Кудматая бокра

В 1925 году, семнадцати лет, я поступил на историко-филологический факультет Ленинградского университета, и тут же выяснилось, что музыка притягивает меня еще больше. И первую половину дня я занимался в университете, с четырех часов — в Институте истории искусств, вечером бегал в театры и на концерты, а занимался ночами, читал, а кроме того, писал библиотечные карточки по копейке за штуку, чтобы оплачивать дешевые билеты. В перерывах между лекциями в знаменитом университетском коридоре я в узком кругу однокурсников возбужденно делился впечатлениями и «показывал» профессоров, которых только что слушал, изображал дирижеров, знакомых и, тихонько, знаменитых певцов. Если зрителей становилось много — умолкал. Стеснялся. Профессоров старался слушать таких, которые отличались красноречием, читали свой курс увлекательно, а иные, как академик Тарле, полностью покоряли аудиторию.

Однажды мой приятель и однокурсник Дима Обломиевский спросил:

— Ты в семинаре профессора Щербы не был? Это — выдающийся лингвист, ведет очень интересные занятия на тему «Лингвистическое толкование стихотворений Пушкина».

Я сказал:

— Это для нас не обязательно...

— Не обязательно, но очень интересно. Приходи. Это в фонетическом кабинете. В среду, с девяти до часа.

Я пришел одновременно с Обломиевским. Сели за длинный стол. Через минуту появился профессор Лев Владимирович Щерба — позже он стал академиком,— высокий, статный, немолодой, с редкой просвечивающей бородкой и жидкими усиками, в пенсне, на которое поминутно спадала прядь волос, отменно воспитанный, поздоровался с нами, как с серьезными людьми, сел супротив нас за стол и ломающимся, каким-то юношеским голосом сказал:

— Ну вот. На чем мы там остановились в прошлый раз? (Он говорил что-то вроде «прёшлый», в произношении его было что-то от французского акцента.) Мы разбирали первую строчку этого... «Медного всадника» Пушькина... «На берегу пустынных вольн стоял он, дум великих польн...» Но пока мы еще не выяснили, кто это стоит, полный великих дум?

— Петр,— несмело предложил Обломиевский.

— Тут не сказано...

Я сказал:

— Дальше сказано.

— Нет, не сказано. Сказано просто: «И думал он». Опять «он»... «И вдаль глядел» и «думал он».

Обломиевский сказал:

— Может быть, «он»— это медный всадник.

— Нет,— возразил Щерба.— Медного всадника тогда еще не было. Кроме того, он не стоит, а скачет... И там не он, а они: всадник и конь. Я не могу сказать, кто это — Он, если мы не учтем модальности суждения, обусловленного различием между логическим определением и образным выражением — поэтическим тропом, передающим не полную, а только вероятную связь между понятиями. Если обратимся к трудам Александра Афанасьевича, мы найдем там примеры сходных несоответствий...

Мы не знали, что такое модальность, впервые слышали про Александра Афанасьевича, потому что не знали, что так звали знаменитого ученого — Потебню.

В час дня Щерба встал, поклонился, спросил, придем ли мы в следующую среду. Мы сказали, что будем. В среду пришел я один — Обломиевского не было. Тут понял я, почему он так настойчиво уговаривал меня посетить семинар Щербы.

Щерба пришел, поздоровался, сел за стол, ничего про Обломиевского не спросил.

— Ну вот. На чем мы там остановились в прошлый раз? На первой строчке «Медного всадника»: «На берегу пустынных вольн...» Я не знаю, что такое пустынные волны? Может быть, вы попробуете объяснить это...

— Пустынные,— сказал я,— это в смысле пустые, подобные пустыне, где ничего нет...

— Это не так! В пустыне есть песок, дюны, в пустыне пальмы растут, качается караван верблюдов, кто-то ловит копье на скаку, как сказано у этого... Лермонтова. В пустыне — есть артезианские колодцы, есть львы, в пустыне добывают нефть — здесь мы снова встречаемся с особенностями эмфатической речи, с отличием образных поэтических выражений от точных значений слова. И хотя мы-то с вами хорошо знаем, что в пустыне много чего есть, мы воспринимаем слово «пустынный» в его переносном значении. Пустынный — где ничего нет. Это иносказание. Так же, как «полный великих дум». Думы — не наполняют. Наполнить можно сосуд, можно наполнить корзину, вагон, наполнить ванну, наполнить карманы. Наполнить думами человека — я не знаю, насколько это точно. Впрочем, есть выражение: хлопот полон рот. В сущности, только одно слово — на берегу — соответствует здесь своему самостоятельному значению... Хотя можно было бы употребить и другую форму: на береге... По аналогии с «на дереве», «на столе», а не «на столу» и не «на дереву».

