Караван

Как сказал господин де Шалле, после возвращения экспедиции работы над созданием внутреннего моря будут возобновлены и после прокладки прохода в «Габесском пороге» воды залива хлынут наконец в край шоттов. Но прежде необходимо было выяснить, в каком состоянии оставили работы предшественники. Для этого экспедиции следовало пересечь Джерид вдоль первого канала до его соединения с шоттом Эль‑Гарса и вдоль второго – до шотта Мельгир, через менее значительные шотты, разделяющие эти две обширные впадины. Затем – обогнуть Мельгир и соединиться с отрядом рабочих, нанятых в Бискре, чтобы наметить расположение портов на берегах будущего моря.

Предстояло освоить два с половиной миллиона гектаров земель, выделенных государством Франко‑зарубежной компании. Для выкупа того, что уже было сделано, а также оставшегося на месте оборудования и инструментов, было создано Общество Сахарского моря. Руководил им административный совет в Париже. Публика охотно раскупала выпущенные Новым обществом акции и облигации. На бирже они шли по высокому курсу, во многом благодаря успехам руководителей, участвующих в крупных финансовых сделках.

Итак, будущее этого предприятия, одного из самых грандиозных в двадцатом веке, казалось надежно обеспеченным.

Человек, читавший в габесском казино лекцию об истории работ по созданию внутреннего моря в Сахаре, и был главным инженером Нового общества. Ему предстояло стать руководителем экспедиции, предпринятой для обозрения нынешнего состояния работ.

Господину де Шалле было сорок лет. Среднего роста, с крупной, или, если употребить вульгарное выражение, квадратной головой, с подстриженными ежиком волосами и светло‑рыжими усами. Особую выразительность лицу придавали тонкие губы, живые глаза и очень пристальный взгляд. Широкие плечи, крепкие руки, выпуклая грудь, в которой с отлаженностью паровой машины перекачивали воздух мощные легкие, – все говорило о незаурядной физической силе. Не обделен был инженер и интеллектом[62]. Один из лучших выпускников Политехнического института, он привлек к себе внимание еще первыми своими работами и с тех пор продвигался к успеху семимильными шагами. Это был человек редкой рассудительности. Наделенный пытливым, методичным, математическим, если можно так выразиться, умом, он никогда не поддавался иллюзиям и в любом деле рассчитывал шансы на успех «с точностью до сотой доли процента», как порой о нем говорили. Жизнь он воспринимал не иначе, как в рамках цифр и уравнений. Казалось, природа отказала этому человеку в воображении. Но именно такому «чистому математику» предстояло было привести к благополучному завершению столь важные работы по созданию Сахарского моря.

Когда господин де Шалле, скрупулезно изучив проект капитана Рудера, объявил, что он выполним, никто не усомнился в его правоте и в том, что под руководством такого инженера не будет допущено ни малейшего просчета – ни в части осуществления, ни в части финансирования.

«Коль скоро за дело взялся господин де Шалле, – не раз повторяли те, кто знал инженера, – значит, все будет в порядке. Иначе и быть не может!» И все давало основания полагать, что они правы.

Господин де Шалле хотел пройти по периметру[63]будущего моря, убедиться, что ничто не остановит поток воды в первом канале до Эль‑Гарсы и во втором – до Мельгира, и проверить, в каком состоянии берега, которым предстоит удерживать двадцать восемь миллиардов тонн воды.

Среди его будущих коллег должны были быть как члены бывшей Франко‑зарубежной компании, так и инженеры и предприниматели Нового общества, многие из которых не могли быть в то время в Габесе. Главный инженер, во избежание возможных конфликтов, при дележе власти, решил было отправиться в первую экспедицию один, тем более что кадры общества не были еще до конца укомплектованы.

Но, конечно, его сопровождал личный слуга‑«денщик», как можно было бы его назвать, не будь он штатским. Пунктуальный, методичный, обладающий военной выправкой, хотя и никогда не служивший в армии, господин Франсуа идеально подходил для задуманного дела. Он обладал отменным здоровьем, что позволяло ему без единой жалобы переносить любые тяготы. А их за те десять лет, что он находился на службе у инженера, на его долю выпало немало. На слова он был скуп, но много думал, и даже господин де Шалле высоко ценил его рассудительность. Умеренный во всем, скромный, чистоплотный, он не мог прожить двадцати четырех часов, не побрившись. Ни усов, ни бакенбардов господин Франсуа не признавал для себя и никогда, даже в самых трудных обстоятельствах, не пропустил возможности довести щеки до зеркального блеска.

