Глава восьмая. – ты не должен никуда уезжать, – сказал Калеб

– Ты не должен никуда уезжать, – сказал Калеб. Дилан удивленно приподнял брови.

– Разумеется, нет. Поскольку я сюда вернулся.

Он с трудом мог дышать. Чувство неотвратимой беды, выгнавшее его из моря, снова вернулось. Только теперь этот зловонный чужой запах, смрад зла стал еще острее. И сильнее.

Реджина пропала!

Он взял себя в руки, он был тверд как камень, как морская галька, как башня принца в Кэйр Субае. Холодным и непоколебимым. Эмоциями ее не вернуть.

– Что ты здесь делаешь? – резко спросил Калеб.

Дилан разжал кулаки и заставил себя говорить спокойно.

– Я пришел сюда по следу демона. Если она у них, я ее найду.

Если они схватили ее… Он старался не думать о том, что демоны могут сделать с ее гладкой кожей, с ее силой духа.

– Что может быть нужно демонам от двадцатидевятилетней кухарки? – скептически заметил Калеб.

Дилан задумчиво покачал головой.

– Не знаю. Они не должны были ее трогать. Она под защитой.

– Под защитой?

– У нее на запястье трискелион – знак хранителей. Он должен был защитить ее.

– От демонов – возможно, – сказал Калеб. – Но человека, похищающего людей, татуировка не остановит. Ее мог схватить этот тип, Джонс.

– Ты уже нашел его? Допросил?

– Пока нет.

– Тогда это сделаю я.

– Забудь об этом, – сказал Калеб. – Это полицейское расследование. И ты не должен вмешиваться.

Дилан подавил рычание и опустил глаза.

– Если он одержим дьяволом, ты помочь не сможешь.

Тебе нужен я, малыш.

Калебу это не нравилось. Но Дилан умел убеждать. Тем хуже.

– Все правильно, – наконец сказал он. – Пойдем.

Дилан последовал за ним за угол этого крысиного логова.

И остановился. Полдюжины людей, собравшихся вокруг костра, его не беспокоили. А вот женщина с ружьем возле джипа Калеба могла представлять собой серьезную проблему. Она направила в его сторону ствол дробовика.

– Кто это?

– Молчи, – шепнул Калеб Дилану.

Не вопрос. За последние две недели с него было достаточно и людей, и разговоров. Но здесь было это ружье…

– Детектив Холл, – сказал Калеб. – Мой брат Дилан.

Дилан встретился с ней глазами и медленно, осторожно улыбнулся, с удовлетворением отметив, что ствол дробовика качнулся и опустился. Хотя и не до конца.

– Что он здесь делает? – спросила она.

– Помогает нам в расследовании, – ответил Калеб.

По форме, в которую была одета женщина, Дилан понял, что она является офицером органов правопорядка. Будет ли детектив Холл придерживаться всего этого официального бреда? Или она не одобряет его?

Он продолжал улыбаться, концентрируя свою энергию, пока не заметил, что зрачки ее расширились, а напряженные плечи расслабились.

– О, – сказала она мягко, едва слышно. – Что ж, тогда… Дилан, говоришь?

Дилан кивнул, продолжая слабо улыбаться.

– Рада познакомиться, Дилан, – сказала Холл и улыбнулась.

Калеб бросил на него удивленный взгляд.

– Черт… Что ты с ней сделал? – пробормотал он.

Дилан пожал плечами. Она была человеком, женщиной, и поэтому была впечатлительной. Вероятно, даже более впечатлительной, чем большинство других, никакого сравнения с…

При мысли о Реджине он испытал что‑то очень похожее на панику.

– Мы ищем Иерихона, – сказал он.

– Да. Нам сюда, – кивнул головой Калеб.

Люди вокруг костра – кто с любопытством, кто с хищным интересом, кто безразлично – следили за тем, как Дилан с Калебом шли через беспорядочно разбросанный лагерь.

Калеб остановился перед сооружением с ржавой металлической крышей. Вход был загорожен листом картона. Он наклонился и отстегнул от пояса фонарик.

– Оставайся здесь.

И вошел в это мрачное жилище. Дилан подождал, пока луч света исчезнет, нагнулся и отправился за ним.

В ноздри ударила тяжелая вонь. Но это был не демон. Не только демон. Человеческая рвота, моча и пот. Прогнившее мясо. Обуглившееся мясо. Дилан зажал нос рукой.

