Глава первая. Сущность науки заключается в том, чтобы от чувственно воспринятого восходить путем мышления к его сверхчувственному основанию

ФАКТЫ СОЗНАНИЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ФАКТЫ СОЗНАНИЯ ПО ОТНОШЕНИЮ К ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Сущность науки заключается в том, чтобы от чувственно воспринятого восходить путем мышления к его сверхчувственному основанию. Такова философия. Она исходит из восприятия знания посредством внутреннего чувства и приходит к его основанию. Предметом этих лекций будет первый отдел этой науки — феномен; мы подвергнем его систематическому наблюдению, и мне будет особенно интересно руководить вашим наблюдением.

Мы наблюдаем знание — значит мы рассматриваем его не в его непосредственном живом бытии, а только в изображении этого бытия. Я хочу руководить вами в начертании этого изображения, помочь вам выделить целесообразное и указать вам на замечательное. К тому же нам часто придется прибегать к особым искусственным мерам, чтобы заставить сознание отвечать именно на те вопросы, которые мы ему предлагаем, и тогда простое естественное наблюдение превратится в искусственно поставленный опыт.

Общие и главные части, на которые должно распасться наше наблюдение, не могут быть указаны сейчас в самом начале, они должны быть найдены в течение нашего исследования. До тех пор будет достаточно разделить нашу речь на главы, из которых в первой говорится о фактах сознания в восприятии внешних предметов. Внешние предметы — это выражение употребляется здесь нами совершенно в том смысле, как его понимает обыкновенный человек: предметы, которые мы воспринимаем как находящиеся вне нас в пространстве.

Задача состоит в том, чтобы всем нам хорошо известный в общих чертах факт этого восприятия разложить на его составные части.

Я утверждаю — и приглашаю вас заглянуть в ваше собственное сознание и исследовать, не найдете ли и вы то же самое, — я утверждаю, что в нем содержится следующее.

1) Возбуждение внешнего чувства, которое обозначается следующими словами: красен, высокозвучащ, горек, холоден и т. д.

Возможность этого возбуждения предполагает в созерцающем обладание внешним чувством: так, например, невозможно, чтобы слепой получал возбуждение от цвета; но само возбуждение есть вообще определенное ограничение восприимчивости внешнего чувства. Я воспринимаю этот цветок как красный — это значит, что мое зрение вообще, и, в частности, мое зрение цвета, ограничено зрением определенного цвета, и это ограниченное зрение принято называть красным.

2) Протяженность в пространстве.

Эти две части: ощущаемое и протяженное — вполне исчерпывают сущность внешнего предмета, что я вам и предлагаю признать.

а) Я утверждаю, что протяженность не есть ощущение, а вполне от него отлична. Для доказательства предлагаю вам рассмотреть вместе со мной следующее. Красный цвет, например, есть совершенно простое ощущение, и для того чтобы, так сказать, проецировать его вне себя, совершенно достаточно математической точки.

Что же заставляет вас и дает вам право это простое и неизменное распространять по некоторой поверхности, именно такой величины, а не большей, на которой красный цвет может быть резко ограничен примыкающим к нему каким-нибудь другим цветом?

b) Что же такое протяженность, если она, очевидно, не есть ощущение? На этот вопрос нелегко ответить, ибо почти до нашего времени на него отвечали самым разнообразным образом неверно, и правильный ответ на него (у Канта) помог философии выйти на верную дорогу.

Чтобы в самом себе найти верный ответ на этот вопрос, поставьте вместе со мной следующий искусственный опыт (здесь мы впервые прибегаем к таковому). Я спрашиваю вас, делимо ли воспринятое вами тело до бесконечности, или, если бы вы стали производить такое деление, то дошли ли бы вы до предела, далее которого вы не могли бы его продолжать? Я уверен, что вы ответите: тело, конечно, делимо до бесконечности. (Так всегда отвечает предоставленный самому себе здравый человеческий рассудок, и если какой-нибудь философ отвечает иначе, то это происходит оттого, что в нем говорит не естественный предоставленный самому себе рассудок, а его принуждает к этому ответу ряд предшествовавших ложных предпосылок). Спрашиваю далее: является ли это бесконечно делимое определенным и законченным и даже заключенным в собственные границы внутри другой бесконечности? Вы не можете ответить иначе, как утвердительно. Следовательно, вы созерцаете и утверждаете законченную и определенную в протяженности безграничность. (Вы соединяете в ней безграничность и полноту, образуя из них сплоченное и конкретное единство.)

