Иллюстрированная биография лорда Гримма 1 page

(Пер. Евгения Зайцева)

Двадцать второе вторжение в Тровению началось с единственного багряного росчерка, подобно стремительному мазку кисти окрасившего серое небо. Огненная полоса протянулась через весь остров с запада на восток и ушла в море. Прогремел отзвук далекого взрыва, и над заводом по переработке рыбы взметнулась встревоженная и крикливая птичья стая.

– Это было… – произнесла Лена, – то что я думаю, да?

– Что, Лен, никогда не видела У‑мена? – спросил Юрго.

– Своими глазами – никогда, – девятнадцатилетняя Елена Пендарева была не только младше всех прочих членов бригады минимум на двадцать лет, но к тому же оказалась среди них единственной представительницей слабого пола. Она, как и еще пятеро сварщиков, обедала, расположившись на мостках на высоте ста десяти метров, над плечом «Слейбот Прайма». Гигантский робот – последнее слово в области военных исследований – все еще не был завершен, и его неокрашенную «кожу» пятнали следы птичьего помета, в нагрудных нишах выл ветер, а недоделанная голова была покрыта простым брезентом.

Именно Юрго пришла мысль перекусить прямо на сварочной площадке. Торопиться было некуда: вот уже пятый день из литейной не присылали бронепластину для Слейбота, и сварочной бригаде оставалось лишь проверять свое оборудование, да резаться в карты до той поры, пока охрана не отпустит их по домам.

День как нельзя лучше подходил для пикника. Не по сезону теплый весенний ветер задувал с гавани, принося с собой ароматы моря, только чуточку приправленные резкими запахами дизельного топлива и рыбьих потрохов. С плеча великана открывался вид на всю столицу от порта и строительной площадки прямо под ногами рабочих до старого города на западе и ровных рядов серых жилых зданий вдалеке. Выше вздымались исключительно черные шпили замка, принадлежащего лорду Гримму и врезанного в пики горы Кригшталь.

– Ты сама должна помнить, Лена, – с притворной серьезностью в голосе произнес Вернер. – Когда видишь первого своего уберменша, следует загадать желание.

– Интересно, – сказала Лена, – а мысль «вот дерьмо» за желание зачитывается?

Чтобы проследить за ее взглядом, Вернер вынужден был неуклюже повернуться на своем протезе. Над восточным морем вздымалась огромная, красная фигура, медленно приближающаяся к острову. В руках она сжимала какой‑то продолговатый предмет, сверкавший в солнечных лучах.

У‑мен надвигался прямо на строительную площадку.

Прятаться было негде. Инженерная бригада расположилась открытой стальной поверхности между плечами и необъятной головой робота. Лена залегла, прижимаясь к металлическому покрытию и изо всех сил желая стать невидимой.

Остальные рабочие даже не шелохнулись. Все это были ветераны, выходцы из зоомандос, механиров и замковой стражи. На своем веку они схлестнулись в бою не с одним десятком У‑менов. Лена даже не могла толком понять: то ли они и в самом деле ничего не боялись, то ли считали себя слишком уж старыми, чтобы всерьез переживать за свою шкуру.

Убермен, с ревом рассекая воздух и оставляя за собой размытый, сверкающий силуэт, промчался где‑то под ними. Пендаревой едва хватило реакции, чтобы перевести взгляд и увидеть стальной блеск, багровую накидку и черные сапоги, – затем противник врезался в стену, окружающую замок лорда Гримма, и пробежал насквозь. В воздух взметнулись осколки кирпича и тучи пыли.

– Обеденный перерыв, – произнес Юрго с характерным эстонским акцентом, – окончен.

Раздалось щелканье захлопывающихся чемоданчиков, ветер подхватил пустые бумажные пакеты. Лена рывком поднялась на ноги. Юрго подхватил коробочку с остатками обеда когтистой ногой, расправил кожистые, вымазанные сажей крылья и задумчиво навис над краем платформы. Его руки и шея как всегда были крепки, но за последние пару лет он успел обзавестись пивным брюшком.