Калеб, склонившийся над кучей какого‑то тряпья в задней части пристройки, казалось, был к этому равнодушен. Что это, слабость человеческого восприятия или сила самоконтроля?

Дилан сжал зубы и сделал неглубокий вдох.

Куча тряпья пошевелилась. Застонала. Дилан разглядел ботинок, очертание ноги под тонким зеленым армейским одеялом, край рукава, руку. Он нахмурился. Его внимание привлекло что‑то другое, не запах и не увиденное. Эта рука…

Он шагнул вперед.

– Стой! – приказал Калеб.

– Кто это?

– Джонс. – Луч от фонаря Калеба играл на блестящем от пота худом лице. – Где Реджина Бароне?

Человек конвульсивно вздрогнул и отвернулся.

– Реджина, – непреклонно повторил Калеб. – Где она?

Иерихон какое‑то мгновение смотрел на него, губы его шевелились. Потом глаза его закатились.

– Проклятье! – вырвалось у Калеба. – Джонс? Джонс!

Тот не отвечал.

– Он пьян, – с раздражением сказал Калеб.

На лбу у Дилана выступил пот. Перед глазами возникло серое, опустошенное лицо отца. Вот откуда он пришел, с отвращением подумал Дилан, вот что породило его, вот куда он мог вернуться, если бы был втянут в дела людские: смертная плоть, распад личности.

Усилием воли он заставил себя рассуждать логически. Оценивать происходящее бесстрастно. В конце концов, здесь дело было в другом.

В отличие от отца, этот человек не был пьян.

– Нет, – сказал Дилан.

Калеб обернулся к нему.

– Ты думаешь, он одержим?

– Я…

Дилан снова вдохнул зловонный воздух. Смрад был вязким, как поднимающаяся волна нечистот, заполняющая собой все, удушающая… Он откашлялся. Он различал запах углей, едкая вонь обжигала слизистую. Демон – да, нечетко, но вне всяких сомнений. И еще…

– Я думаю, он сожжен.

– Сожжен? Что ты имеешь в виду?

Дилан не мог этого объяснить. Он просто знал. Он обвел взглядом тело человека под одеялом. Потом взялся за худое запястье и перевернул его руку.

– Боже праведный… – прошептал Калеб.

Темень была еще хуже, чем холод.

Согреться – хоть как‑то – Реджина могла только двигаясь. Но ничто не могло помочь ей рассмотреть хотя бы что‑нибудь, и эта слепота пугала ее. Через каждые несколько шагов она падала или на что‑то натыкалась. Камни… Стены… Она не могла разогнуться, в какую бы сторону ни двигалась. Она попала в подземную ловушку. Погребена заживо. Темнота угнетала, давила, сжимала грудь, поглощала ее. Она обливалась потом, сердце бешено билось, горло сжимал ужас. Сбивая в кровь руки о холодный камень стен в полной темноте, она делала длинные медленные вдохи, чтобы не закричать, не заплакать. Выдох. Вдох.

Где‑ то был вход. Ведь каким‑то образом она сюда попала.

Еще вдох.

Значит, должен быть и выход.

Она просто должна его отыскать. На четвереньках. В темноте. Сердце ее билось глухо и тревожно.

Она обследовала темницу на ощупь, медленно продвигаясь ползком и прижимаясь к шершавой каменной стене справа от себя, чтобы не потеряться. Потеряться… Она сглотнула, чтобы не заплакать. Какая несмешная шутка…

Она вспомнила давнюю поездку за покупками во Фрипорт, торговый комплекс с толпами покупателей, вспомнила, как, выйдя из магазина, нагнулась, чтобы расстегнуть на Нике пальто. «Я хочу, чтобы ты, если вдруг потеряешься, оставался на месте, хорошо? Никуда не уходи, и мама обязательно тебя найдет».

Чтобы найти его, она могла бы порвать весь этот торговый комплекс в клочья.

Но кто станет искать ее? Как они узнают, где начать поиски? Прости меня, Ник! Мама, прости меня! Ее левая рука уже превратилась в синяк, потому что она постоянно на нее опиралась. Колени болели. Пальцы на правой руке были разбиты и кровоточили. Но она все же выяснила, что находится в каком‑то туннеле – или камере? – который одной стороной выходит к воде. Она потянула воздух носом. От воды поднимался свежий запах. Она осторожно поднесла мокрый палец к губам. Влага была прохладной и такой приятной для пересохшего рта и горящего горла. Но после нее остался соленый привкус, предупреждавший, что вода эта морская. Вздохнув, она не стала пить и поползла в другую сторону.