Уясните себе это чрезвычайно важное понятие еще и на другом примере, который скажет нам то же самое, только еще отчетливее. Проведите линию от А до В. Спрашиваю вас: разве эта линия не делима до бесконечности? Следовательно, от А до В действительно совершен бесконечный путь? Да. Не существует ли от любой точки линии на АВ до всякой другой точки на ней та же бесконечность, так что вы никак не можете пе-

рейти от какой-либо точки на ней до всякой другой, не совершив действительно бесконечный путь? На этом примере вы видите, что в созерцании пространства действительно совершается то, что в понятии является невозможным и противоречивым.

с) Далее спрашиваю: каким образом и где находится эта бесконечная делимость тела, производили ли вы действительно такое деление и узнали о бесконечной делимости из удавшегося вам опыта?

Нисколько: вы только утверждаете, что вы могли бы делить тело до бесконечности, и ваше суждение прежде всего высказывает нечто не о теле, а о вашей собственной способности, и к тому же это суждение никогда не было подтверждено на опыте, а основывается, если оно истинно, на непосредственном, самом о себе свидетельствующем самосозерцании внутренней сущности этой способности как бесконечной.

Эта бесконечная способность действительно созерцается, одним взглядом эта бесконечность схватывается как нечто определенное, охватывается им и представляется, отсюда ее законченность и полнота.

Одним словом, если созерцать эту способность в ее сущности, то необходимо созерцать ее как бесконечную, ибо она бесконечна. Но для того чтобы быть созерцаемой, она должна быть закреплена и охвачена, ибо сущность созерцания и заключается в закреплении. Поэтому самосозерцание этой способности обязательно должно быть ограничением бесконечности.

Итак, конечный результат предпринятого нами исследования следующий: протяженность в пространстве есть не что иное, как самосозерцание своей способности быть бесконечным в созерцающем.

3) Повторим теперь вкратце то, что мы выяснили о внешнем восприятии из предпринятого нами расчленения его. Во-первых, в нем содержалось возбуждение внешнего чувства. Так как, безусловно, это внешнее чувство само принадлежит к созерцаниям и в них, и ими ограничено, то созерцающий может воспринимать это

ограничение только на себя и в себе. Следовательно, в этой своей части внешнее восприятие есть самосозерцание определенного ограничения внешнего чувства. Затем оно состояло еще из протяженности, которую мы выяснили как самосозерцание созерцающего. Следовательно, внешнее восприятие, поскольку мы его узнали, совершенно не выходит из круга созерцающего.

Из произведенного нами расчленения становится совершенно понятно, что находящееся в состоянии внешнего восприятия созерцающее может сказать: я чувствую себя так и так ограниченным и в то же время в том же нераздельном созерцании я схватываю свою бесконечную возможность. Но совершенно непонятно, каким образом созерцающее может выйти из этого простого восприятия и сказать: вне меня и совершенно независимо от меня существует нечто, протяженное в пространстве и с такими-то качествами. Отсюда ясно, что наше расчленение внешнего восприятия еще не закончено и в нем не хватает одной из существенных составных частей.

Что мы выходим из области созерцания есть непосредственный факт; такое отступление от непосредственного созерцания мы уже раньше назвали мышлением (это простое словесное обозначение, которое дает нам возможность выражаться короче, не прибегая каждый раз к описанию). Поэтому вышеуказанный факт мы выражаем так: с тем, что мы во всяком внешнем восприятии признали за созерцание, непосредственно связано еще и мышление; это мышление и неразрывное соединение этого мышления с созерцанием в один тесно сплоченный жизненный момент созерцающего делает то, что, собственно, находится в созерцающем, чем-то вне его — объектом.

Примечания. 1) Это положение, что объект (ибо истинный характер объекта всюду один и тот же, и все одинаковым образом приходят к утверждению его существования вне нас и независимо от нас) не ощущается и не созерцается, а только мыслится, столь же важно, сколь оно не признано. Мы пришли к его пониманию весьма легким путем, сделав очевидным, что как ощущение, так и протяжение в пространстве принадлежит самосознанию. Следовательно, если мы выступаем из этого самосознания и при посредстве нового знания переступаем его границу, то это будет уже иное знание, заслуживающее иного названия, мы и предлагаем назвать его мышлением. Мыслить, по-нашему, значит выступать из простого самосозерцания, и мы ожидаем от слушателя, что он поймет это различие. А что такое выступление действительно содержится уже во внешнем восприятии, есть для нас непосредственный факт, ибо действительно и на самом деле мы признаем нечто вне нас и независимо от нас существующее вместо воспринимаемого внутри нас ограничения внешнего чувства и т. д. Этот факт каждый может найти в своем собственном сознании.

