Луна на исходе

Однажды ночью перед самым рассветом маму разбудила тишина вокруг маяка, ветер внезапно утих, как это бывает при перемене его направления.

Она долго лежала, прислушиваясь.

Где‑то далеко в темноте над морем медленно задул новый ветер. Мама слышала его приближение, казалось, он шел по воде, шума волн не было слышно, она различала лишь свист ветра. Он все время крепчал, и вот он достиг острова. Ставни открытого окна, подпертые крючками, слегка зашевелились.

Мама почувствовала себя совсем маленькой. Она зарылась мордочкой в подушку и попыталась думать… ну, к примеру, о яблоне. Но вместо этого перед глазами у нее было лишь море и бушующие над ним ветры, море, вышедшее из берегов и захлестнувшее остров, когда погас свет, море и только море, взявшее в плен берег, остров и их дом. Ей казалось, будто весь мир – это блестящая и скользящая вода и что их комната тоже медленно плывет.

Подумать только, а вдруг их остров сорвется с места и наутро будет плыть где‑то за лодочной пристанью? Вдруг он поплывет дальше и будет странствовать по морю много лет, покуда не наткнется на край света, как кофейная чашка на край скользкого подноса?..

«Это понравилось бы Мю, – хихикнув, подумала мама. – Интересно, где она спит по ночам?.. И где спит Муми‑тролль?.. Жаль, что мамам нельзя уходить из дома, когда им вздумается, и спать не дома. Мамам иногда это в особенности нужно». Она, как всегда, нежно и рассеянно пожелала ему в душе всяческого благополучия. А Муми‑тролль, лежа на своей лесной полянке, почувствовал это и приветливо помахал ей в ответ хвостом.

Ночь была безлунная и очень темная.

Никто не думал о переселении Муми‑тролля, и он сам не знал, радует это его или огорчает.

Каждый вечер мама зажигала на столе две свечи и давала ему с собой штормовой фонарь. Папа говорил для порядка:

– Только не устраивай пожар в ельнике и не забывай гасить фонарь перед сном.

Вечно одно и то же. Они так ничего и не поняли.

Муми‑тролль прислушался к новому ветру и подумал: «Луна на исходе. Морская лошадка придет не скоро».

Для него это было скорее облегчение, чем разочарование. Ему только хотелось представлять себе их приятную встречу и красивые слова, вспоминать, как она хороша… И теперь ему не надо больше сердиться на Морру. Она может смотреть на фонарь, сколько ей вздумается. Муми‑тролль говорил себе, что спускался по ночам на песчаную отмель из практических соображений – чтобы помешать Морре подниматься к маяку и замораживать мамины розы. Чтобы семья не увидела ее. И наконец, для того, чтобы не слушать ее вой. Только и всего.

Каждую ночь Муми‑тролль ставил зажженный фонарь на песок и стоял, ожидая, покуда Морра вдоволь наглядится на огонь.

Она устроила из этого целую церемонию. Недолго поглядев на фонарь, она начинала петь. Вернее, она думала, что поет. Это было какое‑то вытье – тонкий пронзительный вой, который проникал повсюду, казалось, он звучит прямо в голове и в животе. Одновременно она медленно и тяжело раскачивалась взад‑вперед и размахивала юбками, похожими на сухие морщинистые крылья летучей мыши. Морра танцевала! А остров волновался все сильнее. Деревья шептались и дрожали, по воронике волнами пробегала дрожь. Дикий овес на берегу шелестел и стлался по земле, пытаясь вырваться с корнями и улететь. И как раз в эту ночь Муми‑тролль увидел кое‑что, испугавшее его.

Начал двигаться песок. Муми‑тролль отчетливо увидел: песок двинулся с того места, где сидела Морра. Он струился и как‑то пугливо сверкал, высыпаясь из‑под ее лап, топтавших землю и превращавших ее в лед.

Тогда Муми‑тролль схватил фонарь и бросился сломя голову в свою чащобу через запасной ход. Он нырнул в спальный мешок, застегнул молнию и попытался уснуть. Но как ни старался зажмуривать глаза, он видел песок, упрямо ползущий к воде.

На следующий день мама вырыла четыре куста дикого шиповника из твердого песчаного грунта. Эти кусты с пугающим усердием пустили извилистые корни между камнями и услужливо расстелили ковром свои листья.

Мама считала, что алый шиповник на фоне серых скал – изумительно красиво, но в ее коричневом садике он, пожалуй, выглядел как‑то не так. Кусты стояли, вытянувшись в ряд, и вид у них был тревожный. Мама подсыпала им по горсточке земли, привезенной из дома, полила их и села, чтобы побыть с ними немного.

И тут примчался, тяжело топая, папа. Глаза у него потемнели от волнения.

– Черное Око! – крикнул он. – Оно дышит! Идем скорее, сама увидишь!

