Пятая глава

Туман

Собственно говоря, мама ничего такого не сказала, и меньше всего она хотела обидеть папу.

Однако он обиделся. Он даже не помнил, что точно она сказала. В общем, папе стало ясно, что рыбы семье уже хватит.

Сначала она не выразила восторга по поводу щуки. Весов у них не было, но и без них было ясно, что щука тянет кило на три с лишним, во всяком случае на два. Когда с замиранием сердца вытягиваешь одного окуня за другим, пытаясь прокормить семью, и вдруг попадается щука, то это уже событие.

И вообще вся эта история с рыбой!

Мама сидела и, как всегда, рисовала на подоконнике. Весь подоконник был разрисован цветами. И вдруг она сказала так, между прочим, что не знает, куда девать рыбу, которую ловит папа. И еще, что у них нет больше банок, не в чем ее солить. Мол, хорошо бы поесть овсяной каши для разнообразия. Что‑то в этом роде.

Папа повесил спиннинг на гвоздь и вышел прогуляться. Он обошел остров по берегу, но на Рыбачий мыс не пошел.

День был сумрачный, тихий. Восточный ветер чуть рябил поверхность воды, она была одного цвета с небом и казалась шелковой. Совсем низко над водой быстро летели гаги, видно, они торопились по своим делам. Потом все снова замерло. Папа ступил одной лапой на камень, другой – в воду, хвост окунулся в море, шляпа Смотрителя маяка съехала ему на глаза. Он подумал, что скоро начнется шторм. Придется бегать, спасать вещи и следить, чтобы семья не утонула. Нужно подняться на башню и определить силу ветра… спуститься и сказать: «Тринадцать метров в секунду, не беспокойтесь. Причин для волнения нет…»

Малышка Мю ловила колюшку в лужицах.

– Почему ты не ловишь рыбу? – спросила она.

– Я бросил это занятие, – ответил папа.

– И, поди, рад этому, – заметила малышка Мю, – однообразие надоедает.

– Надо же, и правда! – воскликнул папа. – И как только я сам этого не заметил! В самом деле это мне порядком надоело.

Он пошел, уселся в каморке Смотрителя маяка и подумал: «Я сделаю что‑нибудь другое, что‑нибудь новое. Неслыханное».

Но папа сам не знал, чего он хочет. Он был растерян. Как в тот раз, когда дочка Гафсы выдернула ковер у него из‑под лап. Или когда плюхнешься на пол мимо стула. Ах, нет, скорее, когда чувствуешь себя обманутым.

Папа сидел и смотрел на серое шелковое море, которое не хотело превращаться в штормовое, и чувство, что его обманули, становилось все сильнее и сильнее. «Ну, погоди же! – бормотал он про себя. – Я разберусь с тобой!..»

Кого он имел в виду: море или остров – он и сам не знал. Может, он имел в виду маяк или Смотрителя маяка. Во всяком случае в голосе папы звучала угроза. Он тряхнул головой и в полной растерянности пошел к Черному Оку. Там он сел и углубился в раздумья, подперев мордочку лапами. Время от времени легкая волна перекатывалась через порог и уходила назад в блестящее водяное зеркало.

«Вокруг этого острова столетия бушевали шторма, – думал папа. – Сюда, в Черное Око, заплывали пробковые поплавки, обломки коры, их забрасывали волны через мыс и снова вымывали их отсюда, и так было всегда… Но в один прекрасный день…» Папа поднял мордочку – важная и странная мысль промелькнула у него в голове.

Подумать только, а вдруг в один прекрасный день по дну моря прокатилось что‑то очень тяжелое, море вышвырнуло его, и оно затонуло здесь, осталось здесь навсегда?

Папа встал. Сундук с сокровищами? Скелет морского разбойника? Какая разница!

Важно, что Черное Око набито невероятными вещами!

Папа страшно обрадовался. Дремавшая энергия проснулась, зашевелилась, буквально заползла под кожу. Казалось, будто стальные пружины раскрутились у него в животе и заставили его действовать. Он помчался домой, одним махом взлетел по лестнице, хлопнул дверью и закричал:

– Послушай‑ка! У меня идея!

– Да что ты говоришь? – воскликнула Муми‑мама, стоя у плиты. – И большая?

– Большая. Огромная. Садись, сейчас я тебе расскажу.