2) Уже из сказанного ясно, что сознание не есть простое безжизненное и страдательное зеркало, отражающее внешние предметы, но что оно само в себе обладает жизнью и силой. Представим себе еще раз ту спокойную водную поверхность, в которой отражаются растущие на берегу деревья и растения; предположим, что эта водная поверхность обладает способностью созерцать отражающиеся на ней образы и сознавать их, тогда будет совершенно ясно, как в ней возникнет сознание образа и тени-, но это совершенно не объяснит, каким образом она выступит из этих отражений и перейдет к действительным деревьям и растениям, находящимся на берегу, которые эти отражения изображают.

То же и относительно нашего сознания. Объяснение того, каким образом возбуждение внешнего чувства и созерцание нашей способности возникают в нас, относится к области собственно философии и не входит в наблюдение фактов. Это внутреннее самосозерцание существует, вот и все. Но этим совсем еще не объясняется, каким образом это самосозерцание может выдавать себя за созерцание объектов, лежащих вне круга созерцающего, существующих самих по себе, и чтобы охватить этот факт необходимо признать некоторую внутреннюю жизнь, выступающую из самой себя посредством мышления.

Во-первых, что вносит это мышление во внешнее восприятие? Ничего иного, как только то, что оно придает ему форму, форму объективного существования. Следовательно, в объекте мы должны различать две главные составные части, берущие начало из весьма различных источников: объективную форму, проистекающую из мышления, и то, что этот объект есть сам проистекающее из самосозерцания созерцающего, а именно, его материальное качество, определяемое внешним чувством и его протяженность, проистекающую из созерцания собственной бесконечной способности. Первое есть форма, второе — вещество. Затем относительно формы мышления можно указать, что мышление есть вообще полагание и именно полагание противоположного, противополагание. Следовательно, всякая противоположность происходит непосредственно и исключительно из мышления и им вызывается. Это о мышлении вообще, поскольку оно здесь может быть выяснено. Ответим еще на вопрос, какими особенностями отличается это мышление.

Я утверждаю, что это мышление не вытекает из другого мышления, подобно мышлению о причине явления, о котором говорилось в подготовительных лекциях; оно есть абсолютное, покоящееся в себе мышление. Этим я не хочу сказать, что оно есть первоначальное мышление, хотя оно могло бы быть и таковым, только окруженное некоторым покровом. Но несомненно, что оно есть первое мышление в области фактов мышления, подобно тому, как внешнее восприятие вообще, нераздельную часть которого составляет это мышление, есть первое сознание, которому не предшествует никакое другое.

Поэтому мы не можем сказать, что Я — употребляя это выражение в общепринятом значении, а именно индивида, (мы не уклоняемся от этого употребления слова Я, находясь на почве фактов) — что Я «мыслит в этом мышлении», ибо далее выяснится, что Я появляется только через рефлексию о мышлении; поэтому мы должны говорить: само мышление, как самостоятельная жизнь, мысля из себя и собой, есть объективирующее мышление.

Теперь объединим все сказанное о внешнем восприятии, отдельные части которого мы уяснили себе. Оно есть вообще сознание, которое не образовано обдуманно каким-нибудь свободным принципом, на основании вытекающего из этого свободного принципа понятия цели, но которое само себя производит: внешнее восприятие есть своеобразно и самостоятельно в себе самой покоящаяся жизнь сознания.