Вообще у Щербы среди студентов была репутация чудака, и я не имел представления в ту пору, что занимаюсь с великим ученым, одним из основоположников современной структурной лингвистики, создававшим в ту пору учение о «грамматической связанности», или «грамматической отмеченности», о смыслах, которые мы улавливаем по конструкции фразы даже в тех случаях, когда подставляем слова, лишенные смысла. Так, при мне он придумал и велел мне написать на доске фразу «Кудматая бокра штеко булданула тукастенького бокреночка» — абсолютно понятную русскую фразу, несмотря на то что этих слов нет ни в русском и ни в каком другом языке. Потом «бокру» заменила «глокая куздра», но при мне была бокра!.. Первое время я томился, уговаривал однокурсников пойти хоть раз побывать на этих занятиях, но простаков вроде меня не находилось. А я мало-помалу так увлекся этими занятиями, что жил не от воскресенья до воскресенья, а от среды до среды и посещал семинар в продолжение целых трех лет до окончания университета. Я не могу сказать, что никто, кроме меня, никогда не навещал в эти часы фонетический кабинет,— это было бы неправдой,— но в основном на этих занятиях на одного профессора приходился один студент. И этим студентом был я. За три года мы прошли восемнадцать строк вступления к «Медному всаднику», но «по-настоящему» прошли только восемь. Да и то в них оставались не до конца выясненные вопросы.

По мшистым топким берегам

Чернели избы здесь и там,—

произносил Щерба, глядя в окно…

Или вот еще: «Бедный челн по ней стремился одиноко». Почему челн бедный? Я не знаю... Что он?— небогатый? Нет! Или, может быть, вызывает состраданье? Потерял родителей? Скудный, убогий, незначительный? Нет... Я думаю, слово бедный употреблено здесь в значении неприглядный, невзрачный... Послушайте!— спросил он меня.— Почему бы вам не взять для диплома слово бедный у Пушкина. Взял же Виктор Владимирович Виноградов слово ахинея, а получилась отличная диссертация…

После каждого занятия, положив перед собой лист бумаги и собираясь что-нибудь написать, я все дольше задумывался над тем, какое слово мне написать, вспоминал заявления Щербы: «Я не знаю, как это сказать» и «Я не знаю, что это значит...» Да так задумался, что, еще не научившись писать, я полностью разучился писать. Но когда входил в университетский коридор, влюбленно изображал Щербу. Конфузливо смеялся Обломиевский, и люди смеялись, и сам я смеялся, но благодарную память о занятиях со Щербой пронес через всю жизнь. Это был колоссальный ученый. Он не готовое излагал — он вслух мыслил. Теперь-то я понимаю, сколько он дал мне, что он учил меня бережному обращению со словом.

(И.Андроников)

Задание 114. Сравните высказывания русских писателей. Что их объединяет? Расскажите, как использование новых слов обогащает вашу речь.

А.С. Пушкин: «Разговорный язык простого народа... достоин также глубочайших исследований. Алфиери изучал итальянский язык на флорентийском базаре: не худо нам иногда прислушиваться к московским просвирням. Они говорят удивительно чистым и правильным языком».

Н. В. Гоголь: «...Необыкновенный язык наш есть еще тайна. В нем все тоны и оттенки, все переходы звуков от самых твердых до самых нежных и мягких; он беспределен и может, живой как жизнь, обогащаться ежеминутно, почерпая, с одной стороны, высокие слова из языка церковно-библейского, а с другой стороны, выбирая на выбор меткие названия из бесчисленных своих наречий, рассыпанных по нашим провинциям, имея возможность таким образом в одной и той же речи восходить до высоты, недоступной никакому другому языку…».