Проход поднимался и опускался, переваливался через валуны и менял направление, постепенно становясь все более узким. И тесным. Она обдирала колени, билась головой, ползла вперед на животе, пока не оказалась зажатой между скал, словно таракан в щели.

Она положила голову на холодный мокрый гравий и заплакала. Она что‑то бормотала и всхлипывала, пока в горле не начало гореть. Вода… Ей необходима вода. Она хотела выбраться отсюда. Она хотела домой. К Нику. К маме.

Здесь было так тихо. Так темно. Она чувствовала, как бьется сердце, слышала каждый свой свистящий вдох. У тишины, как и у камня, был вес, и он давил на нее.

Реджина начала медленно пятиться, задыхаясь и вскрикивая от боли, когда камни царапали ее руки и ноги.

Когда туннель снова расширился, она свернулась калачиком и легла, прислонившись спиной к стене и вслушиваясь в тихий плеск воды. Постепенно она успокоилась, дыхание выровнялось. Она больше не волновалась, что Иерихон может вернуться. Наоборот, теперь она беспокоилась, что он не придет.

Плохая мысль.

Пусть только придет! Она надерет ему задницу. Мерзавец!

Конечно, в ресторане она действовала не лучшим образом. Он едва не задушил ее…

Она сглотнула, превозмогая боль в горле, по‑прежнему сильную.

Почему он не убил ее?

Возможно, в конце концов он вернется. По телевизору она видела сюжет о парне, который держал женщину взаперти у себя в подвале. Долгие годы.

Реджина обхватила колени руками, чтобы согреться. Воздух был прохладным и влажным, пол – холодным и мокрым.

Она услышала шуршание и тихий всплеск, как будто что‑то скользнуло в воду. Камень? Крыса? Змея? Какие еще животные могут жить в этой темноте, в этой воде? Существа без глаз. Белые, скользкие, голодные твари. А может быть, Иерихон здесь, в темноте, и следит за ней. Ждет ее.

Она встряхнулась. Она должна подняться. Начать двигаться. Сейчас. Через минуту…

Она ужасно устала, мышцы болели, их сводило судорогой.

Сколько времени она здесь? Несколько часов? Похоже, что так. Тишина простиралась в бесконечность, как и тьма.

Интересно, Ник уже встал? Он забеспокоится, если проснется, а ее не будет рядом. А мать…

Прошу тебя, Господи, помоги мне выбраться отсюда, я больше никогда не буду ссориться с мамой.

И все‑ таки, сколько она уже пробыла здесь? Жаль, что у нее нет часов. Сейчас бы очень пригодился светящийся циферблат. Но тот, кто работает в кухне, часов не носит. Она напряженно вглядывалась в темноту. Ничто не могло подсказать, день сейчас или ночь. Никакого намека на проблеск света. Но тело предупреждало ее, что время уходит. Она хотела пить, ей нужно было в туалет, она замерзла.

О'кей, нужно подниматься. Никто не придет, чтобы вытащить ее отсюда. Ни Алэн, ни мать, ни Калеб, ни…

Она не хотела думать о Дилане. Дилан пропал. Как ее отец, как отец Ника, как все остальные мужчины в ее жизни.

Ты с самого начала знала, что я здесь не останусь.

Злость явно пошла ей на пользу. Она согревала ее – маленький твердый комочек, тлевший угольком где‑то внутри.

Не будет никакого рыцаря в блестящих доспехах, прискакавшего, чтобы спасти ее. Но у нее есть собственная жизнь, которая ожидает ее где‑то там, под лучами солнца. У нее есть сын.

Она поднялась на ноги.

Здесь точно был вход. Значит, должен быть и выход.

– Святой крест! – выдохнул Калеб.

Ладонь лежавшего без сознания человека была оранжевой, кровоточащей и вспухшей. Пальцы были покрыты грязно‑белыми волдырями, вздувшаяся кожа отслаивалась. А в центре, словно клеймо, чернел сочащийся кровью знак в форме креста.

– Да, – согласился Дилан. – Если он и был одержим, то сейчас уже точно нет.

