Глава четвертая. Ник Бароне восторженно рассматривал маленький синий ялик

Ник Бароне восторженно рассматривал маленький синий ялик. Он мог бы сам спустить его на воду. Он уже достаточно взрослый, чтобы управлять им.

Но если он выйдет в море один, мама накажет его.

Она уже и так сходит с ума. Но не от него. От бабушки. Он слышал, как они спорили: бабушка говорила на повышенных тонах, мама – тихим голосом. От этих звуков у него разболелся живот. Больше он не мог выносить этого, не мог оставаться в надоевшей квартирке, где ему нечего было делать, кроме как слушать, как сражаются между собой два человека, которых он любил больше всего на свете.

Поэтому он ушел.

Ник сидел, обхватив колени, и смотрел на спокойную чистую воду, ожидая, когда успокоится боль в животе. Его лучший друг Дэнни Трухильо работал на шхуне своего отца, поэтому Ник не мог зайти к нему домой, а любимое место, куда он приходил посидеть и подумать, заняла группа туристов. Он видел их: парочка мамочек и с полдюжины детей разного возраста, от ровесников Ника до совсем младенцев.

И никаких отцов семейства. Вероятно, они сейчас на рыбалке. Или, возможно, работают на материке и возвращаются к семьям только на выходные. Отец Ника тоже работал на большой земле, но он никогда не приезжал к ним. Ни разу.

Ник пнул ногою камень. Интересно, ссорятся ли мама и бабушка до сих пор? Наверное, уже нет. Их стычки никогда не были продолжительными, но лицо бабушки еще часами оставалось сердитым, а мамы – каким‑то неживым. От одной мысли об этом живот Ника снова заболел.

Спустя некоторое время отдыхающие принялись собирать лосьоны и полотенца и искать свою обувь, после чего весь берег оказался в распоряжении Ника.

К нему приближалась лодка под парусом. Она была больше, чем тренировочный швертбот, которым Ник умел управлять, она была даже слишком большой для одного пассажира, которого Ник заметил на палубе. Впрочем, тот не производил впечатления человека, у которого есть какие‑то проблемы даже при двух поднятых парусах. И в этих парусах заключалась еще одна странность, поскольку в том месте, где сидел Ник, ветра не было вообще.

Лодка проскользнула мимо оранжевых буйков, отмечавших границу мелкой воды. Слишком быстро, подумал Ник. И слишком далеко. Он уже открыл было рот, чтобы предупредить незнакомца, но в этот момент паруса схлопнулись, как большой пузырь из жвачки, и лодка остановилась. Ник никогда в жизни не видел ничего подобного. Он внимательно смотрел за тем, как парень на палубе – высокий, с длинными темными волосами – крепит концы и бросает якорь. О борт его лодки, поднимая брызги, бились волны.

Прибывший оценил взглядом расстояние от лодки до берега, потом посмотрел на Ника. Едва заметно пожав плечами, он шагнул с лодки и чуть ли не по пояс погрузился в воду.

Ник хихикнул. Он тут ничем не мог помочь. Да, приятель, вода, должно быть, холодная.

Парень откинул назад влажные волосы и посмотрел Нику прямо в глаза.

Ник прикрыл рот ладошкой.

Вместо того чтобы разозлиться, парень тоже усмехнулся, широко и открыто, как мужчина мужчине. И, хлюпая по воде, побрел к берегу.

Ник остался на месте, ожидая, что будет делать этот приезжий дальше.

Когда незнакомец вышел из моря, вода ручьями стекала с его шорт и чавкала в туфлях.

– Вы могли бы подплыть сюда на веслах, – сказал Ник.

– Мог бы.

Ник не понял, соглашается парень с ним или спрашивает.

Тот присел на камень, чтобы разуться. Обычные кожаные туфли, с покрученными на швах краями из‑за частого намокания. Он вылил из одной воду и пошевелил пальцами на ноге.

Ник нахмурился. Что‑то с этими пальцами было не так…

Парень опять сунул ногу в мокрую туфлю.