Повторяю, самостоятельная и в себе самой заключенная жизнь. Бытие и жизнь сознания именно и состоят в описанных определениях и не выходят за них; однако то же сознание в дальнейшей рефлексии может выступить из описанных определений, расширить свою жизнь и прибавить к ней новые определения. Итак, это сознание, в самом себе возникающее и образующее замкнутый духовный момент жизни, не простое, а состоит из двух упомянутых частей: мышления и самосозерцания, из которых последнее в свою очередь распадается на две весьма различные составные части. Эти две, или, если хотите, три главные части так неразрывно сплочены и связаны в одно, что ни одна не может иметь места без других, и только синтетическое единство всех трех образует описанное нами первое сознание. Созерцающее не может созерцать свою бесконечную способность, не чувствуя в то же время свое внешнее чувство известным образом определенным, но непосредственно к этому сознанию своего состояния присоединяется мышление, и тесно сплачивается с ним в единый жизненный момент, и таким образом то, что в созерцании находилось в нас, становится находящимся в пространстве вне нас, телом, обладающим некоторыми ощущаемыми качествами. С другой стороны, объективное мышление не может появиться, если не имеется созерцания, ибо мышление есть выступление наружу, которое возможно только тогда, когда существует то внутреннее, из которого можно выступить.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Этого будет достаточно о фактах сознания во внешнем восприятии. Мы можем теперь прямо перейти ко второй главе, к расчленению внутреннего восприятия, или рефлексии. Но так как эта рефлексия, которая должна происходить в том же сознании, есть состояние, совершенно отличное от внешнего восприятия, отчасти даже противоположное ему, что частью всем известно, частью становится очевидным с первого взгляда, то иным может показаться странным, как возможны в одном и том же сознании противоположные состояния.

Следовательно, прежде чем идти далее, нам нужно ответить на следующий вопрос как может жизнь сознания переходить от одного состояния к другому, противоположному, или каким образом мы можем от нашей первой главы перейти к этой второй?

Чтобы разрешить этот вопрос, прошу вас обдумать и согласиться со следующим.

1) Я утверждаю, что знание в своей внутренней форме и сущности есть бытие свободы. Поймите также, что я предполагаю известным, что такое свобода. Об этой свободе я утверждаю, что она существует сама по себе, а не как качество — как иной может в первую минуту подумать — присущее некоторому другому самостоятельно существующему. Она обладает собственным самостоятельным бытием, и я утверждаю, что это самостоятельное, особое бытие свободы есть знание.

Самостоятельное бытие такой свободы проявляется в самом себе как знание; кто хочет понять сущность этого знания, тот должен представлять его себе как бытие свободы.

Пояснением может служить следующее: уже здесь нам открывается совершенно иное, более высокое и духовное бытие, чем может себе представить обыкновенный материально настроенный рассудок. Он еще может пристегнуть свободу к лежащей в ее основе субстанции, которая, если хорошенько разобрать, всегда предполагается материальной. Но ему трудно возвыситься до самостоятельного бытия свободы, не связанного ни с каким субстратом, и это становится для него даже совсем невозможным, когда такое искажение длилось долго. Доказать, что это бытие чистой свободы действительно существует, есть дело собственно философии. Здесь же я предлагаю вам только мысленно предположить возможность этого существования.

Но что знание может быть действительно и на самом деле таким бытием и выражением свободы, можно выяснить себе из непосредственного созерцания. В знании действительного объекта вне меня как относится объект ко мне, к знанию? Без сомнения, так: его бытие и его качества не прикреплены ко мне, я свободен оттого и другого, парю над ними, вполне к ним равнодушен.

2) Во всяком определенном знании общая свобода, которая существует так же несомненно, как есть вообще знание, ограничена каким-нибудь определенным образом. Во всяком определенном знании двоякое сплочено воедино: свобода вообще, которая тем самым и есть знание, и некоторое ограничение и уничтожение бытия свободы, благодаря чему знание становится определенным знанием.

3) Следовательно, всякая перемена и всякое изменение определений Единого общего знания (Единой общей свободы) может состоять только в том, что скованная свобода освобождается или освобожденная свобода сковывается.

4) Далее мы рассуждаем так: так как эта свобода должна быть именно свободой, а знание вообще есть только бытие абсолютной свободы, то такое пленение и связывание себя может производить только она же сама, свобода. Она сама есть начало всех своих возможных определений. Она не была бы свободой, если бы можно было принять такое начало вне ее.

5) Если свобода скована в каком-нибудь отношении, то она в этом же самом отношении не освобождена от оков, и обратно; и, таким образом, хотя бы в общих чертах становится понятно, каким образом различные моменты Единого общего знания должны быть именно противоположными.

6) Пример известного ограничения и освобождения: пятеричностъ и бесконечность.

