больше я наблюдаю, тем больше мне кажется, что именно эта гипотеза могла бы многое объяснить. Вот, например, сначала я удивлялась: ну как это могут взрослые люди, случайно встретившись на улице, остановиться в самом неудобном месте и болтать пятнадцать минут, вынуждая прохожих сходить с тротуара на проезжую часть, чтобы их обойти. Во‑первых, взрослому человеку было бы неудобно перед прохожими, а во‑вторых, неудобно в самом прямом смысле – стоять с сумками и портфелями посреди уличной толпы, перекрикивая шум уличного движения. Какой смысл? Не проще ли зайти в соседний бар и те же пятнадцать минут провести на удобном диване, попивая что‑нибудь вкусное? Удобнее, но не для итальянца. Стоит выйти на улицу и пройти метров двадцать в любом направлении – и вы немедленно увидите двух, трех, четырех человек, стоящих посередине тротуара шириной в два с половиной метра, занятых оживленной беседой и обтекаемых сплошным потоком прохожих. И никто, кстати, не возмущается. Для меня это было сплошной загадкой, пока я не пригляделась к детям. Вы никогда не замечали, как они умеют найти самое неподходящее и, главное, совершенно непредсказуемое место для увлекательной игры? Но стоит предложить им переместиться куда‑нибудь и продолжить игру, как игра сразу же становится неинтересной. Может, они и перейдут куда‑нибудь в более подходящее место, но играть уже будут во что‑нибудь другое – совершенно неподходящее и абсолютно непредсказуемое.

Никак не могу понять, все‑таки радуют меня итальянцы или раздражают. Потому что раздражают иногда просто ужасно. Например, тем, что они даже не подозревают о правостороннем движении для пешеходов… о левостороннем, впрочем, тоже. Единственный метод движения на улице – хаотический. Они одержимы очень понятной мне лично страстью к говорению: как только прекрасные итальянские слова начинают разноцветными леденцами попадать им на язык – они, как дети, уже не могут остановиться и расстаться со сладким.

В мои бедные уши постоянно поступает какая‑то совершенно ненужная мне информация о том, кто, что, где и когда сегодня делал. Такие удобные конструкции, как «у меня есть дело», «сейчас я занята», «у меня еще две встречи, и после пяти я свободен», здесь не в ходу. Вместо того чтобы услышать одну из таких формул, я обычно узнаю, к кому сегодня приходил сантехник (и сколько взял за работу), кто возил собаку к ветеринару (бедную собаку сегодня тошнило целый день, теперь весь дом воняет), кто делал эпиляцию (за весь месяц ни минуты свободной не было, можешь себе представить, во что я превратилась?), кто наконец‑то выбрался с друзьями чтобы вдарить по пивку, впрочем, здесь подробная информация уже не лишняя, потому что в большинстве случаев подразумевается, что можно подтягиваться туда же и ударять по алкогольным напиткам всем вместе. Это все очень приятно, но вот от всех остальных подробностей я бы с удовольствием отказалась. Или бы послушала вечерком, за аперитивами, а не на бегу, не в телефоне и не тогда, когда нужно просто задать вопрос и получить такой же простой ответ.

 

Зато простота и свобода в отношении собственного тела, которой я сама не обладаю, со временем стала мне казаться очень милой. Кавалер, которому приспичило сгонять в туалет, весело пошутит, что, наверное, это уже простата дает о себе знать, а жаль – могла бы еще десяток лет подождать. Для интимных частей тела в разных районах Италии придуманы самые неожиданные имена, большинство из которых (о чудо!) не являются ругательствами. Из самых смешных и труднообъяснимых – картошечка, воробушка (женск.) или птичка, горошек (мужск.). «Закрой клетку, а то птичка улетит», – всегда говорит Сандро Петьке, когда тот забывает застегнуть молнию на штанах. В сумме этих названий страшное количество. Роберто Бениньи стал национальным героем, когда однажды в прямом эфире выпалил их все подряд, попутно пытаясь залезть под юбку телеведущей и приговаривая: «Ну покажи уже, что у вас там есть такое, что нас всех сводит с ума». Счастливы были все, включая теледиву.