– Или могли бы встать на якорь в гавани, – сказал Ник.

Мужчина пробормотал что‑то и встал. Он был очень высоким и не очень старым, как для взрослого.

– Я тут ищу кое‑кого…

Сердце Ника дрогнуло и принялось бешено биться о ребра, потому что в его представлении именно так мог сказать отец, если бы когда‑нибудь объявился здесь, чтобы разыскать его. Это была глупая мечта. Ник знал, что такого никогда не произойдет. Своему отцу он был безразличен.

Кроме того, Ник знал, как должен выглядеть его отец, его настоящий отец. Ради бога, его показывали по телевизору! Ник всегда говорил так, но, когда у него начинали выспрашивать подробности, ничего толком сказать о своем отце не мог. Но он точно знал, как тот должен выглядеть. И у него не было ничего общего с этим парнем.

Тем не менее, во рту у Ника пересохло и он спросил:

– Кого?

– Одну женщину.

Ник сглотнул. О'кей. Он никогда и представить себе не мог… Он даже не надеялся по‑настоящему…

– Как ее имя?

Взгляд черных глаз стал пустым.

– Ее имя…

Разочарование частично ослабело из‑за растущего раздражения.

– Должно же быть у нее какое‑то имя.

– Она готовит, – сказал мужчина. – Она готовила еду для свадьбы.

Его мама. Ник упрямо задрал подбородок. Этот парень ищет его маму!

– А вы что, были на этой свадьбе?

– Да. – Мужчина оглядел его с ног до головы и заявил: – Я брат Калеба.

Ник позволил себе расслабиться. Тогда все в порядке. Шеф Хантер был крутым во всех отношениях. Он постоянно приходит к ним в ресторан. Иногда он разрешал Нику играть с наручниками.

– Это моя мама, – сказал он. – Это она готовит.

Мужчина прищурился.

– Твоя мама…

Черт, он что, все слова повторять будет?!

– Да. Реджина Бароне.

– А где твой отец?

Ник вздохнул. Иногда ему хотелось, чтобы его отец умер. Нет, не так. Иногда ему хотелось, чтобы его родители были в разводе, как это бывает с родителями нормальных детей, и чтобы никому ничего не нужно было объяснять.

– В Бостоне. – Ресторан его отца был в Бостоне. – Мы ушли от него.

Много‑ много лет тому назад, когда Ник был еще совсем маленьким…

– Ага.

Глаза у мужчины были по‑настоящему темными – и радужная оболочка, и зрачок, – как у собаки.

– Я Дилан, – сказал он, называя одно только имя, как это сделал бы житель острова, без всякого там «мистер», как представляется большинство взрослых, приехавших издалека.

– Ник.

Он протянул руку, как учила мама.

Парень какое‑то мгновение смотрел на его руку, а затем пожал ее. Ладонь его была сухой и теплой.

– Отведешь меня к своей маме? – попросил Дилан.

– Ника здесь нет, – сказала по телефону Бренда Трухильо. – Он заходил к нам, но Мануель сегодня взял Дэнни с собой на шхуну.

Реджина, стараясь не поддаваться панике, набрала в легкие побольше воздуха.

– Когда это было?

– Не знаю. Рано утром, часов в пять или…

– Да нет. Я имею в виду, когда к вам заходил Ник?

– А… – Последовала долгая пауза. – У вас все в порядке? У тебя такой голос…

– Все хорошо, – сквозь зубы процедила Реджина. – В какое время ты разговаривала с Ником?

– Где‑то час назад, – неуверенно сказала Бренда. – А может, два. Знаешь, я на часы не смотрела, я ведь…

– О'кей, спасибо. Если увидишь его, дашь мне знать? Или если он снова зайдет…

– Я сказала ему, чтобы до пяти не приходил.

Реджина молчала.

– Знаешь, я вовсе не обязана следить за чужими детьми, – с вызовом сказала Бренда.

Реджина сдавила трубку с такой силой, словно старалась задушить Бренду по телефону.

