Глава первая. В первой части мы рассматривали непосредственное внешнее восприятие как причинность предположенной нами абсолютной жизни знания

В первой части мы рассматривали непосредственное внешнее восприятие как причинность предположенной нами абсолютной жизни знания, вытекающую из его непосредственного бытия. Останемся ли мы и во второй части при этом взгляде, который был необходим для начала, выяснится ниже. Во всяком случае, мы должны начать наше исследование с этой причинности и рассмотреть ее снова, но только несколько иным образом.

Прежде всего напомним, что слово «бытие» должно быть строго понимаемо как безусловно в себе самом покоящееся бытие.

1) Теперь предположим, что эта причинность жизни задержана и эта задержка останавливает ее поток. Что тогда возникнет в задержанной жизни? Сама причинность, поскольку она заключена в жизни, не может быть уничтожена, уничтожено только ее дальнейшее течение; определенная деятельность и свобода остаются в жизни как такая причинность, которая как бы не имеет причинности. Как мы это называем на нашем языке? Я полагаю, что всякий назовет это влечением. Следовательно, при этом в жизни возникает влечение.

Таким образом, мы только здесь последовательно вывели возможность самостоятельного бытия простой и обособленной свободы, которую раньше мы просто напросто предположили. Если же мы сохраним за жизнью действительную причинность, то свобода будет непрестанно и непосредственно расплываться в вызванном ей бытии, неразрывно соединяться с ним и не будет иметь отдельного бытия.

2) Самостоятельное бытие свободы есть, как было указано выше, сознание. Следовательно, при этом условии необходимо должно возникнуть сознание влечения как следствие ограничения. Непосредственное сознание действительного ограничения, непосредственно само себя производящее, называется внутренним чувствам (Gefuhl), а возможность такого сознания вообще — чувствованием (Sinn). Особенно здесь сознание непосредственно касается действительного состояния самой жизни, поэтому внутреннее чувство становится самочувствием, а чувствование можно назвать внутренним чувствованием.

Примечание. То, что ограничивает жизнь, могло бы быть силой, и, конечно, более могущественной, чем эта жизнь. Так как эта сила противопоставляется жизни, то ее можно бы предположить вне ее, а так как она противопоставляется жизни как таковой и ее причинности в сфере этого самобытия, то она должна быть бытием, покоящимся в себе самом. Это предположение трансцендентного начала, обусловливающего свободную жизнь, могло бы лечь в основу объективного догматизма. Но возможно и то, что это ограничение заключается также в Единой духовной жизни, только в ней не поскольку она свободна, а в самом ее бытии, но только в ее высшем бытии, по отношению к которому то бытие, о котором мы говорили, является низшим и подчиненным. Это предположение упраздняет вышеупомянутый догматизм и обосновывает имманентный идеализм.

3) Теперь жизнь освободилась от всякой непосредственной причинности и поднялась в царство сознания. Если в ней действительно есть влечение, то его непосредственная причинность будет находиться в царстве сознания, где она только и может находиться. Каким же образом и какого рода сознание будет связано с этим внутренним чувством влечения?

а) Первоначально жизнь заключает в себе определенную способность только благодаря своему бытию как свобода; только теперь, вследствие задержки непосредственной причинности эта способность получает самостоятельное существование, так как в причинности она непрестанно сливалась с бытием и текла вместе с ним. Так как всякое самостоятельное бытие свободы порождает сознание, то при задержке образуется вместе с сознанием влечения также сознание способности, связанное непосредственно с первым. Так как второе сознание не выражает действительного состояния, а только возможную деятельность жизни, то мы не называем его внутренним чувством, как первое, а скорее созерцанием.

б) Остановимся на этом созерцании реальной способности, способности к причинности в сфере бытия, о которой мы здесь и говорим. Это, как было выяснено, есть способность подвигаться во времени через ряд обусловленностей к намеченной цели. Эта способность входит в созерцание, побуждаемая влечением к реальной причинности, одновременно с ним.