Мама села на один из пустых ящиков, и папа начал рассказывать о том, что он задумал. Когда он закончил свой рассказ, мама сказала:

– Это невероятно! Такое может прийти в голову только тебе. Там может оказаться все, что угодно!

– Именно так, – подтвердил папа. – Все, что угодно.

Они поглядели друг на друга и засмеялись. Потом мама спросила:

– Когда ты начнешь искать?

– Ясное дело, сразу же. Я хорошо протралю дно. Но сначала измерю лотом глубину. Мы должны попытаться перетащить туда лодку. Понимаешь, если я потяну ее вверх по камням, она может оторваться и съехать обратно. А мне необходимо попасть на самую середину, там, разумеется, лежит самое интересное.

– Можно я помогу тебе? – спросила мама.

– Не‑е‑е‑т, это моя работа. Сейчас я достану канат для лота…

Папа вскарабкался по железной лестнице, прошел по маяку, не обратив никакого внимания на лампу, и полез выше на темный чердак. Чуть погодя он спустился с канатом в лапах и спросил:

– А где у нас лот?

Мама бросилась к плите и дала ему утюг.

– Спасибо, – сказал папа и выскочил из дома.

Мама слышала, как он бежал по винтовой лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Потом снова наступила тишина.

Мама села за стол и засмеялась.

– Как прекрасно! До чего же прекрасно, Морра меня задери!

Она быстро огляделась вокруг, но поблизости, конечно, не было никого, кто мог бы услышать, как грубо мама выразилась.

Муми‑тролль лежал на своей полянке и смотрел на раскачивающиеся верхушки берез. Они начали желтеть и от этого стали еще красивее.

Теперь у него в домике были три тайных туннеля: парадный ход, черный ход и запасной выход для бегства. Он укрепил зеленые стены дома, для чего терпеливо сплел ветви. Теперь это была его собственность, он сам построил свой дом.

Муми‑тролль больше не думал о кусачих муравьях, которые постепенно превратились в землю где‑то под его упитанным тельцем. Запах керосина выветрился, а вместо залитых им цветов когда‑нибудь вырастут новые. Он думал, что вокруг его дома в кустах тысячи ядовитых муравьев вне себя от счастья поедают сахар. Все шло прекрасно.

Но Муми‑тролль думал о Морских лошадках. Что‑то с ним произошло, он стал совсем другим, у него появились новые мечты, и он полюбил одиночество. Теперь он стал воображать себе разные сцены, и это было необычайно интересно. Он воображал себя вместе с Морскими лошадками, эти мечты о лунном свете были еще прекраснее, потому что за ними стояла темнота Морры. Она сидела где‑то там все время, это правда. Она выла по ночам. Но его это не трогало.

Муми‑тролль приготовил подарки для Морских лошадок: красивые камешки, осколки стекла, которые море отшлифовало и превратило в драгоценные камни, и несколько маленьких блестящих медных грузил из комода Смотрителя маяка. Он представлял себе, что он скажет, вручая подарки, придумывал умные и поэтичные слова.

Он ждал возвращения луны.

Мама Муми‑тролля давным‑давно разложила по местам все вещи, которые они привезли из дома. Генеральной уборки она не делала, потому что пыль еще не успела накопиться, да и не нужно делать из уборки культ. Что касается стряпни, то она много времени не занимает, если ей не придавать большого значения. Дни были долгими, но не слишком приятными.

Суетиться мама не любила, потому что это напоминало ей о ее одиночестве.

Но вот однажды она начала собирать дрова. Она подбирала веточки на берегу, все, что выбрасывало море, и понемногу у нее набралась целая куча хвороста и обломков досок. Приятно было и то, что так она приводила в порядок остров и он становился красивее. Ей казалось, что этот остров – сад, за которым нужно ухаживать.

Мама сносила все в одно место на подветренной стороне маячного холма. И там же она смастерила козлы. Они получились немного кривые, но пользоваться ими было можно, если упираться в них лапой.

Погода стояла мягкая, пасмурная. Мама все пилила, пилила и отмеряла деревяшки, чтобы они были одинаковой длины, а потом раскладывала их вокруг себя красивым полукругом. Дровяная стена становилась все выше и выше, и наконец мама уже пилила в какой‑то отдельной комнатке, отчего она чувствовала себя увереннее и спокойнее. Сухие палочки она складывала под плиту, а красивые бревнышки не решалась рубить. Между прочим, с топором она ловко обращаться не умела.

