Снежная ностальгия

Горнолыжные курорты в Доломитах

Переезжая жить за границу, я твердо обещала себе, что ностальгией мучиться не буду, я так много про нее читала, что пресытилась ею заранее. Впрочем, когда‑то я еще обещала себе не страдать от несчастной любви – это тоже мне казалось слишком банально. Когда наступил мой черед, страдать пришлось в два раза больше – не только от несчастной любви как таковой, но и от невыносимой мысли, что приходится страдать так пошло и банально. И все‑таки к возможным приступам ностальгии мы как следует подготовились. Серьезнейшим образом разобрали этот вопрос и решили каждое лето проводить на даче в России, а в случае обострений посылать меня на несколько дней в Россию‑матушку свежим зимним воздухом подышать. Удивительно, как быстро забылась и московская слякоть под ногами, и воронежские ледяные торосы на улицах, и всеобщие грязные серые сугробы по краям тротуаров. С первым дуновением зимы я действительно начинала отчаянно скучать по снегу. Я злобно щурилась на мокрую, колючую взвесь в воздухе, которая висит здесь почти весь декабрь, и думала: а вот была бы я в России, то был бы это не дождь, а снег. Снег при этом мне представлялся хрестоматийно: легкий морозец, прозрачный воздух, ни ветерка, и все кругом искрится, блестит и переливается. Мороз и солнце, да.

Но, кроме шуток, тяжело переживать мрачный декабрь, если не ждать того волшебного утра, когда, даже не выглядывая в окно, знаешь, что выпал снег, знаешь и все равно бежишь, разглядываешь, смотришь оценивающим взором вниз, на тротуар, чтобы понять, настоящий ли это снег выпал, или просто так – ненадолго крыши побелило… Даже лазурное итальянское небо не радует меня зимой. Я все жду молочно‑белого свечения из окна по утрам, лилового предзакатного разлива, когда день идет на убыль. Случайно подняв глаза к небу, каждый раз удивляюсь: куда же девался тот насыщенный фиолетовый цвет, за который я так люблю зимние вечера? В первую нашу итальянскую зиму мы как‑то утерпели, никуда не поехали, решив провести рождественские каникулы в итальянском стиле – надо же нам было понять, как проходит главный праздник страны. Во вторую нашу итальянскую зиму мы были заняты рождением Машки, а на третью мы, конечно, уже не усидели и поехали на новогодние каникулы в Россию – за снежком. Уже за месяц до поездки мы начали подробно рассказывать мало что понимающей Машке, сколько всего интересного нас ждет зимой в России – санки, коньки, лыжи, снежки, снежные бабы. Даже наш итальянский папа начал нам завидовать – ведь ему предстояло остаться дома и работать, вместо того чтобы наслаждаться новогодними каникулами. В том, что мы будем наслаждаться, мы не сомневались ни секунды.

Проблемы начались уже на границе: именно в эту поездку мне предстояло узнать, что путешествия с детьми без папы крайне проблематичны, особенно если у детей разные фамилии и разные папы. Меня с пристрастием допрашивали, мои ли это дети, разглядывали чуть ли не с лупой детские свидетельства о рождении, детально изучали разрешения на вывоз ребенка итальянского формата, придирались к каждой запятой и совершенно не интересовались тем фактом, что все до единого документы были заверены в Генеральном консульстве РФ. Казалось бы, достаточно твердо знать, что твои документы в порядке, но когда рискуешь опоздать на свой рейс и застрять в аэропорту с двумя детьми, один из которых еще носит памперс, это знание не утешает. Наоборот, раздражает, и еще как. Забегая вперед, скажу, что после серии скандалов с русскими детьми, живущими в Европе, которых возили туда‑сюда то русские мамы, то иностранные папы, а то послы и консулы, провезти собственных детей через границу стало еще сложнее. Повторяю, наличие всех необходимых документов отнюдь не является достаточным условием для спокойного путешествия. В последний наш перелет из Москвы пограничники не имели к нам, как ни странно, никаких претензий, зато начиная с регистрации билетов и вплоть до посадки в самолет над нами вилась, как коршун, тетка, проводившая регистрацию, и твердила, что свидетельство о рождении у нас неправильное и что пограничники недоглядели, а что она вот ходила к начальнику и он точно сказал, что таких свидетельств о рождении не бывает, и что, может, все‑таки не отправлять наши чемоданы, пусть они еще постоят у стойки регистрации, где она их оставила на всякий случай. В следующий раз, по логике событий, к нам должны будут приставать уборщицы и грузчики – кому, как не им, разбираться во всех тонкостях международного права?