Он повернулся и побежал, а мама вскочила и побежала за ним, ничего не понимая.

Но папа был прав. Темная поверхность воды медленно поднималась и опускалась, словно глубоко вздыхая. Око дышало!

Малышка Мю бегом спустилась с холма.

– Ясное дело, – сказала она. – Так оно и есть. Остров ожил! Я давно этого ждала.

– Не болтай ерунды, – ответил папа. – Остров не может ожить. Вот море – живое…

Он помолчал и обеими лапами обхватил голову.

– Что с тобой? – с тревогой спросила мама.

– Сам не знаю, – ответил папа. – Я еще не решил точно… У меня была одна мысль, но она ускользнула от меня.

Он взял тетрадь в клеенчатой обложке и, наморщив лоб, пошел вверх по склону.

Мама неодобрительно взглянула на Черное Око.

– Я думаю, что теперь самое время совершить приятную, обстоятельную прогулку. С корзиной провизии для пикника.

Она направилась прямиком к маяку, чтобы подготовиться.

Мама уложила все, что нужно для пикника, отворила окно и ударила в гонг. Она стояла и смотрела, как все спешили к ней, и вовсе не испытывала угрызений совести, хотя и знала: удар гонга на острове означал сигнал тревоги.

Папа и Муми‑тролль, похожие на большие груши, стояли внизу, задрав мордочки.

Мама уперлась лапами в подоконник и выглянула в окно.

– Не волнуйтесь! – весело крикнула она. – Пожара нет. Просто мы сейчас же отправимся на прогулку и устроим пикник.

– На прогулку? – воскликнул папа. – Как ты можешь?..

– Нам грозит беда! – крикнула мама. – Если мы сейчас же не отправимся на прогулку, нам всем будет плохо!

И они отправились на морскую прогулку. Вся семья с большим трудом вытащила «Приключение» из Черного Ока. Они поплыли навстречу ветру и непогоде к самому большому скалистому островку на северо‑западе и, дрожа, расположились на мокрых камнях. Мама соорудила плиту между камней и стала варить кофе, как это делали все женщины в старые времена. На каждый угол скатерти положили по камню, поставили масленку с крышкой, кружки, вынули купальные халаты, пестрые, как яркие цветы на скалах, и, конечно, зонт от солнца. Когда кофе был готов, стал моросить дождь.

Мама была в отличном настроении, она все время болтала о всяких будничных пустяках, рылась в корзинке, приготовляла бутерброды. В первый раз она захватила с собой сумочку.

Островок, на который они приплыли, был маленький и совершенно голый, без единой травинки, даже водоросли и плавник соскальзывали с него, это была просто серая скала, торчавшая из воды.

Когда они сидели там и пили кофе, у них вдруг возникло такое чувство, будто все наладилось. Они начали говорить обо всем, что приходило им в голову, но только не о море и только не о Долине муми‑троллей.

Отсюда остров с огромным маяком, серый от дождя, далекий, как тень, казался чужим.

После кофепития мама вымыла кружки и сложила все обратно в корзину. Папа спустился к воде и понюхал ветер, а потом сказал:

– Думаю, пора нам домой, пока он не усилился.

Он всегда так говорил во время морских прогулок. Они сели в лодку, малышка Мю примостилась на носу. Возвращались они с попутным ветром.

«Приключение» вытащили на берег.

Вернувшись домой, они почувствовали, что остров как‑то изменился, хотя и не поняли, в чем заключается эта перемена, и не сказали друг другу об этом ни слова. Видно, это было потому, что они отсюда ненадолго уехали, а после вернулись. Они прошли прямо на маяк. В этот вечер они разгадывали головоломки, а папа прибил возле плиты маленькую полку.

Эта прогулка была, наверное, полезна для семьи, но мама загрустила. Ночью ей приснилось, что они поплыли на остров хатифнаттов у родного берега, теплый, приветливый летний остров. Когда она проснулась, ей стало грустно.

После завтрака она сидела за столом и смотрела на ветку жимолости, выросшую из подоконника. От чернильного карандаша остался один огрызок, который был нужен папе, чтобы отмечать крестиками дни в календаре и делать записи в тетради в клеенчатой обложке.

Мама встала, поднялась на чердак и принесла оттуда три мешочка с краской: коричневой для сетей, банку суриковой для лодок, немного черной на саже и две старые кисти.

Потом начала рисовать цветы на стенах. Они получились крупные и яркие, ведь она рисовала большими кистями. Краска для сетей быстро впитывалась в известку и становилась густой и прозрачной. Ах, как это было красиво! Рисовать в сто раз приятнее, чем пилить дрова. На стене распускался один цветок за другим: розы, ноготки, маргаритки, пионы… Маме было почти страшно, что она умела так красиво рисовать. Внизу, у пола, она нарисовала высокую, колышущуюся под ветром траву. Ей хотелось вверху нарисовать солнце, но у нее не было желтой краски. Пришлось от этой мысли отказаться.