Возле пригорка, где она пилила дрова, росла маленькая рябина, которая очень нравилась маме. Теперь на рябине, на этом маленьком деревце, висели красные ягоды, масса ягод. Самые красивые кусочки дерева мама положила под рябинку. Она много знала о древесных породах: как выглядит дуб, что такое розовое дерево, узнавала орегонскую сосну и красное дерево. Все они пахли по‑разному, были разными на ощупь, и все они попадали к ней после очень долгого путешествия.

– Розовое и палисандровое дерево, – пробормотала мама с глубоким удовлетворением и продолжала пилить дальше.

Остальные члены семейства привыкли видеть маму за этим занятием, хотя из‑за поленницы дров ее было видно все меньше и меньше. Вначале папа возмутился и хотел сам занять дровяную горку. Но тут мама рассердилась и заявила, что не уступит.

– Я тоже хочу позабавиться, – сказала она.

Под конец поленница выросла настолько, что снаружи видны были только мамины уши. Но она все пилила, а по утрам ходила по берегу и собирала новые деревяшки.

В это серое, совершенно неподвижное утро мама нашла на отмели раковину. Это была большая тигровая раковина, внутри розовая, а снаружи бежевая с коричневыми пятнами.

Мама удивилась и очень обрадовалась. Раковина лежала на песке, хотя прилива не было уже целую неделю. А чуть подальше она нашла белую раковину – такими обрамляют клумбы в саду. Факт тот, что внезапно на берегу появилось множество раковин, больших и маленьких. А самое невероятное, что на одной из них было красными буковками написано: «На память о западном побережье».

Мама еще больше удивилась и собрала все раковины в передник. Потом она отправилась показать их папе, который прочищал дно в Черном Оке.

Папа лежал, свесив мордочку через борт. Сверху он казался очень маленьким, как и его лодка с болтающимися в воде веслами.

– Иди сюда, я тебе что‑то покажу! – крикнула Муми‑мама.

Папа подогнал лодку к мысу.

– Погляди‑ка, настоящие раковины! – воскликнула мама. – Они лежали на отмели, а вчера там не было ни одной!

– Очень странно, – сказал папа и выбил пепел из трубки о камень. – Это одна из загадок моря. Иногда меня просто пленяет мысль о таинственных путях моря. Ты говоришь, они лежали на отмели, далеко от воды, а вчера их не было. Это значит, что море может подняться на метр за несколько часов и снова отступить. Хотя у нас не бывает прилива и отлива, как в других местах, о которых мы слыхали. Это очень интересно. Что же касается надписи, то она открывает просто‑напросто неслыханные возможности.

Он серьезно посмотрел на маму.

– И ты понимаешь, – продолжал он, – это так важно, что я подумаю и, возможно, напишу диссертацию. Обо всем, что касается моря, настоящего большого моря. Я должен познать море. Пристани, дорожки и рыбалка – все это для мелких людишек, которых не волнуют глобальные процессы. – Он повторил: – Глобальные процессы. – Это звучало красиво. – Именно Черное Око подало мне эту идею.

– А здесь глубоко? – спросила мама, широко раскрыв глаза.

– Очень. Лот едва достает до дна. Сегодня я поднял жестяную банку, что подтверждает мои предположения.

Мама кивнула. Немного помолчав, она сказала:

– Я, пожалуй, пойду и обложу клумбы раковинами.

Папа не ответил, мысли его были далеко.

В это время Муми‑тролль сжигал ободранную шкатулку в маминой плите. К чему было хранить ее, раз он отковырял с нее все раковины. Он нашел шкатулку в нижнем ящике комода, мама там никогда не рылась, потому что там, по всей вероятности, лежали самые сокровенные предметы, принадлежавшие Смотрителю маяка.

Жестяная банка была ломаная и ржавая. По‑видимому, в ней никогда ничего не хранили, кроме скипидара или бензина. Но это было доказательством. Черное Око было тайником моря, его черным ящиком. Папа с отчаянной уверенностью надеялся, что все лежит на дне и ждет его. «Все» означало – все, что угодно. Он думал, что стоит ему все это поднять, как он познает море и все встанет на свои места. И он сам тоже. Такое у него было ощущение.