Да и сами по себе путешествия с двумя маленькими детьми – то еще удовольствие. После того как мы однажды потеряли Петю в аэропорту Мальпенса, для каждой поездки мы обшиваем и обвешиваем детей ярлычками и этикетками. Самое остроумное изобретение нашего папы – пристегнутый к ребенку офисный брелок для ключей, на котором вместо номера комнаты написаны имя‑фамилия ребенка и номера телефонов родителей. Я, признаться, всегда с завистью слежу за многодетными скандинавскими парами, смотрю на их послушных детей, на неизменно спокойных родителей, говорю себе, что, если они так могут, значит, и я смогу, но в гигантском пространстве аэропорта не могу чувствовать себя ни на секунду спокойной. Для моих бармалеев поездка – приключение, и они переступают порог аэропорта с твердым намерением оттянуться по максимуму. Может, мне не стоит удивляться, если меня спрашивают, мои ли это дети?

Преодолев все препятствия, отделяющие нас от волшебных новогодних каникул в России, снега мы не застали. По серым улицам мел пыль ледяной ветер. Маша боязливо упрятывала нос в высокий воротник комбинезона, а Петька, побродив пару дней по промерзшему асфальту, устроился перед телевизором, заявив, что пойдет снова гулять, только когда пойдет снег. В разных кафе, куда мы продолжали заглядывать по итальянской привычке, на моих мелких детей посматривали с опаской. Кофе был ниже всякой критики. Мои родители с ужасом обнаружили, что я и дети привыкли теперь есть по часам. А большая часть моих друзей никак не понимала, зачем детей нужно таскать за собой, если можно оставить их бабушкам. Когда же нам пришло время уезжать, все вздохнули с облегчением. И снег, разумеется, выпал на следующий же день после нашего отъезда.

Мне до сих пор странно думать, что «за снегом» быстрее, удобнее и дешевле ездить не в Россию, а в Альпы. Больше скажу, мне такая мысль вообще не могла прийти в голову, несмотря даже на то, что итальянская школа в феврале устраивает недельный перерыв в занятиях, называемый settimana bianca – белая неделя, которую положено посвящать лыжам и снегу. Меня потащила за собой моя подружка Джузи, по совместительству – мама Петькиной одноклассницы, в две секунды доказав, что ничего сложного в такой поездке нет и быть не может. Папа неожиданно обрадовался идее сбагрить нас куда‑нибудь на неделю и собственноручно заняться воспитанием Машки, которой уже надоело к тому времени прикидываться ангелом. Мы в один заход купили все необходимое за две с половиной копейки в «Декатлоне» и поехали.

Действительно, оказалось все очень удобно. На основные горнолыжные курорты прямо из Генуи ездят автобусы, можно ехать и поездом – с парой пересадок, что даже приятно, если не тащить с собой лыжи. В любом случае дорога занимает меньше чем полдня, и можно успеть в тот же день записать ребенка в горнолыжную школу, взять напрокат горнолыжное оборудование, купить ски‑пасс и потом еще весь вечер, не торопясь, переползать из сауны в бассейн, а из бассейна – в гидромассаж.

В Доломитах никаких проблем со снегом не было. Петя был почти весь день в лыжной школе, где, кстати, выучился кататься не только быстро, но и на удивление прилично. Я обнаружила большой выбор черных трасс, Джузи проводила больше времени в горных приютах, чем на склоне, но никто никому не мешал, и все были довольны. Утром нас будило молочно‑белое сияние за окном, после пяти небо наливалось пурпурным и лиловым, и к вечеру, когда мы отстегивали лыжи перед входом в отель, вокруг нас уже сгущались фиолетовые сумерки – все было точно так, как мы хотели. Медленные снегопады, сплошной пеленой закрывающие все вокруг, слепящий глаза снег, переливающийся под солнцем, санки, снежки и даже тройка с бубенцами – все слагаемые ностальгии по классической русской зиме мы неожиданно нашли в Южном Тироле – области Итальянских Альп, в Италии называемой Alto Adige. И там же я неожиданно обнаружила в себе новую разновидность патриотизма – любовь к итальянцам.