Н. А. Некрасов: «В три мои поездки туда я убил поболе сотни белых и серых куропаток и глухарей, не считая зайцев, и услыхал одно новое словечко, которое мне очень понравилось,— паморка. Знаешь ли ты, что это такое? Это мелкий, нерешительный дождь, сеющий как сквозь сито и бывающий летом. Он зовется паморкой в отличие от изморози, идущей в пору более холодную. Это словцо Новгородской губернии».

Ф. М. Достоевский: «В два года издания моего «Дневника» я раза два-три употребил слово стрюцкие и получил несколько запросов из Москвы и из губерний: «Что значит слово стрюцкие?»

...Слово стрюцкий, стрюцкие есть слово простонародное, употребляющееся единственно в простом народе и, кажется, только в Петербурге...

Стрюцкий — есть человек пустой, дрянной и ничтожный. В большинстве случаев, а может быть, и всегда — пьяница-пропойца, потерянный человек».

К. Г. Паустовский: «Первое «лесное» слово, какое меня совершенно заворожило, было глухомань. Правда, оно относится не только к лесу, но я впервые услышал его (так же, как и слово глушняк) от лесников. С тех пор оно связано в моем представлении с дремучим, замшелым лесом, сырыми чащами, заваленными буреломом, с йодистым запахом прели и гнилых пней, с зеленоватым сумраком и тишиной. «Сторона ли моя, ты сторонушка, вековая моя глухомань...»

В этих писательских откровениях звучит живой интерес к слову, к его образной основе. Конечно, писатель больше других вдумывается в слово, в его смысл и, как говорят языковеды, в его внутреннюю форму, в то, что другие люди вовсе и не замечают.

Вот что пишет поэт Н. Асеев в своей статье «Жизнь слова»:

«Взять хотя бы самые простые слова, как-то: вода, хлеб, ладонь, день. В их ходовом применении совершенно перестало слышаться первоначальное корневое значение. В самом деле, разве в слове вода мы ощущаем то, что она «ведет» куда-то, то есть служит путем, дорогой, какой она была для наших предков, передвижение которых совершалось главным образом по рекам. Моя бабка, помнившая еще крепостное право, всегда поправляла говорившего, что нужно пойти за водой: «За водой пойдешь — не вернешься! По воду пойти — вот как надо сказать!»

Задание 115. Прочитайте текст. В чем своеобразие манеры исполнения художественных произведений В. Яхонтова?

■Подготовьтесь к выразительному чтению любимого стихотворения или отрывка из прозаического произведения.

Внешность его невольно привлекала внимание. Серые глаза, полные мысли, благородное лицо — спокойное и серьезное. Очень светлые волосы на пробор, косо ниспадающие на лоб. Безукоризненно одетый, высокий, статный, несмотря на сутулую приподнятость плеч, неторопливый, сдержанный, скупой на движения. Но в каждом жесте его была какая-то удивительная значительность — не поза, а признак необыкновенного таланта и необыкновенной судьбы.

В его манерах и поведении не было ни актерской свободы, ни актерского наигрыша. И все-таки даже не зная его, любой сказал бы, что этот задумчивый человек может быть только актером.

Он улыбался — чаще уголком рта. Смеялся? Нет, хохотал! Редко. Зато громко и заразительно. Говорил немного и не спеша. Голос его... Но о голосе надо сказать особо.

Самый звук его производил впечатление магическое. Юношественный и спокойный, звенящий, властительный, не похожий ни на один дотоле слышанный голос, он бывал строгим, нежным, мечтательным. Бывал суровым, насмешливым, гневным. И при этом в тембре его заключена была какая-то трепетность, которая сообщала таинственную прелесть его интонациям. Звучанию его было чуждо однообразие характерных красок или показная красивость актерского голоса. Сверкающий и словно ломкий, высокий, светлый звук его рассекал сдержанную мужественность глубоких регистров.

И речь у него была необычная — свободная от интонационных штампов, от избитых, «заигранных» модуляций. Яхонтовские интонации всегда по-новому и неожиданно освещали текст — словно слой старого лака смывался и знакомые слова приобретали свежесть и новизну.

Он знал прелесть медленного звучания стиха, эмоциональную силу скандированного слога, тайну ниспадающих укороченных окончаний, в совершенстве владел тем, что по аналогии с музыкой я бы назвал фразировкой.