– Ты не можешь этого знать.

– Демоны не оставили бы такую отметку.

– Ты считаешь, что он сам это сделал?

Дилан пожал плечами.

– Это защитило бы его. Ни один демон по доброй воле не стал бы оставаться в теле, отмеченном крестом.

Калеб вздохнул.

– Ненавижу это оккультное дерьмо! О'кей, допустим, демон овладел Джонсом… Ты в этом уверен?

Дилан кивнул.

– На нем повсюду след огня.

– Придется тебе поверить. Джонс обжегся, как – мы не знаем. Демон что… выскочил?

– Вероятно, не сразу, – сказал Дилан. – Отметка должна была постепенно становиться все более и более невыносимой. Но необходимо время, чтобы демон оставил одержимого.

– И нашел себе другого? – спросил Калеб.

Голос его был спокоен. В отличие от руки, державшей фонарик.

Дилан смотрел на дрожащий луч света и испытывал редкое для себя чувство симпатии к брату‑человеку.

У Калеба был собственный опыт в отношении одержимости. В него пытался вселиться демон Тан. Калеб готов был скорее умереть, чем предоставить себя во власть демону. И он действительно умер, утопился. Дилан поднял тело Калеба со дна океана.

Так что для Калеба все это было совсем непросто.

– Да, – сказал Дилан.

– Проклятье! – устало повторил Калеб и вытер лицо. – Значит, у нас есть немного времени.

– У нас время есть. А вот у Реджины его может не быть.

Глубокий, незнакомый страх шевельнулся в нем, и Дилан усилием воли заставил себя собраться.

– Мы не знаем, что Иерихон сделал с ней, прежде чем демон оставил его. Не знаем, куда он ушел. Ты должен арестовать тех мужчин снаружи. Тех, что контактировали с ним.

– Я могу только караулить их. Арестовать их я не могу.

Нужны доказательства. Достаточные основания.

– Я могу просканировать их, – предложил Дилан. – Если кто‑то из них одержим, я буду об этом знать.

– Это до задницы, одержим он или нет! Я смогу что‑то сделать только в том случае, если один из них нарушил закон.

– Человеческие законы для меня ничего не значат. И люди тоже.

Кроме Реджины…

Он тут же отбросил эту мысль.

– Это всегда было твоей проблемой, братишка.

Калеб попытался приподнять лежащего без сознания мужчину.

Брови Дилана сдвинулись.

– Что ты делаешь?

Калеб усадил Иерихона.

– Вытаскиваю его отсюда.

– Он не приведет нас к Реджине. Он даже не сможет ответить на вопросы.

– Сейчас нет, – согласился Калеб. – Может быть, когда очнется.

– И тогда тоже. – Дилан с раздражением следил за тем, как Калеб опустился на здоровое колено и поднял Иерихона. – Демон, похоже, стер его память.

– Но он по‑прежнему человек. Он нуждается в помощи.

В медицинском уходе.

Дилан нахмурился. Он не был похож на своего брата. Он не думал о том, что нужно другим.

Это всегда было твоей проблемой, братишка.

Калеб поднялся, покачнулся и, опершись на покалеченное колено, застонал.

Дилан сжал зубы.

– Дай его сюда.

– Я уже справился.

Дилан загородил ему дорогу.

Взгляды их встретились.

Глаза Калеба прищурились. Дилан не знал, что именно тот увидел на его лице, но через мгновение Калеб вздохнул и передал ему Иерихона.

– Не урони.

– Спасибо, – сухо сказал Дилан, принимая от брата его ношу.

У Реджины перехватило дыхание. Вода была по‑настоящему холодной. Она хлюпала на уровне ее щиколоток, намочила джинсы.

Она заставляла себя идти вперед, пригибаясь, чтобы не цепляться о свод. Ее руки слепо ощупывали дорогу, сбитые дрожащие пальцы натыкались на шершавые камни. Она боялась воды, боялась того, что, будучи невидимым в темноте, могло жить там.

Она напоминала себе индейку, оттаивающую в мойке после холодильной камеры. Дрожь пробирала ее до костей. Она попросту замерзала. А в воде температура тела будет падать еще быстрее. У нее может быть гипотермия. Она может умереть.

Конечно, она может умереть и просто сидя в темноте в ожидании того, кто никогда за ней не придет.