– Юрго, ты уверен, что можешь летать? – спросила Лена.

– Само собой, – ответил тот. Он прицепил коробку к поясу и отошел от края. – Хотя, боюсь, разрешения на взлет мне не давали.

Остальная бригада уже успела набиться в клеть подъемника. Лена и Юрго поспешили втиснуться следом, и платформа, раскачиваясь и стеная, начала медленно спускаться.

– Как думаешь, что там на сей раз? – спросил Вернер, поскрипывая механическими легкими. – Неужели Клепаная Голова опять увел у кого‑то бабу?

Только старейшие ветераны могли осмелиться столь вольно обсуждать лорда Гримма в такой разношерстной компании. Вернеру, насколько было известно Лене, удалось пережить как минимум четыре вторжения. Его верность Тровении давно перетекла из простого патриотизма в нечто вроде чувства собственности.

Гантис – амфибия с серой, бугристой кожей, – родившийся в Латвии, произнес:

– Помню, как‑то раз мы рубились с той, с мечом. Как там ее? Энергичная Леди?..

– Power Woman, – по‑английски произнесла Лена. Она столько раз читала своему маленькому брату «Иллюстрированную биографию лорда Гримма», что успела выучить ее наизусть прежде, чем тот сам научился разбирать буквы. Самые прославленные деяния лорда были перечислены на нескольких языках в приложении к книге.

– Вот‑вот, Пар‑вер Во‑ман, – постарался повторить Гантис. – У нее были тааакие…

– Таланты, – резко пресек его Юрго. Крылатый инженер дружил с отцом Лены и часто изображал из себя заботливого дядюшку.

– Полагаю, он все же хотел сказать «сиськи», – вставила Лена.

Мужчины рассмеялись.

– Нет‑нет! Юрго абсолютно прав, – произнес Гантис. – Просто грудями это и не назовешь. Это был истинный талант. Мне даже показалось, будто одна из них со мной заговорила.

Клеть подъемника звякнула, соприкоснувшись с бетонной поверхностью, и сварщики, выгрузившись, поспешили следом за Юрго по трехкилометровому коридору. Фабрика стремительно пустела. Рабочие толпились возле раздевалки, натягивая куртки, перешучиваясь и посмеиваясь, словно перед обычным выходным днем.

Юрго отжал в сторону одного из людей и поинтересовался, что происходит.

– Вся охрана свалила! – радостно известил тот. – Все ушли драться с уберменшем!

– Шеф, так что делать‑то будем? – спросил Гантис. – Уходим или остаемся?

Царапнув когтями пол, Юрго задумался. Полусобранные «Слейботы‑3000» – пятиметровые сородичи гигантского «Прайма» – свисали с крючьев вдоль всего цеха. Из их тел свисали связки проводов; ног не было. В этом месяце завод серьезно отставал от графика. Впрочем, как и во всем этом квартале, году, пятилетке. В последнее время в городе регулярно возникали перебои с тепло‑ и энергоснабжением, зато разворовывание инструментов и оборудования стало ежедневной нормой. Особенно высок был спрос на канистры с ацетиленом – использовавшиеся для отопления особо замерзшими и особо тупыми рабочими.

Наконец Юрго покачал пернатой головой и сказал:

– Мы уже ничего не сможем сделать. Пора отправляться по домам и прятаться под кроватями.

– Предпочту – на дне бутылки, – отозвался Вернер.

Лена махнула им на прощанье и поспешила к своему шкафчику в женской раздевалке.

Еще в квартале от своего дома она услышала завывания Боярса:

– ОтЛИЧНЫЙ день для соСИСОК! ПроСТО ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ день для СОСисок! – ветеран роты механиров как всегда нес свою вахту на углу Победоносной улицы и бульвара Вечного Прогресса, стоя в тени памятника Гримму Триумфатору. Едва заметив сварщицу, торговец прокричал: – О, Елена Прекрасная! Что скажешь насчет сочной сардельки к пышной булочке? Отличный способ отпраздновать окончание трудовых будней!