Сначала применим эти основания в общих чертах к рефлексии. Во внешнем восприятии совершенно простое, никоим образом еще не возвышающееся над самим собой сознание, жизнь которого совершенно еще не получила большого развития, чем самого необходимого для того, чтобы она могла быть сознанием, связано с определенным построением образов. Свободу, необходимую для того, чтобы сознание носило хотя бы форму знания, оно получает от объективирующего мышления, благодаря которому сознание, хотя и связано с этим определенным построением образов, поднимается, по крайней мере, над бытием и становится свободным от него. Таким образом, в этом сознании соединяются связанная и освобожденная свобода: сознание связано в построении, свободно от бытия, которое поэтому переносится мышлением на внешние предметы. (Поэтому наше знание всегда начинается с сознания внешнего объекта; оно и не может начаться ниже, если оно должно оставаться знанием). Это сознание обладает свободой только от бытия, а это есть глубочайшая и последняя степень свободы.

1) Рефлексия должна поднять знание над этой определенной связанностью, имеющей место во внешнем восприятии. Оно было связано в построении, следовательно, оно должно стать свободным и безразличным именно по отношению к этому построению, подобно тому, как раньше оно стало свободным и безразличным по отношению к бытию.

Бытие определенной свободы порождает определенное знание. Здесь свобода от построения, следовательно, должно возникнуть знание о построении как таковом, тогда как раньше в простом внешнем восприятии имело место только звание о вещи и ничего больше. Здесь впервые становится ясным высказанное мной выше положение: определенное сознание есть бытие определенной свободы.

Именно то, относительно чего свобода освобождается, становится каждый раз предметом этого определенного сознания. Так, во внешнем восприятии была свобода только по отношению к бытию, и таким образом возникало сознание бытия и больше ничего. В рефлексии есть свобода относительно построения, и по-этомукэтому первому сознанию бытия присоединяется сознание построения. В восприятии сознание заявляло: есть вещь и больше ничего. Здесь новое возникшее сознание говорит: есть также образ, представление вещи. Далее, так как это сознание есть реализированная свобода построения, то знание высказывает о себе самом: я могу создать образ этой вещи, представить ее, могу так же и не создавать.

2) Здесь имеют место различные новые творения сознания. Во-первых, в основе возникшего сознания образа лежит реальное самоосвобождение, самоосвобождение самой жизни знания. Определенное сознание, в данном случае образа, как бытие определенной свободы есть только результат порвавшей прежние узы свободной жизни, результат этого определенного более высокого развития жизни свободы. Неизменное и прочное бытие свободы, которое и есть именно созна-

ние, производится свободным актом. Этот акт является даже в сознании напряжением и сосредоточением. Затем я говорил, что возникает знание образа как чего-то нового. Был ли образ также и в предшествовавшем рефлексии чистом восприятии или нет? Если жизнь сознания совершенно свободна, как мы уже раньше признали, то в ней могло появиться восприятие, конечно только через ее собственную свободу, а тогда и сама вещь должна была бы всегда признаваться за свободно созданный образ. Мы даже не находим здесь слов, чтобы выразить, каким образом это можно было бы себе представить. Однако несомненно, что восприятие не создано свободой действительного знания, так как с него начинается все истинное знание, и потому следует сказать: в восприятии мы имеем никак не образ, а вещь.

Все это только предварительные замечания! А теперь перейдем к более глубокому описанию свободы по отношению к образу — свободы, возникшей через это новое развитие жизни. В восприятии есть, во-первых, ограничение внешнего чувства некоторым определенным качеством, например, красным цветом, и оно есть только восприятие собственного состояния, которое именно существует в наличности. Поэтому противоположная этому восприятию свобода, освобождение от связанного состояния, должна прежде всего состоять в том, чтобы свободно из себя самой воспроизводить эти качественные образы: образ желтой краски и т. д., без ограничения внешнего чувства этой краской. Свободная созидающая сила, воображение по отношению к чувственным качествам. (Так как никоим образом не может быть образа какого-нибудь качества, если не было предварительно действительного возбуждения внешнего чувства, так как далее для свободного противополагания нескольких таких образов требуется уже хороший запас их, то следует предположить, что жизнь продолжительное время оставалась в состоянии простого восприятия, прежде чем могла подняться до сво-

бодного воображения). Далее, в восприятие входит созерцание протяженности, и именно созерцание тела, ограниченное такой-то фигурой, такой-то величиной, таким-то местом в общем пространстве. Освобождение от этого рода ограничения должно состоять в том, что воображение, оставаясь вообще связанным с протяжением, может, однако, свободно создавать фигуру, величину и место. Наконец, в восприятие входило еще объективирующее мышление. Изменение этого последнего заключается в том, что хотя продукт воображения и полагается вне нас, но так как ограничение чувства вообще отпало, то он полагается не как действительно существующий, а только как нами воображаемый и свободно мыслимый.