Она сжимала стучавшие от холода зубы и скользящим шагом продвигалась по неровному дну.

Пресвятая дева Мария, Матерь Божья, не дай мне попасть в расщелину… Подвернуть колено… Споткнуться о камень…

Ноги ее онемели, пальцев она не чувствовала вообще. Вода подползала к ее коленям, доходила до бедер. Насколько здесь глубоко? Она жалела, что у нее нет палки, чтобы ощупывать дорогу и проверять холодную черную пустоту впереди. Если Иерихон пришел с этой стороны, у него должен был быть фонарь. Сапоги. Защитная каска.

Возможно, он притащил ее вовсе не отсюда. Но другую сторону туннеля она уже проверила. Что еще остается?

Холод ударил ее в живот, и она не смогла этого выдержать. Облачко мочи выплеснулось в ледяную воду. Реджина содрогнулась от облегчения, стоя в собственной моче, казавшейся ее замерзшему телу такой теплой. Она заставила себя зайти еще глубже в воду и в темноту.

Вода уже доходила ей до пояса. До груди… И вдруг она почувствовала холодное течение на уровне щиколоток. Сверкнула искорка надежды: где‑то было отверстие, вода куда‑то текла! Она напряженно вглядывалась в темноту. Во влажном черном воздухе на поверхности воды плавали серебристые пятна и красные паутинки. Темнота была столь же материальным барьером, как и вода, – холодным и удушливым. Она двигалась через нее, проталкивалась сквозь нее, когда внезапно с размаху ударилась головой в каменный свод.

Она почувствовала взрыв боли, перед глазами поплыли звезды и засверкали молнии. Она резко согнулась и окунулась лицом в воду. Она не могла дышать и в панике глотала воду, отплевываясь и задыхаясь. Она оказалась зажата между низким сводом и поверхностью холодной воды. Ловушка! Она прижала ладони к скале, пытаясь найти выход, как слепая, читающая с помощью азбуки Брайля. Туннель уходил вниз. Свод касался воды. Она попала в западню.

Нервы у Реджины не выдержали. Она принялась бить руками по стенам и воде, кричать и сыпать проклятиями. Она хотела наружу. О боже, как она хотела выбраться отсюда!

Тяжело дыша, она стояла по грудь в ледяной воде. Лицо было мокрым, волосы тоже, одежда прилипла к телу.

Она закусила губу и почувствовала вкус крови, соли и поражения.

Вкус соли…

Она подняла руку и облизала пальцы. Вкус соли определенно стал сильнее. Или, может, она просто больше хотела пить? Она замерла, вслушиваясь в периодически возникавший глухой звук, и почувствовала, как между ногами движется вода. Сердце ее дрогнуло. Куда она течет? Она не могла этого определить. Что будет, когда наступит отлив, откроется ли здесь проход?

Неужели она все‑таки нашла выход?

Дрожа от холода и отчаянной надежды, Реджина на ощупь двинулась обратно, в темницу внутри скалы, чтобы дождаться отлива.

Дилан стоял за желтой лентой, натянутой поперек дорожки к ресторану Антонии – руки в карманах, каждая мышца напряжена. Через полупрозрачное зеркальное стекло витрины он видел суетившихся внутри людей, которые с кисточками, пакетиками, кусочками липкой ленты системно продвигались по залу для посетителей. Они попусту теряют время. Они понятия не имеют, что ищут. И с чем столкнулись. Отпечатки пальцев и ворсинки с ковра не помогут вернуть Реджину.

Калеб мобилизовал добровольцев, чтобы прочесать десять квадратных миль острова, аккуратно разбитых на квадраты поиска, сосредоточив особое внимание, в первую очередь, на участках вокруг ресторана и лагеря бездомных. Дилану хотелось броситься вслед за ними, бежать, выкрикивая ее имя. Бесполезная человеческая суета. Бессмысленные человеческие эмоции.

Но они, по крайней мере, хоть что‑то делали.

Он сжал кулаки. Конн направил его сюда, чтобы он наблюдал, а не действовал.

Но эта пассивность убивала его. Реджина пропала. Исчезла!

И Дилан с отчаянием сознавал, что его бездействие убивает и ее.