Воспроизведение на сцене характерных особенностей бытовой речи, правдоподобие повседневных интонаций, иллюстративное чтение не привлекали его. Слово интересовало Яхонтова не в житейском своем звучании, а как первоэлемент поэтической речи. Смысл слова он воспринимал в нерасторжимой связи с его звучанием, с его формой и функцией в стихотворной строфе или в закругленном периоде художественной и публицистической прозы. В каждом стихе, в каждой фразе он находил ударное слово, которому поручал главную роль, возлагал на него основную ответственность. Он ощущал силу и красоту слов, он вдумывался и вслушивался в них, произнося их неторопливо и веско. Самый темп речи Яхонтова определялся этим его вниманием к слову. Он и слушателя заставлял сосредоточенно вдумываться в смысл сказанного, приучал его мыслить вместе с собой, оценивать словесную ткань. А не только следовать — и, как часто бывает, стремительно — за развитием сюжета. Вернее сказать, что Яхонтов выносил на эстраду не результат своего прочтения вещи, хотя этому и предшествовал длительный период ее воплощения, — он как бы посвящал зрительный зал в самый процесс.

(И. Андроников)

Тема хIV.
Анализ образцов русских текстов
разной стилевой и жанровой принадлежности – 4 часа

Задание 116. Прочитайте тексты– публицистический, официально-деловой, художественный. Проведите их анализ. Сделайте рабочие записи по содержанию задания для устного ответа или составления отзыва.

Государственная политика в области образования основывается на следующих принципах:

1) гуманистический характер образования, приоритет общечеловеческих ценностей, жизни и здоровья человека, свободного развития личности. Воспитание гражданственности, трудолюбия, уважения к правам и свободам человека, любви к окружающей природе, Родине, семье;

2) единство федерального культурного и образовательного пространства. Защита и развитие системой образования национальных культур, региональных культурных традиций и особенностей в условиях многонационального государства;

3) общедоступность образования, адаптивность системы образования к уровням и особенностям развития и подготовки обучающихся, воспитанников;

4) светский характер образования в государственных и муниципальных образовательных учреждениях;

5) свобода и плюрализм в образовании;

6) демократический, государственно-общественный характер управления образованием. Автономность образовательных учреждений.

(«Закон об образовании»)

ГРОЗА

На углу, под шатром цветущей липы, обдало меня буйным благоуханием. Туманные громады поднимались по ночному небу, и когда поглощен был последний звездный просвет, слепой ветер, закрыв лицо рукавами, низко пронесся вдоль опустевшей улицы. В тусклой темноте, над железным ставнем парикмахерской, маятником заходил висячий щит, золотое блюдо.

Вернувшись домой, я застал ветер уже в комнате — он хлопнул оконной рамой и поспешно отхлынул, когда я прикрыл за собою дверь. Внизу, под окном, был глубокий двор, где днем сияли, сквозь кусты сирени, рубашки, распятые на светлых веревках, и откуда взлетали порой, печальным лаем, голоса, — старьевщиков, закупателей пустых бутылок, нет-нет — разрыдается искалеченная скрипка; и однажды пришла тучная белокурая женщина, стала посреди двора, да так хорошо запела, что из всех окон свесились горничные, нагнулись голые шеи, — и потом, когда женщина кончила петь, стало необыкновенно тихо, — только в коридоре всхлипывала и сморкалась неопрятная вдова, у которой я снимал комнату.

А теперь там внизу набухала душная мгла, — но вот слепой ветер, что беспомощно сполз в глубину, снова потянулся вверх, — и вдруг — прозрел, взмыл, и в янтарных провалах в черной стене напротив заметались тени рук, волос, ловили улетающие рамы, звонко и крепко запирали окна. Окна погасли. И тотчас же в темно-лиловом небе тронулась, покатилась глухая груда, отдаленный гром. И стало тихо, как тогда, когда замолкла нищая, прижав руки к полной груди.

В этой тишине я заснул, ослабев от счастия, о котором писать не умею, — и сон мой был полон тобой.