Эта свобода воображения действительно есть реальное освобождение духовной жизни. Правда, ваше внешнее чувство будет по-прежнему, по крайней мере, в бодрствующем состоянии, определяться и возбуждаться неизвестной еще вам пока силой. Одно только воображение уносит нас прочь от этого возбуждения внешнего чувства и делает вас способными становиться нечувствительными к этим возбуждениям; мы отвлекаем от них наше восприятие, чтобы отдаться вполне творчеству воображения и тем самым создаем совсем иной порядок времени, совершенно свободный от порядка времени, в котором совершается чувственное развитие. (У детей в первые годы их жизни такая способность отвлекаться от чувственных впечатлений несомненно отсутствует, поэтому отсутствует и способность к свободному воображению. У взрослых степень способности к отвлечению весьма различна в зависимости от их духовного развития. Архимеда не мог отвлечь от его геометрических построений шум от штурма города, но это еще вопрос, не отвлекла ли бы его упавшая вблизи молния).

Рассмотрим все это глубже, для чего перейдем от определенного внешнего вида приобретенной теперь свободы к внутренней ее форме. Я утверждаю:

1) Во внешнем восприятии само бытие жизни (знания) обусловливает ее причинность, и к тому же определенную причинность, так как причинность вообще не есть нечто действительное, а только идея (этим самым) жизнь поднимается над объектом: она не есть, подобно этому последнему, только мертвое и покоящееся бытие; она есть живое причинное бытие). В данный момент восприятия жизнь связана именно этой причинностью, а так как она не может быть связанной вообще, то она связана определенной причинностью.

2) В последующем высшем развитии жизнь освобождается от этой связанности; иначе говоря, жизнь возвышается над причинностью, обусловливаемой непосредственным бытием. Следовательно, непосредственное самоистечение жизни задерживается. Но это не значит, что уничтожается жизнь. Что же остается? Очевидно, некоторый принцип, который есть причина не именно потому, что существует налицо, а только благодаря свободной деятельности, возникшей на этой ступени развития жизни. Короче, жизнь становится принципом, имеющим как таковой особое самостоятельное существование, тогда как раньше она существовала только как действительная причинность. Жизнь действительно и реально подчинила этой только что развившейся силе свою причинность, которая раньше не была в ее власти. Она приобрела теперь вместо прежнего простого бытия второе, более высокое бытие: бытие, как покоящийся принцип и, по свободному выбору, бытие, как самоистекающая причина.

3) Всякое бытие определенной свободы дает определенное знание. Следовательно, так как жизнь стала принципом, то обязательно должно возникнуть непосредственное сознание себя, как этот принцип. Как лучше характеризовать это появившееся самосознание? Во-первых, оно есть самоосвобождение также от некоторого знания, с которым раньше было связано, именно от знания объекта. Благодаря этому освобождению в нем возникает знание, именно знание о знании. Одно-

временно с этим, в один нераздельный момент жизни, появляется знание принципа и, таким образом, знание об этом принципе сливается со знанием о знании, образуя единого субстанциального носителя знания — познающего, который и есть сам принцип, составляет с ним единое — именно я. Узнающее есть в то же время освобожденный от непосредственной причинности принцип. Сознание я переходит от рефлексии о знании к принципу, и они, неразрывно соединяясь в состоянии рефлексии, образуют единое.

4) Это я, создавшееся путем свободного развития жизни (и вошедшее в сознание), может или продолжать это направление своего жизненного развития, или оно может отдаться свободному построению посредством воображения, причем восприятие следует за этим построением, или оно может отдаться внешнему восприятию.

5) Спрашивается, остается и на этой ступени жизни внутренняя форма внешнего восприятия совершенно такой, как была раньше, или не совсем такой? Я утверждаю, что она не совсем такова, и от понимания этого различия все зависит.

а) Благодаря новому развитию жизнь сознания претерпела полное изменение и преобразование. Раньше его причинность вытекала просто из его бытия, теперь в нем может что-нибудь возникнуть только собственным свободным актом. Сознание уже не может опуститься до того первого состояния после того, как оно над ним возвысилось.

б) Однако сущность внешнего восприятия состоит в том, что сознание обладает причинностью только через свое бытие. Каким же образом сознание, причинность которого не вытекает из его бытия, может быть способно к внешнему восприятию?