– Я и не прошу, чтобы ты за ним следила. Просто позвони мне.

– Ладно, конечно, позвоню, я только…

– Спасибо, – сказала Реджина и повесила трубку телефонного аппарата, стоявшего в кухне.

Она теребила нашейный крестик, двигая его по цепочке взад‑вперед и пытаясь сосредоточиться. Ник пользовался свободой, какая была и у нее в его возрасте. Когда живешь на острове, то сам знаешь, в каких домах безопасно, а какие лучше обходить стороной. Даже отдыхающие, по крайней мере большинство из них, были фактором известным, поскольку приезжали сюда из года в год.

Конечно, всего какой‑то месяц миновал с тех пор, как у Брюса Уиттэкера снесло крышу и он убил какого‑то беднягу приезжего на берегу. Такие жуткие вещи иногда случаются даже на острове. Но Ник, по крайней мере, не мог здесь потеряться, не мог убежать, не мог отойти от дома больше чем на три мили.

Если только он не сел в лодку.

У некоторых его друзей постарше, которым было лет по десять‑двенадцать, были уже ялики с подвесными моторами, и они вели собственный промысел лобстера.

А также таскали у матерей сигареты, а у отцов пиво, мрачно подумала Реджина, хотя ей казалось, что ее сын пока еще не подвержен этим соблазнам. Предполагалось, что он не должен был выйти на воду, не предупредив ее. Но, с другой стороны, он также не должен был уходить из дому, не сказав ей об этом. Капля беспокойства у нее внутри разрослась в огромный твердый ком.

– Я звоню Кэлу, – сказала она.

Ее мать как раз извлекала из раковин моллюсков для вечернего меню. В их ресторане моллюсков готовили только двумя способами: жарили либо варили на пару. Но в тот момент Реджине некогда было думать об этом.

– Зачем? – спросила Антония.

– Чтобы он разыскал Ника.

– С Ником все в порядке. Оставь мальчика в покое. Оставь в покое их обоих. – Она бросила быстрый взгляд на Маргред, которая наполняла солонки и перечницы на столиках по другую сторону окошка, и, понизив голос, добавила: – Калеб теперь женат.

Реджина залилась краской. Она не думала, что ее страсть была настолько заметной. Плохо, конечно, что на острове все знают все о каждом. Она предпочла бы скрыть свои чувства от посторонних глаз. А кто еще видит или догадывается, что она страдает от любви к шефу полиции? Сам Калеб?

Она вздрогнула. Маргред?

Она уже открыла рот, чтобы что‑то сказать, неважно что, но в этот момент звякнул колокольчик над дверью и на пороге появились они.

Ник. От облегчения у нее закружилась голова.

И Дилан.

Вторая волна эмоций, таких же сильных, но далеко не таких чистых и понятных.

Она думала, что никогда больше не встретится с ним. Все, что она делала той ночью, все, что они делали, основывалось на уверенности в этом. Он сказал, что уезжает. Он даже не попросил у нее номер телефона. Мерзавец!

Сжав зубы, она выскочила к ним через дверь, открывающуюся в обе стороны.

– Где ты был? – грозно спросила она.

– На берегу. И встретил там этого парня. – Ник улыбнулся, словно принес в дом не потенциальное несчастье, а пригоршню ракушек для нее. – Он говорит, что знает тебя.

Дилан улыбнулся, обнажив краешек зубов. При дневном свете он выглядел иначе, более крепким и более угрожающим.

– Привет, Реджина.

По крайней мере, он запомнил ее имя. Она пристально смотрела на него, сбитая с толку и этой ситуацией, и скачками своего пульса.

– Я думала, ты уехал.

– А теперь вот вернулся.

Она решительно скрестила руки на груди, зная, что на них сейчас смотрят мать и Маргред: первая – строго, вторая – с нескрываемым интересом.

– И чего ты хочешь?

– Я еще не решил, – вкрадчиво сказал Дилан. – А что ты можешь предложить?