Разумеется, при снаряжении экспедиции, организованной главным инженером Общества Сахарского моря, были приняты все меры предосторожности. Чтобы господин де Шалле отправился в шотты Джерида в самом деле один, лишь в сопровождении слуги, – об этом не могло быть и речи! В этой местности, где то и дело встречались кочевники, на дорогах было небезопасно даже для караванов. Зоны работ охранялись плохо или не охранялись вовсе, резкие посты прежней компании были сняты много лет назад. Не стоило забывать и о банде Хаджара, тем более что легендарный главарь туарегов бежал, ускользнув из рук правосудия, которое раз и навсегда избавило бы от него страну. Но теперь не приходилось сомневаться, что он возобновит грабежи и убийства.

И надо сказать, обстоятельства этому благоприятствовали. Арабы южного Алжира и Туниса и тем более кочевые и оседлые племена Джерида приняли возобновление работ по проекту капитана Рудера в штыки. Предстояло затопление многих оазисов Эль‑Гарсы и Мельгира. Разумеется, убытки землевладельцам предполагалось возместить, однако те считали это недостаточным. Были затронуты их кровные интересы: сердца собственников преисполнялись ненавистью при мысли, что их плодородные земли скоро исчезнут под толщей вод Малого Сирта. Не следует забывать и о туарегах, привыкших к жизни сухопутных пиратов: что станет с ними, когда торговые караваны не будут больше бороздить пустыню между шоттами и себхами, когда их заменят шхуны, баркасы, тартаны, бриги, трехмачтовики, парусники, пароходы и туземные лодки, полные товаров для земель южнее Ореса? Как смогут туареги нападать на флотилии? Племена, живущие грабежом, лишатся средств к существованию…

Нетрудно догадаться, какое брожение умов поднялось среди туарегов. Имамы побуждали их к бунту. Не раз банды кочевников нападали на арабских рабочих, занятых на строительстве каналов, для охраны пришлось прибегнуть к помощи алжирских войск.

«По какому праву, – вопрошали проповедники с минаретов, – эти неверные хотят превратить наши бескрайние равнины и цветущие оазисы в морскую гладь? Почему они хотят переделать то, что создано Аллахом? Не достаточно ли им Средиземного моря, зачем еще затоплять наши шотты? Пусть румии[64]плавают по своим морям сколько им вздумается, мы же – люди сухопутные, и наш Джерид создан для караванов, а не для кораблей! Надо изгнать пришельцев из страны, пока они не погребли под толщей вод нашу землю – землю наших предков!»

Без сомнения, это растущее брожение сыграло свою роль в крахе Франко‑зарубежной компании; затем, со временем, когда работы были заброшены, умы мало‑помалу успокоились, но страх перед вторжением моря не покинул обитателей Джерида. Туареги, оттесненные на юг, старательно поддерживали его. Не отставали и хаджи – паломники, вернувшиеся из Мекки, рассказывали о том, как лишились независимости их единоверцы в Египте после завершения работ над Суэцким каналом. Итак, страх по‑прежнему жил в сердцах аборигенов пустыни, плохо сочетаясь с их мусульманским фатализмом. Брошенные на стройках драги[65]с огромными рычагами, похожими на чудовищные руки, экскаваторы, напоминающие гигантских спрутов[66], прочно заняли место в сказаниях, до которых охоч восточный люд со времен «Тысячи и одной ночи», чему свидетельство – множество арабских, персидских и турецких сказок.

Страх перед вторжением моря стал поистине навязчивой идеей.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что Хаджар незадолго до ареста совершил со своей бандой не один налет на рабочих.

Итак, экспедиции инженера предстояло отбыть в пустыню под охраной отряда спаги, которым командовали капитан Ардиган и лейтенант Вийет. Трудно было сделать лучший выбор: эти два офицера прекрасно знали местность и, как мы помним, успешно завершили нелегкую кампанию против Хаджара и его банды. Кто же мог лучше обеспечить безопасность экспедиции?

Капитан Ардиган был мужчиной в расцвете лет – ему едва исполнилось тридцать два, – умный, смелый, но не до безрассудства, привычный к жаркому африканскому климату. Свою исключительную выносливость он доказал во многих походах. Офицер в самом полном смысле слова, военный до кончиков ногтей, он не представлял себе в этом мире иного ремесла, кроме нелегкого труда солдата. У этого холостяка не осталось никого из близких; полк был его семьей, товарищи по оружию – братьями. В полку капитана не только уважали – его любили, а каждый из его солдат, не задумываясь, отдал бы за него жизнь.

Что же до лейтенанта Вийета, то достаточно сказать, что он был так же смел, как и капитан, столь же энергичен и решителен. Неутомимый в походах, отличный всадник, он уже проявил себя во многих сражениях. Вийет происходил из семьи богатых промышленников, и после успешного окончания Сомюрской военной школы перед ним открывалась блестящая карьера.