 

В Италии, как и во всей Европе, активно обсуждается вопрос иммиграции. И вроде бы даже много есть сторонников ее запрета. А еще вроде бы многие не любят иностранцев – по крайней мере, левые при любом случае упрекают за это правых. Но на меня, то есть на эту самую пресловутую иммигрантку, никто, никогда, ни при каких обстоятельствах не посмотрел косо. Ни разу мне не случилось почувствовать себя незваным гостем в этой стране. Есть у нас сосед карабинер, выгуливающий по утрам гигантского бульдога и очень на своего бульдога похожий. Он как раз любит поговорить «об этих иностранцах», и именно со мной, и каждый раз, когда я напоминала ему, что я‑то и есть иностранка, и не просто иностранка, а экстракоммунитария (то есть не из объединенной Европы), он отвечал с широчайшей улыбкой: «Но вы‑то, синьора, совсем другое дело!» То же касается и гомосексуальных членов общества. Если завтра устроить референдум по вопросу прав и свобод гомосексуалистов, то еще неизвестно, какой процент жителей Италии выскажется в том смысле, что все мы равны и что у геев должно быть столько же прав на заключение законного брака и воспитание детей, сколько и у остальных. Но если у самых активных противников однополой любви вдруг окажется в соседях приятная и воспитанная гомосексуальная пара, они эту пару немедленно полюбят, будут с ними пить чай, пардон, кофе, болтать на лестнице, в том числе и о том, что хорошо бы запретить во всем мире гомосексуальные браки. А на вопрос соседей‑геев «А как же мы?» – они ответят: «Ну вы‑то совсем другое дело, синьоры! Сразу видно, как вы друг друга любите, и вон сколько времени вы уже живете вместе, а ведь знаете есть какие? Им бы только по кустам в парке шастать и СПИД разносить!»

Итальянцев в целом вообще не нужно убеждать любить ближнего своего. Они как раз про дальних не очень понимают – как их, дальних, можно любить, если они далеко. А для ближних у них всегда найдется и приветливое слово, и улыбка.

 

Как лучезарно светятся итальянские улыбки даже самым ранним утром, когда я, например, даже рот открыть еще не в состоянии. La vita non è facile, ma è fantastica! (Жизнь не легка, но невероятна!) – как бы говорят они мне, когда я мычу у стойки бара что‑то очень отдаленно похожее на «кофе». Как терпеливо они помогали мне учить итальянский, угадывая, что мне было от них нужно, аккуратно перестраивая мои корявые фразы и выделяя интонацией правильные слова. А ведь сколько раз могли сказать: ничего не понимаю! И имели бы на это право – свои первые опыты общения на итальянском я проводила, имея в запасе не больше десятка стандартных фраз. Они не могут удержаться от подробного рассказа о своих делах – это да, но зато мне не попадалось еще ни одной мамаши, которая говорила бы, что ее ребенок все ест, всегда слушается и идет спать в полвосьмого без единого писка (на детской площадке у Патриарших прудов таких мамаш было полно, и, что самое ужасное, я им долгое время верила). Итальянская страсть входить в детали во время любого разговора может помочь сэкономить массу времени и сил, потому что о детских капризах, поломках машин, ценах в магазинах и других практических вещах итальянцы вам расскажут очень искренне – ничего не утаивая и не приукрашивая. И, кстати, не без юмора. Чудесный, искристый итальянский юмор скрашивает многие разговоры, которые без этой волшебной приправы могли бы показаться… пресноватыми.

С какой радостью нарушат все старательно выдуманные правила, если для этого найдется весомая причина! Мало ли что написано «туалет только для служащих». Если вы находитесь в Италии и при вас есть ребенок, которому приспичило, – смело идите к первому попавшемуся служащему, и он для вас откроет не только туалет, но душ, если только это зачем‑нибудь понадобится ребенку. Мало ли что призы положены только участникам рекламной акции, а если в рекламной акции никто не участвовал? Тогда кассирша в супермаркете будет выдавать премии детям, которые помогают мамам делать покупки. Вообще Италия кажется скроенной и сшитой специально для детей. Детей здесь замечают, с ними считаются, их развлекают, ими занимаются – и не обязательно родители. В поезде с ребенком будут играть и разговаривать соседи по купе, в ресторане – соседи по столику, в парке – случайные прохожие, в баре бармен бросит обслуживать всех взрослых клиентов, чтобы расспросить вашего ребенка о его жизни, сделать ему «кофе» – ячменный, молочный или еще какой‑нибудь пригодный для малыша. При этом взрослые клиенты ни в коем случае не будут обижены. Они тоже включатся в разговор – не с вами, конечно, а с ребенком. Не беда, если ребенок еще не умеет разговаривать – оживленной беседе незнакомых взрослых с вашим чадом это никак не помешает.