Ее дыхание со свистом прорывалось сквозь сжатые от злости зубы. Если он сейчас же не уйдет, ей придется его убить. А потом, возможно, покончить с собой.

Но сначала она должна была разобраться с Ником.

– На ленч ты опоздал. То, что мы подаем сегодня на обед, написано на доске меню. – Она ткнула пальцем в сторону Ника. – Теперь с тобой. Давай наверх. Нам нужно поговорить.

– Когда они так говорят, всегда получается весело, – пробормотал Дилан.

Ник ухмыльнулся.

– А ты заткнись! – отрезала Реджина.

Не хватало еще, чтобы случайный любовник с пляжа давал ее сыну уроки неуважительного отношения к родителям. Она резко качнула головой в сторону кухонной двери. – Наверх!

– Неужели ты не рада меня видеть? – осведомился Дилан.

У Реджины заныло в животе. Она нахмурилась.

– Не особенно.

– А ты ведь мальчишка Барта, – неожиданно заявила Антония. – Старший. Ну и что ты здесь делаешь?

– Действительно, Дилан, что ты здесь делаешь? – подхватила Маргред.

Боль в голове у Реджины начала стремительно нарастать. Восемь лет она жила, как проклятая монахиня. Восемь лет замалчивания сплетен и искупления прошлых грехов. Один несчастный прокол, единственный мужик за восемь лет – и тот притащился за ней домой, как приблудившийся щенок.

Он пришел за ней в ее дом.

Нет, жизнь все‑таки несправедлива.

Дилан улыбался прямо ей в лицо, такой самонадеянный, уверенный в себе, крутой.

– Занимаюсь изучением местных… достопримечательностей.

– Изучай их где‑нибудь в другом месте, – сказала она. – Я на работе.

– Не нужно так смущаться, – мягко сказал он.

Глаза Антонии подозрительно сощурились.

– А чего это вдруг она должна смущаться?

Реджина сцепила зубы.

– Я не смущена. Я занята.

Дилан оглядел пустой ресторан и удивленно приподнял бровь.

– Я могу подождать.

– Ждать придется долго. – Она взъерошила волосы сына, с болью отметив, что он дернул головой, уклоняясь от ее руки. – Пойдем, Ник.

– Тогда я еще приду, – сказала Дилан.

Их взгляды встретились. Его глаза были очень темными. Грудь ее сжали спазмы, как при икоте, в то время как мысли были переполнены желанием. Это было плохо. Ей нужно было дышать, ей нужно было думать, а под взглядом этих черных неулыбчивых глаз она не могла делать ни того, ни другого.

– Как знаешь, – сказала она, чтобы освободиться от него. – Хорошо, что зашел.

Даже слишком хорошо, думала она, поднимаясь по лестнице, чтобы прочесть Нику лекцию о правилах поведения и ответственном отношении.

Дилан нравился ей больше, пока оставался фантазией.

В качестве фантазии Дилан по‑прежнему не давал ей покоя, всплывая в памяти в самые неподходящие моменты и отвлекая от работы.

В течение целой недели он каждый день под разными предлогами заходил в ресторан: то выпить чашечку кофе, то перекинуться парой слов с Маргред, то перекусить сэндвичем. Причем всегда в разное время, так что она не могла заранее подготовиться, чтобы справиться с волнением, которое испытывала при встрече с ним, или найти себе работу в задних помещениях.

К тому же Реджину бесило, что ее преследуют в этом ее чертовом собственном ресторане. Ресторане ее матери. Она могла постоять за себя. Ей было восемнадцать, когда она убежала в Бостон, свежее мясо в среде работающей в ресторанах братии – вечно полупьяной, сексуально озабоченной или обкуренной. Она научилась не обращать внимания на сальные взгляды уборщиков посуды и их комментарии на испанском, она умела пользоваться локтями – а однажды пришлось схватиться и за нож для разделки мяса, – когда несколько человек окружают тебя, прижимая к плите или загоняя в угол в холодильной камере.