Итальянцев в той части Южного Тироля, куда мы поехали кататься на лыжах, было абсолютное меньшинство. Было сколько‑то славян, в основном поляков, практически не было англоговорящих туристов, зато был миллион немцев. Может, они были не только немцы, но говорили они все по‑немецки, очень громко и очень… неприятно. В горнолыжных приютах в любой час дня пили пиво из гигантских кружек. Пили тоже громко. Еще громче ржали. Ни разу не слышала, кстати, чтобы немцы на горнолыжных курортах смеялись. Тихо, иронично, весело, по‑детски, беззаботно, бездумно – как угодно. Но зато повсюду меня преследовали взрывы оглушительного ржания – так, что я вздрагивала. Не спорю, я не понимала и не понимаю ни слова по‑немецки, но держу пари на что угодно, что шутка, над которой так смеются, не может быть ни умной, ни тонкой, и сомневаюсь даже, чтобы она могла быть приличной. Но все бы это я пережила спокойно, если бы не баня. Милые мои итальянцы, может быть, и не знали как следует, что можно и что нельзя в бане, но в незнакомых условиях нормальные итальянцы руководствуются своим ярко выраженным эстетическим чутьем. Не принято в банной зоне носить купальные костюмы? Они вспомнят что‑нибудь из жизни древних римлян и как‑нибудь сообразят, как правильно завернуть (или оголить) собственное тело, чтобы оно гармонично вписывалось в окружающую среду. Устраивая свое тело на полке, любой итальянец инстинктивно сделает так, чтобы оно, то есть тело, не оскорбляло бы ничьего эстетического чувства, и в первую очередь – собственное чувство прекрасного. Практически получается, что нормальный итальянец, руководствуясь принципами разумного эгоизма, неизменно следует чеховской максиме о том, что в человеке все должно быть прекрасно. Теми же принципами разумного эгоизма руководствуются и немцы, но, к сожалению, в основе их эгоизма лежит не чувство прекрасного, а практическое удобство. Удобно старой и морщинистой тетке снять купальник и сесть, раскинув ноги на полке? Значит, она так и сделает. Удобно кошмарному мужлану с гигантским пивным животом пройти к выходу перед сидящей юной барышней? Значит, так он и пройдет, и хорошо, если она успеет вовремя отклониться назад, чтобы он ее по лицу чем‑нибудь болтающимся не задел. А если их безобразные тела не нравятся каким‑то там итальянам, так это их проблемы.

Может быть, все дело в том, что область Альто‑Адидже, она же Южный Тироль, – область до сих пор в некотором роде спорная: она отошла к Италии после Первой мировой войны, и жители Южного Тироля совсем не хотят считаться итальянцами. Они получили максимальную административную и финансовую независимость, но, как я понимаю, одна только мысль, что их могут принять за итальянцев, их очень раздражает – попробуйте однажды назвать шотландца англичанином, и вы сразу поймете, о чем я говорю. В маленьком магазинчике всякой всячины, куда мы зашли однажды, чтобы купить солнцезащитный крем, на самом видном месте висел портрет кайзера Вильгельма, и хозяин магазина все время норовил стать поближе к портрету и молодецки подкрутить точно такие же, как у кайзера, усы. По‑итальянски, понятное дело, он принципиально не говорил ни слова. В прелестных горных приютах обходились без кайзера, но перекричать горластых немцев и добиться чашки кофе подчас было непросто – италоговорящих клиентов в них тоже старались не замечать. Не везде, конечно, но гораздо чаще, чем если бы это было простой случайностью.

Однажды, когда Петька, пару раз споткнувшись об вытянутые в проход ноги, вдохнув тяжелый запах перегара, совсем оробел от воплей и ржания за те десять минут, когда нас старательно не замечали, и только усилием воли удерживал навернувшиеся ему на глаза слезы, я не выдержала. Звонко хлопнув его по спине, я громко сказала по‑русски: «Не робей, сынку, войну с немцами мы выиграли». Не знаю, из каких глубин подсознания у меня это выскочило, я сама даже удивилась. Но эффект был значительный. Мгновенно воцарилась тишина, ноги, перегораживающие проход, убрались под лавки, и хозяин осторожно спросил нас по‑итальянски, не русские ли мы, случайно (то есть слышал, подлец, как мы просили кофе). Я не стала говорить с ним по‑итальянски. «Русские, – громко сказала я на своем родном языке, – и хотим кофе и капучино. Ферштейн? – потом, подумав, прибавила: – Битте. Вот так‑то, Петруха, теперь тебе все понятно?» Так мы в первый раз выпили кофе в приятной тишине.

Не исключаю, что у себя в неметчине немцы являют собой образец хорошего тона. Может быть, так разнузданно они ведут себя только на отдыхе. Или только в Южном Тироле, но в любом случае благодаря обилию плохо воспитанных немцев на этом райском горнолыжном курорте я вдруг впервые увидела итальянцев как рыцарей без страха и упрека, рядом с которыми не нужно прилагать никаких усилий, чтобы во всей полноте ощущать земную красоту.