Кулаки у него чесались. Ему хотелось добраться до этого Иерихона и бить его до тех пор, пока он не признается, что с ней сделал. Однако Иерихон находился под охраной в больнице в ожидании вертолета, который отвезет его в госпиталь на материк, чтобы обработать ожог. Но даже если бы лежавший сейчас без сознания человек и пришел в себя, он все равно не был бы в состоянии рассказать Дилану больше, чем тот уже знал.

Реджина пропала. И он должен был ее найти.

Она была всего лишь человеком, тем не менее… он чувствовал, что связан с ней. У них была сексуальная связь. Если бы он обладал большей силой или если бы соединявшие их отношения были более прочными, он мог бы использовать это, чтобы отследить ее.

Но ниточка между ними была слишком тонкой, чтобы он мог последовать за ней. В памяти всплыли большие карие глаза и горькая улыбка, смутившая его.

Мне следует быть осторожнее. Я тоже могу привязаться к тебе.

Его обожгло отчаяние, и, что еще хуже, он ощутил, что в нем зародилось чувство вины. Он мог бы заставить ее изменить свое мнение. Он мог бы сказать ей, пообещать… Что? Она была человеком. Он был селки.

Она пропала.

Он должен найти ее.

– Бабушка говорит, что ты знаешь, где моя мама.

Вздрогнув, Дилан взглянул вниз. Из‑за желтой ленты на него хмуро смотрел Ник Бароне: подбородок независимо выставлен вперед («поцелуй меня в задницу!»), но в глазах – неприкрытое страдание. В животе у Дилана заныло.

– Она сама тебе такое сказала? – осторожно спросил он.

– Я слышал, как она говорила это шефу Хантеру. Так ты знаешь? – настаивал Ник. – Знаешь, где моя мама?

– Нет. – Какое плоское и пустое слово! – Но я ее найду.

Обещание, которое он не дал Реджине, было почему‑то проще дать этому мальчику. Ее сыну. Ник смотрел на него скептически.

– Как?

– Пока не знаю, – признался Дилан.

Лицо Ника превратилось в вежливую маску ребенка.

– А‑а‑а… Хорошо. Спасибо.

Мальчишка ему не поверил. А с чего бы ему верить? Нику не нужен был посторонний, который рассказывает, что все будет хорошо. Ему нужна была мама.

Взгляд Дилана устремился в сторону улицы. Желтая лента притягивала к себе столько же народа, сколько и отпугивала. Время шло, расследование и разговоры вокруг него продолжались, однако большинство людей, не задействованных в поисках, постепенно вернулись к своим обычным делам: к покупке продуктов, работе, нормальной жизни.

– Тебе не следует оставаться одному, – сказал Дилан, прекрасно понимая, что это прозвучало как наставление из уст добропорядочного туповатого взрослого. Он решил попробовать еще раз. – Где твоя бабушка? Ник неопределенно подернул плечом.

– Она знает, что ты здесь?

Мальчик опустил глаза.

– Шеф Хантер сказал, что хочет со мной поговорить, – пробормотал он.

Внезапно Дилан увидел себя в четырнадцать лет – испуганного и одинокого, ожидающего в Кэйр Субае, когда его мама вернется из моря домой. Только она уже не пришла. И тогда Конн взял его под свое крыло. Нику тоже нужен кто‑то, кому он мог бы доверять, кто мог бы поддержать его, дать ответы на его вопросы.

Кто‑ то такой, как… Калеб.

– Я сейчас его приведу, – сказал Дилан и нырнул под желтую ленту.

Дилан толкнул дверь в ресторан, и над головой его звякнул колокольчик. Перед одной из кабинок на коленях стоял мужчина в темно‑синей куртке полиции штата. Он раздраженно поднял на него глаза.

– Чего вам?

– Мне нужен Калеб.

– У вас есть какая‑то информация по этому делу?

– Нет.

– Тогда проваливайте к чертовой матери с места происшествия!

Дилан молча прошел мимо него.

– Эй!

Возглас полицейского догнал его уже в кухне. Там он нашел Калеба, который стоял возле обитой нержавейкой стойки и наблюдал, как еще один мужчина опускает в конверт какой‑то блестящий предмет.

Каждая мышца на теле Дилана напряглась.

– Где вы это взяли?

– Тебе это знакомо? – спросил Калеб.

Дилан пристально смотрел на небольшой золотой крестик, поблескивавший на мелкой золотой цепочке. Во рту у него пересохло, в голове шумело.