Поэтому папа упрямо тралил дно и измерял глубину лотом на самой середине, которую он называл бездонной.

– Бездонная, – шептал он про себя и чувствовал, как от магии этого слова по спине у него бегут мурашки.

Почти везде лот останавливался на одной глубине. Но иногда канат опускался до бесконечности, как папа его ни надвязывал. Лодка была завалена перепутанными канатами и веревками. Он тащил сюда каждый обрывок веревки, который только мог найти (хотя все они были, разумеется, для чего‑нибудь другого. Но так уж всегда бывает с веревками).

Папа развил гипотезу о глубокой дыре, которая идет к центру земли, – о кратере погасшего вулкана. Под конец он стал записывать свои предположения в старую тетрадь в клеенчатой обложке, которую он нашел на чердаке. Несколько страниц были заняты записками Смотрителя маяка. Он писал маленькие слова, оставляя между ними большие промежутки, как будто по бумаге прополз паучок.

«Волна одинока, луна вступила в седьмую фазу, – читал папа. – Сатурн встречается с Марсом». Может быть, все же у Смотрителя маяка бывали гости. И ему бывало повеселее. Но все остальное место занимали цифры. Папа не мог в них разобраться. Он перевернул тетрадь и стал писать с другого конца.

В основном он чертил карты Черного Ока – сверху и в разрезе – и углублялся в сложные объяснения перспектив и расчеты.

Папа теперь не слишком много говорил о своих исследованиях. Постепенно он перестал тралить дно, а сидел в уединенном местечке Смотрителя маяка, погруженный в раздумье. Иногда он делал записи в тетради с клеенчатой обложкой о Черном Оке или о море.

Например, он писал: «…морские течения – явление удивительное и замечательное, которому не уделяется должного внимания…» или «…движение волн есть нечто, неизменно вызывающее у нас восхищение…» Потом он откладывал тетрадь и погружался в размышления.

На остров прокрался туман. Он приполз с моря незаметно. Внезапно все заволокла бледно‑серая дымка, и уютный выступ скалы, служивший ему скамейкой, сиротливо поплыл в пустом и каком‑то мягком шерстистом пространстве.

Папа любил прятаться в тумане. Он ненадолго заснул, но вдруг закричала чайка, и он со страхом проснулся, вскочил и пошел бродить вокруг острова, беспомощно размышляя о происхождении течений и ветров, штормов и дождей и о бездонных впадинах в море.

Мама видела, как он ныряет в туман и снова показывается и шагает, опустив мордочку на живот. «Он собирает материал, – думала она. – Так он говорил мне. Наверное, вся тетрадь исписана его наблюдениями. Вот будет здорово, когда он соберет весь материал».

Она выложила пять полосатых карамелек на чайное блюдечко. Потом поставила его в верхнюю каморку, чтобы легче работалось.

Муми‑тролль лежал на полянке, поросшей вороникой, уткнувшись мордочкой в мамин кувшин. Он макал подкову в прозрачную коричневую воду и смотрел, как серебро превращается в золото. Ягоды вороники и метелочки трав отражались в кувшине, превращаясь в маленький опрокинутый пейзаж. Веточки так красиво выделялись на фоне тумана, ясно и отчетливо было видно, как самая маленькая букашка ползет по травинке.

Желание поговорить о Морской лошадке становилось все сильнее и сильнее. Просто описать, как она выглядит. Или вообще поговорить о Морских лошадках.

Вот по одной травинке ползут две букашки. Муми‑тролль помешал в кувшине, и миниатюрный пейзаж пропал. Муми‑тролль поднялся и поплелся к зарослям низкоствольника. Как раз на опушке начиналась узенькая тропка, протоптанная во мху. Очевидно, здесь жила малышка Мю. В кустах что‑то зашелестело, значит, она была дома.

Муми‑тролль сделал шаг, опасное желание довериться кому‑нибудь застряло пробкой у него в горле. Он присел и пополз под елями. Она сидела здесь, свернувшись в клубок.

– Я вижу, ты дома, – простодушно сказал Муми‑тролль. Он сел на мох и уставился на нее.

– Что это у тебя в лапе? – спросила Мю.

– Ничего, – ответил Муми‑тролль. – Она сбила его с мысли, и он не сумел сказать заготовленную фразу. – Просто я проходил мимо.