– Благодарю, но – нет, Боярс. – Она поправила мешочек с недоеденным обедом и переложила в другую руку сварочный шлем. – Вы хоть знаете, что на нас напали?

– Ловушка захлопнулась! – искренне рассмеялся мужчина. – Краб сам заполз в корзинку.

Торговец был облачен в привычные одеяния: черную нейлоновую шляпу и зеленую замызганную куртку свободного кроя, заканчивавшуюся там, где плоть его тела срасталась с мотоциклом.

– Тебе не стоит волноваться за лорда Гримма, – сказал Боярс. – Он управится с любым тупоголовым американским качком, рискнувшим сунуться в его логово. И уж тем более ничего не светит Красному Метеору.

– Это был Наилучший Человек, – ответила Лена, переводя иностранное имя на тровенийский диалект. – Я видела в его руках Скипетр Могущества… ну или как он там его называет.

– Тем лучше! Этот‑то и вовсе придурок. У‑дебил.

– Но ему несколько раз удавалось одержать верх над лордом Гриммом, – сказала Лена. – Во всяком случае, так говорили.

– Так ведь он сколько раз объявлял лорда погибшим! Леночка, не стоит доверять подпольным газетенкам. Надеюсь, ты не читаешь этот хлам?

– Боярс, вы же знаете, что я держусь в стороне от политики.

– Тем лучше для тебя. Этот Наилучший Человек, позволь мне сказать… да, сэр? Конечно, отличный день для сосиски. – Торговец переключился на подошедшего покупателя, и Лена поспешила пожелать Боярсу удачи и ускользнуть, пока тот не продолжил свой монолог.

Узенькая лестничная клетка в ее доме пропахла горелой пластмассой и кулинарным жиром. По бетонным ступенькам девушка взбежала на третий этаж. Как и обычно, дверь ее квартиры была широко распахнута, как и дверь Фишмана, живущего напротив. Из его комнаты доносился изредка нарушаемый статическими помехами телевизионный смех и аплодисменты: судя по всему, сейчас показывали «Звездное полька‑шоу Саши». Ничто, даже вторжение, не могло заставить Сашу заткнуться.

Лена постучала кулаком по дверному косяку:

– Мистер Фишман? – громко крикнула она. Мужчина никогда не откликался на свое подлинное имя.[85]– Мистер Фишман, вы ужинать будете?

В ответ она услышала лишь очередной раскат электронного смеха. Если не считать мерцающего экрана, комната была абсолютно темной. Небольшой телевизор стоял на деревянном стуле возле огромной чугунной ванны, и его изображение отражалось на гладкой поверхности воды.

– Мистер Фишман? Вы меня слышите? – девушка прошла в комнату, поскрипывая каблуками по водонепроницаемому пластиковому покрытию, устилавшему пол, и выключила телевизор.

Поверхность воды подернулась рябью. Из ванны высунулась лысая макушка, а за ней – пара темных глаз, вздернутый нос и рыбий рот.

– Эй, я же смотрел, – возмутился зверочеловек.

– Рано или поздно вы опрокинете эту штуковину в ванну, и вас поджарит электричеством, – сказала Лена.

Он вздохнул и влажно причмокнул своими жесткими губами.

– Пора ужинать, – произнесла сварщица, включая лампу. Фишман еще несколько лет назад сдвинул всю свою мебель в один угол, чтобы освободить место для мольберта и картин, но сегодня девушка не видела никаких новых зарисовок. Зато прекрасно видела бутылку из‑под водки, стоявшую на полу возле ванны. – Не желаете присоединиться?

Мужчина посмотрел на пакет в ее руках.

– А это, случаем, не… живая рыба?

– Если честно, то она самая.