Дилан не прикасался к ней. Он с ней почти не разговаривал. Реджина уже толком и не знала, действительно ли он приходит, чтобы повидать ее, или же просто вынюхивает что‑то относительно своей невестки. Эта мысль не нравилась Реджине по целому ряду причин.

Но следил он вовсе не за Маргред.

Когда во время работы – переписывая меню на доске или подавая тарелки через окошко в кухню, – она поднимала глаза, то видела напряженный взгляд черных глаз, как у героя любовного романа. Реджина вздрагивала. Его упорство начинало ее раздражать. И злить. К тому же поползли разговоры.

– Тебе что, больше нечего делать? – спросила она, понизив голос.

У двери какая‑то супружеская пара средних лет, с фотоаппаратами и бутылками воды в руках, внимательно читала меню. Ник сидел под столиком и играл с котом.

Дилан на мгновение задержал на ней взгляд. Уголок его рта скривился.

– Нечего.

– А если поехать куда‑нибудь? Или поработать?

– Здесь у меня нет работы.

– Ты не ловец лобстеров.

Рыбаки, промышляющие лобстера, – настоящие рыбаки, по крайней мере, – были в море с пяти утра. А сейчас уже начало одиннадцатого.

– Нет, – подтвердил он.

Она стояла перед ним, упершись руками в бока, и ждала.

– Я спасаю имущество с затонувших судов, – наконец сказал он.

Ее брови сдвинулись.

– Ты имеешь в виду обломки кораблей?

– Все, что лежит на дне, принадлежит морю.

– А я слышала, что оно принадлежит нашему правительству.

Он пожал плечами.

– Большинство подводных изысканий выполняются частными ныряльщиками.

– Грабители могил.

Он улыбнулся, слегка приоткрыв зубы.

– Искатели сокровищ.

Из‑ под стола высунулся Ник.

– А вы когда‑нибудь сами находили сокровища?

Он был наказан, ему было запрещено выходить на улицу до трех, пока у Реджины не закончится смена. Антония сказала, что она придает случившемуся слишком большое значение, но ей было все равно. У нее хватало проблем и без того, чтобы по десять раз за день выяснять, где Ник.

Дилан полез в карман и вынул оттуда монету. Реджина увидела, как она блеснула в воздухе, когда он бросил ее Нику.

– Вау! – Ник перевернул монету на ладони, и глаза его восхищенно расширились. – Настоящая?

Дилан кивнул.

– Это серебряный доллар Моргана с головой Свободы.

– Круто.

– Он твой.

– Нет, – сказала Реджина.

– Это всего лишь один доллар, – возразил Ник.

– И далеко не в самом лучшем состоянии, – добавил Дилан.

– Для меня все равно, в каком он состоянии. Он не принимает подарков от посторонних.

Нижняя губа Ника обиженно выпятилась.

– Но…

Она пронзила его взглядом ты‑же‑слышал‑что‑я‑тебе‑сказала‑Ники. Она не хотела, чтобы ее сын идеализировал этого парня. Несмотря на то, что Дилан действительно был похож на пирата со своими длинными волосами и этой сексуальной щетиной…

Стоп, сказала она себе. Ей тоже не следует его идеализировать. Это всего лишь еще один парень, сбежавший с острова и ничем не отличающийся от прочих мужчин, о которых она думала и которым отказала за все эти годы. И он определенно ничем их не лучше.

Тех мужчин, с которыми у нее секса не было.

Проклятье!

– Мне жаль, малыш, – сказал Дилан.

– Да уж… – Ник уронил монету на ладонь Дилану. – Мне тоже.

Сын молча отправился в кухню, и Реджина вздохнула.

Дилан сидел, развернувшись к двери и вытянув ноги. Длинные ноги, отметила Реджина. Носки отсутствуют.

– Кто это? – спросил он.

Реджина, проследив за его взглядом, увидела напротив окна ожидавшего на тротуаре Иерихона.

– Это Иерихон Джонс.