– Ха! – сказала малышка Мю.

Он смотрел по сторонам, не желая встречаться с ее критическим пронзительным взглядом. Ее дождевик висел на ветке. Рядом стояла чашка с черносливом и изюмом и бутылка с соком.

Муми‑тролль подскочил и наклонился. Под развесистыми елями у самых стволов земля была устлана коричневой хвоей, и, насколько он мог рассмотреть в сером тумане, повсюду стояли ряды крошечных крестов из сломанных палочек, связанных шпагатом.

– Что это ты сделала? – воскликнул Муми‑тролль.

– Уж не думаешь ли ты, что я похоронила своих врагов? – засмеялась довольная малышка Мю. – Это могилы птиц. Кто‑то устроил здесь большое птичье кладбище.

– Откуда ты это знаешь? – спросил Муми‑тролль.

– Я проверила, – ответила Мю. – Тут зарыты маленькие белые скелеты. Такие же, как те, что мы нашли внизу у маяка в первый день. Месть Забытых Костей, помнишь?

– Это сделал Смотритель маяка, – сказал Муми‑тролль после долгой паузы.

Малышка Мю кивнула так энергично, что пучок волос у нее на затылке подпрыгнул.

– Они летели на свет маяка, – медленно продолжал Муми‑тролль. – У птиц такая привычка. И разбились.

– Смотритель маяка собирал их каждое утро. Это огорчало его все больше и больше. В один прекрасный день он погасил маяк и уехал…

– Но ведь это просто ужасно! – воскликнул Муми‑тролль.

– Это было так давно, – ответила малышка Мю и зевнула. – А теперь маяк не светит.

Муми‑тролль кисло поглядел на нее.

– Что у тебя за привычка всех жалеть! – сказала Мю. – Уходи‑ка отсюда. Мне надо причесаться.

Выйдя из зарослей, Муми‑тролль разжал лапу и поглядел на подковку. Он так ничего и не сказал. Тайна Морской лошадки осталась при нем.

Ночи были безлунные, штормовой фонарь не зажигали. И все же Муми‑тролль спускался на песчаную отмель, потому что не мог иначе. Он приносил с собой подковку и подарки.

Его глаза привыкли к темноте, и он увидел, как Морская лошадка вышла из тумана, словно сказочное неземное существо. Он с замиранием сердца положил подковку на песок.

Темный силуэт с изогнутой шеей подошел к нему танцующей походкой. Морская лошадка по‑дамски рассеянно‑небрежно надела подковку и, отвернувшись, подождала, пока серебряная подковка не прирастет к копыту.

– По‑моему, челка – это красиво, – медленно сказал Муми‑тролль. – У меня есть приятельница с челкой. Может быть, она придет сюда навестить меня… У меня много друзей, которые тебе непременно понравятся.

Маленькая лошадка молчала, ее это не трогало.

– Ночью острова так красивы. Это папин остров, но я не знаю, будем ли мы жить здесь всю жизнь. Иногда мне кажется, что остров не любит нас, но, может, это пройдет. Главное, что острову, кажется, папа начинает нравиться…

Она не слушала его. Ей не было дела до его семьи.

Тогда Муми‑тролль высыпал на песок свои подарки. Морская лошадка подошла ближе и понюхала, но по‑прежнему ничего не сказала.

Наконец он нашел нужные слова:

– Ты танцуешь так прекрасно!

– Ты так считаешь? – спросила лошадка. – Ты ждал меня? Ждал?

– Еще бы! – воскликнул Муми‑тролль. – Я все время ждал и беспокоился, когда дул сильный ветер… Мне хотелось спасти тебя, оградить от смертельной опасности! У меня есть свое собственное жилище, и я повесил там твой портрет. Только твой портрет и может висеть там…

Морская лошадка внимательно слушала.

– Ты самая красивая на свете, – продолжал Муми‑тролль.

И тут завыла Морра. Она сидела, окутанная густым туманом, и выла, потому что ей хотелось поглядеть на огонь лампы.

Маленькая лошадка кинулась в сторону и исчезла. Остался лишь ее смех. Она помчалась к морю, а ее смех рассыпался, как тысячи жемчужин.