Проснулся я от того, что ночь рушилась. Дикое, бледное блистание летало по небу, как быстрый отсвет исполинских спиц. Грохот за грохотом ломал небо. Широко и шумно шел дождь.

Меня опьянили эти синеватые содрогания, легкий и острый холод. Я стал у мокрого подоконника, вдыхая неземной воздух, от которого сердце звенело, как стекло.

Все ближе, все великолепнее гремела по облакам колесница пророка. Светом сумасшествия, пронзительных видений озарен был ночной мир, железные склоны крыш, бегущие кусты сирени. Громовержец, седой исполин, с бурной бородою, закинутой ветром за плечо, в ослепительном, летучем облачении, стоял, подавшись назад, на огненной колеснице и напряженными руками сдерживал гигантских коней своих: вороная масть, гривы — фиолетовый пожар. Они понесли, они брызгали трескучей искристой пеной, колесница кренилась, тщетно рвал вожжи растерянный пророк. Лицо его было искажено ветром и напряжением, вихрь, откинув складки, обнажил могучее колено, — а кони, взмахивая пылающими гривами, летели — все буйственнее — вниз по тучам, вниз. Вот громовым шепотом промчались они по блестящей крыше, колесницу шарахнуло, зашатался Илья, — и кони, обезумев от прикосновения земного металла, снова вспрянули. Пророк был сброшен. Одно колесо отшибло. Я видел из своего окна, как покатился вниз по крыше огненный обод и, покачнувшись на краю, прыгнул в сумрак. А кони, влача за собою опрокинутую, прыгающую колесницу, уже летели по вышним тучам, гул умолкал, и вот грозовой огонь исчез в лиловых безднах.

Громовержец, павший на крышу, грозно встал, плесницы его заскользили, он ногой пробил слуховое окошко, охнул, широким движением руки удержался за трубу. Медленно поворачивая потемневшее лицо, он что-то искал глазами — верно, колесо, соскочившее с золотой оси. Потом глянул вверх, вцепившись пальцами в растрепанную бороду, сердито покачал головой — это случалось, вероятно, не впервые — и, прихрамывая, стал осторожно спускаться.

Оторвавшись от окна, спеша и волнуясь, я накинул халат и сбежал по крутой лестнице прямо во двор. Гроза отлетела, но еще веял дождь. Восток дивно бледнел. Двор, что сверху казался налитым густым сумраком, был на самом деле полон тонким тающим туманом. Посредине, на тусклом от сырости газоне, стоял сутулый, тощий старик в промокшей рясе и бормотал что-то, посматривая по сторонам. Заметив меня, он сердито моргнул:

— Ты, Елисей?

Я поклонился. Пророк цокнул языком, потирая ладонью смуглую лысину.

— Колесо потерял. Отыщи-ка.

Дождь перестал. Над крышами пылали громадные облака. Кругом в синеватом, сонном воздухе плавали кусты, забор, блестящая собачья конура. Долго шарили мы по углам, — старик кряхтел, подхватывал тяжелый подол, шлепал тупыми сандалиями по лужам, и с кончика крупного костистого носа свисала светлая капля. Отодвинув низкую ветку сирени, я заметил на куче сору, среди битого стекла, тонкое железное колесо, — видимо, от детской коляски. Старик жарко дохнул над самым моим ухом и, поспешно, даже грубовато отстранив меня, схватил и поднял ржавый круг. Радостно подмигнул мне:

— Вот куда закатилось...

Потом на меня уставился, сдвинув седые брови, и, словно что-то вспомнив, внушительно сказал:

— Отвернись, Елисей.

Я послушался. Даже зажмурился. Постоял так с минуту и дольше не выдержал...

Пустой двор. Только старая лохматая собака с поседелой мордой вытянулась из конуры и, как человек, глядела вверх испуганными карими глазами. Я поднял голову. Илья карабкался вверх по крыше, и железный обод поблескивал у него за спиной. Над черными трубами оранжевой кудрявой горой стояло заревое облако, за ним второе, третье. Мы глядели вместе с притихшей собакой, как пророк, поднявшись до гребня крыши, спокойно и неторопливо перебрался на облако и стал лезть вверх, тяжело ступая по рыхлому огню.