– Тогда я, наверное, загляну к вам через минутку, – голова вновь скрылась под водой.

В квартире самой Лены возле окна нервно курила бабушка Зита, а за столом, возле наполненной карандашами коробки из‑под обуви, сидел девятилетний Маттиас, успевший изрисовать уже несколько листов серой оберточной бумаги.

– Лен, ты слышала? – спросил Матти. – Говорят, на остров прилетел У‑мен! Нам уроки отменили!

– Нашел чему радоваться, – сказала девушка и потрепала брата по затылку. На листе бумаги перед мальчиком был изображен робот (видимо, «изобретенный» самим Матиасом), марширующий навстречу гипертрофированно раскаченному мужчине в красной накидке. На заднем плане красовалось бесформенное чудище с треугольными глазами – должно быть, догадалась Лена, сбежавший МоГ.

– Последний раз, когда появлялся У‑мен, – произнесла бабушка Зита. – Не только роботы лишились своих голов. И кому, как не нашей семье это знать. Когда ваша мама…

– Бабуль, давай не будем говорить о политике, – девушка поцеловала старушку в щеку, одновременно протягивая руку, чтобы приоткрыть окно. Она неоднократно и безуспешно говорила бабушке, чтобы та, ради здоровья Маттиаса, не забывала проветривать, когда курит. На улице завывали сирены.

Во времена предыдущего вторжения Лене было только одиннадцать лет. Большую часть событий она банально проспала, а когда тем утром ее разбудил вой тревоги, в квартире было холодно и отсутствовало электричество. Родители числились правительственными генетиками – впрочем, других генетиков и не бывало – и их часто вызывали на работу в неурочное время. Мама оставила записку с просьбой покормить малыша Маттиаса и не выходить на улицу. В тот день Лена сама сварила овсяную кашу – первый из многих завтраков, которые ей с тех пор приходилось готовить для младшего брата. Когда родители так и не вернулись домой, та записка стала для нее чем‑то вроде боевого крещения, отмечающего вхождение во взрослую жизнь. И отказаться было нельзя, поскольку некому было принять этот отказ.

Полчаса спустя к ним присоединился и Фишман; в голубом банном халате и полосатых пижамных штанах он прошествовал по коридору, громко шлепая перепончатыми лапами. Усевшись за стол, мужчина вступил с бабушкой Зитой в спор о том, какое из двадцати одного вторжений было наиболее кровопролитным. В шестидесятых и семидесятых годах их порой штурмовали чуть ли не ежемесячно. Маттиас жадно прислушивался.

Лена как раз раскладывала на тарелки жареную белую рыбу, когда военный марш, доносившийся из радиоприемника, неожиданно прервался. Диктор произнес:

– Пожалуйста, прослушайте важное сообщение от Его Царского Величества, Хранителя Побережий, Искоренителя Фашизма, Верховного Профессора Придворной Академии Наук, Спасителя Тровении…

Фишман ткнул пальцем в сторону Маттиаса.

– Сынок, принеси мой телек!

Мальчик стрелой вылетел из комнаты.

Примерно минута у нас ушла на то, чтобы расчистить место на столе, и на отчаянную борьбу с антенной, но наконец статические помехи расчистились, и на экране возникло изображение огромного зала, оформленного в стиле ранних 1400‑х: каменные полы, мерцающие факелы и выцветшие гобелены на стенах. Из мебели имелся только огромный дубовый трон, чьи ножки были усилены стальными пластинами.

В дальнем конце зала появился человек, решительным шагом направившийся прямо к камере.

– Значит, жив еще, – произнесла бабушка. Лорд Гримм появлялся на экранах не чаще пары раз в год.

– Ох, какой он, – прошептал Маттиас.

Его Величество был облачен в традиционный черно‑зеленый плащ тровенийской знати, чей цвет идеально подчеркивал блеск начищенных лат. Забрало шлема хищно выдавалось вперед и изгибалось, напоминая одновременно носовую часть боевого корабля и клюв балтийского альбатроса – птицы, изображенной на национальном гербе.