– Это Реджины. Должно быть, крестик был на ней, когда Иерихон схватил ее. Поэтому у него на руке этот ожог. Где вы его нашли?

– В ведре для швабры, – коротко ответил Калеб. – При первом осмотре я его пропустил.

Второй мужчина быстро взглянул на Дилана, потом на Калеба.

– Кто этот парень и почему ты делишься с ним подробностями дела?

Калеб смутился.

– Мой брат Дилан. Детектив Сэм Рейнолдс из Управления уголовных расследований штата Мэн.

Дилану было все равно, кто это. Шум в голове заглушал все остальное. Он протянул руку к цепочке.

– Дайте ее мне.

– Зачем?

– Он у тебя что, сумасшедший? – спросил Рейнолдс.

– Она носила его постоянно, – сказал Дилан Калебу.

Тотем убитого Христа, ярко сиявший на ее груди, личный оберег, более могущественный, чем чернильный трискелион на коже. Он должен был защитить ее. Вероятно, так и произошло. Но теперь защита с Реджины сорвана, а сама она находится неизвестно где, совсем беззащитная.

Впрочем, не совсем беззащитная, подумал он, вспомнив ее силу воли и острый язык. Тем не менее она оставалась всего лишь человеком и была совсем одна.

Он надеялся, что она одна. Потому что если она в руках демона…

– Это связующее звено, – объяснил он, чувствуя, как по жилам, передаваясь голосу, волнами пульсирует нетерпение. – Я могу использовать крестик, чтобы найти ее. Дайте цепочку мне.

– Не могу, – с сожалением сказал Калеб. – Это вещественное доказательство. Мы пошлем цепочку в криминалистическую лабораторию на обследование, и тогда…

– Цепочка не скажет вам больше того, что вы уже знаете, – сказал Дилан.

Калеб скептически приподнял бровь.

– А тебе скажет?

Дилан выдержал его взгляд и протянул руку.

– Да.

– Нет, – возразил Рейнолдс. – Мы не можем пользоваться услугами какого‑то сумасшедшего, даже если он твой брат. Выведи его отсюда к чертовой матери!

Дилан не обратил на его слова внимания. Взгляд его был прикован к брату, в ушах тяжело стучал пульс.

– Хорошо, – сказал Калеб.

И уронил цепочку на ладонь Дилана.

Реджина сжалась в комочек в своей безмолвной темнице внутри скалы. Темнота все‑таки не была хуже холода. Темнота не могла убить ее. А холод мог.

Время не стояло на месте. Сколько уже прошло? Несколько минут? Несколько часов?

Вода по‑ прежнему пропитывала ее волосы, футболку, джинсы. Холод пронизывал ее одежду. Ее кровь. Ее кости.

Гнетущая тишина и безжалостная пустота высасывали из нее энергию. Подавляли дух. Путали мысли.

Она задремала. Иногда она видела сны – лицо сына, голос матери, ребенок внутри нее – и просыпалась со слезами. И снова одна. Одна, как всегда.

Прости меня, мама. Я не хотела, чтобы ты одна воспитывала еще одного ребенка.

Все в порядке. Это неважно.

Но это было важно. Очень важно.

Услышав звук капающей воды, она подняла голову. По крайней мере, сейчас она уже не так сильно дрожала. Ей хотелось видеть в этом добрый знак. Ее тело, однако, считало иначе. Дыхание стало свистящим. Суставы болели. Голова казалась свинцовым шаром – такой же тяжелой и пустой. Так легко снова опустить лицо в колени и провалиться в сон… Ей даже не нужно будет закрывать глаза. Здесь так темно…

Реджина резко подняла голову и выругалась. Пора вставать. Пора двигаться.

Она услышала, как шум капель превратился в бульканье, которое переросло в журчание, и в ней снова вспыхнула искорка надежды. Должно быть, наступил отлив. Время еще раз попробовать найти выход.

Как холодно! Она заставила себя пошевелиться, и тело протестующе задрожало. Все болело, но она встала. И тут же закусила губу, испытывая боль от покалывания в затекших руках и ногах. Она не видела своих ног, не чувствовала пальцев на ногах…

Она медленно двинулась вперед, опираясь о стену.

Всплеск.

Сбитая с толку, она замерла. Ее вялое сознание боролось с информацией, которую посылали ноги. Она уже достигла воды. Но это был не отлив. Вода текла не в ту сторону.

Вода поднималась!