Когда семья пришла обедать, мама даже не успела еще затопить плиту. Она стояла на ящике и рисовала маленькую коричневую пчелу с зелеными глазами.

– Мама! – воскликнул Муми‑тролль.

– Ну как? – спросила мама, осторожно дорисовывая второй глаз пчелы.

Кисть была слишком велика, необходимо было смастерить новую. Ну да в крайнем случае можно было сделать из пчелы птицу.

– Похоже, – заметил папа. – Я узнал все эти цветы. Вот это – роза.

– Нет, – обиженно сказала мама, – это пион. Тот самый, красный, что рос у крылечка.

– Можно мне нарисовать ежа? – крикнула малышка Мю.

Но мама покачала головой.

– Нет, это моя работа. Но я нарисую ежа, если ты будешь хорошо себя вести.

За обедом все были в прекрасном настроении.

– Одолжи мне немного красной краски, – попросил папа, – прежде чем уровень воды поднимется, я нарисую на маячном холме нижнюю ватерлинию, чтобы серьезно изучить этот вопрос. Понимаешь, я хочу понять, есть ли у моря какая‑то закономерность или нет… Это очень важно.

– Много материала ты собрал? – спросила мама.

– Массу. Но для того чтобы начать писать диссертацию, придется собрать еще столько же. – Папа склонился над столом и доверительно сказал: – Я хочу знать, коварно ли море на самом деле, или оно вынуждено подчиняться.

– Кому? – спросил Муми‑тролль, вытаращив глаза.

Но папа замялся и принялся усердно есть суп.

– Ну… определенным законам, – ответил он.

После обеда мама налила ему в чашку немного красной краски, и он отправился рисовать нижнюю ватерлинию.

Осиновая роща покраснела, а на прогалинке лежал желтый ковер березовых листьев. Красная и желтая листва летела над морем вместе с зюйд‑вестом.

Муми‑тролль закрасил с трех сторон стекло фонаря черной краской – так поступают злодеи, пускаясь в опасные приключения. Он обошел вокруг маяка, смотревшего на него пустыми глазами. Снова наступил вечер, и остров проснулся. Муми‑тролль чувствовал, как он ворочается. Над мысами кричали чайки.

«Ничего не поделаешь, – подумал Муми‑тролль. – Если бы папа знал, он понял бы. Но я не хочу видеть, как песок опять поползет сегодня ночью. Пойду лучше на восточный мыс».

Муми‑тролль сел на камень, направил фонарь в сторону моря и стал ждать. На остров спустилась тьма, но Морра не появилась.

А малышка Мю увидела и его, и Морру. Морра сидела и ждала на песчаной отмели.

Мю пожала плечами и снова заползла в мох. Она уже не раз замечала, как некоторые по глупости ждут друг друга не в том месте, где надо, и отчаиваются. Тут уж ничего не поделаешь, так уж повелось.

Ночь была мрачная. Муми‑тролль слышал, как мимо пролетают невидимые птицы. Позади него в Черном Оке послышался плеск, и он обернулся. Глаз фонаря осветил полосу на черной воде. Морские лошадки! Они плыли вдоль скалистого берега, может быть, они бывали здесь каждую ночь, а он и не знал об этом.

Лошадки хихикали и брызгались водой, они смотрели на него из‑под челок. Муми‑тролль переводил взгляд с одной на другую. У них были одинаковые глаза, одинаковые цветочки на шее, их головы поворачивались одинаково дерзко. Он не мог различить, которая из них его лошадка.

– Это ты? – спросил Муми‑тролль. Морские лошадки подплыли к самому берегу. Теперь вода достигала им до колен.

– Это я! Это я! – воскликнули обе и залились смехом.

– Ты не хочешь спасти меня? – спросила одна. – Скажи, маленький толстый морской огурец, ты смотришь на мой портрет каждый день? Смотришь?

– И вовсе он не морской огурец, – с упреком возразила другая. – Он маленький‑маленький гриб‑дождевик, который обещал спасти меня, если поднимется шторм. Он маленький гриб‑дождевик, который ищет раковины для своей мамы. Разве это не прелестно? Прелестно!

Муми‑тролль вспыхнул.

Мама начистила подковку порошком. Он знал, что одна подковка блестит гораздо ярче, чем остальные. Он знал, что они ни за что не поднимут копыта из воды, и он так и не узнает, которая из них его лошадка.

от лошадки вошли в море. Он слышал, как они смеялись, но их смех все отдалялся и отдалялся, и под конец слышался лишь посвист ветра на берегу.