Лена вынуждена была признать, что этот человек умеет производить драматический эффект. Ей даже было немного жаль граждан тех стран, чьи лидеры выглядели точно налоговые инспекторы. Представить их ведущими армии в бой было не проще, чем представить лорда Гримма катающимся на коньках.

– Сыны и дочери Тровении, – продекламировал вождь. В его глубоком голосе звенели металлические нотки, – мы подверглись нападению.

– Да знаем мы уже, – прокомментировала Зита, и Фишман шикнул на нее.

– Не в первый раз американская гегемония нарушает наш суверенитет. С свойственным им слепым высокомерием так называемый уберменш осмелился пересечь наши границы, нанести урон общественной собственности… – литания, где перечислялись все преступления нарушителя, растянулась на приличный срок.

– Глядите! У‑мен! – воскликнул Маттиас.

В зале появилась замковая стража. Они проволокли по полу фигуру в красном облачении и бесцеремонно бросили ее на трон. Голова пленника безвольно свешивалась на бок. Лорд Гримм приподнял ее за подбородок и повернул так, чтобы лицо У‑мена было видно камере. Один был приоткрыт, второй же – полностью заплыл.

– Как можете видеть, он совершенно беспомощен.

Фишман разочарованно вздохнул.

– Что случилось? – спросил Маттиас.

– Опять все эти игры в заложников и допросы, – проворчала бабушка.

– Почему нет? Они же напали на нас!

Фишман скривил лицо и плотно поджал жабры.

– Если бы лорд Гримм просто прикончил этого Наилучшего Человека и отправил его обратно в коробочке – это было бы другое дело, – сказала Зита. – Или если бы перестал наконец заниматься тем, чем занимался в последние месяцы, и позволил бы всем забыть про наше существование…

– Тогда бы мы все могли заниматься своими делами, – закончил Фишман.

– Но нет же, – добавила бабушка. – Ему надо было захватить У‑мена живьем. Как бы не повторилась история тысяча девятьсот семьдесят второго года.

– Или семьдесят пятого, – сказал Фишман и вонзил в зубы в белое рыбье мясо. – Или восемьдесят третьего.

Лена выключила телевизор.

– Матти, бегом собирать вещи в школьный ранец. Немедленно.

– Зачем? Что случилось?

– Сегодня переночуем в подвале. Бабуль, тебя это тоже касается.

– Но я еще не закончила ужинать!

– Я заверну еду с собой. Мистер Фишман, если желаете, могу помочь вам спуститься по лестнице.

– Фи, – ответил тот. – Я отправляюсь в свою постель. Разбудите, когда война закончится.

Еще с десяток жильцов также решили провести эту ночь в убежище под домом. В течение нескольких часов они просидели на ящиках и старой мебели в сыром, освещенном лишь мерцающей лампой подвале, прислушиваясь к далекому реву реактивных двигателей, рокоту механирских бригад и барабанному ритму шагов выдвигавшихся на позиции «Слейботов‑3000».

Зита захватила себе самое лучшее место – старое виниловое кресло‑качалку. Маттиас дремал у нее на коленях, все еще сжимая в руках «Иллюстрированную биографию лорда Гримма». С этой старушкой мальчик чувствовал себя полностью защищенным. На самом деле она даже не приходилась им родственницей, но присматривала за братом Лены с тех пор, как тот научился ходить, и они привыкли называть ее бабушкой – таковы были реалии военного времени. Лена осторожно вынула книгу из рук Маттиаса и убрала ее в его школьный ранец.

– Как думаешь, с чего все началось? – спросила Зита, прикуривая очередную сигарету.

– Что, эта война? – отозвалась Лена.

– Нет, я про тот самый первый раз, – бабушка кивнула в сторону убранной книги. – Ненависть к американцам – ладно, без проблем. Но зачем этот плащ с капюшоном и устрашающая маска?