Солнце стрельнуло в его колесо, и оно сразу стало золотым, громадным, — да и сам Илья казался теперь облаченным в пламя, сливаясь с той райской тучей, по которой он шел все выше, все выше, пока не исчез в пылающем воздушном ущелье.

Только тогда хриплым утренним лаем залился дряхлый пес и хлынула рябь по яркой глади дождевой лужи; от легкого ветра колыхнулась пунцовая герань на балконах, проснулись два-три окна, и в промокших клетчатых туфлях, в блеклом халате я выбежал на улицу и, догоняя первый, сонный трамвай, запахивая полы на бегу, все посмеивался, воображая, как сейчас приду к тебе и буду рассказывать о ночном воздушном крушении, о старом, сердитом пророке, упавшем ко мне во двор.

(В.Набоков)

Тема хV.
Практика создания собственного текста,
соответствующего условиям речевого общения – 8 часов

Задание 117. Запишите диалог между Вами и Вашими родителями на тему: «Куда вы пойдете учиться или работать после окончания школы?»

Аргументировано отвечайте на реплики Ваших собеседников, включите в диалог элементы юмора.

♦ Задание 118. Напишите фантастическое или юмористическое заявление, акт, справку, соблюдая общие правила составления деловых бумаг и их оформления.

♦ Задание 119. Напишите публицистический текст «Я протестую…», соблюдайте требования к жанрам публицистического стиля.

♦ Задание 120. Каждый человек, открывая для себя мир, обязательно выдумывает «свой велосипед». Напишите научный отчет о Ваших личных открытиях. Помните о языковых и речевых особенностях научного текста.

Задание 121. Возможно, вы пишите стихи, рассказы, басни, сказки. Обсудите с товарищами ваши первые литературные опыты. Но возможно деятельность литератора Вас не привлекает, тогда проведите анализ художественных текстов современных поэтов и прозаиков (по выбору).

♦ Задание 122. Напишите лингвистическую сказку. Тему выберите самостоятельно.

Задание 123. Проанализируйте опубликованные лингвистические сказки (например, Ф.Кривина). Напишите о них отзыв.

♦ Задание 124. Вспомните о просьбе автора (см. стр.3). Напишите текст-рассуждение «Речевые идеалы русской нации и современный речевой беспредел. Как бороться с последним?»

Задание 125. Сопоставьте несколько текстов с разными точками зрения на проблему «Речевые идеалы русской нации и современный речевой беспредел…». Отредактируйте один из текстов товарища. Обсудите. Аргументируйте свои замечания. Помните о корректности и речевой этике в анализе чужого произведения.

Содержание

Введение: учимся учиться.............................................................................

Тема I Речевое общение и речевое воздействие………………………….

Тема II Язык и речь. Основные виды речевой деятельности.

Речевое поведение, речевая этика, речевой этикет…………………….

Тема III Текст как результат речевой деятельности…...………………………………………………………………

Тема IV. Культура речевого общения. Нормы русского литературного языка………………………………………………………………………

Тема V. Устный русский текст. Общая характеристика……………

Тема VI. Письменный русский текст как отражение национальной жизни и культуры в прошлом и настоящем, как средство сохранения непреходящих ценностей человечества. Жанры текстов………………

ТемаVII. Литература как вид искусства. Художественный текст: поэтический, прозаический, драматический…………………………

Тема VIII. Монологические и диалогические формы речи: беседа, спор (полемика), дискуссия, публичное выступление………………

Тема IX Вторичный текст…………………………………………

Тема X Речевое воздействие в общении………………………

Тема XI Обучение красноречию. Ораторская речь Роды и виды ораторской речи. ………………………………………………………

Тема XII Правила русского красноречия. Композиция публичного выступления……………………………………………….

Тема XIII Лингвистическая любознательность, любовь к отечественному языку как составляющие культуру речевого общения………………

Тема XIV Практикум: Анализ образцов русских текстов разных стилей и жанров. ………………………………………………………………

Тема XV Практика создания собственного текста, соответствующего условиям речевого общения……………………………..………………

[1] Упражнение…104 и др. могут выполняться на текстах публичных выступлений, отобранных преподавателем из современных газет и журналов с учетом интересов учащегося. Текст публичного выступления для анализа обучаемым учащихся выбирается самостоятельно или по вариантам, предложенным преподавателем