Муми‑тролль растянулся на камнях и уставился в небо. Он не в силах больше думать о Морской лошадке. Как только он пытался представить ее себе, перед ним вставали две лошадки, две совершенно одинаковые смеющиеся лошадки. Они только и делали, что выбегали из моря и убегали обратно, – у него устали глаза. Под конец их стало много, целый табун, он не в силах был даже сосчитать их. Ему захотелось заснуть, отдохнуть.

Мамина стенная роспись становилась все красивее и красивее, она уже разрисовала стену до самых дверей. Мама изобразила зеленую яблоньку, усыпанную и цветами, и фруктами, и яблоки, лежащие в траве. Розовые кусты росли повсюду, почти все с красными розами, такие же, как у мамы в садике. Каждый куст был обрамлен белыми ракушками. Колодец был зеленый, а дровяной сарай – коричневый.

И в один прекрасный вечер, когда лучи заходящего солнца осветили стену, мама нарисовала угол веранды.

Вошел папа и поглядел на ее рисунок.

– А горы ты не рисуешь? – спросил он.

– Там нет никаких гор, – рассеянно ответила мама. Она рисовала перила, а их очень трудно изобразить прямыми.

– А что это у тебя, горизонт? – продолжал папа.

Мама подняла глаза.

– Нет, это голубая веранда. Моря здесь вовсе нет.

Папа долго смотрел молча. Потом подошел к плите и поставил чайник на огонь.

Когда он повернулся, то увидел, что мама уже успела намалевать большое голубое пятно, а на нем что‑то похожее на лодку, точно он не мог разобрать.

– Послушай‑ка, – сказал папа, – это у тебя вышло неудачно.

– Получилось не так, как я хотела, – жалобно ответила мама.

– Ты наверняка хотела изобразить что‑то красивое, – утешил ее папа. – Но мне думается, лучше тебе это переделать, пусть уж будет веранда. Рисовать нужно то, что хочется.

После этого вечера мамина стенная роспись стала все больше походить на долину Муми‑дален. Ей трудновато было изобразить перспективу, и пришлось переносить некоторые детали в другое место. Например, плиту и часть гостиной. Невозможно нарисовать каждую комнату. Можно лишь изображать отдельно по одной стене, и это выглядит ненатурально.

Маме нравилось рисовать перед заходом солнца, в это время в башне никого не было, и она отчетливее представляла родную долину.

Однажды вечером небо на западе окрасил красивейший и ярчайший закат, такого маме еще не приходилось видеть. Он зажег языки красного, оранжевого, розового и лимонно‑желтого пламени над темным бурным морем. Подул зюйд‑вест, он летел на остров прямо с черного как уголь, резко очерченного горизонта.

Мама стояла на обеденном столе и рисовала суриком яблоки на верхушке дерева. Подумать только, как здорово было бы, если бы у нее хватило краски расписать стены снаружи! Что за яблоки! Что за розы!

Пока она наблюдала за небом, вечерний свет поднялся по стене и зажег цветы в ее саду. Они ожили и засветились. Сад отворился, усыпанная гравием дорожка со странной перспективой стала настоящей и повела прямо к веранде. Мама приложила лапы к стволу дерева – солнце нагрело его. Она почувствовала, что сирень зацвела.

Вдруг на стену упала тень, что‑то черное молнией пронеслось мимо окна. Большая черная птица летала вокруг маяка, затемняя одно окно за другим: западное, южное, восточное, северное… Птица все летала и летала, со свистом хлопая огромными крыльями.

«Мы окружены, – со страхом подумала мама. – Это колдовской круг, я боюсь. Я хочу домой! Мне хочется вернуться домой с этого ужасного пустынного острова, от этого злого моря…» Она обняла яблоню и закрыла глаза. Кора была шероховатая и теплая. Шум моря исчез. Мама вошла в свой сад.

Комната в башне маяка опустела. Баночки с красками остались стоять на столе, а за окном буревестник продолжал свой странный одинокий танец, описывая круги. Когда небо на западе погасло, он улетел в сторону моря и исчез.

Настало время вечернего чая, и семья собралась в доме.

– А где мама? – спросил Муми‑тролль.

– Может, она пошла за водой, – ответил папа. – Она успела нарисовать еще одно дерево.

Мама стояла за яблоней и смотрела, как ее семья накрывает на стол. Они как‑то расплывались у нее перед глазами, как будто двигались под водой. Мама не удивилась этому, ведь она наконец вошла в свой собственный сад, где все было на своем месте и все росло, как и следовало расти. Кое‑что она нарисовала неправильно, но это было не так уж важно. Она опустилась на высокую траву и стала слушать, как где‑то за рекой кукует кукушка.

Когда вода в чайнике закипела, мама уже крепко спала, прислонив голову к своей яблоньке.

Date: 2015-09-05; view: 301; Нарушение авторских прав