Морра решительно выползла из тумана и двинулась прямо к Муми‑троллю. Он повернулся и побежал. Но в этот раз она не осталась на берегу, а последовала за троллем в глубь острова по вересковой пустоши до самого маяка. Он видел, как она ползла, словно большое серое пятно, а потом свернулась клубком под маячным холмом и стала ждать.

Муми‑тролль захлопнул за собой дверь, взбежал по винтовой лестнице. В животе у него жгло от волнения. Морра пробралась в глубь острова!

Папа и мама еще не проснулись, в доме было тихо. Но в открытое окно он видел, что остров охвачен беспокойством, он стонал и ворочался во сне. Муми‑тролль слышал, как дрожат от страха листья осин. Вот закричали чайки.

– Почему ты не спишь? – спросила мама.

Муми‑тролль закрыл окно.

– Я проснулся, – ответил он и залез в постель. Мордочка у него совсем замерзла и занемела.

– Похолодало, – сказала мама. – Как хорошо, что я распилила это бревно… Ты замерз?

– Нет, – ответил Муми‑тролль.

Морра сидела внизу под маяком и мерзла.

Она так ужасно мерзла, что земля под ней заледенела… Опять началось… У него по коже снова поползли мурашки, и этот страх никак было не стряхнуть. Он отчетливо представил себе существо, которое никогда не может согреться, которое никто не любит и которое уничтожает все вокруг, где бы ни появилось. Это несправедливо, почему она все время увязывается за ним, а не за кем‑нибудь другим! Да ее невозможно заставить оттаять!

– Ты чем‑то расстроен? – спросила мама.

– Нет, – ответил Муми‑тролль.

– Завтра будет новый длинный день, – сказала мама. – Твой собственный день с начала до конца. Это приятно, правда?

Чуть погодя Муми‑тролль услышал, что мама заснула. Он быстро прогнал мрачные мысли и решил заняться вечерней игрой. Мгновение он колебался, какую игру выбрать: с Приключениями или Спасением. И выбрал игру со Спасением, полагая, что так будет правильнее.

Он закрыл глаза и впустил в голову пустоту. Потом представил себе шторм.

Ах, как сильно бушевал шторм на пустынном скалистом берегу, по‑видимому это был берег острова. Обитатели острова бегали по берегу, заламывая лапы, кто‑то терпел Бедствие… никто не отваживался броситься на помощь, это было невозможно, любая лодка мгновенно разбилась бы Вдребезги.

Теперь Муми‑тролль спасал не маму, а Морскую лошадку.

Маленькая Лошадка с Серебряными копытцами боролась в море. Может быть, с морской змеей? Нет, нет, только со штормом. Этого достаточно.

Небо было желтое, настоящее Штормовое небо. И вот он сам вышел на берег. Он Решительно побежал к лодке. Все громко закричали:

– Нет! Остановите его! Он не справится! Море Проглотит его!

Он оттолкнул их, сел в лодку и стал грести, грести. Острые вершины скал торчали вокруг него, как Черные Зубы… Но ему было ни капельки Не Страшно, Позади него на берегу малышка Мю кричала:

– Только теперь я поняла, какой ты отважный! Ах как я раскаиваюсь!

Но было уже слишком поздно. Снусмумрик закусил свою трубку и пробормотал:

– Старый друг… Прощай.

Но Муми‑тролль продолжал бороться с волнами, он плыл к Морской лошадке, которая как раз начала тонуть. Он поднял ее в лодку, и она лежала там, покрытая мокрой золотистой гривой, словно какой‑то Большой Ворох. Муми‑тролль уверенно взял курс на берег, на далекий пустынный берег, и отнес ее на сушу.

– Какой ты Отважный, – прошептала она. – Ты Рисковал своей Жизнью ради меня…

А он улыбнулся рассеянно и сказал:

– Я оставляю тебя здесь. Мой путь Одинок. Прощай!

Морская лошадка посмотрела ему вслед, пораженная и Восхищенная.

– Но как же?.. – спросила она.

А он, Муми‑тролль, помахал ей рукой и пошел, Одинокий, по скалам в Непогоду. Удаляясь, он становился все меньше и меньше… Все на берегу были поражены, они говорили друг другу…

Но тут Муми‑тролль заснул. Он вздохнул, счастливый, и, свернувшись под теплым красным одеялом, погрузился в сон.

– А где настенный календарь? – спросил папа. – Мне нужно сделать отметки, это важно.