Она, как было принято на острове, помахала ему поднятыми пальцами – жест, практически заменявший приветствие. Ветеран войны забросил на плечо рюкзак и скрылся за утлом дома.

– Что ему здесь нужно?

– Ничего. Сэндвич.

Он приходил сюда раз в день или через день. Она давала ему еду через заднюю дверь, когда Антония не видела.

– Я имею в виду, что ему нужно здесь, на острове?

Реджина пожала плечами.

– Может быть, у него просто нет денег на паром, чтобы уехать.

– Это он тебе сказал?

– Я его не спрашивала. Это в обязанности твоего брата входит задавать вопросы людям. А я их просто кормлю.

Дилан, прищурившись, посмотрел на нее.

– Ты добрая, – сказал он почти осуждающе.

– Не всегда. Просто меня достает то, как в нашей стране относятся к солдатам, вернувшимся с войны. Он не должен жить на улице, он…

– …может быть большой проблемой.

– Послушай, он не мешает отдыхающим и не замечен в сексуальных домогательствах. А это все, что мне нужно о нем знать.

– Это немало. И откуда у тебя такая информация?

Она покраснела.

– Это сказал твой брат.

– Где он ночует?

– Иерихон? Не знаю, – раздраженно ответила она. – Как не знаю, где ты ночуешь.

– А хотела бы посмотреть? – вкрадчиво спросил он.

Сердце ее забилось быстрее.

– Н‑нет! – Она нервно откашлялась. – Нет. Просто… гостиница переполнена, а большинство квартир было снято несколько месяцев вперед. Если только ты не живешь с родственниками.

Дилан удивленно приподнял брови.

– С новобрачными? Думаю, это не вариант.

Она вытерла руки о передник.

– А дом твоего отца?

Лицо его стало непроницаемым, как у игрока в покер.

– Мы с отцом не разговариваем.

– Но твоя сестра…

– Люси была совсем маленькой, когда я… уехал.

У него была та же манера, что и у Маргред, – делать паузу перед некоторыми словами, как будто английский был ему не родным языком или что‑то в этом роде. Реджина снова подумала о том, где он жил и как они познакомились.

– Тем более. Хороший повод узнать ее поближе, – заметила она.

– Ты почему‑то вдруг очень начала интересоваться моей личной жизнью.

– Я… – Вот черт! – Я подумала о Люси.

Она два года была учительницей Ника. В первом классе и втором.

– Я этого не знал. – На какое‑то мгновение он смутился, чем напомнил прежнего мальчишку, которого мать забрала с острова. – Мы не придавали большого значения семейным отношениям.

Но это было неправдой. Барт Хантер был настолько подавлен уходом жены, что Люси отказалась от места в графстве Камберленд ради того, чтобы работать учителем на острове и вести хозяйство в доме. Калеб был заботливым, любящим братом и после возвращения из Ирака начал мучительный процесс примирения с отцом.

– Ты хотел сказать, что это ты не придавал большого значения семейным отношениям.

Он пожал плечами.

– Ну, если тебе так больше нравится…

Но ей это не нравилось вообще.

На следующий день Реджина сидела в туалете и, стараясь сдерживать панику, мысленно подсчитывала дни в своем женском календаре.

Срок ее месячных пока не прошел, оставалось еще – она снова пересчитала в уме – два дня. Это не могло быть задержкой, она просто не могла быть беременна!

Сердце ее тоскливо сжалось.

Теоретически, в общем‑то, могла.

Можно было проверить это с помощью теста на беременность. Реджина представила себе, как идет в продуктовый магазин, просит у юной дочки Уайли этот самый тест, и ее передернуло. После этого в очереди к кассе определенно начнется обсуждение.

Она судорожно сглотнула. О'кей, никаких тестов. Пока никаких. Подождем, пока нужно будет поехать на материк, В Рокланд или куда‑то еще. Там она это и купит. А до тех пор ей остается только считать дни, молиться и держаться как можно дальше от Дилана. Никаких‑Семейных‑Уз Хантера.