Лейтенанта Вийета как раз отозвали во Францию, когда был решен вопрос об экспедиции в Джерид. Узнав, что ее будет сопровождать отряд под командованием капитана Ардигана, лейтенант явился к нему и сказал:

Господин капитан, я был бы очень не прочь отправиться с вами.

– И я был бы не прочь, чтобы вы отправились с нами, – улыбнулся капитан: двух офицеров связывала давняя и крепкая дружба.

– Мой отъезд во Францию может пару месяцев подождать…

– Конечно, дорогой Вийет, так будет даже лучше: вы привезете туда самые новые сведения о будущем море.

– Да, господин капитан, и нам представляется возможность в последний раз увидеть алжирские шотты, прежде чем они исчезнут под водой!

– И останутся там, пока будет жива старая добрая Африка, то есть пока стоит наш подлунный мир…

– Вот именно, господин капитан! Итак, договорились: я отправляюсь с вами. Уверен, это будет просто приятная прогулка.

– Вы правы, дорогой Вийет, прогулка… С тех пор как мы избавили страну от этого негодяя Хаджара…

– Что всецело ваша заслуга, господин капитан!

– И ваша тоже, дорогой Вийет.

Нечего и говорить, что разговор между капитаном Ардиганом и лейтенантом Вийетом состоялся еще до того, как предводителю туарегов удалось бежать из габесской крепости. Но после его побега обстановка вновь осложнилась: Хаджар мог подстрекать туарегов к новым грабежам и убийствам и даже поднять мятеж среди племен, недовольных грядущим вторжением моря на их земли.

Итак, отряду надлежало обеспечить безопасность экспедиции на протяжении всего пути через шотты Сахары, и капитан Ардиган поклялся себе не дать маху. И было бы по меньшей мере удивительно, если бы старший сержант Николь не сопровождал его: он повсюду следовал за капитаном, как нитка за иголкой. Он, как мы знаем, участвовал и в том сражении, в котором был схвачен Хаджар. И вот, на сахарских дорогах судьба вновь могла столкнуть его и капитана с бандами туарегов.

Николю было тридцать пять лет, и всю свою службу он нес в одном и том же полку спаги. Нашивки старшего сержанта вполне удовлетворяли его, и он мечтал лишь об одном – удалиться на покой и жить на скромную пенсию, но при условии, что это случится как можно позже: мастер на все руки, выносливый и расторопный малый, Николь не мыслил себе жизни без воинской дисциплины. Он был бы не прочь, будь его воля, применить ее и к штатским как непреложный закон. Николь, подобно его капитану, считал, что человек рожден для того, чтобы служить в армии, и не представлял себе настоящего солдата без его естественного продолжения и дополнения – лошади.

«Старина Наддай и я – мы одно целое, – любил он повторять. – Я – его голова, он – мои ноги. Уж согласитесь, ноги коня для бега лучше приспособлены, чем у человека… К тому же у нас их только пара, а надо бы полдюжины!..»

Да, похоже, старший сержант завидовал многоножкам… Но, как бы то ни было, он и его конь казались созданными друг для друга.

Николь был выше среднего роста, широкоплечий, но худощавый – и готов был на любые жертвы, лишь бы не располнеть. Он счел бы себя несчастнейшим из смертных, наметься у него брюшко. Впрочем, старший сержант легко мог скрыть намечающуюся полноту, потуже затянув ремень и переставив на пару сантиметров пуговицы своего синего доломана[67], но при столь сухопарой комплекции это ему вряд ли грозило. У Николя были огненно‑рыжие, подстриженные ежиком волосы, густая бородка, жесткие, как щетка, усы, и быстрые серые глаза, способные за пятьдесят шагов разглядеть муху, что вызывало искреннее восхищение капрала[68] Писташа.

Этот капрал, парень веселого нрава, ни в чем не знал недовольства. Яснее ясного, что и в шестьдесят лет он останется таким же, как в двадцать пять! Писташ никогда не жаловался ни на голод, даже если полевая кухня запаздывала на несколько часов, ни на жажду, даже если в выжженной солнцем пустыне не попадалось ни одного источника на много лье вокруг, – в общем, это был типичный добродушный южанин, ничуть не склонный к меланхолии[69]. Старший сержант Николь «питал к этому парню слабость», и во всех походах они всегда держались друг друга.

Чтобы составить полное представление об эскорте инженера де Шалле, следует добавить, что в караван входили две повозки, запряженные мулами, которые везли продовольствие и снаряжение для небольшого отряда.

Нет нужды подробно говорить о лошадях солдат и офицеров, однако конь старшего сержанта Николя заслуживает более детального описания, так же как и его собака, неразлучная с ним, словно тень.