Лена сделала вид, будто сосредоточенно перебирает вещи в ранце.

– Что могло довести человека до такого? – не успокаивалась Зита. – Не мог же он однажды просто проснуться и решить: «Сегодня я надену на голову это ведро». «Сегодня я объявлю войну всем У‑менам». «Сегодня я», как это будет по‑английски?..

– Бабушка, пожалуйста, – очень тихим голосом попросила Лена.

– «Стану суперзлодеем», – закончила пожилая женщина.

Люди вокруг стали смущенно отводить взгляды. А мистер Римкис, старичок с четвертого этажа, посмотрел на Зиту сверху вниз, повернув к ней свою покрытую седым мехом морду. Это был ветеран зоомандос. Один из его бивней сохранился, но второй торчал зазубренным обломком. Сам Римкис заверял, что получил травму в бою с У‑меном, но злые языки поговаривали, что бивень был потерян в результате проигранного сражения против водки и гравитации в Битве При Кабацкой Лестнице.

– Он настоящий герой, – сказал Римкис. – Не то что эти империалисты в длинных подштанниках. Они вторглись в его страну, уничтожили его семью, изуродовали его самого и оставили…

– Ой, да ладно вам, – сказала бабушка. – Всякий злодей мнит себя подлинным героем.

Последние ее слова потонули в неожиданно раздавшемся реве воздушной тревоги. Маттиас резко распахнул глаза, и Зита тут же опустила на его потный лоб свою ладонь. Все присутствующие смотрели на потолок. Вскоре к первой сирене присоединились и многие другие.

«Они приближаются», – подумала Лена. – «Впрочем это было ясно с самого начала. Они сделают все, чтобы спасти своего товарища».

Где‑то вдалеке один за другим начали раздаваться гулкие хлопки, от которых дрожала земля, а простые шлакобетонные стены плевались пылью. Каждый следующий взрыв звучал все громче и все ближе. Между ними можно было слышать вой и стрекот автоматических орудий, установленных на «Слейботах».

Кто‑то произнес:

– Главное, оставайтесь на своих…

Пол словно подпрыгнул у них под ногами. Лена не смогла удержать равновесие и рухнула боком на бетонные плиты. В тот же миг ее оглушил чудовищный грохот, от которого чуть не лопались уши.

Освещение погасло. Лена перекатилась на спину и попыталась хоть что‑нибудь разглядеть, но не увидела ни бабушки Зиты, ни Маттиаса, ни кого бы то ни было еще. Она закричала и едва услышала собственный голос за не стихающим звоном в ушах.

Кто‑то включил электрический фонарь и поводил его лучом по подвалу. Почти все помещение оказалось завалено обломками.

Лена поползла в ту сторону, где по ее представлению должно было находиться кресло Зиты, но остановилась, уткнувшись в груду цементной пыли и обломков деревянных перекрытий. Выкрикивая имя Маттиаса, девушка принялась разгребать завал.

Кто‑то схватил ее за ногу, и вдруг на Лену навалился младший брат, стискивая в объятиях. Каким‑то образом во время взрыва его перебросило через нее и за нее. Сварщица попросила посветить, но фонарь сейчас был направлен на двух мужчин, пытавшихся расчистить лестничный проем. Взяв Матти за руку, Лена повела его к свету. Сверху продолжал сыпаться мелкий мусор; здание словно стонало и содрогалось от боли. Откуда‑то доносился приглушенный женский крик.

– Бабушка Зита, – произнес Маттиас.

– Я вернусь за ней, – пообещала Лена, хотя и не была уверена, что слышала именно ее голос. – Но вначале надо вывести тебя.

Мужчины уже успели расчистить выход на поверхность, и один из них подтолкнул другого, помогая выбраться наружу. Освободившись, тот склонился над отверстием и протянул руки, и Лена передала ему Маттиаса. Мальчик зацепился курткой за выпирающую арматуру и закричал. Вопли, казалось, продолжались уже несколько минут, когда ткань лопнула и его потащили наверх.