Однажды в ресторане я наблюдала такую сцену: годовалый малыш во что бы то ни стало хотел колотить инструментами для разделки лобстера по тарелке, а родители хотели ему это запретить. Но, как только у него отбирали шипцы и молоточек, он разевал рот и вопил, как пароходная сирена. Родители объясняли ему, что держать в руках эти инструменты можно, а колотить ими по тарелке – нельзя. Малыш кивал головой, но, получив обратно вожделенные предметы, снова принимался колотить ими по тарелке. Родители отбирали молоток, и малыш снова разражался плачем. Все до одного посетителя ресторана бросились к малышу, чтобы его утешить. Родителям было строго сказано: «Дети есть дети. Он же ничего плохого не делает» – и ребенок был уведен стучать по коллекционному фарфору в другом месте, подальше от злобных родителей. Все, кто был в ресторане, с удовольствием подставляли свои тарелки малышу, советовали постучать еще здесь и там, любовались деятельным мальчиком и умильно улыбались. Хозяин ресторана появился в дверях и подбадривал малыша, приговаривая: «Ты как только здесь закончишь, пойдем на кухню – там еще та‑а‑акие супницы есть и салатницы!» Тут, понятное дело, мальчик потерял интерес к своим инструментам и пулей умчался осматривать кухню. Все были счастливы, особенно родители, которые смогли спокойно доесть наконец, своего лобстера.

 

Не знаю, чем можно объяснить замедление демографического роста в Италии. Казалось бы, в стране, где так относятся к детям, рожай – не хочу. Но проблему снижения рождаемости замылили уже и левые, и правые. Причем так, что даже страшно делается. Удивительная, кстати, проблема – не ключ, а отмычка – подходит для вскрытия и обоснования какой угодно политической программы. И быстрое обогащение, обещанное правыми, вроде бы должно сподвигнуть людей на размножение, и развитая социальная структура, обещанная левыми, – тоже. Но мне кажется, что корень проблемы надо искать совсем не там. Скорее всего, дело в том, что средняя европейская юность длится очень долго. В Италии диплом получают лет в двадцать пять, а то и в тридцать, потом едут куда‑нибудь в Испанию, как бы на стажировку – еще несколько лет. Потом еще несколько лет ищут работу, точнее, место работы, потому что итальянцы, как правило, ищут именно место работы, а не работу. Потом еще несколько лет на то, чтобы оглядеться, подумать, найти дом и, что еще важнее, просто пожить в свое удовольствие.

 

Когда‑то давно мы шутили с моей подружкой Маргошей, что все, почти все мужчины так или иначе застревают в своем эмоциональном развитии – кто в пятилетнем возрасте, а кто в восьмилетнем. И не дай бог только связаться с мужиком, застрявшем в пубертатном периоде. Шутили, конечно, шутили, и даже не на трезвую голову – нами был изобретен специальный коктейль, подвигающий на выдумывание самых невероятных гипотез. Но шутки шутками, а и правда я стала замечать, что чем больше осталось от вихрастого неугомонного мальчишки во взрослом дядьке, тем с ним веселее и интереснее. С девчонками сложнее, я же сама девочка. Модели легко придумывать для других, и чем меньше их знаешь, тем проще уложить все, что знаешь, в одну модель (вот почему я столько моделей для итальянцев выдумала и ни одной – для русских!). И все же гипотеза вечного детства в применении к итальянцам мне очень нравится. Она и вправду многое объясняет. И то, что итальянцы постоянно оглядываются на взрослых серьезных северных соседей, предпринимая отчаянные и безуспешные попытки обустроить свою жизнь как у больших. И ту легкость, с какой они эти попытки оставляют, как надоевшую игру. «Посмотрите, как в Германии и Швейцарии работают, посмотрите, как они живут, – передразнивает иногда Сандро журналистов. – Посмотрите лучше на их лица!» Очень я люблю своего старшего мальчика, когда он так решительно отказывается быть взрослым. Люблю и соглашаюсь: и что это, действительно, за жизнь с такими лицами? Точнее, какая же это должна быть жизнь, если от нее становятся такие лица? Мне, оказывается, жизнерадостные разгильдяи нравятся гораздо больше, чем благовоспитанные зануды.

В одном только мы с мужем не сходимся: Сандро очень жалеет, что дети так быстро растут, а я просто сплю и вижу, как бы наши дети поскорее выросли и начали вести себя как ответственные, взрослые и хорошо воспитанные люди – словом, чтобы не было так уж сразу заметно, что мои дети воспитываются в Италии. Ну или чтобы они хотя бы посередине улицы не застревали, со всем остальным я уже почти смирилась…

 

Date: 2015-09-05; view: 296; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.005 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию