Июнь 2013 года

Дайте мне поэтому – что выше всех свобод – свободу знать, свободу выражать свои мысли и свободу судить по своей совести.

Джон Мильтон. Ареопагитика. Речь о свободе печати от цензуры, обращенная к парламенту Англии (1644)

На третьем этаже здания на Кингс‑Плейс уборщик перекатывал пылесос марки «Гувер», осторожно обходя группу людей, собравшихся за компьютером. Проходя мимо, он увлеченно болтал по‑испански с кем‑то по мобильному телефону и, казалось, не чувствовал их неловкости от его присутствия.

Под зорким оком заместителя редактора Пола Джонсона эта группа людей занималась форматированием внешнего диска LaCie. Процесс шел крайне медленно и уже затянулся до глубокой ночи. Этот внешний жесткий диск представлял собой одно из немногих неиспользованных устройств хранения информации емкостью до нескольких гигабайтов. Внешний диск предназначался для записи материалов Сноудена – тысяч засекреченных документов в зашифрованном виде.

Здесь содержалось более 50 тысяч файлов, принадлежащих британской разведке. Очевидно, GCHQ передавал их в США, и они каким‑то образом попали в руки американского частного подрядчика не самого высокого ранга. Но одной из причин нервозности Джонсона было то, что обладание такими документами в Великобритании было сопряжено с особыми – и весьма пугающими – правовыми проблемами.

Нынешний ухоженный лондонский офис Guardian со стеклянными перегородками почти не напоминает нонконформистский облик манчестерской конторы этой газеты в далеком 1821 году. Зато в вестибюле красуется бюст с изображением крупного бородатого человека – это Чарльз Прествич Скотт, легендарный главный редактор газеты, отдавший ей 57 лет своей жизни. Он провозгласил знаменитый принцип «Комментарии могут быть любыми, но факты – священны», которого Guardian придерживается и по сей день.

Вдохновленный жесткостью Ч. П. Скотта, нынешний главный редактор газеты Алан Расбриджер в прошлом уже имел дело с крупными утечками, из которых самыми свежими и знаменитыми были утечки WikiLeaks. Но материалы, которые они сейчас держали в руках, были просто беспрецедентными сенсациями.

Надо отметить, что британские журналисты не могут похвастаться конституционной защитой свободы слова, как, например, их американские коллеги. Кроме того, в США существует понимание того, что журналистика обладает ключевой функцией в обществе. Хотя это иногда приводит к некоторому подыгрыванию правящим кругам, вместе с тем родилась традиция журналистских расследований. Это впервые случилось в период Уотергейтского скандала в 1970‑х годах, когда два молодых журналиста Washington Post смогли «прижать к стенке» самого президента США Р. Никсона. Боб Вудвард и Карл Бернштейн своими упорными поисками обратили внимание общественности на многочисленные нелегальные действия «людей президента» в предвыборной борьбе. В результате Никсон, лишившись всех союзников и перед лицом неминуемого импичмента, ушел наконец в отставку.

У Великобритании, в отличие от США, существует репрессивная культура государственной тайны. В тот самый момент, когда Вудвард и Бернштейн принимали в Вашингтоне поздравления за свои разоблачения, молодые журналисты в Великобритании написали статью под названием «Соглядатаи». Из нее общественность впервые узнала о существовании британского шпионского ведомства. Журналистов очень быстро привлекли к ответственности и признали виновными в Лондонском Центральном уголовном суде согласно закону «О государственной тайне». Один из них, американский гражданин по имени Марк Хозенболл, был депортирован из страны как лицо, представляющее «угрозу британской национальной безопасности».

Если судить по этой истории, то публикация сверхсекретных документов GCHQ в британской газете была чревата большими проблемами.

Согласно закону «О государственной тайне», принятому на фоне страхов перед немецкими шпионами в 1911 году и обновленному в 1989 году, утечка разведывательной информации, допущенная британскими чиновниками, считается уголовным преступлением. Но в нем также содержатся пункты, которые потенциально криминализируют и деятельность журналистов. Редактора Guardian можно уличить в публикации разведывательных данных, причем подобное разоблачение должно быть признано дискредитирующим. Единственным аргументом в этом случае было бы обоснованное утверждение о том, что опубликованная статья не является дискредитирующей или, во всяком случае, никто из лиц, ее опубликовавших, не имел подобных намерений. В общем, до чисто полицейских процедур отсюда было рукой подать.

Простое обладание файлами Сноудена в Лондоне также могло привести к «правилу кляпа», если бы до британского правительства дошли соответствующие слухи. Файлы, несомненно, были весьма конфиденциальными, и, хотя по ним вряд ли можно было опознать тайных последователей Джеймса Бонда, они являлись собственностью британского правительства. Под угрозой была национальная безопасность…

* * *

Согласно британским законам, судья может направить государственный запрос о немедленном судебном запрете на все публикации такого материала и потребовать возврата файлов. Газета может попробовать оспорить это требование через суды, утверждая, что общество заинтересовано в таких разоблачениях. Но в лучшем случае Расбриджер мог оказаться втянутым в длинное, неопределенное и дорогостоящее юридическое сражение. Между тем газета была бы лишена возможности опубликовать содержимое любых документов. Поэтому судебный запрет стал бы для журналистов просто катастрофой.

На встрече с видным адвокатом Гейвином Милларом Расбриджер анализировал и взвешивал свою юридическую альтернативу. Самым безопасным вариантом было бы уничтожить все британские файлы. Столь же безопасно было вручить эти файлы политическому деятелю, имеющему допуск к государственным секретам, и попросить расследовать их содержимое. Очевидным получателем в этом случае являлся бывший министр иностранных дел от Консервативной партии Малколм Ривкинд. Он теперь возглавлял слабый парламентский комитет по разведке и безопасности, который, как предполагалось, осуществляет надзор за такими ведомствами, как GCHQ. Ривкинд, по‑видимому, не читая вручил бы эти файлы обратно самим же шпионам.

Консультация Миллара – это одно. Но Расбриджеру нельзя было также забывать и о своих обязательствах перед Эдвардом Сноуденом. Редактор чувствовал, что Сноуден «рисковал жизнью, чтобы раздобыть эти материалы». Кроме того, Сноуден передал материалы Guardian, потому что не доверял конгрессу. Специальные американские суды, которые занимались делами разведки, собирались тайно. Только газета могла спровоцировать дебаты, на которые он так надеялся. Но этого не могло произойти, если бы общественность оставалась в неведении по поводу масштабов правительственной слежки.

«Из всех журналистских этических дилемм, с которыми приходится сталкиваться в жизни, эта была едва ли не самой серьезной», – говорит Расбриджер.

Он решил попросить некоторых опытных и пользующихся наибольшим доверием сотрудников, чтобы те провели детализированное исследование имеющихся файлов. Набор данных был очень обширным. Ряд документов – весьма щепетильными. Это не вызывало сомнений. Но большинство файлов носило противоречивый и «корпоративный» характер: презентации PowerPoint, учебные слайды, административные акты, диаграммы глубинного анализа данных. Многое было неясно, хотя ни у кого не возникало сомнений, что технические возможности и амбиции GCHQ весьма внушительны. А также что «особые отношения» GCHQ с его родственной организацией (АНБ) зашли удивительно далеко.

Коллектив Guardian организовал себе в одном из кабинетов небольшой «военный штаб» и предпринял жесткие меры безопасности. Была установлена круглосуточная охрана и проверка удостоверений личности, причем список допущенных лиц был крайне ограничен. Пользование мобильными телефонами было запрещено; все BlackBerry и смартфоны оставлялись на столе, и к каждому приклеивался листок с фамилией владельца. Окна импровизированного «бункера» были заклеены газетами. Все компьютеры – заменены. Ни один из них ни разу не подключался к Интернету или какой‑либо другой сети. Такие предосторожности предпринимались на случай хакерства или фишинга. Между компьютерами всегда должен был оставаться «воздушный зазор», то есть их нельзя было соединять друг с другом посредством каких‑либо кабелей.

Для входа применялись многочисленные пароли; каждый сотрудник знал только один пароль. Все материалы записывались на флеш‑диски; по сети не отправлялось ничего. В углу монотонно гудел кондиционер. Имелся также аппарат для уничтожения бумаг.

Без естественного света и без регулярной уборки (доступ уборщиков был строго запрещен) «бункер» скоро превратился в не совсем уютное помещение со спертым воздухом. «Здесь пахнет как в подростковой спальне», – заметил один из посетителей.

На белой доске было послание Алана Расбриджера: «Эдвард Сноуден обратился к Guardian потому, что, по его словам, люди понятия не имеют о масштабах массовой слежки. Он утверждает, что технологии уже давно вышли за рамки закона и возможностей кого бы то ни было – отдельных граждан, судов, прессы или конгресса – осуществить над ними разумный контроль. Вот почему у нас оказались эти документы».

И еще: «Мы должны искать материалы, относящиеся к этим проблемам, имеющим большое общественное значение. Мы не занимаемся выуживанием общих фактов».

Группа, занимающаяся исследованием материалов Сноудена, была набрана из надежных и опытных журналистов. В их число вошли Ник Хопкинс, редактор по вопросам обороны и национальной безопасности Guardian, редактор спецпроектов Джеймс Болл, ветераны Ник Дейвис и Джулиан Боргер, которые курсировали между Лондоном и Нью‑Йорком. Ведущим репортером в Бразилии был Гленн Гринвальд. В США работал Макаскилл.

Иметь материал – это одно, а вот разобраться в нем – совсем другое. Сначала репортеры понятия не имели, что означают словосочетания Strap One («Полоса один») или Strap Two («Полоса два»). Лишь несколько позже они поняли, что это были уровни секретности, причем они классифицировались выше, чем «Совершенно секретно». Гринвальд дал Макаскиллу одну полезную подсказку – искать программу под названием TEMPORA. В первый день группа засиделась до полуночи, вернувшись на следующий день на работу к 8:00 утра. Процесс упростился, когда TEMPORA вывела их на внутренний вики‑сайт GCHQ, который выгрузил Сноуден.

Вскоре белая доска была исписана кодовыми наименованиями программ АНБ/GCHQ – SAMUEL PEPYS, BIG PIGGY, BAD WOLF. Начальные этапы анализа документов оказались трудными. «Документы были невероятно занудными и перегруженными узкоспециализированной технической информацией», – рассказывает Хопкинс. Например, тот же Хопкинс спрашивал: «Что такое QFD?» А кто‑нибудь ему отвечал: «Query‑focused database» («База данных, ориентированная на запросы пользователей»). Или «Что значит «lOgps Bearer'? Или: MUTANT BROTH? MUSCULAR? EGOJISTICAL GIRAFFE? Ну и т. д.

Шок наступил, когда выяснилось, что GCHQ прослушивал иностранных лидеров во время двух встреч участников «Большой двадцатки» в Лондоне в 2009 году. Очевидно, подобный шпионаж санкционировали лично премьер‑министр Гордон Браун и министр иностранных дел Дэвид Милибенд.

Агентство организовало замаскированные интернет‑кафе, оборудованные логгерами клавиатуры (программами или аппаратными устройствами, регистрирующими каждое нажатие клавиши на клавиатуре компьютера). Это давало возможность GCHQ взламывать пароли делегатов, которыми можно было воспользоваться впоследствии. GCHQ также проникал в их телефоны BlackBerry с целью просмотра электронных сообщений и информации о совершенных телефонных звонках. Группа из 45 аналитиков в режиме реального времени регистрировала все звонки во время саммита. Среди объектов прослушки были, например, министр финансов Турции и 15 других членов его делегации. Естественно, здесь не было и намека на какую‑то связь с терроризмом…

Весьма пикантной оказалась и хронология разоблачений Guardian. Дэвид Кэмерон готовился организовать еще одну международную встречу на высшем уровне для стран «Большой восьмерки» на живописных берегах Лох‑Эрн в Северной Ирландии. Там должны были присутствовать президенты Обама и Путин, а также главы других государств. Собирался ли GCHQ их тоже прослушивать?

Опасаясь судебного запрета, Пол Джонсон решил срочно выпустить печатное издание для уличной торговли. Ранним вечером в воскресенье 16 июня он заказал 200 специальных экземпляров. Еще 30 тысяч экземпляров были напечатаны к 21:15. В такой ситуации любому судье было бы затруднительно отдать распоряжение о прекращении публикации и распространении газеты. Он попросту не успел бы ничего сделать.

Тем вечером на телефон Расбриджера позвонили. Его номер набрал вице‑маршал Королевских ВВС в отставке Эндрю Вэлланс. Вэлланс руководил уникальной британской системой D‑Notice. Это консультативный комитет по обороне, с помощью которого правительство препятствует СМИ публиковать материалы, создающие угрозу национальной безопасности. Вообще, так повелось уже давно. И главные редакторы крупных изданий регулярно получают от комитета так называемые «оборонные записки», где доступно разъясняется, что следует, а чего не следует предавать публичной огласке, чтобы не нанести вред Соединенному Королевству.

В 1993 году, в русле осторожных шагов навстречу «гласности», этот комитет был переименован в Defence Advisory (DA) notices. Это изменение должно было отразить тот факт, что правительственные рекомендации – дело добровольное и каждый решает сам – нужно их соблюдать или нет.

«Добровольными» считались эти рекомендации или нет, но указанный комитет был призван несколько умерить пыл «зарвавшихся» издателей. Вэлланс уже направлял свои «частные и конфиденциальные» уведомления не только Guardian, но и в адрес BBC, Sky и другим британским вещательным корпорациям и газетам. От имени GCHQ он отговаривал их следовать примеру Guardian с ее скандальными материалами по американской программе PRISM. Британские СМИ в значительной степени послушались «рекомендаций» и не стали раздувать эту историю. Теперь вице‑маршал недвусмысленно дал понять, что Guardian не сочла нужным проконсультироваться с ним заранее, прежде чем сообщать миру о прослушке во время саммитов «Большой двадцатки».

Фактически так началась борьба между британским правительством и Guardian. С тех пор как в 2010 году премьер‑министром Великобритании стал консерватор Дэвид Кэмерон, Алан Расбриджер за все время провел с ним разве что получасовую беседу. «Это нельзя назвать теплыми или конструктивными отношениями», – говорит он. Но на следующий день, в то время как Кэмерон принимал лидеров «Большой восьмерки» на Лох‑Эрн, Расбриджеру позвонил его пресс‑атташе Крейг Оливер. Вместе с Оливером, бывшим редактором BBC, в разговоре участвовал и сэр Ким Дэрроч, высокопоставленный дипломат и советник по национальной безопасности в правительстве.

Постоянно шмыгая носом, Оливер, страдающий от сенной лихорадки, заявил, что материал о «Большой двадцатке», опубликованный Guardian, рискует попасть под определение наносящего «непреднамеренный ущерб» национальной безопасности. Он сказал, что чиновники недовольны опубликованными разоблачениями и некоторые из них хотели бы засадить Расбриджера за решетку. «Но мы не собираемся делать этого», – сказал он.

Расбриджер ответил, что Guardian со всей ответственностью отнеслась к анализу материалов, полученных от Эдварда Сноудена. Главное внимание было уделено не оперативным действиям или именам, а прежде всего хрупким граням между национальной безопасностью и частной жизнью. Газета, добавил он, хотела бы связаться с Даунинг‑стрит по поводу будущих публикаций и выслушать на этот счет обоснованное мнение правительственных чиновников.

На очереди была статья о программе TEMPORA, о британских подвигах в области «глобального использования телекоммуникаций». Расбриджер осознавал, что этот материал грозит газете еще большими неприятностями от руководителей британских шпионских ведомств.

Он предложил Оливеру провести селекторное совещание, во время которого Guardian изложит ключевые детали этой истории. Цель заключалась в том, чтобы избежать фактического нанесения вреда национальной безопасности страны и заодно судебного запрета. В США Джанин Гибсон использовала такой же подход при общении с Белым домом, а у Расбриджера состоялся подобный диалог с американским Государственным департаментом в 2010 году, перед публикацией некоторых дипломатических телеграмм из материалов утечек WikiLeaks. Оливер согласился, что правительство заинтересовано в «предметном диалоге». Но когда его спросили о возможных судебных запретах, он отказался дать какие‑либо гарантии, заявив неопределенно: «Ну что ж, если эта история такая выдающаяся…»

Guardian не сдавалась. О программе TEMPORA был проинформирован советник по национальной безопасности сэр Ким Дэрроч. Два дня спустя поступил официальный ответ правительства. Извиняющимся тоном Оливер сказал: «Все продвигается крайне медленно». Он пояснил, что премьер‑министр лишь недавно проинформирован о Сноудене – уже после отъезда Владимира Путина и остальных гостей. Премьер был «обеспокоен». Оливер добавил: «Мы исходим из того, что у вас очень много материала».

Результатом стал личный визит самого высокопоставленного эмиссара Кэмерона, секретаря кабинета министров сэра Джереми Хейвуда. Этот чиновник консультировал трех премьер‑министров и трех канцлеров. Самоуверенный, учтивый и здравомыслящий, выпускник Оксфорда и Гарварда, Хейвуд привык добиваться своего.

В 2012 году Mirror в кратком биографическом очерке, посвященном Хейвуду, охарактеризовала его как «самого могущественного из неизбранных политических деятелей в Великобритании… и о нем вы никогда не услышите». Хейвуд жил в южном Лондоне (он строил себе там винный погреб и спортивный зал). Ник Пирс, бывший глава отделения полиции на Даунинг‑стрит, пошутил в беседе с журналистом Mirror: «Если бы у нас в стране была письменная конституция, то в ней должны были значиться такие строчки: «Несмотря на то что Джереми Хейвуд всегда будет находиться в центре власти, мы, как граждане, свободны и равны».

Вообще, с секретарем кабинета министров уже происходил один печальный прецедент на эту тему. В 1986 году тогдашний премьер‑министр страны Маргарет Тэтчер направила сэра Роберта Армстронга в Австралию, тщетно пытаясь применить юридические рычаги, чтобы помешать огласке важной секретной информации. Британская секретная служба МИ‑5 стремилась остановить публикацию Spycatcher («Охотник за шпионами») – скандальных мемуаров бывшего сотрудника ведомства Питера Райта. В своей книге Райт утверждал, что прежний генеральный директор МИ‑5 сэр Роджер Холлис был советским шпионом и что МИ‑5 «прослушивала и осуществляла несанкционированное проникновение» по всему Лондону. Это касалось и конференций стран Содружества. Ходили также слухи о том, что GCHQ ведет прослушку на саммитах «Большой двадцатки».

Все попытки Тэтчер завершились провалом. Армстронг был просто высмеян на свидетельской трибуне, и не в последнюю очередь за свою чопорную фразу о том, что государственные служащие иногда «экономят на правде». На такой «рекламе» биография Райта быстро разошлась по всему миру сотнями тысяч экземпляров…

21 июня в пятницу в 8:30 утра Хейвуд прибыл в офис Guardian на Кингс‑Плейс. «Он выглядел явно раздраженным», – вспоминает Джонсон. По словам сэра Джереми, премьер‑министр, его заместитель Ник Клегг, министр иностранных дел Уильям Хейг, генеральный прокурор и «прочие в правительстве» «глубоко обеспокоены». (Ссылка на генерального прокурора Доминика Грива была преднамеренной; именно он принимал решение по поводу судебного преследования в соответствии с законом «О государственной тайне».)

Хейвуд хотел добиться от газеты заверений в том, что в публикациях не будут раскрыты аспекты дислокации войск в Афганистане, а также резидентуры «наших тайных агентов». «Естественно», – согласился Расбриджер. Правительство выражает «признательность» Guardian за то разумное поведение, которое она до сих пор демонстрировала, добавил Хейвуд. Но дальнейшие публикации могут навредить агентам МИ‑5.

Редактор ответил, что публикации Guardian о массовой слежке доминировали в новостных репортажах в США и взволновали общество. Обеспокоены были все: от Эла Гора до Гленна Бека; от Митта Ромни до Американского союза защиты гражданских свобод. Свою поддержку выразили создатель Всемирной паутины Тим Бернерс‑Ли и конгрессмен Джим Сенсенбреннер, разработавший Патриотический акт. Даже президент Обама сказал, что приветствует общественные дебаты.

«Мы надеемся, что вы придерживаетесь той же точки зрения, что и Обама», – заметил Расбриджер.

На что Хейвуд сказал: «Хватит с вас дебатов. Дебаты – вещь непредсказуемая. Вам больше не нужно публиковать никаких статей. А мы не можем допустить, чтобы этот материал капля за каплей переходил во всеобщее достояние».

Вопрос о судебном иске против Guardian Хейвуд оставил открытым. Он сказал, что теперь решение о дальнейших шагах будет принимать генеральный прокурор и полиция. «В ваших руках похищенное имущество», – подчеркнул он.

Расбриджер объяснил в ответ, что меры запретительного характера бесполезны. Материалы Сноудена теперь существовали в нескольких небританских юрисдикциях. Слышал ли Хейвуд о Гленне Гринвальде? Так вот, Гринвальд живет в Бразилии. Если бы Guardian подвергли санкциям, то Гринвальд сам опубликовал бы эти материалы. Хейвуд: «Премьер‑министр гораздо больше озабочен Guardian, нежели каким‑то американским блогером. Разве вам не льстит тот факт, что премьер‑министр придает вам такое значение?»

Продолжив, он заметил, что теперь Guardian становится объектом для иностранных держав. Сюда могут просочиться китайские агенты. Или русские. «Вы в курсе, сколько китайских агентов состоит сейчас у вас в штате?» Он махнул рукой в сторону современного жилого здания, которое виднелось вдали, по ту сторону Риджентс‑канала. Офис Guardian расположен на оживленном перепутье: с одной стороны – станции «Кингс‑Кросс» и «Сент‑Пакрас», между ними должно вскоре вырасти здание европейской штаб‑квартиры Google. На канале множество барж, плавают лысухи и шотландские куропатки. Хейвуд указал на окна и балконы частных квартир и заметил: «Интересно, где же там наши ребята?» Непонятно было, шутит он или нет.

Вообще‑то на Guardian многие имели зуб. И согласились бы пойти на критические меры. «Ну а что вам известно об этом Сноудене? Многие в правительстве считают, что вас вообще нужно закрыть и что за всем этим стоят китайцы».

Расбриджер ответил, что о сверхсекретных материалах GCHQ уже знают… как минимум тысячи американцев. В конце концов, утечки спровоцировала не Guardian, а трансатлантические партнеры GCHQ. Хейвуд закатил глаза, в которых читалось: «Только не надо мне сейчас об этом!» Но он продолжал настаивать на том, что собственные процедуры проверок в Великобритании весьма строги. «В этом нет никакого общественного интереса. Все материалы тщательно изучаются парламентом. Мы просим вас умерить свой энтузиазм».

Расбриджер вежливо напомнил сэру Джереми об основных принципах свободы печати. Он подчеркнул, что сорока годами ранее подобные же аргументы сотрясали стены New York Times, когда речь шла о «документах Пентагона». Американские чиновники утверждали, что обсуждать ведение вьетнамской войны – это дело конгресса, а не прессы. Но, так или иначе, New York Times все равно опубликовала свои материалы. «Вы теперь считаете, что та публикация была ошибкой?» – спросил Расбриджер.

В общем, атака «с налета» не удалась. Правительство осознало, что Guardian будет упрямо гнуть свою линию. Для Guardian этот визит стал подтверждением того, что правительство захотело негласно прикрыть им рот. Обвинения Хейвуда были по своей природе недоказуемыми. И, как впоследствии выяснилось, британское правительство не очень‑то хотело использовать свои драконовские полномочия. Причина, по‑видимому, была проста: они боялись, что Сноуден и Гринвальд припасли на всякий случай какой‑нибудь «ядерный» страховой полис. Если бы британское правительство призвало на помощь полицию, то тогда, возможно, в Интернет в стиле WikiLeaks были бы выброшены сверхсекретные документы, которые бы уже никто ни с кем не согласовывал…

Впоследствии Оливер Роббинс намекнул на раздумья правительства по поводу свидетельских показаний, заявив, что «пока газета выражает готовность к сотрудничеству, лучшей стратегией был бы взаимный диалог». Вместо диалога с Guardian по поводу предстоящей публикации эти двое предложили провести брифинг. А уже после указанного брифинга Guardian опубликовала бы свои материалы по программе TEMPORA, но с некоторыми изменениями.

Материалы были опубликованы на сайте Guardian в 17:28. Реакция была мгновенной. Образовалась растущая волна общественного негодования. В одном из комментариев говорилось: «Кто им [GCHQ] разрешил шпионить за нами и передавать частную информацию иностранному государству без нашего согласия?»

У Ника Хопкинса, редактора отдела национальной безопасности, были налажены определенные контакты со спецслужбами. Это составляло часть его работы. После публикации разоблачений Хопкинс предложил – с целью разрядить обстановку – провести встречу с одним из значимых сотрудников GCHQ. Тот ответил: «Да я лучше глаза себе выколю, чем встречусь с вами». На что Хопкинс сказал: «Если вы это сделаете, то не сможете прочитать наш следующий материал». Другой штатный сотрудник GCHQ заметил, что ему теперь стоит подумать об эмиграции в Австралию.

Журналисты опасались, что продолжение разоблачительных публикаций может привести к серьезным юридическим последствиям. «В какой‑то момент я думал, что эта история окажется нам не по зубам», – говорит Расбриджер. Пришлось немало побегать.

В 2010 году Guardian успешно сотрудничала с New York Times и другими международными изданиями, включая немецкий Der Spiegel, когда вела репортажи по поводу утечек WikiLeaks, касающихся американских дипломатических телеграмм и военных журналов.

Аналогичные преимущества для сотрудничества существовали и теперь, особенно с американскими партнерами. Guardian могла воспользоваться в своих интересах защитой первой поправки. А в случае необходимости всю репортерскую деятельность вести в Нью‑Йорке, где и так уже версталось большинство материалов под неусыпным надзором Джанин Гибсон.