– Оставайся там, Маттиас! – окликнула его Лена. – Не уходи!

Она повернулась, чтобы помочь выбраться следующему человеку в очереди – пожилой женщине с шестого этажа. В руках та сжимала плетеную корзину, с которой категорически отказывалась расставаться. Лена раз за разом твердила, что отправит «багаж» сразу же за ней. Сзади начали покрикивать остальные, но от этого старушка лишь крепче стискивала корзинку. Лена уже подумывала просто вырвать ту из ее рук, когда проход залило желтое зарево. Снаружи закричали люди.

Девушка стремительно вскарабкалась наверх, хотя впоследствии так и не смогла припомнить, как же ей это удалось. Уличные фонари не работали, но небо переливалось необычными огнями. Она увидела перед собой небольшую группу оглушенных горожан лежавших на дороге так, словно промеж них взорвалась бомба. Мужчина, который помог Маттиасу выбраться из подвала, сидел на земле, прижав руки к лицу и постанывая.

Небо наполнилось летящими людьми.

Повсюду шарили лучи прожекторов, разбросанных по всему городу, и облака переливались немыслимыми цветами. В неровном свете были видны десятки крошечных фигур: враги, облаченные в накидки с капюшонами; эскадроны царских воздушных драгун, мчащихся в огненных струях; крылатые зоомандос; сияющие у‑мены, оставляющие за собой пылающие следы, переливающиеся всеми цветами радуги. Энергетические стрелы пронзали пространство от горизонта и до горизонта. Бойцы вспыхивали и таяли подобно восковым куклам.

Лена заозиралась в поисках брата. Все вокруг устилали обломки. Ее дом лишился своей парадной стены и бесстыдно демонстрировал чужим взглядам все спальни и ванные комнаты. Опорные балки прогнулись и свешивались вниз словно чьи‑то языки.

Наконец ей удалось заметить Маттиаса. Мальчик сидел на земле, вглядываясь в небо. Лена побежала к нему, окрикивая по имени. Он посмотрел в ее сторону расширившимися, невидящими глазами.

Девушка опустилась возле него на колени.

– Я смотрел прямо на него, – сказал Маттиас. – Он пролетел над нашими головами. Он был такой яркий. Такой яркий.

С лицом мальчика было что‑то не так, но в неровном свете прожекторов Лена смогла понять только то, что его кожа выглядела темнее, чем обычно.

– Возьми меня за руку, – сказала девушка. – Подняться сможешь? Хорошо. Вот так. Как себя чувствуешь?

– Лицу жарко, – сказал он и тут же спросил: – Бабушка уже поднялась?

Лена не ответила. Вместе они побрели мимо руин. Один раз ей пришлось достаточно резко отдернуть брата в сторону, и тот вскрикнул от неожиданности.

– Прости, просто ты чуть не врезался, – произнесла она.

Прямо у них на пути лежало полузасыпанное обломками тело, погрузившееся в землю одной ногой и рукой. Опознать погибшего было бы совершенно невозможно, если бы не полосатые пижамные штаны и перепончатые ступни.

Матти выдернул руку.

– Куда мы идем? Ты должна мне сказать, куда мы идем.

Она и сама не знала. Раньше ей казалось, что в подвале им ничего не угрожает. Лена думала, что вторжение будет таким же, о каких ей рассказывали: горстка У‑менов – супер‑команда, – штурмующая замок. Никто не говорил, что может появиться целая армия. Весь город превратился в поле боя.

– Мы уходим из города, – сказала она. – Уйдем в поля.

– Но бабушка…

– Обещаю, что вернусь за бабушкой Зитой, – произнесла девушка.

– И моей книгой, – сказал брат. – Я оставил ее в подвале.