Дело обстоит так: непосредственно, при данном положении вещей, свободная жизнь ограничена и не может сделать в сфере бытия ни одного шага вперед. Назовем ее границу, которая в то же время выражает причинность, к которой жизнь стремится, буквой d. Но, может быть, существует некоторый пункта, который жизнь может породить непосредственной причинностью, после него она может породить b, так как а есть условие его реализации; после b на том же основании она может породить с, которое может служить переходом к намеченному раньше d. Если жизнь придет к созерцанию этого ряда, то этим самым она будет созерцать присущую ей возможность причинности d.

Конечно, эта способность заключалась первоначально в скрытом состоянии в жизни и в абсолютном бытии ее и была вызвана из него к созерцанию. Но то, что она теперь стала действительной способностью жизни, находится в ее свободной власти и может быть непосредственно использована, достигнуто исключительно благодаря понятию. Только понятие дало жизни эту способность, до него она ее не имела. Здесь мы достигли понимания весьма важного положения: понятие освобождает и может стать основанием действительной способности. В этом одном заключается преимущество сознания над бессознательной природой, которая действует всегда слепо; сознание же может умерять свое действие благодаря понятию и направлять его, руководствуясь правилом.

4) Так как несомненно существует и продолжается влечение к причинности, то для сознания возникает задача образовать из созерцания способности только что описанное понятие возможной причинности того, к чему существует влечение. Это дело спокойного рассуждения и размышления, и об этом пока мы еще не будем говорить. Здесь мы только ответим на вопрос, чем обусловлено образование этого понятия? Я утверждаю, что оно обусловлено, кроме уже указанного созерцания способности вообще, еще и образом сопротивления, ибо в предстоящем размышлении как способность, так и сопротивление должны быть сопоставлены и взаимно оценены, для того чтобы можно было определить, какое направление данной способности может преодолеть сопротивление.

Как возникает этот образ сопротивления?

Он, очевидно, не заключается во внутреннем чувстве, ибо в этом последнем дано только влечение, из которого можно, пожалуй, заключать о некотором ограничении; не заключается он и в созерцании, ибо оно касается только способности. Мы знаем его как условие понятия искомой причинности, но это понятие — произведение свободного воображения, которое, если пред-

положить, что способность и сопротивление известны, вполне продуктивно, и именно продуктивно обдуманно и сознательно, так как оно действует по правилу, преподанному ему обеими посылками. Следовательно, образ сопротивления тоже создан продуктивным воображением, но только не сознательно, а слепо, исключительно только влечением, стремящимся к удовлетворению, ибо его не искали, а он только обусловливает искомое. Создавая этот образ, продуктивное воображение имеет причинность только через свое бытие, именно, как продуктивное.

5. Каков будет этот образ? Я утверждаю:

a) Первоначально, именно образом абсолютного сопротивления, посему положенным вне я и положенным в сферу бытия самого по себе, так как он противоположен жизни как таковой. Короче говоря, это положительное полагание есть то, что мы в предшествовавшей части описали как объективное мышление.

b) Это полагание есть образ сопротивления, и только в образе оно есть сопротивление (ибо остальные условия, о которых говорится ниже, находятся во внутреннем чувстве и не могут из него входить в образ); следовательно, он сопротивляется самому построению, отменяет свободу этого построения, и в тот же момент он строится.

а) В этот момент, когда построение только еще начинается, имеется еще вся бесконечная свобода построения или полагания. Бесконечность этой свободы встречает ограничение и строится образ этого ограничения. Следовательно, в этом образе заключается двоякое, находящееся между собой во взаимодействии и противоположности: во-первых, сама бесконечная способность полагать, заключенная в единство образа, что мы выше описали как протяженность. Эта пустая протяженность, как образ самой способности, всюду прозрачна и проницаема для я. Затем противоположное: такое же бесконечное полагание со стороны сопротивления, уничтожающее прозрачность и проницаемость.

Возникающее из этих двух составных частей целое есть образ материи.