в) Вопрос разрешается так: хотя сознание освободилось от первого состояния, оно все же может свободно в него возвращаться. Оно может себя делать таким сознанием, причинность которого заключается только в его бытии. Это возвращение известно всякому под именем внимания. К первому бытию, которое продолжает существовать, не поглощая всецело бытия сознания, прибавилось второе, властвующее над первым. Это второе, раз появившись, не может быть уничтожено, но оно свободно может снова отдаваться первому.

Пример. (Так различается восприятие растения ребенком до развития в нем самосознания от внимания естествоиспытателя, обращенного на это растение: ребенок, когда бодрствует, не может не видеть это растение, когда оно попадает в поле его зрения, ибо его сознание совершенно неспособно к заполнению иным порядком. Естествоиспытатель может и не видеть это растение, хотя оно и в поле его зрения, ибо в это время он может заполнить свое сознание свободным построением образов и размышлением. Если же он решит видеть растение и наблюдать его, то для этого он должен будет оторваться от этого свободного хода мыслей и, может быть, с усилием подавить стремление фантазировать; он сосредоточивается для того, чтобы воспринимать, в чем не имеет нужды ребенок, у которого рассеивание невозможно, так как он не обладает рассеивающей способностью, т. е. воображением. Поэтому ребенок вынужден воспринимать растение таким, как оно ему является, то части его, которые необычны или сильнее выражены и потому особенно подчеркнуты, особенно выделять и в своем восприятии, другие же, не так сильно выраженные или для ощущения которых его орган чувства недостаточно еще развит, совершенно обходит. Напротив, свободным восприятием естествоиспытателя руководит понятие цели. Он может производить наблюдение в известном порядке, останавливаться сколько угодно на отдельных частях, пока не осознает, что достаточно их видел. Одним словом, здесь и существование восприятия, и направление его определяются разумной свободой, у ребенка же — простым бытием его на известной ступени чувственного развития).

Примечание. Я описал внешнее восприятие как такое состояние сознания, причина которого лежит просто в самом существовании сознания, а то новое состояние, которое вызывается рефлексией, как такое, которое задерживает поток причинности, и тогда жизнь становится принципом благодаря возможности свободного акта. Примером первого состояния я взял ребенка в первые моменты его жизни. У взрослого умственно здорового человека это состояние не может уже повториться, и он не может его наблюдать на себе. Но нечто подобное наблюдается в болезненном состоянии; как таковое оно принадлежит к области психологии и нас не касается, хотя мы и можем им воспользоваться для пояснения. А именно, человек может так привыкнуть к свободному и бесцельному фантазированию (к построениям вышеописанного свободного воображения), особенно если его к этому влекут сильные страсти, что поток фантазии начинает уже течь сам собой, без дальнейшего участия свободы — сам себя производить; таким образом, это болезненное состояние сознания черпает свою причинность в простом существовании воображения, подобно тому, как вышеописанное естественное состояние ребенка в существовании восприятия. (Когда болезнь принимает такие размеры, что становится совершенно невозможным остановить этот поток привлечением внимания к внешнему восприятию и противопоставлением его воображению, то это называется безумием.) Предположим, что такой безумный снова получит власть над самим собой и сумеет задержать это свободное течение воображаемых образов. Тогда он сделает себя свободным началом по отношению к самостоятельной, поглощающей все его бытие силе воображения, подобно тому, как в нашем описании естественное сознание сделало себя свободным началом над самостоятельным внешним восприятием, поглощавшим раньше все его бытие.

Еще одно пояснение различий между свободным вниманием и навязчивым внешним восприятием. — Причинность этого последнего заключается в самом существовании сознания. Эту причинность сознание всегда сохраняет, и она не уничтожается никакой свободой. Поток течет и для свободного существа, и у него чувства остаются открытыми. Но эта причинность не влияет непосредственно на его сознание; поток, хотя и течет, но не захватывает его необходимо. Для того, чтобы он его захватил, свободное существо должно ему отдаться, оно должно свободно связать сознание с этой причинностью. Назовем внешнее восприятие через X. В первом состоянии это X есть острие, середина и конец всего сознания, оно не может не существовать; в состоянии внимания это X проникнуто свободой; его существование есть продукт свободы, его длительность, пока оно длится, есть продукт свободы.

Date: 2015-09-05; view: 339; Нарушение авторских прав