Вдоль всего бульвара Вечного Прогресса из домов выбегали люди, волокущие на себе тюки одежды и пластиковые мешки, толкающие перед собой магазинные тележки и коляски, нагруженные консервами, телевизорами, фотоальбомами Лена покрепче сжала ладонь Маттиаса и присоединилась к каравану беженцев, уходящему на север.

В течение следующего часа им удалось пройти только десять кварталов. За пределами спального района улицы становились уже, и люди вначале сгрудились в плотное стадо, а затем их поток и вовсе стал напоминать единый ползущий организм. Позади продолжали раздаваться взрывы и звуки выстрелов, а небо все также переливалось пестрым разноцветьем. Никто не оглядывался.

Прижимающиеся со всех сторон тела немного защищали Лену и Маттиаса от холода, хотя в толпе порой и открывались прорехи, по которым проносился ночной ветер. К мальчику все не возвращалось зрение; его глаза по‑прежнему видели только желтый свет У‑мена. Матти утверждал, что ему очень жарко, но трясся словно сильно замерз. Один раз он даже остановился, и его вырвало. Тем временем сзади продолжала напирать толпа, не позволяя останавливаться.

Кто‑то из беженцев протянул мальчику одеяло, и тот накинул его на плечи подобно плащу, но оно постоянно сползало и путалось под ногами. С самого начала этого исхода Маттиас ни разу не заплакал, не закапризничал – он даже перестал спрашивать про бабушку Зиту, – но Лена не могла ничего с собой поделать и была готова сорваться на него. Брат очередной раз споткнулся, и она отобрала у него одеяла:

– Бога ради, Маттиас, – сказала девушка, – если не можешь…

Она осеклась на полуслове. Женщина в черном плаще, идущая перед ними внезапно остановилась.

Спереди донеслись крики, и толпа хлынула назад. Лена услышала нарастающий визг раскручивающегося пулемета. Она прижала Маттиаса к груди, и мальчик вскрикнул не то от удивления, не то от боли. Он был тяжелым, и нести его было неудобно, но девушка все равно подхватила брата и стремглав бросилась к краю дороги, стараясь добраться до входа в переулок. Люди теснились и толкались, мешая ей достигнуть цели, и в результате Лена оказалась прижатой к стеклянной витрине магазина.

Прямо сквозь толпу шагал «Слейбот‑3000», распихивая людей. Его основное орудие – огромная многоствольная стальная штуковина – в режиме автоматического наведения переключалась с одного беженца на другого. В седле на спине робота восседал облаченный в форму инженер, отчаянно размахивавший руками и выкрикивавший:

– С дороги! С дороги!

Трудно было понять, потерял ли он управление, или намеренно прорывался сквозь толпу.

Подобное количество целей и в самом деле могло вызвать сбой в процессорах распознавания. Трехтысячная модель, как и все предыдущие, с трудом отличала дружественную цель от врага даже в лабораторных условиях.

Увенчанная орудием механическая рука повернулась к Лене, и в лицо ей посмотрели шесть черных отверстий. Стволы начали раскручиваться, и через секунду зевы стволов стали казаться единой темной прорезью.

Внутри у сварщицы похолодело. Как бы ей сейчас хотелось просто раствориться, уйти под землю, но толпа продолжала давить, не позволяя даже пригнуться. Лена постаралась немного сместиться в сторону, чтобы хоть отчасти прикрыть собой младшего брата. Витрина за ее спиной затрещала и начала прогибаться дугой.

На мгновение девушка посмотрела внутрь магазина. В ответ, из темного зала на нее уставились ряды пустых, белых лиц манекенов – целый сонм безглазых женщин, все же рассматривавших ее. И в отражении Лена увидела себя, а над головами беженцев – прочерчивающую небо яркую, падающую звезду. У‑мен невероятно быстро приближался с запада.

Робот открыл огонь, еще только вскидывая пулемет вверх и начиная нацеливаться на эту новую мишень.