Расбриджер связался с Полом Штейгером, основателем независимого новостного сайта ProPublica. Это был удачный ход. У некоммерческого ProPublica была солидная репутация; его отдел новостей дважды удостоился Пулитцеровской премии. Ему через курьерскую службу Federal Express была направлена небольшая порция отредактированных и тщательно зашифрованных документов. Этот относительно простой и не самый высокотехнологичный метод оказался вполне надежным. В лондонский «бункер» приехал репортер ProPublica Джеф Ларсон. Дипломированный специалист в области вычислительной техники, Ларсон хорошо знал свое дело. Он мог схематично объяснить механизм сложных программ поиска данных АНБ – а это уже было кое‑что.

Расбриджер поддерживал диалог с Джилл Абрамсон, исполнительным редактором New York Times. Расбриджер знал ее предшественника, Билла Келлера, и был на дружеской ноге с Абрамсон. Их разговор получился довольно странным. Чисто теоретически New York Times и Guardian являлись конкурентами. Тем более, Guardian только что неплохо «похозяйничала» на традиционной территории New York Times, опубликовав ряд сенсационных разоблачений из сферы национальной безопасности. Однако New York Times, надо отдать ей должное, не стояла на месте и провела собственные расследования.

Была ли New York Times готова стать партнером Guardian и заниматься публикацией файлов Сноудена? Расбриджер прямо сказал Абрамсон, что материал очень пикантный. Не было никаких гарантий, что в New York Times когда‑либо смогут взглянуть на него. По поводу использования этих материалов были согласованы строгие условия. «Обстановка [в Великобритании] с каждым днем накаляется», – сказал он. Как и в случае сотрудничества с WikiLeaks, извлечь выгоду из сделки смогли бы обе стороны: New York Times получила бы флешку, а Guardian – защиту согласно первой поправке. Абрамсон согласилась.

Что на это сказал бы Сноуден? Было маловероятно, что он сильно обрадуется. Сноуден неоднократно выступал с выпадами против New York Times. Судя по его ощущениям, эта газета вела себя вероломно и была слишком близка к американским властям.

Альтернатива, однако, была еще хуже. Guardian оказалась в сложном положении; в любой момент могла нагрянуть полиция и попросту изъять материалы Эдварда Сноудена. Все жесткие диски и прочие носители информации могли быть подвергнуты тщательному анализу. А в результате это лишь подстегнуло бы уголовное расследование в отношении самого Сноудена со стороны американских властей.

Прошло две недели, и публикации Guardian продолжались. Для тех, кто работал в импровизированном «бункере», это был весьма ответственный и напряженный период. Эти люди не имели возможности поговорить с друзьями или коллегами, они могли общаться только в узком кругу посвященных лиц. Затем, в пятницу 12 июля, вновь явился Хейвуд, на этот раз в сопровождении Крейга Оливера, на котором была розовая полосатая рубашка. Они заявили, что Guardian должна возвратить файлы GCHQ; настроения в правительстве, судя по всему, ужесточились, хотя едва ли все хорошо осведомлены о происходящем. «Нам известно, что у вас есть, – сказал сэр Джереми. – Мы полагаем, что у вас около 30–40 важных документов. Мы обеспокоены по поводу их сохранности».

Расбриджер сказал: «А вы, надеюсь, понимаете, что копия [документов] есть и в Америке?» Хейвуд: «Мы можем все деликатно уладить либо обратиться в суд». Тогда Расбриджер предложил очевидный компромисс: пусть GCHQ направит в Guardian своих технических специалистов, чтобы те проконсультировали штатных сотрудников газеты, как нужно правильно обращаться с имеющимися секретными материалами. И как, в случае чего, их уничтожить. Он пояснил, что Guardian не намеревалась передавать файлы кому‑либо еще. «Мы еще работаем с ними», – сказал он. Хейвуд с Оливером ответили, что подумают об этом на выходных, но хотели бы, чтобы Расбриджер пересмотрел свой отказ возвратить материалы.

Три вечера спустя Расбриджер потягивал пиво в викторианском пабе в лондонском районе Айлингтон. От Оливера, пресс‑секретаря премьер‑министра, поступило сообщение. Назначил ли главный редактор встречу с Оливером Роббинсом, заместителем советника Кэмерона по национальной безопасности?

«Дж. Х. [Хейвуд] обеспокоен тем, что вы не согласовали встречу, которую он предложил».

Расбриджер был удивлен. Он написал в ответ: «О мерах безопасности [по обращению с материалами]?»

Оливер: «О возвращении материалов».

Расбриджер: «Я думал, он предлагал нам встретиться по поводу мер безопасности»

Оливер: «Нет. Он отдает отчет своим словам. Речь шла о встрече по поводу возврата материалов».

* * *

Очевидно, за прошедший уик‑энд что‑то изменилось. Расбриджер заявил пресс‑секретарю, что о возврате файлов Сноудена никто ни с кем не договаривался.

Оливер ответил прямо и резко: «Вы уже вдоволь позабавились. Теперь пора возвращать файлы».

Расбриджер ответил: «Очевидно, мы сейчас ведем речь о совершенно разных встречах. Это не то, о чем мы договаривались. Если вы передумали, то что ж, замечательно».

Тогда Оливер обратился к «большой дубинке»: «Если вы не возвратите нам это, мы вынуждены будем поговорить вечером «с другими людьми»…

Этот разговор ошеломил Расбриджера. Начиная с того момента, когда шестью неделями ранее была опубликована первая статья по материалам Сноудена, на Даунинг‑стрит относились к этому процессу весьма сдержанно – иногда проходило несколько дней в ожидании ответа. Это были бюрократические задержки на грани крайней нерасторопности. Теперь же чиновники требовали разрешения ситуации в их пользу в считаные часы! «Мы просто сидели, схватившись за голову», – заметил один из посвященных в это дело чиновников. Возможно, службы безопасности внезапно обнаружили (или осознали) неизбежную угрозу со стороны иностранной державы. Может быть, «секурократы» просто рассердились. Или Дэвид Кэмерон отдал распоряжение поскорее разобраться с этим делом.

На следующее утро позвонил Роббинс. Вообще, 38‑летний Роббинс не мог пожаловаться на карьеру: Оксфордский университет, затем Казначейство, главный личный секретарь Тони Блэра, директор по разведке в секретариате кабинета министров. Роббинс заявил, что «все кончено». Министры потребовали срочного подтверждения того, что все файлы Сноудена «уничтожены». Он сказал, что технические специалисты GCHQ также хотели бы проверить эти файлы, чтобы убедиться, что они не перехвачены третьими лицами.

Расбриджер вновь повторил: «Это не имеет никакого смысла. Все материалы находятся в распоряжении наших американских сотрудников. Мы все равно продолжим репортажи из США. Вы потеряете всякий контроль и не сможете оговорить для себя никаких условий. Подобного диалога с американскими службами новостей у вас не будет».

Потом Расбриджер задал совершенно недвусмысленный вопрос: «Правильно ли я вас понял: если мы не сделаем этого, то вы закроете нас?»

«Совершенно правильно», – ответил Роббинс.

* * *

Уже днем в лондонский офис Guardian вошли Джилл Абрамсон из New York Times и ее старший редактор Дин Баке.

Предполагая будущее сотрудничество, Guardian выдвинула 14 условий, которые уместились на листе формата A4.

Согласно этим условиям, обе газеты совместно работают над имеющимися материалами. Расбриджер знал, что в новостном отделе New York Times числятся репортеры с большим опытом в сфере национальной безопасности. «Этот парень [Сноуден] – наш источник. Я думаю, вам следует относиться к нему как к своему источнику», – сказал Расбриджер. Он добавил, что ни Сноуден, ни Гринвальд не являются поклонниками New York Times. Британские журналисты тоже подключатся к работе и будут тесно сотрудничать с коллегами из New York Times.

Абрамсон криво улыбнулась. И согласилась на предложенные условия.

Вечером Абрамсон и Баке прибыли в аэропорт Хитроу, чтобы улететь домой. Сотрудники службы безопасности отвели их в сторону. Что это, выборочная проверка? Или они искали файлы GCHQ? Они ничего не нашли. Документы уже перенеслись через Атлантику…

Расбриджер и сам должен был отправиться в свой регулярный «фортепианный» вояж в живописную долину реки Ло в Центральной Франции.

Не так давно он опубликовал книгу Play it Again («Сыграй это снова»), в которой рассказывалось о том, как он сочетал ответственную редакторскую работу (в том числе связанную с публикациями WikiLeaks) с разучиванием самого волнующего произведения Фредерика Шопена – «Баллады номер один». Посоветовавшись с Джонсоном, Расбриджер решил, что может поехать, несмотря на все драматические события последних дней. Он сел в экспресс «Евростар», направляющийся в Бордо. Поначалу ему было трудно сосредоточиться на музыке. Но вскоре он полностью погрузился в пьесы Дебюсси.

По мере того как он отрабатывал свое мастерство игры на фортепьяно, события в Лондоне приобрели такой оборот, что позднее Расбриджер опишет их как один из самых странных эпизодов в длинной истории Guardian. На горизонте вновь появился Роббинс. «Он был подчеркнуто вежлив. Ни единого намека на агрессию», – вспоминает Джонсон. Чиновник заявил, что правительство хочет забрать компьютеры из офиса Guardian и подвергнуть их всесторонней проверке. Джонсон, естественно, отказался. Он сослался на обязательства перед Сноуденом и Guardian. Заместитель главного редактора предложил другую развязку: чтобы избежать закрытия газеты, сотрудники Guardian разобьют собственные компьютеры в «бункере» под наблюдением специалистов из GCHQ. Роббинс согласился.

Это была пародия на движение луддитов: людей направили для того, чтобы разбить технику.

В пятницу 19 июля в офис Guardian зашли двое представителей GCHQ. Их звали «Иэн» и «Крис». Они встретились с одним из руководителей Guardian Шейлой Фицсаймонс. А потом началось как в книжках о Джеймсе Бонде, где везде и во всем ощущалось зоркое око всемогущего Кремля. Иэн сказал ей: «У вас на столе стоят пластиковые стаканы. Они могут быть легко превращены в микрофоны. Русские могут направить вам в окно лазерный луч и превратить их в подслушивающие устройства». В Guardian эту парочку прозвали «хоббитами»…

Два дня спустя хоббиты вернулись, на этот раз вместе с Роббинсом и огромным государственным служащим по имени Кейта. Иэн, старший из хоббитов, был низкого роста, одет в рубашку и слаксы и вел себя очень энергично. Судя по акценту, он был выходцем из Южного Уэльса. Крис был высоким и намного более молчаливым парнем. Они принесли с собой какой‑то большой и весьма таинственный рюкзак. Ни один из них раньше не общался с журналистами; для них это было «дело новое и неосвоенное». Вообще, при обычных обстоятельствах, панибратство с представителями СМИ было запрещено.

Иэн объяснил, как бы он мог проникнуть в секретный «бункер» Guardian: «Я бы дал охраннику пять тысяч фунтов и заставил бы его установить фиктивную клавиатуру. А спецагенты вернули бы ее назад. Мы бы видели все, что вы здесь делаете» (этот план, конечно, предусматривал ряд весьма оптимистичных предпосылок). Кейта укоризненно покачал головой: очевидно, эти реплики были здесь явно неуместны …

Потом Иэн спросил: «А мы можем взглянуть на документы?» Джонсон ответил, что нет.

Затем группа из GCHQ раскрыла свой рюкзак. Внутри лежало нечто, с виду напоминающее большую микроволновую печь. Странным объектом оказалось размагничивающее устройство, или дегауссер. Оно предназначено для разрушения магнитных полей и, соответственно, стирания жестких дисков и любой информации. Такие штуки изготавливала компания Thales. (Дегауссер был назван в честь Карла Фридриха Гаусса, давшего имя единице магнетизма.)

Хоббиты смахивали не на пару хороший полицейский – плохой полицейский, а, скорее, на очень плохой полицейский – молчаливый полицейский.

Иэн: «Вам тоже понадобится такая штука».

Джонсон: «Спасибо, мы купим свой собственный дегауссер».

Иэн: «Нет, не купите. Он стоит 30 тысяч фунтов стерлингов».

Джонсон: «O’кей, тогда, наверное, не будем покупать».

Guardian согласилась купить все остальное, что рекомендовало ей правительственное шпионское агентство: угловые шлифовальные машины, дрели фирмы Dremel. «Будет много дыма и огня, – предупредил Иэн, мрачно добавив: – Можем теперь отозвать черные вертолеты…»[24]

На следующий день в полдень, субботу 20 июля, в офисе Guardian вновь появились хоббиты. Они присоединились к Джонсону, Блишену и Фицсаймонс, собравшимся в бетонном подвале на минус третьем этаже. Помещение было завалено «реликвиями» прошлых газетных эпох: строкоотливные наборные машины 1970‑х годов, гигантские буквы от названия газеты, которые когда‑то украшали старый офис на Фаррингтон‑Роуд.

Три сотрудника Guardian, одетые в джинсы и футболки, под руководством Иэна по очереди разбивали на кусочки компьютеры: корпуса, печатные платы, микропроцессоры. Пришлось изрядно попотеть. Искры летели во все стороны. От пыли нечем было дышать.

Иэн жаловался на то, что из‑за утечек из GCHQ он больше не сможет рассказать свою любимую шутку. Иэн обычно ездил на так называемые «вербовочные ярмарки», на которых заманивал смышленых выпускников вузов получать карьеру в сфере государственного шпионажа. Он даже заканчивал свою речь словами: «Если вы хотите, чтобы об этом все узнали, позвоните своей мамочке. Ну а мы сделаем все остальное!» Теперь, жаловался он, в пресс‑центре ведомства ему запретили нести отсебятину.

Процесс крушения техники продолжался, и Иэн тем временем признался, что был математиком – притом уникальным. Рассказал, что в тот год, когда он присоединился к GCHQ, заявления подавало 700 человек. Из них 100 было приглашено на собеседование, а принято на работу всего трое. «Вы, должно быть, очень смышленый», – заметила Фицсаймонс. «Кое‑кто так и говорит», – ответил Иэн. Крис закатил глаза. Парочка из GCHQ сняла все на камеры своих iPhone. Когда с уничтожением техники было наконец покончено, журналисты загрузили обломки в дегауссер. Все отступили назад. Иэн нагнулся и стал смотреть. Ничего особенного не произошло. Потом раздался громкий хлопок.

Процесс занял три часа. Данные были уничтожены, и теперь русские шпионы со своими тригонометрическими лазерами ничего не смогли бы сделать. Хоббиты радовались, как дети. Блишен немного затосковал. «Это была вещь, которую мы защищали. А теперь все было разбито на мелкие кусочки», – вспоминает он. Шпионы и сотрудники Guardian пожали друг другу руки. Иэн тут же заторопился к выходу. (Он сказал, что спешит, поскольку на завтра у него была назначена свадьба.) Очевидно, хоббиты нечасто наведывались в Лондон. Они уезжали отсюда с полными сумками подарков для своих семей…

«Это была чрезвычайно странная ситуация», – рассказывает Джонсон. Британское правительство заставило крупную газету разбить собственные компьютеры. Этот необычайный случай был наполовину пантомимой, а наполовину – авантюрой в стиле немецких Штази. Но это была еще не высшая точка неуклюжей деспотичности британских официальных властей. Апофеоз ждал впереди…

Date: 2015-09-05; view: 283; Нарушение авторских прав