Р) Итак, предположим, что я действительно и на самом деле формально положено. И для этого полагания должна быть образована противоположность, иначе оно не было бы образом сопротивления. Оно вообще положено как существующее благодаря полаганию я; сопротивление должно еще положить себя как свое собственное бытие, которое дает в соединении с первым более определенное бытие или качество.

Выясним последнее с помощью более глубокого исследования внешнего чувства. Внешнее чувство, как мы только что объяснили, есть ограничение продуктивной силы воображения самополаганием сопротивления вообще. Так, общее чувство (осязание) есть ограниченное воображение протяженности. Этим чувством мы воспринимаем непроницаемость материи. Мы не касаемся способности этого чувства доставлять кроме восприятия общей непроницаемости еще и восприятие других качеств материи (холодное, теплое, шершавое, гладкое и т. д.). Самое понятное внешнее чувство для восприятия качества есть зрение, которое отличается от внутреннего чувства как общего чувства тем, что последнее выражает только сам акт полагания, зрение же дает образ положенности, прозрачной для самой себя как таковой. Я вижу предмет, значит, полагание этого последнего закончено, и я ограничиваюсь положенным. Но я не вижу его насквозь, значит, его внутреннее содержание мной не положено, поэтому оно мне неизвестно, но оно положено самим предметом. Граница моего полагания и самополагания предмета указывается дальнейшим определением самого моего зрения, которое я приписываю предмету: мое зрение не остается чистым зрением, но оно становится зрением цвета как дальнейшим определением чистого зрения.

с) Эта три составные части образуют прежде всего органическое целое, как это было доказано в предыдущем отделе. Поэтому невозможно построить внешнее объективное бытие, которое не было бы материально и не имело бы чувственных качеств. Также невозможно, чтобы существовала материя без качеств и качества без материи.

6) Это исследование изменило и расширило все наше рассуждение. Мы считали то, что сначала назвали внешним восприятием, чем-то постоянным и обособленным в присущем ему триединстве. Здесь мы его находим простым членом более обширного органического целого сознания. Описанный нами синтетический период состоит из следующих трех главных частей: 1) из внутреннего чувства, именно чувства влечения; 2) из созерцания, именно созерцания реальной способности, способности к причинности в сфере бытия: 3) из образа сопротивления. Так как этот образ строит свободная и абсолютно продуктивная сила воображения, правда, не сознавая этой свободы, то весь механизм этого построения мы можем назвать мышлением, причем при этом новом понимании даже то, что мы прежде считали возбуждением через внешнее чувство и созерцанием, войдет в ту же сферу.

7) Где же теперь находится действительный фокус внешнего восприятия, если рассматривать его отдельно; иными словами, на что в состоянии внешнего восприятия тратится жизнь? Очевидно, на создание образа. Входящее в восприятие созерцание протяженности не есть фокус, центр: хотя, конечно, протяжение строится и объективируется благодаря непосредственному созерцанию, с ним связанному, а когда оно таким образом положено, ему противоставляется некоторая противоположность. Внешнее чувство есть настоящая точка столкновения противоположностей, поэтому оно не непосредственно, а полагается объективно. Третья составная часть, полагание, правда, сначала непосредственна, ибо это — акт построения, создания образа, но в тот же нераздельный момент образ полагается объективно, и он становится особым внешним

чувством качества, как это было выяснено на примере зрения. Следовательно, все внешнее восприятие вообще не есть сознание, но оно есть сознаваемый объект, созданный для сознания абсолютной продуктивностью воображения. Поэтому в нем мышление особенно является двояким: частью действительным мышлением, созданием образа, частью мыслимым мышлением — объективным внешним чувством качества; и созерцание в нем тоже двоякое: частью действительное созерцание при создании протяженности, частью созерцание созерцания, когда свобода его встречает сопротивление в материи.

И, следовательно, внешнее чувство не есть действительное чувствование, а только образ единственного остающегося нам истинного чувствования — внутреннего чувства. Это все можно было вывести уже из того простого наблюдения, что и пространство, и внешнее чувство вытекают из внутренней сущности я, а последнее даже воплощается в орган чувства.

8) Вот, значит, что мы выяснили. Однако этот акт продуктивного воображения не может дойти до сознания, а непосредственно сливается со своим продуктом. Поэтому внешнее восприятие является неосознанным, как это должно было бы быть на основании приведенного доказательства, а сознанием, и даже непосредственным и безусловным сознанием, а внешний мир обманно представляется обыкновенному сознанию как непосредственный предмет сознания. Каким образом мы доказали обратное? Посредством мышления мы сделали внешнее восприятие членом ряда высшего порядка, скрытого от обыкновенного сознания, и, таким образом, поставили его перед нашим искусственно вызванным сознанием. Только этим способом можно его понять. Поэтому кто не проделал с нами этого размышления или проделал его неправильно и потому не был им убежден, тот не согласится с нами. Ему не помогут ни его гнев, ни его убеждения, ни его уверения, что иначе он не мог поступить. Мы сами это хорошо знаем и даже можем ему доказать — чего он не может сделать — что он и не может понимать иначе, чем он понимает, ибо он не выполнил условий, требуемых другой точкой зрения.

Но если кто-либо поймет наше утверждение так мы просто представляем вещи — как оно действительно и было понято людьми, считающими себя философами — тот только выкажет свое бесконечное непонимание, свою полную неспособность учиться и присоединяться к чужому мнению и схватывать сразу две мысли так, чтобы еще помнить первую, когда переходишь ко второй. Мы строим себя в высших областях свободы, где мы можем и бросить воображение 1. Но это построение образов, о которых идет речь, не может быть прервано, если предположить существование влечения, которое необходимо приписать жизни сознания; оно безусловно необходимо, поэтому и результат его нам навязывается. Таким образом, как мне кажется, мы вывели внешнее восприятие.

9) Из этого ясно вытекает следующее: то, на что мы здесь указали как на основное условие жизни и что остается единственно истинным — ограничение жизни, совершенно не затрагивается в объекте внешнего восприятия; этот объект есть только противопоставление сил воображения, сам по себе ничто — он и не выдает себя не совсем поверхностному уму за что-либо, он есть только продукт отношения к другому, к воображению. То, что вещь, собственно, должна содержать, для того чтобы войти с нами в соприкосновение, и в чем должна заключаться ее действительная сущность, есть, конечно, ее сила, но эта последняя не материальна, и она не открывается какому-либо внешнему чувству, она только мыслится. Следовательно, настоящей вещью следует считать силу, которая есть нечто вполне нечувственное и сверхчувственное. Что же, в таком случае, эта наполняющая пространство материя с ее качествами, и как она могла быть принята за действительную вещь?

10) Здесь возникает предварительный вопрос, на который мы и можем ответить только предварительно: как связан вообще этот образ сопротивления в своей общей форме с понятием влечения к деятельности? Очевидно, так: все сопротивление, к которому относится и влечение во всей своей полноте, и к которому мы стараемся подойти постепенно, проходя через ряд условий, должно быть объединено, и в этой своей объединенности оно полагается в пространстве. В нем одновременно и едино то, что потом во времени становится упорядоченным разнообразием. Следовательно, в пространстве должна быть найдена точка (соответственно описанной в пункте 3, b, точка а), с которой начинается деятельность. Например, в материи как таковой сопротивляющаяся сила, которая должна быть уничтожена, есть связь частей. Она должна быть разрушена сначала в одной точке, затем в пограничных с ней.

11) Образ непосредственного действиям есть прямая линия, поэтому все такого рода непосредственные действия кажутся совершающимися по линии (удар, нажатие, сдвиг). Если при этом мы встречаем непреодолимое сопротивление, то действие отклоняется по другой прямой линии и образуется угол. Действие по кривым линиям совершается только посредственно, по какому-нибудь правилу, например, вокруг данного центра; напротив, прямая линия вырывается непосредственно, необдуманно и есть выражение самого свободного построения. Кривая линия есть полная противоположность свобод, есть ее ограничение, поэтому и общему пространству мы обязательно придаем форму шара.