Нетрудно догадаться, почему четвероногий друг получил от хозяина многозначительную кличку «Наддай» – и надо сказать, он оправдывал ее, неизменно готовый, закусив удила[70], пуститься в карьер[71], всегда стремясь вырвать вперед. Только такой искусный всадник, как Николь, мог удержать своего коня в узде[72]. Впрочем, мы уже знаем, что старший сержант и его конь отлично ладили.

Но если лошадь может носить кличку «Наддай», то с какой стати собаке зваться «Козырным Тузом»? Что за талантами обладал этот пес? Не показывал ли он карточные фокусы в ярмарочном балагане?

Отнюдь нет. Друг Николя и Наддая был самым обыкновенным псом, жизнерадостным, смелым и преданным. И офицеры и солдаты считали его украшением полка и зачастую гладили, трепали по шерсти, угощали лакомыми кусочками. Но настоящим его хозяином был все же Николь, а самым близким другом – Наддай.

Надо сказать, что у старшего сержанта была единственная страсть, которой он посвящал весь свой досуг – игра в рамс[73]. Он и помыслить не мог, что существует что‑нибудь более привлекательное для простых смертных, и был весьма сильным игроком. За многочисленные победы он даже удостоился прозвища «сержант Рамс», которым очень гордился.

Николь любил вспоминать одну исключительно удачную партию, состоявшуюся два года назад. Он сидел с двумя приятелями за столиком в одном из кафе Туниса, жадно глядя на разложенные на сукне тридцать две карты. Игра продолжалась уже довольно долго, однако, к радости партнеров, привычная удача вдруг, похоже, изменила Николю. Каждый из игроков выиграл по три партии, пора было возвращаться в казарму; все должна была решить последняя, четвертая, победа. «Сержант Рамс» чувствовал, что вряд ли выиграет: не везло ему сегодня. У каждого оставалось на руках по одной карте; один из игроков открыл червонную даму, другой – червонного короля. Оба надеялись, что червонный туз, как и последний козырь, остался в прикупе, где было еще одиннадцать карт.

«Козырный туз!» – вдруг звонко выкрикнул Николь, так хватив по краю стола, что карта отлетела на середину зала.

И кто же аккуратно подобрал ее и принес хозяину в зубах? Конечно же, его пес, который до этого памятного дня звался просто Мистó.

«Спасибо, дружище, спасибо, – бормотал Николь, поглаживая собаку, гордый своей победой так, словно захватил сразу два вражеских знамени. – Козырный туз, понимаешь? Я срезал их козырным тузом!..»

Собака довольно заурчала.

«Да… да… Козырный туз, – продолжал Николь. – Вот что: отныне ты больше не Мисто. Тебя будут звать Козырный Туз. Идет?»

Верный друг выразил свое согласие тем, что вспрыгнул хозяину на колени, едва не опрокинув его вместе со стулом.

Итак, Мисто быстро забыл свое прежнее имя и стал для всего полка Козырным Тузом.

Мы уже знаем, с каким удовольствием приняли весть о предстоящей экспедиции старший сержант Николь и капрал Писташ. Но, по их словам, Наддай и Козырный Туз были довольны ничуть не меньше.

Накануне отъезда старший сержант в присутствии капрала имел с неразлучными друзьями беседу, не оставлявшую сомнений на этот счет.

– Ну что, Наддай, старина, – говорил он, похлопывая коня по холке, – в поход?

Не исключено, что Наддай понял слова хозяина, так как радостно заржал в ответ.

Козырный Туз откликнулся на это ржание заливистым лаем, в значении которого тоже невозможно было ошибиться.

– Да, дружище, да… И ты тоже, – сказал Николь, и Козырный Туз подпрыгнул, словно желая взлететь на коня. И действительно, такое уже случалось, – да‑да, не удивляйтесь, – к обоюдному удовольствию двух четвероногих друзей.

– Завтра покидаем Габес, – продолжал старший сержант, – и отправляемся в край шоттов. Надеюсь, вы оба будете в первых рядах!..

Снова звонкое ржание и заливистый лай выразили согласие.

– Кстати, – заметил Николь, – известно вам, что этот дьявол Хаджар смылся? Да как ловко – все шито‑крыто. Помните – этот негодяй, которого мы вместе брали?

Если это и не было известно Наддаю и Козырному Тузу, то теперь они узнали новость и доступными им способами выразили свое негодование.

– Ну, попадись он нам еще!.. – воскликнул Николь.

Козырный Туз немедленно выразил желание кинуться в погоню, а Наддай ждал только, когда хозяин оседлает его, чтобы устремиться следом.

– До завтра… до завтра, – ласково повторил старший сержант и удалился.

И несомненно, в те далекие времена, когда животные умели разговаривать и наверняка говорили куда меньше глупостей, чем мы, люди, Наддай и Козырный Туз ответили бы: «До завтра, хозяин… До завтра…»

Date: 2015-09-05; view: 233; Нарушение авторских прав