– Для чего? – спросила малышка Мю, влезая в окно.

– Должны же мы знать, какой сегодня день, – объяснил папа. – Стенные часы мы, к сожалению, не захватили. Но не знать, какой сегодня день, воскресенье или среда, просто невозможно. Так просто нельзя жить.

Малышка Мю втянула воздух носом и выдохнула его сквозь зубы как‑то особенно зловеще, что означало: «Я‑никогда‑не‑слыхала‑подобной‑глупости‑за‑всю‑свою‑жизнь».

Папа понял, что она этим хотела сказать, и сильно рассердился, но тут Муми‑тролль признался:

– Я ненадолго одолжил его.

– Есть вещи, имеющие особую важность на пустынном острове, – сказал папа. – В частности, наблюдения, которые необходимо заносить в судовой журнал. Нужно наблюдать за всем. Так что изволь немедленно повесить календарь на место.

– Ладно, ладно, ладно, – угрюмо ответил сын.

Он залпом выпил кофе и, спустившись по винтовой лестнице, окунулся в прохладный воздух осеннего утра. Земля еще была окутана туманом. Маяк выделялся на фоне этой серой пелены, как огромный столб. Не видно было, где он кончается. Наверху был лишь волнистый, колышущийся туман, а там, внутри маяка, сидела семья муми‑троллей, которая ничего не могла понять. Он был злой и невыспавшийся, ему вовсе не было дела ни до Морры, ни до Морских лошадок, ни до родителей. Сейчас.

Спустившись под горку, он окончательно проснулся. Ага, можно было догадаться. Изо всех мест Морра выбрала мамин садик и сидела там. Надеюсь, она сидит не больше часа. Но роза совсем потемнела, стала коричневой. На мгновение совесть Муми‑тролля проснулась и взмахнула хвостом, но потом на него снова напали злость и сонливость. Ах эти папы! Настенный календарь ему понадобился! Заметки на полях! Разве могут старые тролли понять, что образ Морской лошадки – это образ Красоты, который может увидеть только он.

Муми‑тролль заполз в чащобу и снял с ветки настенный календарь, сильно покоробившийся от сырости. Он отбросил в сторону рамку из увядших цветов, сел и задумался, уставившись в одну точку. В голове у него роилась масса неясных мыслей.

И внезапно его осенило: «Я перееду сюда. Пусть себе живут отдельно в старом маяке с ужасной лестницей и считают дни».

Это была мятежная мысль, новая, увлекательная. Она изменила все, очертила большой замкнутый круг, пространство одиночества, грусти и неизведанных возможностей.

Когда он вернулся домой, ноги у него занемели, он продрог. Он поставил календарь обратно на комод. Папа тут же подошел и поставил на верхнем уголке календаря крестик.

Муми‑тролль набрался храбрости и выпалил:

– Я думаю пожить один где‑нибудь на острове.

– На острове? Ладно, – рассеянно ответила мама. Она сидела у окна, выходящего на север, и рисовала цветущую веточку. – Хорошо. Возьми, как обычно, спальный мешок.

Она рисовала жимолость, красивую, с затейливыми листочками. Мама надеялась, что помнит точно, как выглядят эти цветы. Жимолость не может расти у моря, ей нужно тепло и защита от ветра.

– Мама, – сказал Муми‑тролль, и в горле у него пересохло. – Это не как обычно.

Но мама не слышала его, она только что‑то одобрительно пробормотала и продолжала рисовать.

Папа стоял и считал свои крестики. Он не вполне был уверен в пятнице. В тот день он поставил два крестика, потому что в четверг не поставил ни одного. Что‑то тогда помешало ему, и теперь это вызывало неуверенность. Что он делал в этот день? В его памяти все смешалось, все дни слились, как блуждание по берегу острова: все идешь и идешь и никогда не дойдешь до цели.

– Хорошо, – сказал Муми‑тролль, – я возьму спальный мешок и штормовой фонарь.

За окнами клубился и уползал туман, казалось, что комната уплывает вместе с ним.

– Мне надо еще немного краски, – сказала мама самой себе.

Она позволила жимолости подняться с окна на белую стену, и ветка дерзко распустила на ней большой, тщательно вырисованный цветок.

Date: 2015-09-05; view: 258; Нарушение авторских прав