Спрашивается, почему пространство имеет три измерения. Прежде всего, надо дать правильное понятие измерения, которое само собой найдется, если мы укажем основание. Поэтому надо только знать, где следует искать это основание: именно никак не в области понятий, а только в области созерцания, ибо здесь имеет-

ся только созерцание, и данное есть ограничение созерцания. Укажи мне причину трех измерений, значит перенеси меня в такой исходный пункт, из которого для меня необходимо следует это созерцание. Это не есть, например, точка, ибо от меня, как центра, может быть проведено бесчисленно много линий, и если бы их считать измерениями, то пространство имело бы бесконечно много измерений. Исходный пункт этого созерцания есть линия, как образ свободы, а поэтому и времени. Эта линия, имеющая одно измерение, должна быть всеми возможными способами ограничена сопротивлением. Но таких способов три: она ограничена по длине с двух концов, также с двух концов по ширине, поэтому пространство от линии переходит к поверхности, затем ограничена сверху и снизу, отчего поверхность становится геометрическим телом. Это представляет собой три возможных направления для построения первоначального пространства, если исходить из линии и предполагать ее. Следовательно, в полную противоположность к картине деятельности я пространство имеет измерения, и именно три.

12) Мы назвали внешнее восприятие вообще мышлением; выше мы говорили, что оно есть творение посредством абсолютной созидающей силы. Так как оба утверждения для нас одинаково основательны, то мы считаем, что всякое мышление продуцирует путем абсолютной созидающей силы и обратно. Следовательно, мышление не есть нечто страдательное, восприимчивое и тому подобное. (Если бы понятие мышления было выяснено раньше, то философия тогда бы уже встала на истинный путь). Выше мы описали мышление как выступление из внутреннего и непосредственного сознания. Но внутреннее сознание есть внутреннее чувство и созерцание, оба как непосредственное бытие свободы и, следовательно, непосредственное сознание. Из него-то мы и выступаем при посредстве мышления. Каким способом? Конечно, не по способу бытия, которое тут вообще не имеет места, но по спосо-

бу сознания, которое тут присутствует. А так как это есть выступление из непосредственного сознания, то оно должно быть построением, и именно абсолютным построением, чистым творением нового сознания. Конечно, творением по известному закону, не слепым и беззаконным как понимают его те, кто утверждает, что мы говорим: вещи просто воображаются. Данное здесь понятие мышления будет подтверждено в дальнейшем. Здесь же мы имеем в виду преимущественно сопротивление продуктивному воображению или мышление в его самой общей форме. Следовательно, здесь идет речь об абсолютно первом мышлении. Продуктивное воображение производит само себя, само собой разумеется, в образе, и тем самым строит сопротивление продуцированному таким образом воображению. Вот краткое описание проявляющейся здесь функции мышления или функции абсолютной созидающей силы. Эта созидающая сила имманентно трансцендентна, покоится в себе самой, из себя вытекает.

Иначе дело обстоит с другим мышлением, о котором речь будет впереди. Там созидающая сила строит не себя саму, но другую, данную ей в созерцании, способность и ее противоположность; только эта последняя функция — построение противоположности — и делает ее чистым мышлением.

13) Так и мы, философствующие люди, должны как таковые мыслить, т. е. абсолютно производить при посредстве созидающей силы. Наше изложение состояло из двух главных частей. Во-первых, было выяснено: если мы предположим то-то и то-то, (влечение и т. д.), то должен возникнуть образ сопротивления. Это «должен» значит, что к одному мышлению — мышлению о предположенном — непосредственно присоединяется другое мышление как нераздельное с ним; следовательно, этим «должен» утверждается, что вследствие непосредственной причинности самого мышления, саморазвивающегося мышления, из него образуется второе мышление без всякого участия свободы; и если наше

утверждение правильно, то в каждом слушателе, правильно обдумавшем первый член, должен без всякого с его стороны участия возникнуть второй член, и желаемая очевидность должна непосредственно открыться ему. Но совсем иначе обстоит дело со второй частью изложенного и с вопросом: каков будет этот образ сопротивления?